- Не понимаю, честное слово, не понимаю. Пока она не знала, что будут гости, никуда уходить и не думала. Но как только узнала,/ сразу же собралась и ушла.
- Странно, - пожал я плечами.
- Да это еще что! - засмеялась Вера Николаевна. - От нее и не такого можно ждать. Чём старше становится, тем ужаснее. Временами на нее что-то находит, и она вдруг исчезает. Особенно в последнее время. Вернется, молчит, но работу свою делает хорошо. Потому ее и держу… Таких людей, знаете, надо мерить особой меркой. Кто знает, что и нас ждет в старости…
Неужели все дело в старческой непоседливости?
Возвращаясь коридором в комнату, я услышал, что меня кто-то зовет. Это был Усов. Он стоял с Шервицем в дверях комнаты, где ночевал Хельмиг, и попросил меня выйти наружу, к открытому окну. Затем он задал мне из комнаты ничего не значащие вопросы, на которые я отвечал вполголоса. Через минуту в окне первого этажа появился Шервиц и заявил, что во время вчерашнего "рандеву" слышно было куда лучше. Ничего удивительного - ночью звуки громче. Но он настаивал, что ночной разговор состоялся именно у окна комнаты, в которой спал Хельмиг.
Потом мы все, кроме тетки Насти, опять сошлись в большой комнате, ожидая, что Усов будет делать дальше. В его руках был фотоаппарат и кожаный футляр:
- Я осмотрел вещи Хельмига, и этот футляр меня заинтересовал. В нем оказался отрывок письма. Оно напечатано по-немецки, а я этого языка не знаю. Может кто-нибудь из вас прочесть?
Я взял кусочек бумаги, который был смят, а потом расправлен, и с трудом разобрал слова: "…и поэтому на охоту ни в коем случае не ездить, иначе…"
На этом месте листок был оторван. И все-таки отрывок письма, сохранившийся по чистой случайности, говорил о многом. Хельмига, несомненно, кто-то предупреждал, чтобы он не ездил на охоту.
Неожиданно заговорила Хельми:
- Пожалуй, я знаю, от кого Хельмиг мог получить эту записку. - Все повернулись к ней. Хельми на минуту замолчала, потом продолжила: - Это, вероятно, произошло перед тем, как мы сюда приехали. Никто из вас - она обратилась к Шервицу и ко мне - даже и не заметил, как Хельмиг, когда мы к нему приближались, быстро отошел от женщины, с которой стоял у дверей своего дома. У него не было времени ни попрощаться с ней, ни спрятать то, что держал в руке. Весьма правдоподобно, что это письмо он в спешке сунул в карман… Естественно, что в нашем присутствии, когда мы уже ехали на машине, он его прочесть не смог…
Никакой женщины ни я, ни Шервиц не заметили, но это понятно, потому что Шервиц, управляя машиной, искал место, где остановиться, а я раскладывал вещи.
- Прекрасно, - отозвался Усов и понимающе кивнул. - Оказывается, одна женщина может быть внимательнее, чем двое мужчин… Остается лишь выяснить, кто послал предостережение.
Отрывок письма и то, что сказала Хельми, произвели на меня впечатление. Значит, кто-то следил за нами и знал, куда мы едем… Меня удивило, что Усов лишь улыбается, а Рожков невозмутимо записывает что-то в тетрадь.
- Кто проговорился о том, куда мы собирались ехать? - скорее крикнул, чем спросил я.
- Кто? - повторил Шервиц. - Наверно, я. Сказал об этом Хельми, да и в проектном институте, где я работаю, не делал из этого никакой тайны. Зачем?
- Вот тебе и на! - проговорил Курилов. - Со звонком в руке лисицу не поймаешь.
- Разве я мог предположить, что так все обернется? - возразил Шервиц. - И во сне не приснится, что… - Он не договорил. Откуда-то донесся жалобный вой. Хельми вздрогнула, подняла голову и тихо произнесла:
- Говорят, что вой бывает к несчастью…
- Это только для суеверных, - заметил Курилов. - А вам-то чего бояться?
Хельми не ответила, встала и подошла к окну. Мы проводили ее глазами, а когда снова раздался вой, Усов встал и открыл окно.
