- Пожалуйста, - вдруг услышал он хорошо знакомый голос.
- Анджей?!
- Да, это я, - отозвался Анджей. - Садись, веселее будет лететь.
Голос его звучал спокойно, как будто они только накануне уговорились лететь вместе и сейчас встретились.
Петр покачал головой и пробрался на место у иллюминатора.
- Теперь нас тринадцать, - подумал он вслух.
- Чертова дюжина, - охотно подтвердил Анджей. …Через два часа "френдшип" стал заходить на посадку, под его крылом поплыла широкая Бамуанга, похожая в лучах полуденного африканского солнца на поток расплавленного золота.
Мартин Френдли, "дядюшка Мартин", как-то само собой ставший во главе журналистской братии, узнав от Войтовича, что тот оказался на борту "френдшипа", сунув пилоту всего лишь десяток фунтов, хлопнул себя пухлыми ладонями по бедрам и долго, до слез хохотал, приговаривая:
- Браво, бади! Молодец, бади!
Потом, обойдя всех членов группы, он договорился, что все единогласно заявят властям Южной провинции, что их, журналистов, именно тринадцать, а Войтович в списке министерства информации пропущен из-за обычной для Гвиании неаккуратности какого-то мелкого клерка.
После этого "дядюшка Мартин" произнес короткую, но торжественную речь о профессиональной солидарности, а стюардесса объявила о том, что самолет по указанию властей провинции совершит посадку не в столице Поречья Обоко, а в Уарри, где для гостей уже забронированы номера в отеле "Эксельсиор".
Пилот положил "френдшип" на крыло, горизонт пошел наискосок, за иллюминатором поплыли одноэтажные, крытые ржавым железом кварталы города, его пыльные, неасфальтированные улицы с редкими гигантами манго, потом - пестроцветье рынка, растянувшегося вдоль самого берега, уткнувшись в который лежали сотни лодок самых разных размеров, узких и длинных гвианийских пирог.
Самолет выпрямился и понесся вниз, к просторному зеленому полю, оставив слева многоэтажную белую башню отеля "Эксельсиор". Наконец колеса черкнули о землю, затем глухо ударились о нее, "френдшип" взревел и стал глушить скорость. Двигатели заработали ровнее, и самолет легко побежал по пустому зеленому полю к двухэтажному домику вдалеке, над которым раздувался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра.
"Френдшип" подрулил к домику почти вплотную. Петр видел в иллюминатор, как к самолету спешили солдаты с карабинами наперевес, будто собираясь взять его штурмом.
Стюардесса открыла наружную дверь и спустила легкую лесенку. Пассажиры заволновались, повалили к выходу плотной гудящей толпой.
На земле командовал молоденький офицер-десантник. Держа в руках список пассажиров, он отмечал в нем имя каждого сошедшего с "френдшипа". Гвианийцам он приказывал отойти налево, европейцам направо. Когда выяснилось, что европейцев оказалось на одного больше, чем в списке, он очень удивился, но принял объяснения Френдли, с любопытством разглядывая старого американца и называя его "папа".
- Прошу на пограничный контроль, - вежливо обратился он к группе европейцев и не оглядываясь пошел к домику.
- Пограничный контроль? - удивился Петр. - Такого раньше здесь не бывало.
- Спокойно, бади, - хлопнул его по плечу добродушно улыбающийся Френдли. - Мы здесь гости, а не хозяева.
Анджей нахмурился и покачал головой:
- Значит, дела обстоят уже так… Они с Петром переглянулись.
В доме, обычном жилом коттедже, действительно оказался наскоро оборудованный контрольно-пропускной пункт: в холле стояли длинные столы, за которыми уже ожидали прибывших трое-четверо полицейских и несколько человек в штатском.
Офицер, встречавший "френдшип", забрал у журналистов паспорта, сложил их разноцветной стопкой и пошел по лестнице наверх, где, видимо, размещалось начальство.
