Он оставался на месте, пока она не прошла. Воздух стал таким колючим, что в лицо словно вонзились иголки. Дул восточный ветер, и море, небо, скала напоминали внутренность раковины, так ясны и переливчаты были их тона. Вдали на баркасе под голубыми парусами рыбаки выбирали невод и бросали в корзинки моллюсков.
Малуан закурил трубку и с минуту смотрел на поднимающийся вверх дымок.
Больше делать было нечего. Отныне вообще уже нечего будет делать. И с трубкой в зубах, ощущая боль в плече, он бездумно стоял в дверях.
"Только выкурю трубку", - пообещал он себе.
Много всего предстояло, об этом еще будет время подумать. Торопиться нечего. Ведь это касается только его одного.
Ночью в застекленной будке, когда он был таким, как любой другой, только отяжелевшим и медлительным, с обрывками мыслей в голове, он думал о сарае и даже представлял себе, как убьет Брауна, мысленно даже воображал, как в темноте волочит труп к морю.
Вспомнив об этом, он пожал плечами. Имеет ли то, что порождает воображение, что-либо общее с действительностью, с той, настоящей, о которой люди даже и не подозревают?
Когда он обдумывал возможность убийства Брауна, то не хотел его убивать, уверен был, что не убъет; что никогда не сможет этого сделать.
И все же он убил Брауна!
Если бы Малуан только мог сказать - почему сразу же не ушел, положив еду на лодку? Какой демон толкал его что-то рассказывать, хныкать, угрожать, считать до трех?
Никто не мог бы ответить на этот вопрос. Даже он сам. Но он-то знал, что здесь кроется загадка.
Трубка погасла, а он все еще стоял. Свежий воздух обмывал лицо. Он стер крошечное пятно крови на указательном пальце правой руки.
"В путь!" - приказал сам себе Малуан.
Матушка Матильда ползала на четвереньках по камням, покрытым мокрыми водорослями.
Малуан закрыл дверь на ключ и стал подниматься по крутому склону. Все три дома курились дымом, розовым под лучами солнца. Под каждым окном белели обтесанные камни. Из гавани без буксира выходил траулер, бесшумно, словно увлекаемый волнами.
"Когда траулер в гавани, то всегда кажется, что он идет быстрее, чем в открытом море", - подумал Малуан.
Перед входной дверью он стал очищать подошвы скребком, потом остановился в коридоре у вешалки.
- Это ты? - спросила жена сверху.
- Да.
- Что-то запоздал, я чуть не отправила за тобой Анриетту…
Анриетта была на кухне, в старом платье и красных комнатных туфлях.
- Дай мне поесть, дочка.
Не часто он говорил так мягко. Малуан положил на стол колбасу и сардины и тут только вспомнил, что паштет оставил на плоскодонке.
- Почему ты это принес? - удивилась Анриетта.
- Захотелось колбасы. Мама убирает спальни?
Он съел несколько кружочков колбасы, выпил кофе, потом попросил вина и продолжал есть. Он был голоден. С каждым глотком казалось, что пустота в груди заполняется.
- О чем говорил твой дядя Виктор, когда я ушел?
- У дяди Виктора - одни разговоры.
- Спорю, что он говорил о мехе.
- По его мнению, в нашем положении так не поступают. Он говорит, что для девушки не покупают лису, его жена дождалась своей только после замужества.
- Бедняга! - сказал Малуан.
Хорошо, что жена была наверху и оставила его с дочерью наедине.
- Не покажешь ли мне лису? Вообще все, что мы вчера купили.
Не переставая есть, он пощупал мех, нашел его менее пушистым, чем показалось вчера, и это его на миг огорчило.
- Как долго носится такой мех?
- Может, три или четыре года, если одевать только по воскресеньям. Что с тобой?
- Ничего.
Ничего. Просто невольная гримаса скривила лицо.
- Принести тебе шлепанцы?
- Нет, я должен уйти. Эрнест в школе?
- Давно. Ты забыл, что уже девять часов.
Он потряс голубой бидончик и вылил остатки водки в стакан.
