Действительно, улица Донгси оказалась очень близко, и в указанном месте он нашел одну из книжных лавок. Это был достаточно просторный зал, немного темноватый, весь в стеллажах. Множество продавцов в белых халатах сновали среди книг, некоторые тома лежали в корзинах. Гисберт, взволнованный, начал рыться в книгах, через несколько часов у него в глазах рябило от заглавий, но труд его окупился: он обнаружил первое испанское издание Хосе Марии Аргедас ("Песни и сказания народа кечуа", Лима, 1949) и несколько англоязычных книг, написанных путешественниками, посещавшими Китай. Лишь только своего любимого Ван Мина профессор не нашел.
Владелец лавки подошел к нему, предлагая помощь.
- Вижу, вы интересуетесь китайскими книгами, - сказал он. - Полагаю, что вы знаете наш язык.
- Немного, - скромно ответил Гисберт. - Я профессор Гамбургского университета и занимаюсь синологией.
- Вы ищете какую-то конкретную книгу?
Гисберт Клаус повторил свою просьбу, и владелец, спокойный пожилой человек с седыми волосами и улыбающимся лицом, пригласил его следовать за собой.
- Прошу вас, проходите, - сказал он, открывая дверь. - У меня есть еще одна комната для особенных книг. Или скажем лучше: для особых клиентов, каковым, полагаю, вы и являетесь.
- Очень любезно с вашей стороны так думать, - парировал Гисберт.
Это помещение было меньше, но лучше освещено, чем то, которое выходило на центральный дворик. Книги были аккуратно расставлены по полкам, и он с первого взгляда узнал некоторые из тех, что были в его библиотеке в Гамбурге, как, например, "Книга перемен", факсимильное издание шанхайского "Издательства древних книг", или "Словарь китайских легенд". Хозяин, проводя пальцем по корешкам (некоторые из них были обтянуты кожей), вытащил несколько томов и положил их на стол:
- Вот, это все, что я могу предложить вам из Ван Мина.
Нервы Гисберта напряглись до предела - "Книга измененных имен" в искомом издании. И другие книги тоже были ему знакомы - бесценные факсимиле изданий XVIII века: "Ирис и пена", "Дни на Востоке", "Осенняя песнь в полдень", "Числа". Прежде чем задать следующий вопрос и произнести "Сколько это будет стоить?", Гисберт быстро подсчитал, что он вообще может заплатить, и пришел к выводу, посоветовавшись со своим внутренним бухгалтером, что не более сотни долларов за том, что соответствовало четырем тысячам иен за пять книг. С этой цифрой в голове он решился задать вопрос.
- Какова цена этой книги? - сказал он, взяв в руки "Книгу измененных имен", так как знал, что легче будет торговаться по одной.
- Две тысячи иен, и они ваши, господин, - ответил хозяин, скрестив руки на животе.
- Две тысячи иен за эту?
- Нет, за все.
Сердце екнуло в груди профессора - это была действительно удача. Тогда он выждал еще секунду, молча, пока хозяин не заговорит.
- Вы мне нравитесь, профессор. Берите их за полторы тысячи. Вам завернуть?
- Да, пожалуйста.
Легкое чувство вины поднималось в нем, но Гисберт сжал челюсти, и оно пропало. Потом он спросил:
- Как вы думаете, возможно ли найти другие книги Ван Мина?
- Ну, можно попробовать, - ответил хозяин. - Разумеется, я не могу вам обещать "Далекую прозрачность воздуха", но сборники стихотворений, такие как "Туманный август" или "Золотая рыба", - вполне.
Гисберт посмотрел на него с любопытством.
- Как вы сказали?
- "Туманный август", - ответил хозяин, - или "Золотая рыба", в зависимости от того, что вам больше нравится.
- Нет, я имею в виду другую…
- А, "Далекая прозрачность воздуха", - хозяин произнес это вполголоса, потом подошел к окну и закрыл его. - Прошу прощения, но, если вы хотите поговорить об этой книге, лучше, чтоб нас не слышали. Она приносит несчастье.