Гвианийцы, прилетевшие вместе с журналистами, судя по всему, никого не интересовали. Им даже не предложили пройти на КПП, и Петр видел, как теперь, нагруженные своим скарбом, они тянулись мимо огромных окон холла куда-то за дом.
Чемоданы сгрузили и доставили в холл парни в голубых комбинезонах с надписью: "Эйр-Гвиания". На полицейских была гвианийская форма, офицер был тоже в форме гвианийской армии, но пограничный пункт внутри страны… Это было новостью…
Офицер вернулся и раздал прилетевшим паспорта.
Войтович поспешно раскрыл свой, полистал и молча протянул Петру. На одной из страничек чернел аккуратный штамп с надписью: "Прибыл". Дата была поставлена от руки.
Остальные тоже разглядывали свои паспорта, оживленно переговариваясь. Петр заметил, как весело переглянулись парни из Би-би-си, да и все остальные, судя по лицам, воспринимали происходящее со странным удовлетворением.
- Что ж, первый шаг сделан, - констатировал Войтович. - Тебе не кажется, коллега?
- Кажется, - согласился с ним Петр. - И наших друзей это явно радует.
Он кивнул на спутников, возбуждение которых все возрастало.
- Нам хотелось бы как можно скорее добраться до телеграфа, - выразил офицеру общее желание Мозес Аарон, тощий, похожий на черного ворона, корреспондент Ассошиэйтед Пресс.
Офицер вежливо кивнул.
- После таможенного досмотра, джентльмены, вас доставят в "Эксельсиор", и тогда…
- После таможенного досмотра? Как? Есть уже и собственная таможня? - зашумели вокруг. - Но ведь это прерогатива военного правительства…
Молодой офицер не стал вступать в спор.
- Прошу, джентльмены, положить свои вещи на столы, - сухо приказал он и отвернулся, давая понять, что больше от него не дождутся ни слова.
- Не спеши, - шепнул Войтович Петру и незаметно кивнул в сторону остальных. - Пусть сначала они…
Первым положил свой чемодан Альберто Монтини - и сейчас же сверкнула вспышка блица.
Все захохотали, а Шмидт, сделавший снимок, опустил фотокамеру и с шутливой галантностью поклонился итальянцу:
- Благодарю вас, сеньор, за любезность. Вы первый иностранец, досмотренный на таможне нового независимого африканского государства.
ГЛАВА 6
Деловой человек и местный король Макензуа Второй когда-то выбрал для строительства отеля "Эксельсиор" крутой и зеленый холм, возвышающийся над Уарри. И теперь четырнадцатиэтажное здание, построенное по последнему слову отельного бизнеса, горделиво красовалось, видное из любой точки города и даже из-за Бамуанги. С того берега оно казалось белой башенкой на фоне зеленых холмов, окружающих Уарри.
К ленчу в "Эксельсиоре" полагалось спускаться в пиджаках и галстуках или в национальной одежде, рубашки без галстуков и с короткими рукавами считались в ресторане отеля неприличными.
Зато в кабаре "Луна Росса", тоже принадлежащем королю, куда он пригласил журналистов на ужин, приходить можно было в чем заблагорассудится.
Его величество Макензуа Второй, дородный, килограммов на сто пятьдесят мужчина, встречал гостей у входа в заведение собственной персоной. Был он в просторном белом одеянии, обшитом по краям золотой лентой. На массивной голове красовалась малинового фетра феска с кисточкой. На могучей шее горела тяжелая золотая цепь, пальцы сплошь унизаны кольцами с фальшивыми камнями.
У него было с десяток жен и сколько угодно наложниц. Был король удачлив и в бизнесе, хотя порой, забыв о титуле, пускался в столь рискованные махинации, что раза три чуть было не оказался под судом, несмотря на всю гибкость гвианийских законов.
Самому встречать гостей у дверей заведения с сомнительной репутацией ему отнюдь не казалось зазорным. Наоборот, визит иностранных журналистов в "Луна Росса" должен был, по замыслу хитрого короля, придать заведению особый шик и, во всяком случае, создать рекламу на международном уровне.
