"Наемники" - заключительная книга трилогии о приключениях журналиста Петра Николаева в Гвиании. Международные нефтяные монополии не желают терять контроль над огромными запасами гвианийской нефти. Они пытаются оторвать от страны богатые нефтеносные районы и силами наемников создать марионеточное государство.
Петр Николаев и его друг Анджей Войтович, которые оказались во время раскола Гвиании в марионеточной "Республике Поречье", стали заложниками мятежного "президента" Эбахона.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗА ВЕЛИКОЙ РЕКОЙ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЯТЕЖ 15
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЙНА 29
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. РАЗГРОМ 43
Примечания 57
* * *
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗА ВЕЛИКОЙ РЕКОЙ
ГЛАВА 1
Обоко открылся сразу за резким поворотом извилистой дороги - слева, в неожиданно глубокой и темной чаще, образованной скользкими скалистыми холмами, кое-где покрытыми лоскутами сочной плотной зелени. Город был задернут плотной и мутной кисеей мелкого холодного дождя, и хотя до вечера было еще далеко, казалось, что в Обоко уже наступили сумерки. Тяжелые черные тучи медленно и низко плыли над безжизненными холмами, оставляя на их голых скалистых вершинах унылые серые клочья. Время от времени раздавался сухой треск - молнии ветвистыми огненными трещинами расчерчивали серое небо, потом глухо обрушивался гром, многократно усиленный резонатором каменной чаши, в которой были беспорядочно разбросаны домишки Обоко - столицы Поречья, Южной провинции Гвиании.
Белые вспышки молний слепили, многократно отражаясь в мокрых каменных срезах холмов, вдоль которых спускалась в город узкая извилистая лента выщербленного асфальта. Она шла спиралью, почти кольцами - одно над другим, вдоль всей каменной чаши. Сидевшему в машине человеку вдруг стало казаться, что зеленый военный "мерседес", на заднем сиденье которого он ехал с молчаливым лейтенантом гвианийской армии, - люлька гигантской ярмарочной карусели, а белый губернаторский дом далеко внизу, в центре города, - ее ось.
Молоденький лейтенант со щегольской щеточкой усиков то и дело посматривал на дешевые контрабандные часы, но не торопил водителя. Шофер сидел бесстрастный, равнодушный. И машина и шофер принадлежали губернатору, и лейтенант, получивший адъютантскую должность при губернаторе всего две недели назад, еще не рисковал ими распоряжаться.
Покружив по гигантской асфальтовой спирали, машина наконец ворвалась в притихший сырой город и понеслась по пустой, покрытой красной грязью улице без тротуаров, вдоль которой тянулись подслеповатые одноэтажные домишки. Глиняные стены их, когда-то белые, за сезон дождей посерели, были забрызганы грязью из-под колес проезжавших мимо машин.
Из огороженных глиняными стенами двориков уже тянулись горьковатые дымки жаровен и неподвижно висели над рыжим от ржавчины железом мокрых крыш: горожане встречали наступающий вечер. Улица неожиданно круто повернула и с разбега уперлась в темно-зеленые решетчатые створки ворот, от которых по обе стороны тянулась невысокая, увитая лианами стена из дикого, беленного известью камня, за ней была другая стена - мокрые темно-зеленые кроны могучих деревьев манго.
Солдаты с закинутыми за плечи прикладом вверх карабинами, в потемневших от дождя маскировочных куртках поспешно открыли решетчатые створки чугунных ворот, на которых красовались белые с золотом гербы округа - единорог и лев под скрещенными мечами.
За воротами открылась длинная, посыпанная хрустким гравием аллея - и через минуту "мерседес" резко затормозил у губернаторского дома, двухэтажного, с белыми колоннами по фасаду, с высокой красной кирпичной трубой. Как и требовал колониальный стиль, у деревянного крыльца стояли на белых бетонных тумбах старинные чугунные пушки времен первых португальских визитов в Западную Африку. Два гигантских, выше дома, слоновых клыка возвышались там, где кончалась манговая аллея, их острые концы скрещивались и поддерживали большую, раскрашенную под золото нелепую корону. Это были лишь символы - проволочные каркасы, обмотанные широкой брезентовой лентой, напоминавшие о тех временах, когда по просторам провинции бродили огромные стада никого и ничего не боявшихся слонов.