- Ну вот! - сказал он, вытирая губы.
- Что вот?
- Вот и все! Тебе не понять.
- Что с тобой сегодня?
- А какой я на вид?
- Не пойму. Какой-то странный. Даже боязно за тебя.
- Чего тебе бояться?
Он стоял спиной к огню, руки за спиной, в своей обычной позе. На столе, как живая, растянулась лиса, рядом с грязными тарелками лежал голубой плащ.
- Ах да! Дядя Виктор еще сказал, что такие плащи вредно носить, потому что они не пропускают воздух.
Тепло его разморило. Он чувствовал, как на него находит лень, и решил встряхнуться пока не поздно.
- Дай мне фуражку. Нет, не новую. Старая еще хороша.
У лестницы он остановился, услышал, как жена подметает пол, прикоснулся было к перилам, но передумал.
- Привет, Жанна! - крикнул он.
- Ты не ляжешь спать?
- Не сейчас.
- Если увидишь колбасника, скажи ему, что…
- Не нужно. Я принес колбасу.
Он повернулся к дочери и небрежно, как обычно, поцеловал ее не то в щеку, не то в волосы.
- Пока, - сказала она.
Ничего не ответив, он переступил порог из синего камня.
X
Было без двадцати десять. Жермен открыл люк в погреб, чтобы пополнить запас бутылок в баре. Мадам Дюпре по телефону диктовала заказ:
- Да, семнадцать эскалопов… не очень жирных… Не переставая говорить, она следила за часами - инспектор Молиссон просил разбудить его ровно в десять. Было слышно, как наверху, в ванной, старый Митчел занимался ежедневной гимнастикой.
Эва уже сошла вниз. На ней было платье в красный цветочек. Как обычно, она прошла мимо мадам Дюпре не поздоровавшись, глядя прямо перед собой. Несколько минут девушка стояла на пороге отеля, а потом без пальто, с непокрытой головой направилась к женщине, опиравшейся на парапет мола.
Погода была ясная и прохладная. Безоблачное небо и цветастое платье наводили на мысль о лете. На парапет облокотилась маленькая миссис Браун, тупо глядя на море. Она вздрогнула, - видно, услышала рядом с собой голос Эвы.
Хозяйка поглядывала то на часы, то на мол. Черный силуэт - миссис Браун, белый - мисс Митчел. За ними виднелись коричневые паруса.
"Ну, что там она еще говорит?" - думала мадам Дюпре.
А Эва что-то горячо доказывала, увлекая спутницу за собой к гостинице.
Женщины перешли по позолоченной солнцем набережной в серый полумрак холла, потом в еще более темный салон, а мисс Митчел все продолжала говорить. Время от времени миссис Браун поднимала на нее испуганные глаза, лепетала несколько слов, и, даже не зная английского, можно было догадаться, что она говорит.
- Ну что вы хотите, чтобы я сделала?
Эва же не умолкала, обрушивая на маленькую миссис Браун лавину слов - приказания и угрозы одновременно.
- Простите, инспектор Молиссон здесб?
Мадам Дюпре не заметила, как вошел и оказался перед ней незнакомец с дешевым чемоданом в руке.
- Через десять минут его разбудят, - ответила она, посмотрев на часы. - Кто его спрашивает?
- Не имеет значения.
Малуан не торопился. В холле стояли кресла двух видов - плетеные и плюшевые. Малуан выбрал плетеное, сел, но не решился положить ногу на ногу. Чемодан поставил на пол, а фуражку держал на коленях.
Несколько минут он не замечал того, что происходило в салоне, хотя застекленная перегородка находилась прямо перед ним. Потом его внимание привлекла Эва, искавшая перо. Не найдя его, она направилась к конторке и задела ноги стрелочника.
Эве было столько же лет, сколько Анриетте, но между ними не было ничего общего, ни в манере держаться и говорить, ни в одежде, и Малуан безрадостно подумал о голубом плаще.
- Дайте ручку и чернила.
- Сейчас, мисс Митчел.
