Тем временем Аджайи поднял стакан, наполовину наполненный неразбавленным виски, и посмотрел сквозь него на огонь в камине, неторопливо лизавший толстые и сырые поленья красного дерева махагони:
- А как поживает майор Нначи? Кажется, Питер, вы были у него совсем недавно?
Бывший министр явно "работал" на Блейка, который смотрел на Петра со все более возрастающим интересом.
- Хотелось бы знать, что майор Нначи думает о положении в Поречье, - продолжал Аджайи.
Петр пожал плечами:
- Я был у майора Нначи совсем не для того, чтобы обсуждать внутренние проблемы Гвиании, министерство информации почему-то не включило меня в группу журналистов, отправлявшуюся в ваши края…
- Ах так, - с подчеркнутым пониманием протянул Аджайи, и Петр понял, что ему не верят.
Да, он виделся с главой военного правительства Гвиании майором Нначи всего два дня назад и удивился, как Аджайи так быстро узнал об этом.
…В то утро они завтракали втроем - Петр, Вера и Анджей Войтович, который переехал в Гвианию, как только к власти в Луисе пришли молодые офицеры. Снять дом здесь было непросто: как только стало известно о нефтяных богатствах Гвиании, в ее столицу кинулись многочисленные деловые люди из США и Западной Европы, цены на жилье подскочили, и теперь Войтович дожидался разрешения своего начальства - заплатить за аренду в два раза больше, чем ему было позволено.
В доме Николаевых, а вернее Информага, оплаченном на пять лет вперед, Войтович нашел приют в "малой гостиной" - в комнате, где Петр обычно принимал местных журналистов, с удовольствием заглядывавших "на огонек" к русскому, прогремевшему на весь Луис своими злоключениями в ночь недавнего военного переворота.
Поляк уже много раз пытался перебраться в какой-нибудь отель, но Петр не отпускал его: Войтович болел. Стоило ему поесть чего-нибудь острого или сделать глоток-другой спиртного, как на другой день у него распухала нога или рука, покрываясь красными зудящими пятнами.
Вера заставила его сходить к врачу - Войтович упирался до последнего, пока она сама не села в машину и не отвезла его к известному на весь Луис англичанину.
В то утро Войтович проглотил последние пилюли, выданные англичанином, но предписанный ему курс лечения не дал никаких результатов - странная болезнь не отступала.
Весело заявив об этом, он протянул свою чашку Вере, разливавшей ароматный кофе.
И в этот момент у входной двери позвонили. Звонок был резкий, пронзительный…
- Я встречу, - встал из-за стола Петр. - Это, наверное, газеты…
За стеклянной дверью стоял солдат в белом мотоциклетном шлеме, в больших белых перчатках с раструбами, опоясанный широким белым ремнем.
- Мистер Николаев? - спросил он строго и, не дожидаясь ответа, вынул из-за раструба перчатки желтый пакет, протянул его Петру. Потом достал из нагрудного кармана какую-то квитанцию: - Распишитесь…
Петр расписался. Посыльный спрятал квитанцию в раструб перчатки, козырнул, щелкнул каблуками и пошел по дорожке к воротам, у которых стоял мотоцикл.
Петр взглянул на плотный желтый конверт с типографским грифом: "Глава военного правительства Гвиании". И два слова: "Секретно", "Срочно".
Разорвав конверт, Петр вынул листок голубоватой бумаги, на котором выстроились в аккуратные ряды крупные красивые буквы, написанные незнакомым почерком: "Дорогой Питер! Очень хотелось бы увидеться, и как можно скорее". Подпись: "Нначи".
Вера и Анджей встретили его настороженными взглядами: слишком долго задержался у двери. Что-нибудь случилось?
Но Петр поднял конверт над головой и весело помахал им:
- Завидуйте! От самого главы военного правительства майора Нначи. На "ты" и запросто приглашает поболтать о том о сем…
Он небрежно бросил конверт на стол.
- Мы не виделись с ним с той самой ночи…
Петр хотел было сказать: "…когда нас чуть не расстреляли", но осекся: никому он не рассказал, что происходило в ту ночь, казавшуюся ему теперь нереальностью, неправдоподобным кошмарным сном.
Но сколько раз с тех пор он вновь и вновь оказывался во власти снов о той ночи! Он вновь сидел вместе с подполковником Прайсом в холле его запущенного холостяцкого дома… И опять врывался возбужденный Нначи, и в руках Сэма плясал автомат… Потом они ехали к генералу Дунгасу… Нагахан вел их на расстрел… Буш был черен, ночь гремела выстрелами и разрывалась криком… Он бежал, и ветви хлестали его по лицу… Петр просыпался - Вера трясла его за плечи. Лампочка-ночник - бригантина с раздутыми парусами - отбрасывала фантастическую тень на стену. Ровно гудел кондиционер, и струи сухого холодного воздуха шевелили тяжелые шторы.