- "Далекая прозрачность воздуха"? - переспросил Гисберт Клаус. - Какая редкость. Я никогда не слышал этого названия. Почему она приносит несчастье?
- Ну, это книга, которую мало кто знает. Это было последнее, что он написал перед смертью: он спился. Кажется, там затрагивается тема мистического путешествия через различные состояния усовершенствования начиная с нескольких озарений. Ее поздно опубликовали - рукопись появилась только в 1880 году. С нее сняли сто копий.
- Как интересно. - Гисберт достал блокнотик и записал название. - Ничего о ней не знал. Почему вы говорите, что эта книга приносит несчастье?
Старый букинист предложил Гисберту присесть. Он подал ему чашку, положил туда несколько листочков чая и налил кипятка из металлического термоса.
- Видите ли, эта книга была принята в качестве священной доктрины тайным обществом ихэтуаней.
- Боксерами? - спросил Гисберт Клаус.
- Да, так их ошибочно называют на Западе, - кивнул хозяин. - Однако, да. Они самые.
- И поэтому она приносит несчастье… - предположил Гисберт.
- Как вы знаете, это дело закончилось очень плохо. Восстание повлекло за собой разрушение Пекина и положило начало длительному периоду бесчестья для всех нас, оказавшихся на коленях перед иностранными державами.
- Знаю, - сказал Гисберт, - и поверьте, я стыжусь той темной роли, которую сыграла в этой истории моя страна.
- Ну так вот, - продолжил хозяин, - в этом тексте, который, как утверждают, явился Мину в мистическом сне, говорится об уничтожении "крестовых врагов", так он называет христиан, как о предварительном шаге перед окончательным установлением рая на земле. Это была одна из первых причин, почему "боксеры" расправлялись со священниками, а потом и со всеми иностранцами, с теми, кто носил крест. Вы должны помнить, что Китай много раз в прежние годы находился в униженном положении, особенно перед лицом Великобритании и Франции. В таких условиях любая доктрина отмщения, хорошо обоснованная и содержащая обещание рая, получит поддержку тысяч людей, которые страдали от голода, безработицы и от того, что у них не было будущего.
Из-за двери донесся какой-то шум, и торговец поднялся, заметно нервничая. Потом он очень медленно открыл дверь. Огромный кот прыгнул ему на руки.
- Фф-уу! - воскликнул он с облегчением. - Какой любопытный кот. Как только он видит закрытую дверь, ему сразу хочется узнать, что происходит за ней. - Он опустил кота на пол, сел на диван и продолжил: - Все экземпляры "Далекой прозрачности воздуха" сгорели во время разрушения Пекина, в 1900 году, однако существует легенда, что рукопись была спасена. Оригинал, вы меня понимаете?
- Прекрасно понимаю, - ответил Гисберт.
- Поэтому я и сказал, что она приносит несчастье, - объяснил хозяин. - В дни, последовавшие за взятием Пекина союзниками, каждому, у кого находили книгу Ван Мина, отрубали голову, а тело разбивали о камни. Сто экземпляров "Далекой прозрачности воздуха" погибли во время пожара, потому все книги были собраны в неком подобии Сакральной библиотеки, где можно было читать только стоя на коленях. Это здание находилось рядом с Храмом Неба; говорят, многие "боксеры" сгорели заживо, прижимая к груди священную книгу. Оригинальная же рукопись, напротив, вроде бы уцелела. Говорят, один монах вынес ее из библиотеки перед нападением. Конечно, никто не знает, где она находится, и, честно говоря, было бы хорошо, если б рукопись никогда не нашли. Сейчас существует группа людей, которая ее разыскивает, тайное общество, возникшее прямо под носом у правительства Народной республики, которое с помощью этой рукописи надеется приобрести себе еще больше приверженцев. Коммунизм изменил жизнь всех нас и позволил нам построить великое государство, но традиции не забываются. Китай - древняя страна с хорошей памятью, господин. Я вынужден извиниться перед вами, профессор, - заключил он, вставая. - Меня ждет работа. Заходите еще, постараюсь достать вам издания его стихотворных сборников.