Он проследил за ней взглядом и, когда она вернулась в салон, заметил подавленную женщину в черном костюме - такой же мог быть и на Анриетте.
Английского Малуан не знал. Эва усадила миссис Браун за круглый столик и стала диктовать: "Просьба к Питту Брауну…"
Малуан с удивлением услышал французские слова, но мисс Митчел тут же с раздраженным жестом снова заговорила по-английски, едва сдерживая злость. Дважды она указала слова, написанные на бумаге, а миссис Браун сидела, потупив голову.
В конце концов Эва отстранила женщину, заняла ее место и стала составлять текст, произнося вслух слова, которые писала:
- "Просьба к Питту Брауну - во что бы то ни стало связаться со своей женой, находящейся в Дьепе, в отеле "Ньюхевен".
Малуан долго смотрел на них, сперва ничего не понимая. Когда же до него дошел смысл происходящего, он так и впился глазами в женщину в черном костюме.
Она, видно, проплакала всю ночь, нос покраснел, веки распухли. Малуан подметил стоптанные каблучки, медальон, видневшийся в вырезе блузки, непокорные, как у Анриетты, волосы.
Он услышал шаги на лестнице, но появился не инспектор, а спустился старый Митчел, поздоровался с мадам Дюпре - он обычно со всеми здоровался - и вошел в столовую, куда тут же побежал Жермен.
Только сев за стол, Митчел заметил в салоне Эву и миссис Браун, но сделал вид, что его это не касается, и распорядился подать завтрак.
Эва вторично, не извинившись, задела Малуана и протянула над конторкой лист бумаги:
- Отправьте это объявление в газеты Дьепа. За мой счет.
Она подошла к отцу, поцеловала его и стала что-то ему говорить.
- Жермен! Разбудите месье Молиссона и скажите, что его ждут.
Малуан оставался бесстрастным, ни на что не реагировал. Он мог бы до вечера сидеть не двигаясь на краешке плетеного кресла. Никто бы, глядя на него, не подумал, что столь упорно разыскиваемый чемодан стоит у его ног и что он только что убил человека, к которому обращалась миссис Браун в объявлении.
Появилась уборщица с ведром, тряпкой и щеткой и принялась мыть в холле пол.
- Простите за беспокойство, - сказала она, - но вам придется на минуту поднять ноги…
Точно так же дома, когда убирали кухню, но держал ноги на весу в ожидании, пока под ним проведут тряпкой.
В столовую вошел Жермен с подносом, неся яичницу с беконом, кружочки масла на хрустальном блюдце, горшочки с вареньем - завтрак мистера Митчела. Проходя мимо, он рассеянно окинул взглядом Малуана.
Миссис Браун забилась в кресло; казалось, она ждет новых указаний, чтобы продолжать жить. Митчел завтракал. Мисс Эва, стоя под солнечными лучами, проникавшими сквозь грязные окна, наверное, рассказывала отцу о том, что сделала сегодня утром. А инспектор в это время брился у себя в номере.
Малуан сидел, как на вокзале. Он мог уйти. Никто бы ему не помешал. Мог унести чемодан, сесть в поезд, потом в другой, прибыть в любой город, зайти в банк и обменять банкноты.
Достаточно было протянуть руку, поднять чемодан и выйти на солнце.
Он мог также оставить чемодан на месте, где он, возможно, пролежал бы день-два, пока прислуге не пришло бы в голову заглянуть в него.
Хозяйка за конторкой говорила в телефонную трубку:
- Алло! Да… Браун. "Б" - "Бернар", "р" - "Роберт"…
Она диктовала объявление слово в слово.
- Появится в вечернем выпуске? Скажите, пожалуйста, сколько я должна? Это для одной клиентки…
И вдруг, когда Малуан этого не ожидал, совсем другим тоном сказала:
- Да, господин инспектор, тот, что там сидит.
Малуан встал, ему перехватило горло, и он еще раз взглянул на миссис Браун.
- Вы хотели поговорить со мной? - Перед ним стоял инспектор Молиссон.
