Он многое бы отдал, чтобы помочь миссис Браун шагать по гальке, и порой поглядывал на нее, словно надеялся, что она согласится опереться на его руку.
- Глупо плакать, - помимо своей воли сказал Малуан инспектору.
- Что он сказал? - спросила по-английски миссис Браун.
- Ничего, - ответил Молиссон не сразу.
Малуан остановился на пороге отеля и заявил:
- Я подожду вас здесь.
Ему стало противно, когда он заметил, что англичанин боится, как бы он не сбежал. Из отеля выносили тяжелые кожаные чемоданы, обклеенные этикетками, - багаж Митчела. Сам Митчел, завернувшись в шубу, оплачивал счета.
Малуан видел, как он в сопровождении инспектора и миссис Браун вошел в салон. Вскоре к ним присоединилась Эва в дорожном костюме. Наконец Молиссон вышел, и Малуан спросил его:
- Ей-то они хоть что-нибудь дали?
- Да.
- Много?
- Сто фунтов.
Они шли бок о бок по освещенному солнцем городу, и полицейский внезапно заговорил о том, что его занимало:
- Почему вы идете в полицию?
- А куда мне еще идти?
- Ну, не знаю! Если бы вы захотели… Думаю, что вы будете ссылаться на самозащиту?
И тогда Малуана взорвало:
- Неужели вы полагаете, что это меня интересует?
В кабинет комиссара по особым делам он вошел первым. Поскольку кабинет находился при вокзале, а на Малуане была форма железнодорожника, комиссар решил, что речь идет о служебном деле.
- Что вы хотите, старина?
Не веря своим ушам, он подскочил на месте, когда "старина" сказал:
- Сегодня утром я убил Брауна и пришел вам объяснить…
- Минутку! Минутку!
Он повернулся к Молиссону.
- Что этот человек болтает? Вы его знаете?
Малуан разглядывал лакированные ббтинки комиссара, его двубортный голубой костюм, волосы, разделенные пробором, тонкую ленточку ордена Почетного Легиона и думал: "Он ничего не поймет!"
- Начнем с начала, - сказал комиссар, садясь за стол и отвинчивая колпачок вечной ручки. - Кто вы такой?
- Луи Малуан, стрелочник морского вокзала.
- Откуда вам знаком английский подданный по фамилии Браун?
Малуан сожалел о том, что пришел. Этого он не предусмотрел. Он хотел подчиниться судьбе, отправиться в тюрьму, - что поделать, раз он убил человека, но пойти на это просто и достойно.
- Я видел, как он столкнул в воду своего сообщника, и выудил чемодан.
Взгляд его стал таким же тяжелым, как в дни визитов шурина.
- Что вы сделали с чемоданом?
- Он только что передал его Митчелу, - вмешался Молиссон, который догадался о состоянии Малуана.
- Почему?
- Да потому, что я убил Брауна, черт возьми! - прохрипел Малуан.
- Минуточку. Мне кажется, что одно не имеет отношения к другому. С какой целью вы убили Брауна?
- Я не хотел его убивать. Я принес ему колбасу и сардины, обращался к нему в течение четверти часа. Он делал вид, что его там нет или что он умер. Когда же я услышал, как он шевелится…
- Сколько ударов вы ему нанесли?
- Не считал.
- Вскрытие покажет. Когда Браун умер, что вы сделали с чемоданом?
- Прежде всего пошел домой.
- Чтобы смыть следы крови?
- Да нет же! Я просто пошел к себе.
- Признаетесь, что поели?
- И даже колбасу Брауна ел, - бросил с вызовом Малуан. - Теперь вы довольны?
- Значит, вы убили, чтобы завладеть деньгами?
Стрелочник предпочел смотреть на пол тяжелым взглядом, стиснув зубы.
Комиссар какое-то время наблюдал за ним, полузакрыв глаза, а потом снял трубку:
- Дайте Дворец юстиции, мадемуазель! Алло!