- Спасибо, - сказал Гисберт. - Позвольте выразить вам мое восхищение. Вы не только букинист, что уже само по себе благородное занятие, но вы еще и очень образованный человек. Я хотел бы как-то отблагодарить вас за то, что вы мне сегодня рассказали.
- Знаниями нельзя зарабатывать деньги, профессор, - ответил старик, - их можно только передавать. Это я благодарен вам за то, что вы меня слушали. Если хотите, приходите завтра к закрытию, то есть в шесть часов вечера. Я с огромным удовольствием еще раз угощу вас чаем.
- Я приду вовремя, - ответил Гисберт, прощаясь с хозяином.
Выйдя на улицу, поглощенный своими мыслями и любопытством, Гисберт прошел мимо человека, который стоял, прислонившись к стене магазина. Если бы он обратил внимание на незнакомца, то счел бы, что тому лет сорок, и, судя по полотняному костюму и галстуку, занимает он невысокую должность в каком-нибудь государственном учреждении. Но профессор этого не сделал. Человек же, напротив, затушил плевком окурок сигары и двинулся вслед за Гисбертом.
Прогулявшись по окрестностям Южных ворот и купив несколько безделушек у торговцев, Нельсон Чоучэнь Оталора вернулся в гостиницу. Чувствуя небольшую слабость после длительной прогулки, он все же достал сундучок с письмами и взял блокнот. Настало время переписать тексты начисто, исправляя орфографию - испанский дедушка Ху был, скажем так, весьма неоднозначным, - и подвергнуть их литературной обработке в соответствии со своим литературным стилем, поскольку он собирался использовать документы в своем большом китайском романе. Для начала он выбрал самое раннее по дате письмо, закурил сигарету и принялся за работу.
"Дорогой брат!
Мы закончили строить заднюю стену дома. Когда идет дождь и канал выходит из берегов, вода уже больше не заливает дом. Крысам тоже туда уже не пробраться. Сегодня ночью мне пришлось убить двух голодных собак, которые бродили по двору и собирались напасть на Сень Линя. Собаки привыкли к запаху нашего мяса и теперь хотят отодрать его у нас живьем. Поэтому их нужно убивать. Собаки нам больше не друзья. Сунь Узе чувствует себя хорошо, он растет крепким и плачет только от голода. Есть нам нечего, стены пропахли дымом. На прошлой неделе мы зарезали раненую лошадь, у нас появилось мясо. Оно было сладковатое, но вкусное. Нас почти не преследуют. В прошлом месяце было не так. Я был дома у Бинь Лао, рядом с железнодорожной станцией, и кто-то донес на нас, потому что ночью было запрещено останавливаться и разговаривать на улице. Пришел патруль с оружием. Я выскочил через крышу, и, когда прыгал, в мышцу мне впился острый кусок дерева. Троих из наших поймали и тут же перерезали им горло. Власти говорят, что расстреливать нас больше не будут, чтобы не тратить пули и не беспокоить соседей. Я спрятался в чулане позади дома, потому что солдаты не уходили. Наконец, на вторую ночь, я смог выйти. Рана болела. Кровь уже не шла, но внутри было много щепок. По дороге я встретил Чэна, и мы пошли вместе, стараясь держаться в тени. Около озера Сихуань нас увидели японские солдаты. Одного я задушил, но в это время он так сильно укусил меня, что снова пошла кровь. Чэн воткнул во второго свой нож, до того как тот поднял тревогу. В сердце он ему не попал, но лезвие прошло через легкое, и тот не мог кричать. Мы сняли с них одежду и оружие. Мы бросили их в озеро, с животами, набитыми камнями. Ливень смыл кровь. Их внутренности мы скормили собакам.