Надрывный вой ворвался в комнату вместе с холодным дыханием зимы. Прислушиваясь, Усов спросил:
- Это собака? Богданов пожал плечами:
- Вряд ли, скорее волк.
- Да, да, - подтвердил я. - Так воют волки. Только откуда они здесь возьмутся?
- Волка ноги кормят, - заметил лесничий. - Появляются они у нас с севера в начале зимы, задерживаются ненадолго и уходят.
- Почему они так ужасно воют? - испуганно спросила Хельми.
- Вот этого я вам не скажу, - засмеялся Богданов. - Говорят, от голода, но я по опыту знаю, что воет и сытый волк, который только что задрал барана. Может, созывает стаю, может, еще что… Говорят еще, что волки воют на луну, но они воют и когда ночь черна как сажа, а луны нет и в помине. Могильщики убеждены, что волки своим воем поют покойнику колыбельную…
Рожков прервал Богданова:
- Это может относиться и к Хельмигу. Ведь вой раздается в том направлении, где в него стреляли… Волк почуял человеческую кровь на снегу…
- Замолчите ради бога, - вскрикнула Хельми и заткнула уши. - Слышать об этом не могу.
Было неясно, что именно она не может слышать: волчий вой или мрачные предположения.
- Успокойся, Хельми, - заговорил Шервиц. - Я тебя не узнаю. Стоит ли расстраиваться из-за волчьего воя? Не будь суеверной…
И я тоже не узнавал неизменно благоразумную, веселую, мужественную спортсменку, привлекавшую именно теми особенностями, которые отличали ее от многих женщин; всегда хладнокровная, она не была сентиментальной, не делала сцен. Видно, сдают нервы.
- Если бы я только знала… - всхлипнула она.
- Что ты должна была знать? - как можно спокойнее спросил Шервиц. - Прошу тебя, что именно?
- Что? - повторила Хельми как бы про себя, и было видно, что она в растерянности. Шервиц не сводил с нее настороженных глаз, ожидая ответа.
В комнате настала такая тишина, что даже тиканье настенных часов напоминало выстрелы. Бог знает почему, но мы все вместе с инженером ожидали, что скажет Хельми. Ее необычное настроение словно бы передалось и мне. Рожков что-то чиркал на кусочке бумаги. Усов со своей неизменной улыбкой уставился в потолок.
Хельми нервно подернула плечами, махнула рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и сказала, обращаясь к Шервицу:
- Могла ли я предположить, что в этом доме или вообще около произойдет несчастье? Ты же сам рассказывал, совсем недавно здесь случилась беда, ведь так, да? Старый господин учитель…
- Прости, но это просто глупо. Никогда не предполагал, что шведы так суеверны, - резко сказал Шервиц.
- Ах да, этот случай с белой сорокой, - заговорил Усов, словно приветствуя такое направление разговора. - Мы получили сообщение из больницы. Очень неприятная история, но насколько мне известно, следствие еще не окончено. А что вы по этому поводу скажете, товарищ Рожков?
- Я хотел побеседовать с пострадавшим, но врачи не разрешили, - был ответ.
- Как себя чувствует ваш отец, товарищ Богданов? - обратился Усов к лесничему, скользнув взглядом по Хельми. Та отвернулась.
- Слава богу, теперь уж значительно лучше, - проговорил лесничий. - Когда я был у него последний раз, он уже сидел в постели и даже сказал несколько слов. Правда, вся голова у него завязана, пока не может двигать челюстью, пьет только бульон через трубочку, но опасность миновала.
- Вы слышите, товарищ Рожков? Он уже может говорить, а мы еще ничего не знаем.
- Хорошо, подождем до утра, - решительно сказал Рожков.
- Вот и прекрасно. А теперь, пожалуй, нам следует побеседовать с лицами, которые присутствовали при несчастье, - заявил Усов, и в его глазах мелькнула хитрость - ведь мы на месте происшествия, свидетели, как говорится, под рукой…
Что ж, все правильно. За этим мы их и звали. Только не думал, что их заинтересует еще и случай с отцом лесничего…
- Недостает двух свидетелей - Блохина и Демидова, - заметил Рожков.
