- В восемнадцатом квадрате, но вам это, Рудольф Рудольфович, ни о чем не говорит. Ведь вы не знаете наших лесов. Это юго-западнее отсюда. Там есть сарай, в котором мы храним сено…
От удивления я даже присвистнул.
- Знаю тот сарай, ведь я там спал…
- …и оставил этот патрон, - продолжил Гаркавин. Улыбаясь, он вынул из сумки патрон, на котором четко было написано; "Made in CSR"
- Черт возьми! - вырвалось у меня.
Выходит, и я там оставил о себе память. Наверно, патрон выпал из кармана, хотя я себя убеждал, что там ничего нет.
- Вот, вот, то же случилось и с доктором из Германии. Одного никак не могу взять в толк - как он там очутился? Место-то глухое, далекое, его только наши черти знают, - засмеялся Гаркавин и рассказал, что он ездил за сеном и нашел в сарае два патрона - один "Роттвейл", другой - чехословацкий.
- Стало быть, вы полагаете, что в сарае спал наш сегодняшний гость - доктор Хельмиг?
Гаркавин кивнул:
- А как иначе объяснить мою находку? Впрочем, может, там был другой иностранец…
- Да ведь я тоже иностранец, - возразил я. - Но сарай нашел, хоть случайно, но нашел. У кого, интересно, еще есть такие патроны? - Я вытащил свою находку - гильзу, найденную у охотничьей избы, там, где случилось несчастье с отцом лесничего.
Гаркавин вытаращил глаза:
- Откуда у вас это?
- Нашел у дома лесничего, - спокойно ответил я. - Как раз в тот день, когда отец Богданова стрелял в белую сороку. Вы знаете, что никто из иностранцев, кроме меня, на этом месте тогда не был, а у меня немецких патронов нет.
- Удивительно, - признался Гаркавин.
- Только на первый взгляд, - коротко сказал я.
- А потом…
- А потом из этого следует судебное дело, у которого могут быть серьезные последствия.
- Ну, вы уж лишку хватили, - засмеялся Гаркавин. - Откуда взяться делу там, где охотится немецкий химик или чешский инженер? Ведь каждый на это имеет право, только выполняй правила. - Он на минуту задумался, махнул рукой и лукаво сказал: - Стоит ли в самых простых вещах видеть бог знает что?
Неужели он все-таки о чем-то догадывается?
- Вы правы, на охоту имеет право ходить каждый, но только без дурных умыслов, - ответил я. Меня удивило, что он не придает никакого значения найденным патронам.
Вместо ответа Гаркавин метнул на меня вопросительный взгляд, словно пытаясь понять, о чем именно я думаю, и закинул ружье за плечо.
- Зря теряем время, - сказал он как бы про себя. - Все уже давно ушли. Айда?
Мы шли молча вдоль высокой стены старого ельника, на темном фоне которого отчетливо выделялись молодые веселые танцовщицы, превращенные волшебником в березы. Вскоре мы наткнулись на первого охотника - он знаком отправил нас дальше.
Гон начался, раздались три выстрела, Богданов кивал издалека. Когда мы подошли, он наметил нам места. Снова загремели выстрелы.
- Ваш доктор, видать, знает дело, - с уважением заметил Богданов. - Догадался, куда побегут зайцы, и первый предложил пойти с загонщиками. Везет ему…
Лесничий не договорил. Где-то рядом раздался душераздирающий крик. Так мог кричать при крайней опасности лишь человек.
На минуту у нас ноги словно в землю вмерзли, потом все бросились вперед. Каждый представлял в беде своего товарища - дорога каждая минута, вперед, иначе будет поздно!
Впереди бежал, прыгая на ходу, Гаркавин. За мной торопился Богданов. Курилов кричал своим могучим голосом:
- Держитесь, скорее на помощь!
Шервица нигде не было видно. Однако, когда мы прибежали на место, оказалось, что несмотря на раненую ногу, он уже там.
На узкой просеке в луже крови недвижно лежал человек. В первое мгновение я его не узнал, лишь приблизившись, понял: это доктор Хельмиг. Возле него суетился Шервиц, вместе с другими охотниками пытаясь расстегнуть ему пальто.
- Где медведь? - задыхаясь, грохнул еще на бегу Курилов.
Кто-то из присутствующих махнул рукою:
- Что плетешь? Какой медведь? Кто-то его застрелил…
Застрелил? Хельмига?
Казалось, он умирает. Расстегнув пальто и рубашку, мы увидели, что на груди зияет рана, из которой хлещет кровь. Две пули влетели в спину, одна вышла на правой стороне груди.
- Бинты? Есть у кого-нибудь бинты? - закричал Богданов. Кто-то достал из сумки и подал ему бинты.
- Жив? - спросил я.
Богданов слушал пульс, а Курилов приложил ухо к груди Хельмига. Сердце еще билось, но пульс был слабый. Затем охотники изготовили носилки и положили на них Хельмига, который по-прежнему был без сознания.
Богданов давал распоряжения на дорогу:
- Лошади ждут на перекрестке. Пусть Демидыч вместе с Гаркавиным как можно быстрее едут прямо в больницу. Слышите? Постарайтесь быть там не позже, чем через два с половиной часа. По пути загляните к фельдшеру, он поможет раненому и проводит вас…
Затем, собрав в кружок всех оставшихся участников охоты, Богданов заявил:
- Случилось несчастье, дай бог, не смертельное. Тяжело ранен наш гость - господин доктор Хельмиг… - Он умолк, внимательно оглядел всех присутствующих, откашлялся и продолжал: - Речь идет о возмутительной неосторожности, которую проявил кто-то из нас. Жду, что вы все и тот, кто виновен, признаются…
Наступила такая тишина, что было слышно далекое щебетанье синиц и шелест ветвей, на которых прыгала белка. Прошло несколько напряженных минут, но никто не шевельнулся и, казалось, даже не дышал.
- Никто? - хмуро спросил Богданов. - А кто шел рядом с Хельмигом?
- Я, - сказал мужчина с седоватой головой.
- А я шел слева, - откликнулся высокий молодой охотник.
- Как же так, - спросил Богданов, - вы шли рядом с Хельмигом и ничего не знаете?
- Знаем, почему это не знаем, - обиженно протянул старший. - Идем это мы, значит, неподалеку от немца. Он то отстанет, то вперед вырвется, ломал, значит, нам линию. И вдруг слышим: бац-бац, два выстрела. Повернулись, значит, и видим: лежит немец, дергается. Ну, бросились, значит, к нему.
- Откуда раздались выстрелы? - прервал Богданов.
- Откуда? Ну, этого не знаю.
- Спереди?
- Да как же, значит, спереди? Ведь попали-то ему в спину!
- Следовательно, кто-то был за вами. Тот, кто стрелял в доктора, - настаивал Богданов.
- Так-то оно так, но наших, значит, не было, а чужого не видели, - недоуменно развел руками охотник.
Решили проверить следы на снегу. Каждый внимательно смотрел, не появится ли лыжня, которая должна была оборваться там, откуда раздались выстрелы. Через несколько минут послышался возглас:
- Нашел!
Все бросились к тому, кто кричал. На снегу была отчетливо видна чужая лыжня и следы палок, воткнутых в снег. Вот здесь и остановился тот, кто стрелял в Хельмига…
Пошли по этой лыжне. Впереди бежал Дружок. В конце концов лыжня вывела на лесную дорогу, по которой зимой возили дрова, и тут потерялась. От мостика шла тропка, протоптанная в снегу. Может быть, убийца снял лыжи и пошел по ней?
- Давайте вернемся, - предложил Богданов. - Нет смысла идти по тропинке, которая мимо лесного склада ведет на станцию. Ищи ветра в поле…
Собаки удивленно глядели на нас, словно недоумевая, почему мы прекратили преследование. Дружок тихо скулил, натягивая ремень.
Подошли остальные охотники. Они внимательно осмотрели роковое место, но ничего не обнаружили.
- Даже окурка не нашли, - посетовал Курилов.
- Может, еще поискать? - предложил я. - Авось появится пуговица или еще что… Вот вам прекрасная возможность проявить свои детективные способности, В самый раз…
- Смейтесь, смейтесь, - парировал Курилов. - Посмотрим, кто скажет в этой истории последнее слово.
Тем временем загонщики укладывали в сани добычу. Когда мы вернулись домой, там удивились, почему так скоро. А узнав причину, пришли в ужас.
- Недавно несчастье с отцом, сегодня - убийство, - горевала хозяйка дома. - Да что это у нас творится, господи?
Богданов послал на станцию нарочного, чтобы тот по телефону сообщил о случившемся в органы государственной безопасности. До начала следствия мы, разумеется, уехать не могли и потому послали с ним в Ленинград телеграммы, извещающие о том, что задерживаемся.
- Наша хозяйка вздыхает: несчастье с тестем и попытка убийства гостя, - сказал я. - Не обладаю особыми способностями к дедукции, но думаю, что это два исключительных события, которые…
- Не хотите ли вы сказать, что они могут быть взаимосвязаны? - прервал меня Богданов.
- Не знаю. Но в том, что между Хельмигом и кем-то из здешних жителей есть связь, не сомневаюсь…
- Какая и с кем? - раздались голоса.
- Это все пустые догадки, - бросил Курилов.
- Почему пустые? - возразил Шервиц. - Мне тоже никак не идет на ум, почему Хельмиг скрывает, что он со своим сообщником и этой лайкой бродил по здешним лесам. У него здесь обязательно должен быть знакомый, иначе бы он заблудился…
Хельми, которая до сих пор лишь слушала, вступила в разговор:
- И в самом деле странно. Такую же лайку, как Дружок, мы с Карлом видели у ленинградского вокзала. Ее тащил за собой доктор Хельмиг. Но та ли это собака-то? Ведь псы одной породы очень похожи друг на друга… Вместе с тем все обстоятельства сходятся: это именно та лайка. Но доказать очень трудно…
После таких спокойных, раздумчивых слов настала тишина. Я сидел близко у двери и услышал слабый шорох. Повернувшись, увидел, что дверь немножко приоткрыта. Встал, чтобы закрыть, - не удалось. Тогда быстро пнул ее ногой, дверь отворилась настежь, раздался сдавленный крик, я выглянул: в коридоре, скорчившись, стояла старуха, закрывшая ночью дверь.
- Что вы тут делаете? - выпалил я.
- Ни-че-го, - пролепетала она.
- Лучше бы ты тут не стояла, тетка! - напустился я на нее, затем добавил спокойнее: - Если хотите знать, о чем мы говорим, пожалуйста, заходите в комнату. А подслушивать за дверьми нечего.
- Вот еще, что мне в комнате делать?
- То же, что и за дверями - слушать. Судя по всему, вам это интересно.
- Какое там! - тетка взмахнула руками, как бы защищаясь от кого-то, и обратилась к Богданову:
- Юрий Васильевич, прошу вас…
- Что случилось, тетя Настя? - Богданов шагнул в коридор.
- Да ничего, только вот Рудольф Рудольфович на меня нападает, - захныкала бабка.
- Не подслушивай! - подвел итог Богданов. - Иди-ка отсюда подобру-поздорову.
- Удивительная у вас домработница, - заметил я после того, как дверь закрылась.
- И не говорите, - согласилась хозяйка дома. - Любит нос совать куда не следует. Все-то ей надо знать…
- Не могу сказать, чтобы я отличался особой подозрительностью, но поведение тетки меня настораживало. Сразу вспомнилась вчерашняя ночь, когда именно она закрыла за мной дверь, а потом до полуночи следила в доме.
Задумавшись, я сидел в кресле, не вслушиваясь в разговор. Из такого состояния меня вывел Шервиц, который сказал по-немецки:
- Эта старуха принюхивается не зря…
Все обернулись, но по-немецки, кроме Шервица, говорила только Хельми. Она же из вежливости отозвалась по-русски:
- Нелепо подозревать столь старую женщину…
- Женщинам нельзя верить, даже если они старые, - обратил все в шутку Шервиц.
Я вышел из комнаты и направился в кухню. Тетя Настя возилась у плиты. Заметив меня, она помрачнела и проворчала:
- Что вам угодно?
- Да в общем-то ничего, тетя Настя. - У меня только маленький вопрос: не приходил ли кто ночью к окнам, которые выходят в сад?
Старуха открыла рот, но промолчала.
- Например, вчера, - настаивал я.
- Вчера, - повторила она.
- Да, вчера, - подчеркнул я.
- Кому тут ночью шляться… С чего это вы взяли?
- Сам не знаю, с чего, - стараясь говорить равнодушно, ответил я. - Просто ночью мне показалось, что за окном кто-то стоит.
Тетка вытаращила глаза:
- Я ничего не знаю…
- Допустим, но кто-то ведь говорил с немецким доктором. И этого вы не слышали?
- Не хватало еще мне заботы о немецком докторе или о ком-нибудь другом. Ночью я сплю. Так за день намаешься - только до кровати добраться.
- Но ведь дверь за мной закрывали вы…
- Будто я оставлю их на ночь открытыми.
- Стало быть, все-таки не спали, - не отставал я.
- Знаете что, господин хороший. Оставьте меня в покое. Не понимаю, о чем вы говорите. - Она полушутя, полусерьезно выпроводила меня из кухни и закрыла дверь. В растерянности я остановился в коридоре, прислушиваясь, как на кухне гремела посуда.
- Что с вами? - раздалось за мною. Это был Богданов.
Я махнул рукой и сказал, что не нашел с теткой Настей общего языка. Он рассмеялся:
- Спорить со старой бабой даже черту не под силу. Пойдемте-ка лучше к нам. По радио передают, что гитлеровцы в Берлине проводят массовые аресты коммунистов. Пойдемте, послушаем.
Да, коричневая чума расползалась по Германии, и об этом сейчас говорили по радио. Напряженная политическая ситуация затмила остальные дела. В Германии росла опасность для всей Европы. Здесь, в тихом доме лесничего, мы обсуждали это событие, не питая иллюзий насчет того, что выкормыши самых реакционных кругов немецких империалистов и монополистов остановятся на полпути. Прусский милитаризм и тевтонская заносчивость "сверхчеловека" начинали свое кровавое дело, и Гитлер был его исполнителем.
Мы так внимательно слушали радио, что не заметили стука в дверь. Вошла тетка Настя и сообщила, что нас спрашивают два представителя органов государственной безопасности.
- Здравствуйте, товарищи, - входя в комнату, приветствовал нас один из них, а второй лишь молча поклонился. - Вы нас звали, вот и мы.
Старший, Усов, был начальником, младший, Рожков, - следователем.
Богданов рассказывал, что произошло, Рожков записывал, а Усов как бы безразлично смотрел на потолок, где блестела электрическая люстра. Когда Богданов закончил, Курилов встал, вынул из кармана и положил на стол пряжку с оторванным куском ремня.
- Это потерял убийца, - выразительно заявил он.
- Скажем пока - преступник, доктор Хельмиг еще не умер, - мягко возразил Усов. - Где вы это нашли, товарищ?
- На том месте, откуда он стрелял. Очевидно, спешил скорее удрать и не заметил, как у него лопнул ремень от брюк.
- Смотрите, какой Шерлок Холмс! - засмеялся Богданов. - Нам об этом ни слова…
- Пряжка есть, дело за малостью - ее владельцем, - под общий смех заявил Шервиц.
- Лучше что-то, чем ничего, - впервые заговорил Рожков.
Пряжка пошла по рукам, и хоть ничего в ней не было особенного, каждый ее внимательно рассмотрел. Усов попросил всех рассказать, кто что знает. Когда очередь дошла до меня, я рассказал обо всем, что произошло прошлой ночью, не забыв упомянуть и о странном, на мой взгляд, поведении тетки Насти.
- Вот и прекрасно, - сказал Усов. - Вы не могли бы позвать вашу домработницу, товарищ Богданов?
Через минуту лесничий вернулся с теткой Настей. Она остановилась у двери и только после приглашения прошла в комнату, чтобы сесть на стул.
- Ваше имя?
- Анастасия Конрадовна Блохина, - едва слышно выдохнула старуха.
- Знаете немецкий язык? - не глядя, спросил Рожков.
Тетя Настя удивленно взметнула на него глаза и не ответила. Рожков повторил вопрос, пристально уставившись на нее.
- Когда-то… немного… знала, - заикаясь, ответила старуха.
- А сейчас уже не знаете? - спросил Усов.
- Сейчас? - протянула она.
- Да, да, вчера или сегодня вы не говорили по-немецки? - настаивал Рожков.
- Как вы так можете думать, товарищ начальник? - испуганно спросила тетя Настя.
- Именно так, как говорю, и удивляюсь, почему вы не отвечаете. Ведь нет ничего плохого поговорить по-немецки, например, с гостем, который приехал на охоту, - сказал Рожков.
- Да, ничего нет плохого… Но почему вы об этом спрашиваете?
- Из любопытства. Я видел на кухне молитвенник - немецкий. Вы, очевидно, евангелистка и, насколько мне известно, родились в Риге, до замужества носили фамилию Крюгер. Ваш отец из прибалтийских немцев, а мать русская.
Тетка оцепенела. Она впилась глазами в Рожкова, словно хотела прочесть на его лице больше, чем он сказал.
- У вас здесь есть родственники? - спросил Рожков, склонившись над своей тетрадью.
- Е… есть… племянник, Аркадий Аркадьевич…
- …Блохин, - спокойно продолжал Рожков.
Мой удивленный взгляд встретился с таким же взглядом Курилова. Потом я повернулся к хозяйке дома, и она, предчувствуя мой вопрос, молча кивнула: да, это так.
- А теперь расскажите, что произошло вчера ночью, - спросил Усов.
- Произошло? - вновь по привычке повторила она, словно не зная, что ответить. Казалось, она злится. Лишь после некоторого колебания сказала:
- Ничего не знаю. Слышала только, что кто-то вышел из дома. Разбудил меня скрип, пошла посмотреть. Никого не увидела и подумала: кто-то вышел из дому и оставил двери открытыми. Вот я их и закрыла…
- Кто на ночь закрывал дверь? - спросил Усов.
- Я закрывал, - отозвался Богданов. - Остальные уже спали.
- Вот и прекрасно, - похвалил Усов. - Значит, потом кто-то их снова открыл. Это были вы, товарищ? - указал он на меня.
- Возможно, - сказал я. - Не исключено, однако, что до меня уже кто-то выходил из дому…
- Не исключено, совсем не исключено, - поддержал меня Усов. Он молча встал и подошел к окну, потом сказал:
- Кто же мог до вас выйти из дома?
- Кто-нибудь из нас, - ответил я, пожав плечами.
- Вот и прекрасно, кто же?
Однако на его вопрос все ответили отрицательно; получалось, таким образом, что я был единственным, кто той ночью выходил из дома.
- Мне бы хотелось осмотреть комнату, в которой спал доктор Хельмиг, - заявил Усов, и Богданов увел его вместе с Рожковым. Они довольно долго не возвращались, и тогда тетка Настя нарушила тишину:
- Человек должен бояться с кем-нибудь поговорить…
- Почему? - спросил ее Шервиц по-немецки, и она ответила ему на этом же языке чисто, без акцента:
- А что этот долговязый записывал? Что я говорила с доктором Хельмигом по-немецки? Нашел, чему удивляться…
- Это и меня удивило, - сказал инженер. - Я ведь тоже немец, но со мною вы говорили по-русски. Почему?
- Не знаю, - нерешительно произнесла тетка Настя, - наверно, мне показалось, что он плохо говорит по-русски…
Я не мог избавиться от впечатления, что она что-то скрывает. Встал и направился за Верой Николаевной, которая пошла в кухню. Там я ее спросил, весь ли день вчера старуха была дома.
- Нет, не весь, - ответила хозяйка. - Ходила зачем-то в Лобаново.
- Когда?
- После обеда. Очень меня это рассердило. Ведь я ей сказала, что приедут гости из Ленинграда, надо кое-что приготовить, а она…
- Извините, - прервал я, - а вы сказали, кто именно приедет?
- Конечно, ведь нам об этом сообщил Курилов. Вас-то мы считаем как бы своим, но эти два немца - Шервиц и Хельмиг, да еще барышня Хельми… Женщина в гостях несколько меняет дело, хлопот больше… И вот на тебе, тетя Настя вдруг собирается, уходит и все бросает на меня.
- Какая бесцеремонность, - согласился я. - Что же ей приспичило?