Спустя минуту разошлись в стороны половинки ворот, показался большой черный мотоцикл. Блестели на солнце хромированные детали, ярко горела фара. Верхом на монстре сидел широкоплечий мужчина в черной коже и черных очках. "Харлей" выкатился из ворот, замер на секунду, а потом рванулся вперед, как будто выброшенный катапультой. Стремительно набирая скорость, рыча двигателем, черный мотоцикл с черным мотоциклистом мчался по серому полю, усеянному "зубами дракона". Мотоциклист сидел в седле, как влитой. За ним вился серый прах.
Из ворот "фазенды" выехал черный "Гелендваген", покатил по полю вслед за мотоциклом. Ворота закрылись.
– Как, бляха-муха, Терминатор, – сказал Братишка, когда звук мотоцикла стих.
– Терминатор, говоришь? – переспросил Иван. – Ну-ну.
Лесом Братишка вывел Ивана к окраине Сортавалы. Здесь были огороды, стояли какие-то строения – сараи, гаражи. Братишка попросил Ивана подождать в лесу, а сам куда-то ушел. Сказал: пять минут. Его не было минут двадцать. Иван сидел среди камней и свечек можжевельника, ждал. Он уже начал тревожиться, когда Братишка вернулся. Сказал:
– Порядок, пойдем.
Братишка отпер дверь гаража. Бросил:
– Заходи, горемычный.
Иван вошел. Гараж был большой, просторный, сложенный из камней. Посередине стоял тот самый "Урал" с коляской, на котором они ездили утром.
– Добротная постройка, – похвалил Иван.
– Финская, – сказал Братишка, похлопав ладонью по стене. – Финики добротно строили. Когда наши Карелию заняли, или, если вам больше нравится, освободили, финны уходя сжигали что могли… Дерево – стропила, полы – сгорело, а камень не горит. Так вот: финны ушли – стены, или, как минимум, фундаменты – остались. А наши начали освободившиеся земли заселять. Понавезли народу со средней полосы, приказали: стройтесь. А фундаменты уже есть. Стали на них строиться… И стали эти дома гореть. А почему?
– Почему? – спросил Иван, осматриваясь. Свет в гараж проникал через маленькие окошки под крышей, тускло освещал верстак, полки с инструментом, диван в углу.
– А потому – поджигали финны.
– Это как? – удивился Иван. – Финнов, ты говоришь, не осталось.
– Верно. Днем. А ночью финн встал на лыжи, перешел границу, пришел на родное пепелище посмотреть. А там уже дом ненавистного русского коммуниста растет… Финн – хрясь об стену специально принесенную бутылку с керосином и спичкой – чирк. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
– Сильно, – сказал Иван.
– Ну а теперь по закону о реституции-проституции многие дома в Сортавале уже вернулись к прежним владельцам. В смысле, к наследникам прежних владельцев.
– Понятно, – Иван присел на грубо сколоченную табуретку. Братишка лег на диван. Иван спросил: – Гараж чей?
– Мой. И мотоцикл мой.
– Это хорошо… Значит, действуем так: я остаюсь здесь, ты идешь в город. Задача тебе понятна?
– Ага. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.
– Не можешь – откажись.
– Это почему же не смогу?
– Тогда не выпендривайся. Повторяю: нам нужны документы, бумажник или что-то в этом роде. В общем, узнаваемый "сувенир". Или ты его достанешь – или… В общем, без "сувенира" операция не имеет смысла.
– Достать-то я достану. Весь вопрос, сколько времени понадобится. Не боишься, что придется здесь дня три просидеть?
– Не боюсь. Иди.
– Я тебя, Робинзон, уж не обессудь, замкну снаружи. Братишка открыл ворота, выкатил мотоцикл. Потом побряцал замками и уехал, а Иван остался – человеку, объявленному в розыск, в городе лучше не появляться. Тем более если город маленький, провинциальный.
Иван запер ворота изнутри, лег на диван и стал смотреть на лучик света, в котором плясали пылинки… Терминатор, говоришь? Ну-ну… видали мы уже Терминаторов.