Я хотел бы поговорить с прокурором республики… Алло! Это вы, господин прокурор? Говорит Жанэ. У меня в кабинете человек, у которого были банкноты, украденные у Митчела. Я говорил вам позавчера об этом деле. Нет, француз, железнодорожник. Сегодня утром он убил Брауна…
Почему ему понадобилось подмигивать во время этого разговора?
- Договорились! Я там буду. Мы сможем приступить к восстановлению картины преступления сразу после обеда.
На камине стояли мраморные часы. Они показывали половину двенадцатого. Эрнест уже вышел из школы и идет по крутой тропе вместе с маленьким Бернаром из соседнего дома.
- Алло! Соедините меня с комиссариатом полиции… Комиссариат? Говорит Жанэ. Будьте любезны прислать двух человек для конвоирования типа, которого мне только что доставили.
Никто не доставлял Малуана. Зачем эта ложь? И почему он стал "типом"?
- Что до вас, мой друг, - сказал, вставая, комиссар по особым делам…
Его удивил взгляд Малуана, которого он никак не ожидал, - строгий, глубокий, оценивающий как бы свысока маленького человечка в лакированных ботинках.
- …то согласно закону, - затараторил комиссар, - вас должен сопровождать адвокат во время снятия показаний в прокуратуре, которое состоится сегодня после обеда. Есть у вас кто-нибудь на примете?
Еще чего не хватало! Малуан пожал плечами, с тоской подумав о недавнем пребывании в сарае, когда их было трое.
Насколько же там все было проще и благороднее!
- Вы предупредили семью?
- Может, мне ее пригласить туда, в прокуратуру? - резко ответил Малуан, сам удивившись своей дерзости.
Он вовсе не был склонен шутить. Напротив, хотелось поразмыслить в тишине. Им следовало бы отвести его в камеру и оставить там в покое, пока будет решаться его участь.
- Вам впредь не удастся разыгрывать из себя умника!
Малуан улыбнулся, и эта улыбка как бы замыкала перед всеми его внутреннюю жизнь.
Все ясно. Он больше не попытается что-либо объяснить. Покорно даст те показания, которые от него потребуют, и не скажет ни слова более.
В тот же день после полудня он, не склоняя головы, прошел меж рядов зевак, собравшихся вокруг сарая. Почему он должен опускать голову перед Батистом? Или перед хорошо одетыми мужчинами с портфелями, которые так суетились здесь?
- Признайтесь, что…
С хитрым видом они соревновались, кто лучше сумеет загнать его в угол, хотя он сам все объяснил, не ожидая, пока за ним придут.
С вершины косогора до него донеслись всхлипывания и, подняв голову, он увидел жену, которая плакала, утираясь фартуком. Эрнеста, наверное, оставили у соседей. Он долго искал глазами в толпе Анриетту и наконец увидел, что она прячется за спинами зевак.
- Повторите в точности все, что вы проделали утром.
Он глядел на них с презрением, на всех без исключения: прокурора, судью с маленькой бородкой, на других, чьих званий не знал. Ему дали адвоката, который беспрерывно подавал ему знаки, означавшие: "Внимание!"
Внимание к чему? Раз им так хочется, почему не повторить всю сцену? Раз им так хочется. Вот только тех самых слов ему не сыскать, а без них жесты теряли смысл.
"Прости меня, мой бедный Браун, - повторял он про себя. - Они обязательно хотят видеть, как я размахивал крюком".
Когда же он спокойно взял в руки, как обычно берут, крюк для ловли крабов, по толпе прошел ропот и люди в ужасе отступили.
- В каком месте находился этот предмет?
- Ни в каком. Его держал в руках Браун.
- Куда вы наносили удары?
- Куда попало.
Снова ропот в толпе! Но ему было все равно. Даже почти приятно убедиться, насколько они глупы.
- Поглядите! Вот он - паштет.
- Не трогайте! - закричал судья.