Сумеет ли он говорить? Малуан смотрел на Молиссона, губы дрожали, он был не в состоянии произнести то, что решил сказать. Это продолжалось несколько секунд и, чтобы покончить со всем разом, он резко поднял чемодан, протянул его комиссару и сказал:
- Вот!
Молиссон, нахмурив брови, приоткрыл крышку и, повернувшись к столовой, спокойно позвал:
- Мистер Митчел!
Малуан заметил, что инспектор не обрадовался, напротив, взгляд его стал жестким. Старик Митчел оставил завтрак и направился в холл, пропустив вперед дочь.
- Вот ваши деньги, - сказал сотрудник Ярда, указывая на чемодан.
На Митчела Малуан не глядел, сквозь стекло наблюдая за миссис Браун, она тоже на них смотрела, не догадываясь о том, что происходит. Старик положил чемодан на стол и начал неторопливо раскладывать на нем стопки банкнот, пересчитывая их вполголоса. Эва что-то шепнула отцу на ухо. Он поднял голову, взглянул на Малуана, взял один билет, подумав, добавил второй и протянул ему.
Митчел удивился, когда стрелочник отрицательно покачал головой, и, решив, что этого недостаточно, присоединил третий билет.
- Браун? - спросил Молиссон.
Миссис Браун, привлеченная видом банкнот, стояла в дверях салона, покорно ожидая объяснений. Эва издали сказала ей, в чем дело, помогая отцу считать деньги.
Еще и тогда у Малуана было время. При желании он мог сказать, что нашел чемодан. Миссис Браун не отрывала от него вопрошающего взгляда, в котором уже читалось отчаяние.
Малуан вынул из кармана носовой платок и вытер лоб. Он подумал, что раз она не понимает по-французски, то можно сказать все. И он быстро заговорил, на одном дыхании:
- Я только что убил Брауна.
Вот и все! Он сделал глубокий вдох и отвел глаза в сторону. Молиссон, не теряя ни минуты, уже снимал с вешалки пальто и шляпу.
- Пойдемте со мной!
За ними пошла миссис Браун, и по ее виду было ясно, что она не отстанет. Молиссон не решался повернуться к ней. Наконец женщина на ходу спросила дрожащим голосом:
- Что он сказал?
Они шли по тротуару, над ними сияло солнце. Молиссон обратился к Малуану:
- Она спрашивает: долго ли мучился ее муж? Что ей сказать?
- Она поняла?
Ему хотелось бежать со всех ног, но только в мыслях - ноги ему не повиновались, хоть он и шагал вместе с теми двумя.
- Что мне ей сказать? - спросил Молиссон.
- Не знаю. Он мертв!
Смысл вопроса до него не доходил. Он пытался вспомнить, но в памяти не сохранилось ничего такого, что соответствовало бы слову "страдать".
Малуан отвернулся к морю, чтобы не видеть склоненное к нему лицо миссис Браун.
- Скажите ей, что нет, не мучился.
Молиссон заговорил по-английски. Миссис Браун приложила платок к глазам. Малуан сам повернул в сторону косогора.
- Это далеко? - спросил инспектор.
- По ту сторону гавани, в двух шагах от моего дома. Сами увидите.
Зимой выдавалось не более двух-трех таких тихих дней, таких прозрачных, что хотелось слышать воскресный колокольный перезвон.
- Привет, Луи! - раздался возглас, когда они проходили через рыбный рынок.
Малуан узнал Батиста, который вытащил на берег свой ялик и, пользуясь хорошей погодой, перекрашивал его в светло-зеленый цвет.
- Привет! - откликнулся Малуан.
Он безразлично посмотрел на стеклянную будку, сверкавшую на той стороне гавани. Все трое шагали в ногу, будто так заранее договорились, и у Малуана не было ощущения, что его спутники иностранцы.
Они почти не говорили, миссис Браун уже все знала.
Она не кричала, не угрожала, ничем не выдала муку. Она поняла французские слова, не зная языка. Догадалась, куда они идут.