С крыльца навстречу "мерседесу" сейчас же сбежал солдат с большим красным зонтом, украшенным надписью "Кока-кола", босой, его светло-зеленые брюки были закатаны почти до колен.
Он поспешно распахнул дверь машины и помог выбраться прибывшему советскому журналисту, старательно прикрывая его зонтом: дождь гулко барабанил по туго натянутому полотну. Петр обернулся, ожидая, что щеголеватый адъютант последует за ним, но офицер лишь сдержанно кивнул и поднес руку к блестящему козырьку своей новенькой фуражки.
На крыльце Петра уже ждал другой офицер. Этот был в изрядно поношенной мешковатой пятнистой форме. Давно не бритые щеки, черный берет, надвинутый на правую бровь, и автомат, закинутый за плечо, придавали ему свирепость и воинственность.
- Мистер Николаев, его превосходительство ждет вас, - сказал он, пропуская Петра мимо себя и обшаривая его цепким взглядом.
Петр шагнул на каменную ступень под навес из гофрированного железа, по которому монотонной дробью рассыпался дождь.
- Прошу, - учтиво нагнул голову офицер, удовлетворенный осмотром гостя, и они вошли в холл, где в беспорядке стояло несколько продавленных, потертых кресел и ярко пылал огонь в большом, основательно закопченном камине.
- Его превосходительство сейчас будет. - Офицер взялся за спинку ближайшего к камину кресла, и Петр воспринял этот жест как предложение сесть.
Едва он опустился в кресло, низкое и глубокое, стоящее возле маленького коктейльного столика, как откуда-то из-под лестницы, ведущей наверх, появился босоногий пожилой ветеран-солдат в белоснежном переднике. Он осторожно катил столик на колесиках, уставленный разноцветными бутылками и стаканами. Остановившись возле гостя, солдат вопросительно посмотрел на него: что налить? Но Петр не заметил его взгляда: там, на втором этаже, звучал рояль. Кто-то играл Бетховена.
Петр невольно обернулся к офицеру, который, воспользовавшись моментом, с видимым удовольствием грел у огня растопыренные пальцы.
- Его превосходительство, - бесстрастно проговорил он. - Когда он играет, нам приказано не мешать ему.
Петр сделал знак солдату, не сводившему с него глаз, налить виски со льдом и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги к жаркому камину…
Да, Бетховен хорош даже здесь, в сыром и душном холле, где пахло отсыревшим деревом и горьковатым дымком и где со стен мертво смотрели головы экзотических африканских хищников - чьи-то давние охотничьи трофеи, пыльные, полуоблезшие. Бетховен в этот нудный сезон бесконечных дождей, в убогом городе-деревне Обоко, словно и не было заговора в Южный провинции, не было группы журналистов, застрявших в восьмидесяти милях отсюда на берегу мутной Бамуанги, и гонки по плохому скользкому шоссе из-за неожиданного и непонятного вызова губернатора…
Но вот наверху стукнула крышка рояля, и стало тихо. Наконец на лестнице послышались тяжелые шаги.
Губернатор остановился на верху лестницы, разглядывая сидящего в холле гостя, потом быстро сбежал по скрипучим ступеням.
- Мистер Николаев? - уже издалека протянул он руку поднимавшемуся из кресла Петру. - Извините, что заставил ждать.
- Это я должен извиниться… - учтиво поклонился Петр. - Мы опоздали почти на час.
Губернатор шутливо развел руками:
- Зато, ожидая вас, я получил возможность немного отдохнуть. У меня там (он кивнул в сторону лестницы) отличный инструмент - "Стейнвей". Жаль только, что нечасто удается посидеть за ним, а без постоянных упражнений… техника теряется…
Петр видел его много раз. В Луисе на дипломатических приемах, по телевидению, на газетных фотографиях. Крутой, выпуклый лоб, широкое лицо, обрамленное густой квадратной бородкой, невысокая кряжистая фигура, широкие плечи атлета - и тонкие пальцы пианиста.