Часов через десять за воротами раздался звук мотора. Иван вскочил, бесшумно подошел к воротам, выглянул в щель, увидел Братишку. Братишка заглушил двигатель, слез с мотоцикла. Потом отпер замок, распахнул дверь. От Братишки за два метра разило пивом.
– Достал? – спросил Иван.
Братишка привалился плечом к косяку, ответил весело:
– Заяц трепаться не любит!
– Заходи, не маячь в дверях.
Братишка вошел, запустил руку в карман, вытащил черный полиэтиленовый пакет. Он все делал нарочито медленно – понимал, что Ивану не терпится увидеть "сувенир", и сознательно нагнетал… Иван молчал.
– Держи, – смилостивился Братишка.
Иван заглянул внутрь пакета – там лежал сотовый телефон.
– Ай, молодец, – сказал Иван. – Ай, какой же ты, Братишка, молодец.
Телефон неожиданно ожил, начал наигрывать восточную мелодию. Несколько секунд Братишка и Иван смотрели на него. Иван улыбнулся, а Братишка усмехнулся, бросил:
– Ну ты, блин, сияешь, как будто трахнул Синди Кроуфорд.
– На хрен мне Синди Кроуфорд? А ты там не засветился?
– Шутишь, начальник? Чисто взял.
– Это хорошо. А трос привез?
– Пятимиллиметровый. В коляске. Там же баллон с краской.
– Тогда поехали. Нечего кота за хвост тянуть. Мотоцикл они оставили в лесу, в километре от поля, усеянного "зубами дракона", пошли пешком. Еще утром Иван присмотрел подходящее для операции место. Участок дороги на длине около двухсот метров был почти прямой, на нем можно хорошо разогнаться, и мотоциклист – любитель быстрой езды – обязательно это сделает. Иван выбрал две сосны напротив друг друга, сказал:
– То, что доктор прописал. Натягиваем.
Братишка спросил:
– А на какой высоте?
– Детский сад, – сказал Иван почти весело. – Откуда вас таких Седой набрал?
– Образование, ваше благородие, я получал в университете "Кресты". Диплом ношу с собой – на плече. Показать?
– Не надо… От земли метр.
Вдвоем быстро натянули трос.
– А если он уже проехал? – спросил Братишка.
– Значит, будем ждать утра.
– А если утром первым поедет джип? Иван подергал трос, сказал:
– А если? А если?.. Можешь предложить что-то дельное?
– Да мне, вообще-то, по хуссейну. Просто хотелось бы, чтобы первым ехал байкер. Мне кажется, что так будет справедливо.
Иван опрыскал блестящий трос коричневой краской из баллончика. Отошел метров на двадцать, немного присел и осмотрел свою работу. Остался доволен. Вернувшись к Братишке, произнес:
– Даже если первым будет джип, то джигиты все равно догадаются, с какой целью этот трос здесь повесили. Последствия понятны?
– Чего ж не понять? Начнутся разборки… согласно, тэкскзть, закону гор.
– Точно. – Иван еще раз бросил взгляд на трос, потом подошел к сосне справа от дороги и положил "трофейный" телефон между корнями, рядом со свободным концом троса. Удовлетворенно сказал:
– Вот так.
Расположились в старом окопе – метрах в сорока от дороги. Редколесье позволяло довольно хорошо видеть дорогу. Оставалось только ждать. Прошел час. Потом другой. К вечеру изрядно похолодало, от дыхания шел пар. Время тянулось медленно. Единственным развлечением служил "трофейный" телефон – сначала он звонил довольно часто, потом звонки стали реже, а паузы между ними длиннее.
Звук мотора раздался когда уже решили: сегодня "джигит-терминатор" уже не приедет.
– Едет! – громко прошептал Братишка.
– Слышу, – отозвался Иван.
Рокот мотора стал ближе, громче, а через двадцать секунд за деревьями замелькал свет мотоциклетной фары, потом из-за поворота выскочил мотоцикл. На прямой джигит добавил газу. "Харлей" бросился вперед, как волк, атакующий жертву.
Иван и Братишка напряженно ждали, смотрели, как мелькает между стволами свет фары… Спустя несколько секунд раздался звук. Он был похож на удар огромного медиатора по басовой струне.