Когда Малуан увидел свой дом на косогоре, его боковую стену, ярко освещенную солнцем, он указал на него Молиссону:
- Здесь я живу!
Миссис Браун тоже посмотрела на дом.
Они шли все быстрее. Она держала в руке свернутый в комочек носовой платок, изредка прикладывая его к глазам.
На первом этаже было открыто окно. Кто-то двигался в глубине комнаты, но трудно было разглядеть, кто это - Анриетта или ее мать.
- Пройдите сюда. Осторожно, тут скользко.
Они обходили скалу. Баркас под голубым парусом возвращался в порт, и хозяин его крикнул:
- Привет, Луи!
- Они драгой собирали моллюски, - объяснил Малуан.
Он поступал инстинктивно, стремясь быть предупредительным с маленькой миссис Браун, которая не привыкла ходить по прибрежной гальке, и ноги ее все время подворачивались, ударяясь щиколотками о камни.
Два других баркаса продолжали лов. Прилив прибил их так близко к берегу, что видно было, как дымятся трубки, как матрос прямо из горлышка бутылки пьет вино.
- Отсюда уже виден сарай, - сказал он и добавил: - Я всегда работаю ночью, а в свободные дневные часы что-нибудь мастерю, ловлю рыбу, занимаюсь всем понемногу. Я сам построил сарай для плоскодонки и всяких инструментов.
С легкостью рассказывая об этом, он как бы говорил: "Вот видите, какой я. Совсем не злой, даже хороший человек. Не нужно на меня обижаться. По сути, я так же несчастен, как и мадам Браун. Мы оба несчастны. Сами видите!"
Он вынул ключ, на который англичанка глядела испуганным взглядом. Тени под ее глазами стали еще глубже. Она схватила инспектора за руку.
- Это так глупо вышло, - произнес Малуан.
Он отстранился, чтобы они могли видеть, спина его согнулась, точно в ожидании удара.
Миссис Браун не двигалась. Вцепившись в инспектора, она пристально смотрела на распростертое тело. Она не могла ни говорить, ни двигаться.
- Вот так! - сказал стрелочник. Колени у него дрожали.
- Он спрятался в сарае? - спросил инспектор, откашлявшись.
- Да. Когда я об этом узнал, то принес ему колбасу и сардины. Поглядите! Здесь еще остался паштет.
Он умолк. Миссис Браун бросилась на землю, прямо на гальку, крича, извиваясь, ноги и руки ее сводило судорогой. Инспектор опустился на колени и заговорил с ней по-английски. Малуан не знал, что делать, куда себя девать.
- Заприте сарай! - приказал инспектор Молиссон, продолжая заниматься женщиной.
Малуан повиновался, повернул ключ, положил его в карман и тихо ждал, глядя на море.
Прошло несколько минут. Когда он повернулся, инспектор помогал миссис Браун подняться. Не глядя на Малуана, женщина произнесла несколько слов.
- Она спрашивает, не передавал ли он что-нибудь для нее, - перевел Молиссон.
Что мог ответить Малуан? Она ничего не поняла. Все произошло совсем не так. Ведь они дрались, нанося друг другу удары крюком, пока один не смолк.
Его удручало, что он ничего не может сказать. Но еще горше становилось от сознания, что именно умерший был единственным человеком, который мог бы все объяснить.
- Пошли, - вздохнул он.
На лице Молиссона отразилось удивление.
- Куда вы хотите идти?
- В полицию!
Неужели повсюду он будет наталкиваться на стену? Что необыкновенного в его поведении? Произошла катастрофа, какая может случиться в любой день. Порой это несчастный случай или кораблекрушение, иногда - преступление. Не все ли равно? Браун мертв. Но вместо него мог умереть Малуан, и тогда Брауну пришлось бы все объяснять мадам Малуан.
Что же до того, кто стал несчастным, - то все они несчастны, в том числе ничего пока не подозревающие Анриетта и Эрнест.
- Вернемся пока в город, - сказал Молиссон, - а там посмотрим, как быть дальше.
- Если хотите. Но смотреть-то нечего.