Даже на приемах подполковник Джон Эбахон бывал не в парадном мундире - красном, шитом золотом, как остальные офицеры, ставшие во главе Гвиании после недавнего переворота, а в обычной форме командос - мешковатой и пятнистой. Куртка всегда была полурасстегнута, и белоснежная шелковая майка резко контрастировала с чернотой его груди.
Свободные пятнистые брюки были аккуратно заправлены в высокие грубые солдатские ботники с боковой шнуровкой, концы шнурков тщательно убраны внутрь. На широком ремне гип-попотамовой кожи висела кобура, из которой торчала отделанная серебром рукоятка кольта - единственная роскошь, которую позволял себе этот человек, миллионер и сын миллионера.
Его отец, Антони Эбахон, глава самой влиятельной и богатой в округе семьи, долгое время был директором государственного банка, и его уверенная подпись до сих пор красовалась на банкнотах Гвиании. Но он отошел от дел и вскоре после этого умер, оставив многочисленные доходные дома, бескрайние плантации сахарного тростника, гевеи и какао, пять пароходов и доли во многих предприятиях единственному сыну, избравшему вопреки прекрасному европейскому образованию, логике и отеческим увещеваниям военную карьеру.
Поддержка военного переворота дала полковнику Эбахону пост губернатора родной провинции, где был похоронен его отец и где целые районы оказались пропитанными, словно бисквит ромом, "черным золотом", - нефтью, главным богатством всей Гвиании.
- Садитесь, садитесь! - Рука губернатора легла Николаеву на плечо, и сам он подал пример гостю, опустившись в кресло. - Виски? Отлично! В такую погоду…
Подполковник зябко повел плечом.
- Лондонцы ругают свою погоду, но проторчали бы они здесь хотя бы один дождливый сезон… А что в России? Говорят, морозы - это даже очень полезно. Один из моих родственников учится в Москве - и ходит на лыжах! Это здорово!
Эбахон неторопливо наполнил стакан.
- Чиерс!
- Чиерс! - ответил Петр.
Губернатор пил медленно, полузакрыв глаза. "Интересно, зачем все-таки он меня вызвал?" - думал Петр. Этот вопрос он задавал себе с того момента, как два часа назад в его комнату в отеле "Эксельсиор", лучшем отеле Уарри, городка на берегу Бамуанги, постучал элегантный лейтенант и сообщил, что ему приказано доставить русского журналиста мистера Николаева к губернатору провинции. Немедленно.
Управляющий отелем, сопровождавший офицера, тщетно пытался скрыть свой испуг: губернатор славился крутым нравом…
- А вы любите музыку? - неожиданно прервал мысли Петра губернатор. В черных выпуклых глазах подполковника светилось любопытство. Петр кивнул.
- Я так и знал. Все русские любят классическую музыку и прекрасно играют в шахматы, - улыбнулся подполковник и поднес стакан виски к своим полным, резко очерченным губам.
- Но я не думаю, ваше превосходительство, что вы пригласили меня лишь для того, чтобы сыграть со мною партию-другую.
Губернатор с интересом взглянул ему в глаза.
- Что ж, вы правы… Гарба!
Старик в белом фартуке, с трудом распрямляя спину, вошел и застыл в почтительном ожидании.
- Принеси из моего кабинета зеленую папку, ту, что у меня на столе, - приказал губернатор и с радушной улыбкой обернулся к Петру: - Вы правы, хотя, честно говоря, я с удовольствием сыграл бы с вами и в шахматы.
Гость в ответ лишь вежливо улыбнулся. Наступила пауза.
"Чего же все-таки он от меня хочет?" - думал Петр; за время, проведенное в Африке, он так и не смог приучить себя оставаться спокойным в подобных ситуациях.