…Идрис Магомедов увидел трос в последний момент. На скорости восемьдесят километров в час разглядеть над дорогой "струну" толщиной пять миллиметров невозможно, но он все-таки увидел. Однако было уже поздно. "Струна" перерезала горло, рассекла позвонки. Обезглавленное тело по-прежнему сидело в седле, руки сжимали руль. Из перерубленной шеи били фонтаны крови. Мотоцикл ехал вперед, нес своего мертвого наездника. Голова болталась сзади.
На повороте мотоцикл ударился в камень, тело выбросило вперед. А мотоцикл развернуло боком, он упал. Силой инерции его потащило по земле. Летел в стороны сорванный с каменной подкладки мох, скрежетал металл, сыпались искры. Топливный шланг "Харлея" сорвало со штуцера, на мох хлынул бензин. Спустя секунду на мох упала искра.
Иван и Братишка не могли видеть того, что происходило на дороге – по крайней мере в подробностях. Они только услышали "струну" и последовавший за ним скрежет металла по камню… А потом увидели, как полыхнуло над дорогой. Это горящий бензин попал на свечку можжевельника. Пламя мгновенно охватило сухое дерево.
– Амбец джигиту, – пробормотал Братишка. – Уходим?
– Подождем, – ответил Иван. Он сидел, жевал прошлогоднюю былинку, смотрел на дорогу. Он ждал джип – хотелось убедиться, что все рассчитал правильно.
Иван ждал, но джипа все не было. Иван не мог знать, что на джипе, который обычно сопровождал Идриса, прокололи колесо и сейчас меняют его всего в двух километрах от места событий.
Прошло две минуты, а джипа все не было. Прошло еще три.
– Ладно, – сказал Иван, – пойдем посмотрим. Они осторожно подошли, остановились, не выходя на дорогу.
Свеча можжевельника пылала, потрескивала, тлел мох. "Харлей-Дэвидсон" лежал на левом боку. Его наездник сидел, привалившись спиной к камню.
Братишка вытаращил глаза, произнес:
– Е-о-ож твою! Он же без головы… Вот это нумер!
Иван бросил беглый взгляд на безголовый труп, потoм обернулся назад – не появился ли джип? Джипа не было. Да где же они? – раздраженно подумал Иван. Джип сопровождения в обязательном порядке входил в его план.
– А где голова-то? – спросил Братишка, озираясь… И увидел голову. Окровавленная, побитая, она стояла на верхушке муравейника. Братишка судорожно сглотнул.
Через несколько секунд из-за поворота показался свет фар "Гелендвагена". Иван удовлетворенно сказал:
– Ну наконец-то. Давай-ка, Саша, отойдем в сторонку…
Братишка кивнул.
За рулем "Гелендвагена" сидел Адам – старший из семьи Магомедовых. Когда он увидел горящий можжевельник у дороги, нехорошим предчувствием сжало сердце. Адам до упора вдавил педаль газа в пол – джип взревел табуном своих лошадей, рванулся вперед. За несколько секунд он преодолел двести метров и как вкопанный встал напротив пылающего можжевельника. Адам и Мовлади, племянник Адама, распахнули дверцы, выскочили наружу. Мовлади при этом прихватил АКМ.
Адам сразу увидел тело брата… И закричал. Ах, как он закричал!
Мовлади тоже увидел труп, испуганно вздрогнул. Он был молод – восемнадцать всего.
Еще не стемнело, но из-за яркого пламени "свечи" казалось, что уже темно в лесу. Лес зловеще молчал.
Трещал горящий можжевельник, ветер шевелил кроны, сидел, прислонившись к граниту, безголовый труп… По-звериному кричал чеченец.
А всего в трех десятках метров в лесу притаился тот, кто это сделал. Он смотрел на происходящее равнодушно. В нем не было ни злобы, ни злорадства. Он просто сделал то, что должен был сделать. То, что он считал справедливым.
Мовлади передернул затвор "калашникова", и Адам мгновенно отреагировал на этот звук. Еще бы – этот металлический лязг он слышал много лет почти что ежедневно. Правда, последние годы это случалось реже, но характерный этот звук нельзя забыть и ни с чем нельзя перепутать. Адам вырвал автомат из рук племянника, закричал гортанно и дал длинную очередь в сторону леса.