Но была и еще одна причина, по которой Макензуа Второй стоял сегодня у дверей своего кабаре. Губернатор Эбахон просил его задержать гостей в Уарри и не пускать их в Обоко, а король, член совета вождей провинции, знал, что эта просьба весьма и весьма основательна.
К "Луна Росса" гостей доставили три королевских "бьюика", выкрашенных под золото, с королевскими гербами на дверцах - два ставших на задние ноги слона под одной короной и скрещенные широкие мечи.
Зал сверкал разноцветьем электрических лампочек. Его стены из мангровых кольев снаружи украшали плакаты, рекламирующие все - от безопасных бритв "Три крокодила" до туристских круизов по островам Меланезии. Реклама пива, виски и джина, портреты заморских кинодив, вывеска, обещающая посетителям "туземные танцы и все существующие в мире радости", - все это должно было создавать гостям соответствующее настроение, при котором карманы раскрываются сами по себе.
Король широко распахнул объятия навстречу гостям.
Первым неосмотрительно попал в них старый Френдли, еле успевший выхватить изо рта свою неизменную трубку.
- Хэлло, парень! - трубно взревел король, и гигантское брюхо его ходуном заходило под белым одеянием.
Он изо всех сил стиснул утонувшего в его объятиях американца, приподнял, помял, подержал и отпустил.
- От имени группы журналистов приветствуем ваше величество, - выдохнул все же нашедший в себе силы многоопытный Френдли.
Маленькие глазки его величества довольно блеснули под широким, низко нависшим лбом. Мясистые губы расплылись в широкой улыбке, обнажив крупные белоснежные зубы.
- Дети мои, - неожиданно заревел он в толпу своих подданных. - Вы видите? Вы слышите? Смотрите, слушайте и запоминайте, а потом расскажите всем моим любимым подданным… Вашего короля, вашего отца и заступника перед небом и землей приветствуют белые, ради этого проделавшие путь из самой Англии по повелению моей любимой сестры королевы Елизаветы.
- Здесь представители и других стран, ваше величество, - поправил короля Сид Стоун, протянув ему ко рту микрофон на выдвижном хромированном стержне.
- Все, что не Гвиания, для них - Англия, - отмахнулся Макензуа Второй. Пряные запахи, доносившиеся сквозь щели стен, заставили его сглотнуть слюну, да и гости, проголодавшиеся после безвкусного ленча, которым их угостили в "Эксельсиоре", решили поторопить события. Сид Стоун выключил магнитофон и убрал микрофон, Френдли пыхнул трубкой так, что окутался облаком сизого дыма, а . остальные вплотную подступили к дверям "Луна Росса", скрытым широкой спиной его величества.
Теперь туго пришлось королю. Словно сговорившись, гости изо всех сил стискивали его большие, не привыкшие к такому обращению руки, дружески пихали локтями в большой живот, а Мозес Аарон даже назвал его Мак, сократив тем самым до минимума благородное имя Макензуа.
Сокращение прилипло моментально и неожиданно понравилось королю.
- А ты, оказывается, свой парень, Мак, - одобрил его реакцию Шмидт. - Свой в доску!
И сверкнул вспышкой фотокамеры.
Интерьер "Луна Росса" оказался точно таким, как ожидал увидеть его Петр и какими были все подобные заведения в Гвиании. Вдоль стен стояли грубо сколоченные столы без скатертей, напротив входа возвышалась небольшая эстрада, где уже устроилась пятерка музыкантов в красных костюмах с золотыми пуговицами и королевскими гербами на груди.
У левой стены было еще одно возвышение, окруженное шаткой балюстрадой, за которой стояло массивное кресло, сделанное, очевидно, на солидный вес его величества. Там же стояло несколько кресел поменьше, вероятно, для членов королевского семейства.
Между "королевской ложей" и эстрадой для музыкантов имелся проход вглубь, где, судя по запахам, располагалась кухня. Перед самой эстрадой пустовала площадка для танцев, к ней примыкал бар, полки которого были уставлены батареями пивных бутылок.