Слуга прошлепал босыми ногами вниз по лестнице и с глубоким поклоном протянул губернатору толстую зеленую папку, перевязанную белым нейлоновым шнуром. На корешке был ярлык с индексом - какие-то буквы и цифры, выведенные черными чернилами.
Губернатор прищурился и шутливо взвесил папку на ладони:
- Вот, дорогой мистер Николаев. И это все о вас. Он протянул зеленый "кирпич" Петру:
- Развязывайте и знакомьтесь…
Петр с недоумением взял палку и поднял брови:
- Но…
"Досье. Из какого-то хранилища. Материалы, собранные полицией? Ничего себе!"
- Давайте я вам помогу…
Губернатор взял папку и положил перед собой на низкий столик, предусмотрительно отодвинув стакан виски. Тонкими сильными пальцами ловко развязал нейлоновый шнурок.
Сверху в папке лежала сложенная вчетверо газета, и губернатор, аккуратно расправив грубую серую бумагу, покрытую неряшливо набранными колонками слепого шрифта, протянул Петру.
- "Стандарт", - вслух прочел тот клишированный заголовок на первой полосе и поднял взгляд на губернатора: - Вы получаете газеты из Восточной Африки?
- Лично я выписываю из-за границы только ноты, - снисходительно улыбнулся Эбахон. - А экземпляр этой газеты, как и все досье, - собственность правительства Гвиании…. Бывшего, - с усмешкой добавил он.
Петр развернул газету… Со второй полосы на него смотрел его собственный портрет - крупным планом, а сверху - кричащие жирные буквы: "Серия "Советские агенты в Африке". Продолжение. Петр Николаев".
- Какая ерунда! - брезгливо скривился Петр и вдруг разозлился: - Значит, чтобы показать мне это… (он не смог подобрать подходящего слова) вы, ваше превосходительство, оторвались от важных дел и…
- Вы хотите спросить, верю ли я в то, что здесь напечатано? - отгадал губернатор недосказанную мысль. - Но посудите сами… - Он кивнул на лежащую перед ним папку. - Вы в Гвиании уже несколько лет и все время оказываетесь… в центре самых бурных событий. - Губернатор приподнял левую руку и правой загнул на ней мизинец: - Несколько лет назад вы приехали в университет Луиса по обмену, аспирантом по направлению ООН. И вдруг оказались связанным с руководителями всеобщей забастовки. Раз. Затем вы приехали сюда уже в роли журналиста. И опять, - он загнул второй палец, - очутились в Каруне как раз в день восстания первой бригады. Два. К власти пришел генерал Дунгас, а в ночь, когда он погиб, вы были вместе с ним. Три. И вот теперь вы приезжаете в мою провинцию…
Он торжественно поднял руку с четырьмя загнутыми пальцами и многозначительно замолчал, "…и гибнет начальник моего штаба", - мысленно продолжил Петр.
- Вы ждете от меня объяснений?
- Нет, я не жду от вас объяснений. Все это… - губернатор кивнул на газету, которую Петр все еще держал в руках, и неожиданно закончил: - …ничего не стоит. Папка попала ко мне… когда глава нынешнего военного правительства майор Нначи (Петру показалось, что при этом голос губернатора приобрел какую-то странную интонацию) поручил мне возглавить комиссию по разбору дел бывшего Управления по борьбе с коммунистами.
- И, зная ваши особые отношения с моим другом Нначи, - понизил голос губернатор, - я решил сохранить ваше досье… ну как курьез, что ли!
Он выжидающе смотрел на гостя, и Петр ответил:
- Но если вы уверены, что все это… сплошная чушь, то… Губернатор вдруг обернулся к входной двери. У крыльца взревел двигатель только что подъехавшего автомобиля.
- Я никого не жду…
В ту же минуту тяжелая дверь красного дерева распахнулась и на пороге появились двое. Первым вошел толстяк гвианиец в просторной национальной одежде и в похожей на пилотку шапочке из шкуры леопарда, второй - европеец, маленький и хрупкий, смахивавший на подростка, в испачканном красной грязью голубом комбинезоне и в оранжевой каске строителя. На рукаве у него была выгоревшая красная раковина - эмблема нефтяной компании "Шелл".