Срезанная пулей ветка упала на голову Ивану.
Адам стрелял пока не кончились патроны. Потом он бросил автомат на землю и двинулся к телу брата… И тогда зазвонил телефон. Оглушенные стрельбой чеченцы не услышали звонка. Но зато увидели мерцание дисплея между корнями сосны. Адам замер. Потом как зачарованный подошел к телефону.
– Все, – шепотом произнес Иван, – теперь можем уходить.
Адам поднял дорогой, в позолоченном корпусе телефон, несколько секунд смотрел на него. Потом нажал на кнопку… и услышал голос Исы Магомедова.
Под утро из ворот поместья чеченских Магомедовых выкатили четыре автомобиля. В них находились одиннадцать мужчин из клана Магомедовых. Первым катил пикап "Ниссан-Наваро". В кузове пикапа стоял на треноге "браунинг" калибром 12,7.
Глава клана ингушских Магомедовых – Иса Магомедов, жил в просторном новом доме на окраине Сортавалы. Четыре автомобиля с выключенными фарами проехали по темным улицам спящего городка. Три из них остановились довольно далеко от дома Магомедова, и только пикап "Наваро" подъехал ближе и встал в пятидесяти метрах от входа. Адам Магомедов залез в кузов пикапа, заправил в лентоприемник конец ленты на сто патронов. Была темная ночь. На небе сверкали тысячи звезд. Девять мужчин с оружием в руках двинулись в сторону дома, охватили его с трех сторон.
Магомедов навел ствол пулемета на белого мраморного льва, который стоял на постаменте у входа в дом. Где-то на улице завыла собака. Адам Магомедов стиснул зубы и нажал на гашетку. Ствол "браунинга" полыхнул огнем, голова льва разлетелась на куски. Адам прошелся по фасаду дома и сосредоточил огонь на двери. Чуть позже с трех сторон заговорили автоматы, ахнул ручной гранатомет. Стрельба продолжалась около минуты. Потом чеченцы вошли в дом и убили всех, кто там находился, включая детей, женщин и двух собак. Старший Магомедов был уже мертв. Его тело нашли в холле первого этажа. Иса Магомедов сжимал в руках "калашников". Ему отрубили голову и поехали к следующему брату…
Когда раздалась пулеметная стрельба, Робинзон и Братишка были уже на борту катера. Катер двигался к выходу из шхеры. Иван сидел на корме и слушал звук перестрелки.
Утром он проспал долго. Когда проснулся, солнце было уже высоко. Навскидку прикинул: около десяти часов, одиннадцатый. Иван сел, сразу увидел записку на столе: "Тов. Р., как проснетесь, загляните, пожалуйста, ко мне. С.". Иван оделся, умылся, побрился, постучал в стенку. Через полминуты пришел Братишка: чего стучишь?
– Мне нужно к Седому. Вызывает.
– Так иди.
– А как же..?
Братишка ощерил стальные зубы, произнес:
– А тебя, брателло, перевели на бесконвойный режим.
– Поздравляю, – сказал Седой, когда Иван вошел в его "кабинет". – Операцию вы провели блестяще. Можно сказать, по учебнику.
Иван не знал, как ответить, поэтому просто пожал плечами.
– Присядьте, – сказал Седой. Иван сел на табуретку. – Иван Сергеич, нам нужно поговорить.
– Я готов.
– Иван Сергеич, я хочу сделать вам серьезное предложение… Вы, наверно, догадываетесь, какое?
– Догадываюсь.
– Очень хорошо… И что же вы мне скажете?
– Прежде я хочу задать вопрос.
– Слушаю вас.
– А почему "Гёзы"?
Седой улыбнулся.
– Да, в общем-то, случайно получилось. Дело было так: когда организация еще только-только формировалась, в одной передачке Березовский высказался о нас следующим образом: шпана, деклассированные элементы, голодранцы… А Полковник в тот момент как раз перечитывал "Легенду об Уленшпигеле". Это одна из его любимых книг. А там, если вы помните, фламандские борцы с испанским владычеством называют себя "гёзы", что означает нищие… Полковник услышал Березовского и сказал: "Прекрасно! Значит – "Гёзы""!