Теперь в Пекине нас очень мало. Гао Шен говорит, мы должны подождать и снова создать организацию. Бамбук клонится, когда приходит гроза, но потом он снова поднимается. Так говорит Гао Шен. Создать организацию. Что ты думаешь об этом, брат? О тебе многие спрашивают. Я не сказал, что ты уехал. Я сказал, что ты спрятался. Что однажды утром откроется дверь, и ты войдешь. Так должно быть. Они, возможно, будут тебя искать или сделают так, чтоб тебя арестовали. Я никому не скажу. Что не должно знать врагу - не рассказывай другу. Твоего имени боятся. Двоим соседям Шена отрубили голову только за то, что их звали так же, как тебя. Ты все еще сражаешься среди нас, брат, потому что внушаешь им страх. Пиши - ты знаешь, куда.
Сень".
Сердце Нельсона заколотилось: это же самый настоящий динамит! Его дед сражался против кого-то подпольно и, судя по тому, что он понял, был одним из вожаков. Он посетовал на то, каких усилий ему стоило расшифровать содержание каждого письма, но решил, что так все-таки лучше. "Только трудности заставляют двигаться вперед", - написал Лесама Лима. Нельсон никогда его не читал, но знал его произведения по критическим статьям. Судьба подавала ему теперь весьма ясные знаки. История собственной жизни, почувствовал он, дожидалась его в ящике письменного стола, скрытая пеленой этого плохого испанского, этого нетвердого почерка.
Несмотря на резь в глазах, он открыл тетрадь со стихами и написал:
Я - последний из многочисленного рода героев и воинов.
Наше оружие мокро от победы и от ливня.
Собаки, бешеные,
носят сердца врагов в своих желудках,
а на дне озера Сихуань лежат их тела.
Если ты примешь мой вызов -
значит ты не боишься умереть.
Значит, ты храбр.
* * *
Оталора спустился в центральный вестибюль гостиницы и спросил, есть ли поблизости ресторан. Ему сказали, что есть, но нужно ехать на такси. Тогда он выглянул на улицу и, к ужасу своему, понял, что там продолжают долбить отбойным молотком, работы по строительству фасада не прекращались. Вереницы грузовиков подъезжали и отъезжали. Сотни рабочих двигались среди песка и пыли. Время от времени тьма освещалась вспышками сварочной машины.
- Во сколько они закончат? - спросил Нельсон у швейцара.
- Они работают двадцать четыре часа в сутки, господин. Строительство нового Пекина не терпит промедлений. Китай сегодня - это современная страна благодаря…
- Вы хотите сказать, что я этот грохот буду слушать всю ночь?
- Боюсь, что так, господин. Но вам могут предложить ушные тампоны.
Нельсон в бешенстве замахал кулаками в воздухе. Динамитом бы это туристическое агентство! Потребовал бы компенсации в Верховном суде! А секретарше бы послал в прозрачном свертке практическое руководство по анальному сексу с животными! "Они, видно, решили подшутить надо мной, когда меня увидели, - подумал он с ненавистью, - и теперь насмехаются; но мы еще посмотрим". Как он написал в своем стихотворении - и это также относилось к Норберто Флоресу Арминьо: "Если примешь мой вызов - значит ты не боишься умереть".
Огорченный, он вернулся в отель, пошел в ресторан и сел за столик. В ближайшие две недели переезжать в другой отель нет смысла, потому что уплачено вперед; так как цена была со скидкой, ему бы не вернули деньги. Он поужинал, а потом, выбрав из пачки еще одно письмо своего деда, решил вызвать такси.
- В отель "Кемпински", пожалуйста.
Он подумал, что можно там узнать цену, выпить чего-нибудь в баре и немного поработать. Если повезет, встретит того бразильца из самолета, симпатичного проктолога.
Но когда Нельсон приехал в "Кемпински", мечты рассеялись. Это был пятизвездочный отель с роскошными, до блеска натертыми полами в холле. "Черт, - подумал он, - вот какой отель я должен был выбрать; если бы я это сделал в Остине, цена была бы приемлемой". Он пропустил глоточек в баре в надежде увидеть Серафина Смита. Выпивку в самолете он оплачивал из своего кошелька и теперь надеялся, что врач пригласит его. Он обещал.