- Не надо много есть на ночь, - назидательно говорила Вера. - Ужин отдай врагу.
Глубокий вдох - и остатки сна исчезали, лишь во рту оставалась горькая сухость.
- Следующий ужин я непременно отдам врагу, - старательно шутил Петр. - Честное слово!
Но через несколько дней сон повторялся - каждый раз с новыми деталями, когда-то навечно зафиксированными сознанием и теперь показываемыми крупными планами, как в кино: стариковские пергаментные губы Прайса, полуоторванная пуговица на мундире генерала Дунгаса, полное ненависти лицо Нагахана.
И опять Нначи толкал его в темноту буша и кричал: "Беги, Питер!"
…Утром, когда Прайс и Сэм нашли его спящим у лесной речки и привезли домой, он сказал Вере, что ночевал у Прайса - из-за стрельбы, поднявшей ночью весь город, старый полицейский не отпустил его домой.
Вера с осунувшимся после бессонной ночи лицом только покачала головой:
- Позвонил бы… хотя бы…
- Но ведь военный переворот… Телефоны отключены - это азбука для детей!
Он попытался шутливо обнять жену, но Вера осторожно отстранилась и опустила взгляд.
- У тебя своя жизнь, у меня своя. Вернее, у меня нет ничего. Ты пойми, в Москве у меня была работа, друзья. Больные, наконец, я ведь врач, столько лет училась… А здесь я живу как в клетке. Дом, сад, магазин…
- Многие о такой жизни только мечтают, - пошутил он. - А возьми англичан, американцев… У них это в порядке вещей.
- Так то же англичане и американцы…
И она пошла на кухню жарить яичницу с ветчиной, любимое блюдо Петра, завтрак, который он ел каждое утро вот уже почти десять лет.
Иногда Петру казалось, что он должен был рассказывать Вере все - и о том, как он спас от убийц майора Нначи, и о заговоре "Золотого льва", и о приключениях на дороге Каруна - Луис. Ей можно было бы рассказать, каких усилий стоила ему каждая публикация материалов Информага в луисских газетах, - ведь это его главная задача здесь, в Гвиании.
Он даже попытался заинтересовать Веру своей работой - поручил ей вести переписку и всю бухгалтерию, поддерживать порядок в фототеке. Она занималась этим добросовестно и равнодушно. Лишь однажды Петр вдруг увидел ее такой же, какой она бывала в Москве, - полной энергии, с блестящими глазами и раскрасневшимся лицом: у дочки коменданта посольства обнаружилась корь. Здесь, в Африке, это была почти смертельная болезнь. Из Лондона была немедленно доставлена вакцина, всем детям посольских работников надо было сделать прививки… И Вера превратила бюро Информага в прививочный пункт, а кабинет Петра - в свою приемную.
Она мобилизовала гвианийцев - служащих бюро, и те с важностью и видимым удовольствием исполняли при ней роль сестер и санитаров. Но корь была побеждена - и Вера опять по целым дням не выходила из спальни, читая и перечитывая старые, пахнущие сыростью журналы, которые брала из посольской библиотеки. Петр объезжал редакции, встречался с друзьями - гвианийскими журналистами, которых у него становилось все больше и больше, писал.
Вера равнодушно просматривала вырезки, которые присылали Петру ребята из Информага, - его охотно печатали.
И получалось так, что с каждым днем они знали друг о друге все меньше, все меньше находилось у них общих тем. Это было тяжело, и Питер искренне обрадовался, когда у них поселился Войтович.
Вера считала, что Войтовичу прежде всего нужно сменить климат и вернуться в Европу. На худой конец следовало бы лечь в клинику в Луисе на полное обследование.
Но Войтович отверг и то и другое.
- Если наши узнают, что я болен, меня отзовут, - просто сказал он, - а я не могу без Африки.
И Вера решила лечить его сама. Она проводила целые дни в библиотеке Луисского университета, где когда-то учился в аспирантуре Петр. У нее появились знакомые преподаватели на медицинском факультете, она получала материалы ЮНЕСКО о болезнях тропических стран.
Врач-англичанин, проведший в Гвиании много лет, поставил диагноз: аллергия. И Вера читала все, что могла найти об этой модной в наши дни болезни.
Войтович снимал свои профессорские очки и близоруко щурился, тщательно протирая стекла концом галстука, который стал носить с недавних пор и утром и вечером. Вот и тогда он протер очки тем же способом, перечитал записку майора Нначи и спросил:
- Поедешь?
- И немедленно! - весело ответил ему Петр. - Это первый глава правительства, который меня приглашает, и мне почему-то кажется, что неудобно заставлять его слишком долго ждать.