Все продолжалось часа два - запись в протоколы, препирательство судьи с адвокатом. С Малуана сняли наручники, чтобы он мог взять в руки крюк, а когда все кончилось, их снова надели.
- Вы не хотите еще что-нибудь уточнить? - спросил прокурор у адвоката.
- Нет. Разумеется, я требую экспертизу психического состояния моего клиента.
Еще накануне каждый из присутствующих, проходя мимо Малуана, говорил: "Привет, Луи!"
А сейчас они с ужасом смотрели на него, словно он уже не Малуан или вообще не человек. Даже дочь его пряталась в последнем ряду.
На машине нельзя было подъехать к сараю, и весь кортеж прошел часть пути пешком. Мальчишки бежали вслед, чтобы не терять из виду арестованного, фотографы перебегали ему дорогу.
Наконец-то его заперли в камере, и он с удовлетворением оглядел белые стены, узкую кровать, поднятую к стене, передвижной столик. Еще никогда в жизни ему так не хотелось спать, и он чуть было не заснул в одежде. Но тут к нему ввели адвоката.
- Позвольте вам сказать, что вы совершили все промахи, какие только возможно.
Дома у него, вероятно, плакали, собравшись на кухне, где уже зажгли лампу. А голубой бидончик, который он купил в субботний вечер перед самым рождением Анриетты, стоял на столе и от него пахло водкой.
- Я пришел, чтобы дать вам несколько советов.
Малуан посмотрел на адвоката так, как смотрят на предмет забавный, но бесполезный.
- Все единодушно считают ваш цинизм возмутительным, а это усложняет мою задачу. Нужно…
- Между прочим, - Малуан прервал его, - когда будут похороны?
- Чьи похороны?
- Брауна.
- Пока неизвестно. Сперва произведут вскрытие.
- Но зачем? Я же все объяснил.
- Нужно выяснить, какой удар оказался смертельным и как он был нанесен.
- Жена его уехала?
- Она все еще в отеле.
- Думаете, что Брауна похоронят в Дьепе?
- Если только она не оплатит перевозку в Лондон.
- Митчелы должны оплатить! - Он посмотрел на адвоката, нахмурив брови, и вздохнул: - Оставьте меня!
- Нам необходимо договориться…
- Да, завтра! Или в другой день.
Ну что ж! Значит, он не пойдет на похороны, так как миссис Браун истратит полученные сто фунтов, чтобы увезти тело мужа, и он никогда не увидит ни его, ни ее.
Какой идиотизм, но ничего не поделаешь! Возмущает то, что все могло быть по-иному. Одни случайности!
К примеру, когда Браун чуть было не поднялся ночью к нему в будку. Что бы они сказали друг другу, если б он вошел?
Или когда Браун следовал за Малуаном до самого дома, не решаясь с ним заговорить, а Малуан в это время уже готов был отдать ему чемодан…
И даже сегодня утром, когда он пришел в сарай с колбасой, сардинами и паштетом…
Что сказали бы они друг другу? Что бы решили? Как бы жили потом и что сталось бы с двумя домами, в Ньюхевене и в Дьепе, с женами и детьми?
- Это было невозможно, - заключил Малуан вполголоса.
- Что именно невозможно?
Он только сейчас заметил своего адвоката и снова вздохнул:
- Ничего. Я думаю.
- Вот именно. Я лично считаю, что вы слишком много думаете!
Лучше было не возражать.
- А сейчас я хочу спать.
Это было не так. Едва адвокат вышел и стал шушукаться за дверью с надзирателем, Малуан бросился на кровать и продолжал думать о Брауне, его жене, о своем доме по ту сторону гавани, в окнах которого вечером появлялся свет…
Когда его приговорили к пяти годам заключения, жена и дочь с плачем бросились к нему в объятия, а он, поцеловав их, стал оглядываться, словно искал кого-то.
Потом он покорно пошел за жандармами.
1934 г.