- Не беда, - рассудил Усов. - Послушаем присутствующих, а за Блохиным пошлем. Вы это можете организовать, товарищ Богданов?
- Конечно, сейчас велю запрячь сани, через полчаса он будет здесь. Демидов, правда, еще не вернулся из больницы.
- Вот и прекрасно, - сказал Усов и поднялся. - Вы, товарищ Рожков, побеседуйте о белой сороке, а мы поговорим о пряжке…
С Рожковым остался Богданов, мы перешли в другой конец большой комнаты. Хельми сказала, что плохо себя чувствует, извинилась и ушла к себе.
- Для женщины сегодняшних событий многовато, - сочувственно сказал Шервиц.
- Если еще учесть ее суеверие, то и вовсе удивляться нечему, - добавил Усов и посмотрел на меня.
Я подумал, что его интересует мое мнение, но ошибся. Усов ничего не говорил о пряжке, а перевел разговор на случай с учителем и попросил, чтобы я подробно рассказал все, что с ним связано.
- Мне показалось, что этот несчастный случай расследует ваш коллега, - простодушно заметил я.
- Конечно, расследует, - сказал Усов и, затянувшись из трубки, выпустил облако дыма. - Но это вовсе не значит, что я потерял к нему интерес. Скорее наоборот - очень меня занимают и собака, и патроны, которые вы нашли, - словом все, каждая мелочь.
Я начал рассказывать, и от меня не укрылось, что Усов стал серьезным.
- Найденный патрон у вас с собой? - спросил он, и когда я кивнул, попросил, чтобы я его принес. Затем внимательно его осмотрел, положил на маленький столик, где уже лежала пряжка с обрывком ремня, и что-то записал.
- В наших магазинах таких патронов не достанешь, - заметил он, - это точно. По вашим словам, Хельмиг пользовался такими же. Теперь вспоминаю, что в его сумке мы также нашли какие-то патроны. Сейчас посмотрю, одну минуточку.
Он скоро вернулся, положив на стол две коробочки. В каждой было по десять патронов "Роттвейл" двенадцатого калибра.
- Они? - спросил Усов.
- Да, - подтвердил я. - Но это вовсе не доказывает, что те патроны, которые нашел я, принадлежали именно Хельмигу. Как мне удалось выяснить, ими пользуются на охоте все немецкие специалисты, работающие в Ленинграде. Отличное качество этих патронов знает весь мир.
- Вот и прекрасно, - опять произнес свое любимое слово Усов. - Вы сказали: немецкие специалисты. Среди них много охотников?
- Да, человек десять-двенадцать. Есть и другие, например, американцы и австрийцы, но их меньше. Если допустить, что и они пользуются патронами "Роттвейл", то наберется примерно двадцать охотников.
- Это все?
- Ни в коем случае. Я слышал, что на соревнованиях по стрельбе такими патронами пользуются и некоторые советские участники.
- Надо проверить, - сказал Усов и отложил патроны на стол к другим вещественным доказательствам.
- А какой бы это имело смысл? - поинтересовался Шервиц.
- Необходимо выяснить, сколько у нас за год стреляют патронов фирмы "Роттвейл", - сказал Усов, даже не пытаясь скрыть лукавой улыбки.
Огромное ему надо было иметь терпение, чтобы говорить с нами. Ведь мы, люди основательные, любопытные, своими замечаниями и предположениями, в сущности, хотя и с самыми лучшими намерениями, ему только мешали. И было бы справедливо, если бы кое-кого из нас он, образно говоря, выставил за дверь.
- Странная статистика, - усмехнулся Богданов.
- Именно странности меня и интересуют, - подчеркнул Усов. - Разве не странно, например, что лайка напала именно на Хельмига, - и, повернувшись к Шервицу, продолжал: - Тем более что от вас, гражданин Шервиц, мы знаем, что Хельмиг тут уже был с этим псом на охоте.
- Вполне возможно, что поэтому лайка на него и напала, - заметил Шервиц. - Кто знает, как он с ней обращался.
- И это учтем, - словно про себя добавил Усов. С его лица не сходила улыбка.
В дверь постучали. В комнату вошел Блохин. Он замер на пороге, и было видно, что не ожидал увидеть здесь такое необычное общество.