Проктолога не было, поэтому Оталора попросил пива и сел за стойку с тетрадкой и письмом в руке. Народу было полно. Местные чиновники и богатые туристы проталкивались между столиками, за которыми их ждали прекрасные девушки. К несчастью, это были люди не его круга. Они могли бы ими быть, сказал себе Нельсон, если б мои книги продавались в разных странах, если б я был успешным писателем, получал бы международные премии, а университеты конкурировали бы между собой за право организовать мой цикл лекций, всегда с внушительными чеками в марках, французских и швейцарских франках. "И это произойдет, - подумал он, - когда я вернусь из Китая и напишу свой большой роман. Миру придется дать мне место. В мировой литературе Чоучэнь Оталора станет величиной. Мамой клянусь, так и будет!"
Так он мечтал, попивая свое пиво, когда его внимание привлек человек низкого роста, с изящной внешностью и нордическими чертами лица. Рядом с ним лежала стопка книг, и Нельсон заметил, что одна из них на испанском - "Пески и сказания народа кечуа" его соотечественника Хосе Марии Аргедаса. Он напряг зрение. Это что, сон? То было первое издание!
- Простите мою дерзость, - вежливо произнес он, - но я полагаю, судя по этой книге, что вы говорите по-испански.
- Говорю, но совсем немного, хотя читаю без проблем, - ответил человек. - Меня зовут Гисберт Клаус. Я немец.
- Нельсон Чоучэнь Оталора, перуанец.
Гисберт пил пиво и виски. Нельсон подвинул свой стакан, поглядел на письмо дедушки Ху и поставил стул поближе.
- Книга привлекла мое внимание, потому что она на испанском, - сказал Нельсон, - потому что речь идет о перуанском авторе и прежде всего потому, что это первое издание.
Гисберт Клаус отодвинул направо книги Ван Мина и достал Аргедаса.
- Заметьте, как мне повезло, - сказал он. - Я нашел ее сегодня днем, здесь, в пекинском книжном магазине. Ну не чудо ли?
- Да, - сказал Нельсон. - Действительно чудо. Вы коллекционер?
- Нет, нет. Я занимаюсь синологией в Гамбургском университете.
- Ну, тогда мы почти коллеги, - с радостью отметил Нельсон. - Я профессор латиноамериканской литературы в университете штата Техас, в Остине. У нас в библиотеке есть копия, идентичная этой. Поэтому я ее и узнал.
- Сожалею, - сказал Гисберт Клаус. - Вероятно, это вы должны были бы ее найти, а не я.
- Напротив, профессор, - предположил Нельсон, - если она будет у вас, то будет доступна большему количеству людей. В Германии, наверное, мало таких изданий.
Нельсон оглядел раритет, поводил носом по обложке, проверил выходные данные. Книга была в очень хорошем состоянии.
Разговор тут же перешел на тему, которая занимает всех путешественников. Что выделаете в городе? Нельсон объяснил, что он в отпуске, что он писатель и приехал собирать материал для романа.
Последнее замечание заставило Гисберта Клауса широко раскрыть глаза от восхищения.
- У вас выходила какая-нибудь книга в Германии? - спросил он.
Нельсон глотнул пива, и оно показалось ему горьким.
- Нет, нет, но мой агент ведет переговоры. Я не помню названий издательств, которые сообщили о своей заинтересованности в этом вопросе.
- Но вы, должно быть, писатель какого-то определенного направления? Не могли бы вы повторить свое имя?
Нельсон ненавидел этот вопрос, потому что отлично знал, что произойдет потом: собеседник повторял его имя, глядя в потолок, а потом говорил: нет, я его не знаю, но, честно говоря, я сейчас не очень слежу за современной литературой.
- Нельсон Чоучэнь Оталора.
Гисберт Клаус повторил его имя, глядя в потолок и сощурившись, напрягая свою память.
- Нет, нет. Но не обращайте внимания на то, что я говорю, честно говоря, я сейчас не очень слежу за современной литературой.