К удивлению Петра, король не вошел в свою "ложу", а тяжело плюхнулся на табурет за одним из столов, стоявших перед балюстрадой, - табурет затрещал, но выдержал его тяжесть.
- Садись, ребята! - зычно повелел его величество. - Валяй занимай столы!
Все бросились рассаживаться - охотно, с веселым шумом. Разбитной король действительно был "своим парнем".
- Сейчас выяснится, что он окончил Кембридж, - подмигнул Петру Анджей.
И он был недалек от истины - Макензуа Второй провел пару лет в Оксфорде.
- Пива и цыплят! - проревел его величество и грохнул по столу кулаком так, что сидевший рядом с ним Френдли от неожиданности чуть не проглотил свою трубку.
Несколько ловких молодых парней в красных кружевных рубахах один за другим выскочили из-за фанерной загородки, скрывавшей вход в кухню, держа на вытянутых руках бронзовые подносы с горами золотисто-поджаристых, аппетитно пахнущих цыплят. Другие тащили зеленые бутылки пива и высокие дешевого стекла стаканы. Затем последовали ярко расписанные миски, полные вареных яиц, сушеной рыбы и нарезанного крупными кубиками мяса. Пальмовое вино притащили прямо в колебасах - сосудах из сушеной тыквы, затейливо украшенных резными изображениями фантастических птиц, ящериц и змей, сплетенных в причудливые узоры. Судя по изобилию, гулянье должно было быть поистине королевским.
Парни под грозными взглядами его высочества поспешно открывали пивные бутылки, ловко разливали пиво по стаканам, украшенным аляповатыми королевскими гербами.
- А гирлянды… почему не горят гирлянды?! - вдруг взревел хозяин и занес было по привычке кулачище над столом, но в тот же момент под потолком зажглись разноцветные лампочки.
- То-то! - захохотал король и ткнул в бок Мартина Френдли.
- Дисциплина! - подзадорил короля сидевший напротив него Шмидт.
- Порядок! - самодовольно поправил его король и опять со всего размаху шлепнул немца по плечу.
- Ого! - отозвался тот, потирая ключицу. - Так ведь можно и… прямо в ад!
Музыканты на эстраде грянули что-то бравурное и сразу заглушили всех.
- Чоп-чоп! - возопил король и, схватив с подноса цыпленка, со смаком впился в него.
Гости последовали примеру хозяина. Цыплячьи кости трещали, размалываемые тренированными челюстями журналистской братии. Пиво лилось рекой. Лишь маленький элегантный японец чувствовал себя не в своей тарелке. Он смущенно отщипывал крошечные кусочки от цыпленка и на всякий случай вежливо улыбался всем вместе и каждому в отдельности.
Было шумно и весело. Пиво пьянило, во рту горело от пряностей, и стаканы наполнялись беспрестанно. А король, продолжая дурачиться, шумел все громче, могучие жизненные силы распирали его, неуемная энергия требовала выхода.
Он вспоминал английские футбольные команды и ругал происки ЦРУ в Африке, хвастался своим "Эксельсиором" и обещал отправить личное письмо президенту США.
Потом он вдруг приказал распахнуть настежь двери в "Луна Росса" и впустить всех желающих: первая бутылка пива каждому посетителю была обещана за счет администрации.
Толпа, наблюдавшая за пиршеством сквозь щели между мангровыми кольями, радостно хлынула в зал, славя щедрость своего правителя. Впрочем, на некоторых лицах читалась плохо скрываемая ирония.
Король этого явно не замечал. Глаза его налились кровью. Он приказывал наливать еще и еще, кричал так, что заглушить его не могли даже взмокшие от усердия джазисты. И вдруг вскочил, поводя по сторонам ставшими малиновыми, как его фесда, глазами.
- Мария! - рявкнул он. - А где Мария?
Из-за "королевской ложи" выскользнула стройная девушка лет шестнадцати, в короткой кофточке с рюшками, в длинной, по щиколотку юбке - черные птицы на светло-коричневом фоне. На голове ее во все стороны торчало десятка полтора тоненьких косичек, туго перемотанных нитками. Черты лица ее были, с точки зрения европейца, почти правильны, глаза светились лукавством.
Король ласково и осторожно положил руку на хрупкое плечо девушки. Лицо его подобрело. Он обвел всех вдруг просветлевшим взглядом.
- Мария, - как-то непривычно мягко сказал он. И, словно упиваясь звуками этого имени, повторил опять: - Мария. Моя дочь, ребята… Принцесса!
- Хэлло! - кокетливо улыбнулась девушка и прижалась к громоздкому телу отца.
Рядом с этой громадой принцесса казалась особенно хрупкой, почти невесомой.
- Садитесь, мисс, - с кряхтением стал подниматься Френдли, но Войтович опередил его.
Он уже стоял перед принцессой, склонившись в изящном полупоклоне. ("Откуда, черт возьми, в нем все это берется!" - с доброй завистью подумал Петр.)
- Ваше высочество! Позвольте предложить вам место…
Девушка вопросительно посмотрела на отца и весело фыркнула - было видно, что дома ее таким обращением не баловали.
Король улыбнулся дочери с нежностью, какую только может проявить к своему любимому дитяти старый, матерый гиппопотам, и поднял руку.
Музыка разом оборвалась, словно кто-то выключил радиоприемник.
- Джентльмены, - торжественно произнес Макензуа Второй, обращаясь к гостям. - Мне сказали, что среди вас есть русский.
- Так вот же он! - тряхнул щеками Френдли, выпустил струю дыма в сторону Петра и, старательно выговаривая непривычные звуки, добавил по-русски: - Товарищ… Петр.
- Мария! - взревел король, вновь входя в свой привычный образ, и решительно подтолкнул девушку к Петру. - Иди к нему, Мария!
Петр опешил. Видимо, выражение лица у него было совершенно идиотское, во всяком случае, все захохотали.
- Иди к нему, Мария! - гремел король, театрально указывая на Петра.
И внезапно Петр понял: его величество король Макензуа Второй играл, играл, словно провинциальный трагик, а они, европейцы, скованные собственными, давно устаревшими представлениями о старой колониальной Африке, обмануты, примитивно и жестоко, этим хитрым дельцом, который прикидывается простаком для того, чтобы выгоднее обделывать свои делишки.
Девушка между тем легко проскользнула мимо Войтовича, мимо столика, за которым сидели японец, итальянец и парни из Би-би-си, и грациозно опустилась рядом с Петром на табурет, где еще минуту назад сидел поляк.
- Хэлло! - улыбнулась она.
Петр чувствовал, что лицо его заливается краской. Однако на выручку пришел все тот же Макензуа Второй.
- Джентльмены, - прогремел он, - моя дочь решила поехать в Москву - в университет Лумумбы. И она хочет познакомиться с русским!
Гости задвигали стульями: они ожидали более пикантного поворота.
- А король-то… красный, - услышал Петр, как желчный Мозес Аарон ехидно шепнул итальянцу Монтини.
- Зато как прекрасна сеньорита! - промурлыкал ему в ответ итальянец и с завистью вздохнул.
- Выпьем! - продолжал король, разом опрокидывая в свою розовую пасть очередной стакан пива.
- Выпьем! - задорно поддержал его Френдли и подмигнул всей компании.
- Здоровье короля! - шутливо выкрикнул кто-то, и все опять вскочили с поднятыми стаканами.
Его величество благосклонно кивнул и поднял стакан, мгновенно наполненный парнем, все время стоявшим за его спиной с бутылкой пива наготове. Опять загремел джаз, кто-то из гвианийцев пошел танцевать. На Марию и Петра теперь никто не обращал внимания.
Но Петру не стало легче. Он никогда не умел быть галантным.
- Вас зовут Питер Николаев? - спросила наконец девушка и в упор взглянула на Петра, разглядывая его с откровенным любопытством.
- Петр, - смущенно ответил он.
- Потанцуем?
Она встала и тронула его плечо.
- Но… это "хайлайф", - нерешительно попытался отказаться Петр. - Это… слишком сложно…