Иван подумал: каким, однако, причудливым образом пересеклись Шарль де Костер и БАБ.
Седой сказал:
– А ведь вы мне не ответили.
– Извините… Разумеется, да.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
ОСОБЕННАЯ
Северная Атлантика, платформа "Голиаф"
Вертолет заложил вираж. Земля осталась позади, внизу раскинулся океан. Он был насыщенного стального цвета. С севера катились длинные-длинные и совершенно одинаковые валы. А за ними, как погонщики за стадом, двигались айсберги. Солнце висело очень низко, касалось нижним краем горизонта. Частный "S-92" рубил лопастями воздух, шел на северо-восток. В комфортабельном, изготовленном по индивидуальному проекту салоне сидели двое – госсекретарь Соединенных Штатов Америки Каролина Хамилтон и Джозеф Апфель, помощник мистера S.D. Помощник, наклонившись к госсекретарю, давал пояснения:
– Именно здесь погиб "Титаник". Причем это произошло сто один год назад – в апреле тысяча девятьсот двенадцатого года.
Мисс Хамилтон кивала и улыбалась. У Апфеля она вызывала ассоциации с предыдущим госсекретарем, сучкой Прайс. Да что там ассоциации? Мало того, что обе тварюшки были темнокожими, так они даже внешне были похожи. Иногда у Апфеля возникала мысль: Каролина – это реинкарнированная и прошедшая омоложение Кондолиза. Каролина, как и Конди, выглядела маленькой ручной обезьянкой – милой, дружелюбной… способной мгновенно броситься вперед, вцепиться в лицо, откусить нос, вырвать кадык… А что? Эта тварь запросто откусит нос, выплюнет его и будет так же мило улыбаться. Помощник не считал себя расистом, но черных недолюбливал, а эту сучку Прайс просто ненавидел. Доброжелатель из Госдепа как-то передал ему слова Кондолизы о нем: "Старый онанист с перхотью". Эта тварь сказала про него "старый онанист". С перхотью!.. Да, у него есть проблемы с перхотью. С детства. Никакие средства не помогали. Самые знаменитые светила не смогли помочь. Но ведь в этом нет его вины. А Конди, сучка такая, сказала о нем: онанист с перхотью… Два года назад ее убили на частной вилле в Майами. Кондолиза погибла от руки своей любовницы. Впрочем, определить пол этого существа было уже затруднительно. Она была немкой, по документам носила охренительное имя Брунгильда, а в лесбийских кругах ее (его?) знали под кличкой Леди Конь. Внешне она выглядела как женщина, при этом роскошная женщина, но на лобке у нее был мужской член с двумя большими яйцами. Апфель просматривал материалы дела и видел фотографии – этот "член" был похож на бледную толстую сардельку. Один из заместителей директора ФБР рассказал Апфелю, что "член" был почти как настоящий. Можно сказать, восхищенно добавил фэбээровец, что это шедевр, квинтэссенция современных достижений биологии и электроники – он самым натуральным образом встает и даже "кончает" синтетической спермой… Так вот, этот самый "шедевр" Леди Конь по самые яйца загнала в рот Кондолизе. Кончила, выпустив порцию "спермы", и задушила ею старую сучку Конди… Обстоятельства смерти госсекретаря Соединенных Штатов сразу же засекретили – уж больно скандальными они оказались. Впрочем, позже кто-то слил часть секретных файлов в Сеть. Этот кто-то и был Джозеф Апфель. Так он отомстил этой суке Кондолизе… Пусть и посмертно.
Джозеф посмотрел на миниатюрный рот Каролины, накрашенный лиловой помадой, и подумал: в эти лиловые губешки я бы тоже засадил сардельку. Как бы ты тогда улыбалась, обезьянка?
– А северные сияния бывают здесь? – спросила госпожа Хамилтон.
– О, да! Бывают. Но не в это время года… Если вы навестите мистера S. D. в ноябре-январе, то вполне вероятно, что вы сможете полюбоваться этим явлением.
– Благодарю вас за приглашение, мистер Апфель.
– Для нас высокая честь, – наклонил лысеющую голову помощник.
Госсекретарь Соединенных Штатов подумала: господи милосердный, да у него же перхоть! Море перхоти!