ГЛАВА 3
Майор Нначи встретил Петра на пороге своего кабинета. За те несколько месяцев, что они не виделись, майор заметно похудел, черты его заострились, в глазах появилась усталость. Он открыл дверь, как только Петр шагнул в приемную: о том, что приехал русский, майора уже предупредили. Часовые в парадной форме, стоявшие у двери кабинета главы военного правительства, лихо вскинули карабины с широкими штыками - и получилось так, что они отсалютовали одновременно и хозяину и гостю.
- Однако быстро же вы забываете старых друзей! - приветливо улыбнулся майор, крепко пожимая руку Петра и пропуская его впереди себя в кабинет.
- Но, ваше превосходительство… - шутливо склонил голову Петр. - Я всего лишь скромный журналист, а вы…
И он демонстративно обвел взглядом кабинет главы военного правительства: тяжелая с бронзой мебель, толстый ковер на полу, на окнах бархатные бордовые портьеры.
- Ну вот! - рассмеялся майор и лукаво прищурился. - Я, конечно, волею судьбы кое-чего достиг, но и вам, дорогой Питер, не следует недооценивать ваши успехи. Пресса Гвиании, насколько мне известно, в последнее время берет материалы вашего агентства все охотнее. Не проходит ни одного дня, пожалуй, без публикации чего-нибудь об СССР. Не так ли?
Петр снова шутливо поклонился:
- Дух времени, ваше превосходительство. Тем более что английские советники, которые раньше препятствовали этому, насколько мне известно, покидают министерство информации. Редакторы газет теперь сами определяют, что интересует их читателей.
Майор кивнул:
- Духовная деколонизация, Питер. Но… к делу, я не хочу отнимать время. Присядем?
Они удобно расположились в креслах, и адъютант принес бутылки кока-колы (майор сам в рот не брал спиртного и запрещал подавать его в резиденции главы военного правительства). Петр, указывая взглядом на алые розы в хрустальной вазе, шутя заметил:
- Не слишком ли красно, ваше превосходительство? Английские и американские газеты и так уже обвиняют вас в склонности к коммунизму и называют красным майором, мечтающим о строительстве социализма.
Нначи не принял шутку и нахмурился.
- Они обвиняют в коммунизме каждого, кто посмеет стать поперек дороги интересам Запада, - зло бросил он, но сейчас же взял себя в руки. - Дай бог нам пока утвердиться в элементарной демократии и законности. Прежде чем строить новое здание, необходимо расчистить место для его фундамента. А уж потом…
Петр с удовольствием смотрел на молодое, тонкое лицо майора.
"Так вот кого я спас тогда на пляже, - думал он. - Если бы тот, кто подослал тогда убийц, знал, кем станет майор Нначи".
- Но, дорогой Питер, - голос майора опять был весел, - я надеюсь, что вы еще не окончательно отказались от активного образа жизни. Я имею в виду поездки, путешествия…
У меня есть к вам предложение, - уже по-деловому продолжал Нначи. - Завтра летит самолет в Южную провинцию. Министерство информации организует поездку для иностранных журналистов… как раз для того, чтобы показать, что мы не строим там социализм и не намерены национализировать имеющиеся там нефтепромыслы. Пока.
- Пока? - вопросительно вскинул брови Петр.
- Пока, - повторил глава военного правительства. - Человек, который еле держится на ногах, должен ступать осторожно. Прыгая, он рискует поломать себе ноги… а то и шею. Поэтому я говорю "пока".
- Я бывал в Южной провинции, - задумчиво произнес Петр. - И с удовольствием слетаю туда.
- Отлично, - вздохнув, продолжал майор. - Самолет завтра утром. В девять. Сегодня вы получите билет - его привезут вам домой.
Он запнулся, потом продолжал, словно оправдываясь:
- Я знаю, вам будет неудобно перед вашим польским другом, который живет у вас в доме. Но ему лететь с вами нельзя: губернатор Юга подполковник Эбахон настаивает, чтобы к нему были посланы только западные журналисты. Для представителей социалистических стран он хочет организовать отдельную поездку. Позже…
- Может быть, тогда и мне будет лучше слетать… позже? - вырвалось у Петра.
- Я хотел бы, чтобы вы вылетели завтра, - мягко, но настойчиво сказал Нначи. - Вместе с западными журналистами. Вы, только вы один напишете объективную картину. И вот почему.
Он встал из кресла и жестом пригласил Петра следовать за собой - к п- стене, задернутой плотными зелеными шторами с тяжелыми кистями. Потянув за кисти, он раздвинул шторы - за ними, во всю стену, была карта Гвиании.
Толстая голубая линия разрезала ее с северо-запада на юго-восток и, разбившись на десяток тонких, впадала в океан. Это была могучая Бамуанга.
С другого конца карты - с северо-востока, тянулась еще одна голубая линия, потоньше, приток Бамуанги - река Бонгэ. Сливаясь, они образовывали неправильный квадрат - Южную провинцию Гвиании.
Майор Нначи снял с крючка, вбитого в стену, длинную указку - витую, из черного дерева, с головой африканца вместо рукоятки - и повел ею по Бамуанге.
- Вы, конечно, бывали на этой реке? Петр кивнул:
- Несколько раз.
- В этом районе ее ширина достигает трех миль. Точнее, от мили до трех с половиной.
Затем указка поползла по реке Бонгэ.
- Бонгэ поуже, но тоже достаточно широка. Здесь, с юга, океан, болота, мангровые заросли. Через Бамуангу и Бонгэ имеется по одному мосту, здесь и здесь.
Нначи опустил указку, слегка оперся на нее.
- Если же… предположим, эти мосты будут перерезаны… в Южную провинцию можно будет попасть только… воздухом или вплавь. Или от соседей через границу.
Майор многозначительно взглянул на Петра:
- Вы понимаете… о чем речь.
- Среди журналистов идут разговоры, что на Юге не все спокойно, - осторожно начал было Петр, но глава военного правительства перебил его с горькой усмешкой:
- Боюсь, что это сказано слишком мягко. Впрочем, у вас будет возможность увидеть все самому. Увидеть и написать. Написать, чтобы весь мир узнал, что против единства нашей страны подготовлен заговор, написать о тех, кто стоит за спиной заговорщиков. Вы должны будете это сделать, Питер.
Петр молчал. Он знал, о чем идет речь. Уже несколько месяцев богатые южане, представители населяющего Юг племени идонго, переводят свои капиталы со всей страны в Южную провинцию, перевозят туда свое имущество, а то, что нельзя увезти, продают.
Уже несколько месяцев в трущобных кварталах Луиса кто-то натравливает на бедняков южан бедняков северян, распускаются слухи о намерении вождей идонго захватить власть в Гвиании и мертвой хваткой зажать все остальные населяющие ее народы. Пишут о том, что все идонго хитры и коварны, все идонго жадны и властолюбивы. Они держатся друг за друга, они как обезьяны: если одна влезла на манго, остальные заберутся туда же по ее хвосту. Они приходят в чужие края и отнимают у местных жителей - обманом, хитростью - последний кусок, сами же ни с кем не хотят делиться тем, что имеют. Вот и сейчас, когда в Южной провинции открыты целые моря нефти, возле которых можно безбедно жить всем гражданам Гвиании, эти алчные идонго хотят присвоить весь пирог себе, не дать ни крошки Северной, Западной и Восточной провинциям.
Так нашептывали обитателям луисских трущоб кем-то подкупленные бродячие торговцы и проповедники, профессиональные нищие и безработные. И во мраке душных тропических ночей из самых темных закоулков выплывало кровавое слово "погром".
- Вы считаете, что это заговор? - наконец заговорил Петр.
- Да, - прозвучал ответ.
- И вы знаете, кто за ним стоит?
- Да! - так же уверенно ответил глава военного правительства.
- Но почему же вы тогда не разгромите заговорщиков, не нанесете удар первыми?
Нначи молча повесил указку на место, потянул за шнуры - и шторы скрыли карту Гвиании. Когда он обернулся к Петру, лицо его было печально.
- Главные заговорщики не гвианийцы. Подстрекатели играют на розни между племенами - и первый же арест вызовет всеобщий взрыв. И наконец, у нас пока еще слишком мало сил…
- А у сепаратистов они есть?
Петр старательно избегал слова "сепаратисты", но именно в нем заключался смысл и идея заговора, о котором говорил майор Нначи. За этим словом стоял раскол и гибель страны, смерть и страдания сотен тысяч гвианиицев независимо от их племенной принадлежности.
Майор Нначи вернулся к креслам у окна и опустился в одно из них. Петр последовал его примеру. Они молчали - минуту, вторую…
- А подполковник Эбахон? - спросил наконец Петр. - Я слышал, что у него твердая рука.
- Да, - кивнул Нначи. - Мы учились с ним вместе в Санд-херсте, в Англии. Он - решительный, дисциплинированный офицер, хороший товарищ.
- Но его отец был самым богатым человеком если не во всей Гвиании, то уж в Идонголенде наверняка.
- Классовый подход? - печально улыбнулся Нначи. - Но даже среди ваших революционеров далеко не все происходили из рабочих и крестьян. А у нас Африка, Питер. И мы должны помнить об этом.
- Значит, он верен правительству?
Майор ответил не сразу, и Петр заметил его колебания.
- Да, правительство ему верит.