- Проходите, проходите, - позвал Усов. - Мы как раз вас и ждем, Аркадий Аркадьевич. Должны извиниться, что побеспокоили, но вы нам очень нужны.
- Что ж, если очень… - вздохнул Блохин.
- Да, да, очень нужны, - подтвердил Усов и неожиданно спросил: - в стрельбах участвуете?
- В каких стрельбах? - удивился Блохин.
- Ну, я имею в виду какие-нибудь соревнования, например, стрельбу по мишеням, - спокойно повторил Усов.
- Ах вот что… но почему вы об этом спрашиваете? - непонимающе произнес Блохин.
- Из спортивного интереса.
- Это относится к делу? - чуть раздраженно спросил Блохин.
- К какому делу? - удивился Усов.
- Полагаю, вы меня сюда пригласили не ради спортивного интереса? - сухо ответил Блохин.
- Ошибаетесь. Речь как раз и идет о соревнованиях по спортивной стрельбе, в которых вы участвовали либо как стрелок, либо как зритель. Когда они проходили? - решительным тоном сказал Усов.
- Не помню…
- Жаль, очень жаль. Может быть, все-таки вспомните, хотя бы приблизительно?
- В прошлом году… Летом в Ленинграде, - после некоторого раздумья сказал Блохин.
- Вот и прекрасно. Где именно?
- На стрельбище, само собою, - ответил Блохин.
- Разумеется, - кивнул Усов. - А на котором?
Блохин выпрямился в кресле и нервно заговорил:
- Товарищ начальник, почему вы меня допрашиваете? Я был в Ленинграде лишь несколько раз. Черт знает, как это стрельбище называется…
- Давайте не будем впутывать в игру чертей, Аркадий Аркадьевич, - не сказки рассказываем. А если вам кажется, что вас допрашивают, то посмотрите: нас тут без малого полдюжины, какой же это допрос? Просто непринужденная беседа. Не понимаю, почему вы сердитесь…
В этот момент в комнату вошла Вера Николаевна и позвала ужинать…
После ужина у всех было хорошее настроение, и Усов как бы невзначай спросил Блохина:
- Аркадий Аркадьевич, все-таки не расскажете ли нам, как вы выступили на стрелковых соревнованиях в Ленинграде?
- Не спрашивайте, вымок, как курица.
- Я имею в виду ваши успехи в стрельбе.
- Не было никаких успехов. Я в соревнованиях не участвовал - был лишь зрителем.
- На стрельбище вы и раздобыли патроны, которыми стреляете? - спросил Усов.
Блохин, не скрывая удивления, ответил:
- Конечно. Но это лишь гильзы. Я их собрал там, на стрельбище, а дома снова набил…
- А дождь вам не помешал? Ведь гильзы картонные, - напомнил Усов.
- Дождя тогда еще не было, - не растерялся Блохин.
- Один из таких патронов вы дали Василию Петровичу для рокового выстрела по белой сороке, - напомнил Рожков.
- Да, дал. Ему нужен был патрон двенадцатого калибра.
- Какое у вас ружье? - спросил Усов.
- "Зауэр". Калибр тоже двенадцатый.
- Отличное ружье. Но разве вы не знали, что ваши патроны не годятся для старой берданки?
- Нет, не знал. Просто хотел помочь Василию Петровичу. Думал, что берданка выдержит.
- Как видите, не выдержала, - сказал Усов. - И ответственность за несчастье в таком случае падает на вас, Аркадий Аркадьевич.
- Почему ж? - возразил Блохин. - А остальные? Демидыч тоже кое-что дал…
- Мы лишь расследуем факты, - успокоил Усов. - Все остальное - дело прокурора, как при любом несчастном случае…
- Хотите запугать меня прокурором, товарищ начальник? Никто не докажет, что я был причиной несчастья… Набиваю патроны черным порохом, выдержит любая берданка, даже самая старая… Никакой прокурор не придерется, ручаюсь вам.
Блохин совершенно изменился, его лицо покраснело, он разгорячился, говорил вызывающе. Тогда Усов положил перед ним два патрона и сказал:
- Посмотрите, вот гильза патрона, из которого стреляли по белой сороке, а вот патрон, найденный в лесном сарае. Оба производства одной немецкой фирмы "Роттвейл". Интересно, как мог этот патрон попасть в заброшенный лесной сарай? Что вы об этом думаете?