- Хэлло, чиф… - начал было с порога толстяк, распахивая объятия навстречу встающему из кресла губернатору, и осекся на полуслове: - Питер?
- Мистер Аджайи? Но ведь вы же…
Петр привстал от удивления: этого человека встретить здесь он никак не ожидал.
- Вы хотите сказать, что не ожидали видеть бывшего министра Джеймса Аджайи, ведь он бежал за границу, когда наш друг майор Нначи совершил переворот? - Лицо толстяка расплылось в добродушной улыбке. - Ах, Питер, Питер, а я-то считал, что вы понимаете Гвианию достаточно… - Он поклонился губернатору: - Прошу извинить, ваше превосходительство, за бесцеремонное вторжение. Я был уверен, что в это время вы никого не принимаете, и поэтому рискнул… Это - Гарри Блейк, человек "Шелл", как говорится (Аджайи подмигнул Петру), представитель нефтяного спрута…
Малыш европеец выступил из-за широкой спины Джеймса Аджайи, весело сдвинул на затылок свою оранжевую каску и протянул маленькую, почти детскую руку губернатору:
- Рад познакомиться с вами, мистер Эбахон!
Петр почти физически ощутил остроту взгляда, которым резанул его этот человечек.
ГЛАВА 2
Гарри Блейк… О нем Петру тоже доводилось слышать. Генерал Дунгас, глава первого военного правительства Гвиании, лично отдал приказ о высылке Блейка за организацию беспорядков на севере страны, "дестабилизацию", как теперь называют подобную деятельность профессионалы разведчики.
И вот всего несколько месяцев спустя Гарри Блейк опять в Гвиании - и с кем! С Джеймсом Аджайи, бывшим министром, который бежал… а теперь запросто явился, когда к власти пришло нынешнее военное правительство, к одному из его членов!
Петр невольно покосился на зеленую папку на столике между креслами у камина и, отведя глаза, вдруг встретился взглядом с Блейком. Англичанин вежливо улыбнулся.
Губернатор был радушным хозяином.
- Садитесь, джентльмены, к камину, - весело пригласил он, указывая на кресла. - Не скрою, у нас с моим русским другом есть кое-какие дела, но гость - хозяин в доме. Тем более когда такая непогода!
- Брр! Как я продрог! - Аджайи дружески подталкивал Блейка к креслам у камина. - Прошу, дорогой эксплуататор развивающихся стран и народов! Глотнем империалистического виски, чтобы дожить до полной экономической независимости!
Блейк вежливо улыбнулся, показав мелкие зубки, а бывший министр захохотал, довольный своей остротой.
С приходом Аджайи в холле сразу стало тесно и шумно, казалось, он заполнил собой все помещение, и даже губернатор вроде бы стушевался. Чувствовалось, что подполковник до сих пор таит в глубине души робость перед этим напористым и энергичным политическим деятелем, пусть даже временно и оказавшимся не у власти.
Аджайи по-хозяйски двигал кресла, рассаживая присутствующих, словно расставляя фигуры на шахматной доске согласно условиям какой-то одному ему известной шахматной задачи. Гарри Блейка он посадил напротив Петра. А сам тяжело плюхнулся в кресло, стоящее чуть поодаль, как бы собираясь наблюдать происходящее со стороны.
- Садитесь, ваше превосходительство, - весело кивнул он Эбахону. - Как хозяин дома вы должны занимать гостей…
Подполковник сел в кресло рядом с Петром:
- Извините, дорогой Питер… - Петр удивился: губернатор назвал его по имени - и заметил, как вскинул при этом острый подбородок Блейк, - у нас еще будет время продолжить беседу, а пока… давайте проведем этот вечер как старые друзья.
И опять Петр заметил, как дрогнул подбородок Блейка. "Губернатор хочет показать, что у меня с ним какие-то особые отношения, - понял Петр. - Что ж, посмотрим, для чего это ему нужно".