- Я? - протянул Блохин. - Что я должен сказать?
- Свое мнение. Ведь вы часто бродите по здешним лесам и знаете местных охотников лучше, чем мы. Кто из них мог потерять в сарае такой патрон? Кстати, не были ли и вы там случайно?
Блохин мотнул головой и решительно сказал:
- В сарае я уже год как не был.
- В котором?
- Ну, в том, у Барановской поляны, - ни о чем не подозревая, ответил Блохин.
- А почему вы считаете, товарищ Блохин, что я говорю именно о том сарае? - спросил Усов и усмехнулся.
Блохин изменился в лице и спросил: - Что же вы думаете?
- Думаю, что вы намерены водить нас за нос, Аркадий Аркадьевич, и не понимаю, почему, - не выдержал Богданов. - Ничего нет плохого в том, что у вас есть иностранные патроны, пусть даже немецкие. Вполне можно и потерять один в лесном сарае, Зачем это скрывать?
- Мне нечего скрывать, тем более такую мелочь. Но кто дал право допрашивать меня в присутствии стольких людей, да еще и называть это "беседой"?
- Это уже по моему адресу, - произнес Усов, а я привык отвечать на претензии, если они обоснованы. Придется нашу беседу закончить. Потребуется - пригласим вас и на допрос.
Блохин встал:
- Теперь я могу идти?
- Можете, и надеюсь, впредь будете более приветливым собеседником, Аркадий Аркадьевич, - ответил Усов.
Блохин пожал плечами, коротко попрощался и вышел. Но едва закрылись двери, как раздалось злобное ворчание и болезненный вскрик. Все мы бросились в коридор. Блохин, прижавшись к стене, безуспешно пытался сбросить с себя Дружка, который мертвой хваткой вцепился в его правую руку. Пес рычал, не обращая внимания на удары, которые Блохин наносил ему левой свободной рукой.
- Убью проклятого! - срывающимся голосом кричал Блохин. - Помогите!
Помочь, однако, было нелегко. Дружок висел на руке Блохина, сжимая ее челюстями, как клещами. Я схватил его за ошейник и потянул со всей силой - напрасно. Тут подоспел Богданов с ведром воды и вылил его на беснующегося пса. Это помогло. Дружок разжал зубы, я схватил его, быстро затащил в соседнюю комнату, закрыл дверь и повернул ключ.
Разъяренный, ко мне бросился Блохин. И едва я успел вытащить ключ, как заметил в руках у Блохина пистолет, который он рванул из кармана.
- Пустите меня, я ему покажу! - кричал Блохин.
Из-за дверей слышалось злобное ворчание лайки, такое же ворчание я услышал за собою. Повернувшись, увидел Норда.
- Что, и этот? - зарычал Блохин и, прежде чем я успел ему помешать, ударил сеттера ногой. Пес взвизгнул и так вцепился в ногу Блохина, что тот зашатался и, теряя от злости рассудок, выстрелил… Зазвенело стекло, и наступила тьма: пуля попала в электрическую лампочку. Раньше чем я успел сообразить, что к чему, снова раздался крик, кто-то открыл дверь в кухню, и луч света упал в коридор.
Только тут я понял, что это опять кричал Блохин. Курилов, единственный, кто не потерял присутствия духа, одним махом бросился к Блохину, скрутил ему руки и вырвал пистолет.
- Спокойствие, товарищи! - приказал Усов и добавил Блохину: - Перестаньте стонать, пойдемте, осмотрим руку…
Мой сеттер жалобно скулил. Только тут я обнаружил, что у него окровавлена морда: это Блохин успел пнуть его ногой. Варвар! К счастью, рана была небольшая. Погладив пса, осторожно обмыл рану и отворил дверь. Курилов и Шервиц вошли вместе со мной.
Дружок лежал посреди комнаты и тяжело дышал. Увидев меня, он вильнул хвостом и встал. Виновато склонив голову и прижав уши, приковылял к моим ногам, улегся, вытянул шею, положив голову на передние лапы. Дружок дрожал всем телом, явно ожидая наказания.
Наклонившись, я медленно произнес: