- Нет. Полетите в гражданской одежде. Пилот тоже останется в твоем подчинении. Самолет спрячете. Как и где - вам подскажут на месте. Что касается финансового вопроса, то завтра получишь несколько драгоценных камней, их хватит надолго.
- Какие будут указания относительно дальнейшей нашей деятельности?
- Груз передашь по паролю. И ждите моего прибытия. Завтра на 10.00 нас с тобой вызывает рейхсфюрер Гиммлер. Я пришлю за тобой автомобиль.
Получив инструктаж Штольца, Миллер собралась уходить. Оберфюрер проводил ее до двери и неожиданно сказал:
- Ты, Эльза, не обижайся из-за Замерна. Он ведь мой племянник.
- Тем более, держите лучше его при себе. Наша поездка, как я понимаю, далеко не увеселительное путешествие, и мне будет очень жаль, если с Замерном что-то случится - вы не простите мне этого.
- Возможно, ты и права. До завтра, Эльза.
- До свидания, господин оберфюрер.
У Эльзы оставалось очень мало времени, а сделать предстояло многое. В первую очередь, конечно, встреча с Фрицем. Это - главное.
От Штольца она поехала в пансион.
Увидев Миллер, дежурный администратор вежливо поздоровался. Она кивнула в ответ, поднялась вверх по лестнице. В комнате бросила на кровать чемодан, остановившись на миг у зеркала, поправила волосы и быстро сбежала вниз. Поймать такси она не надеялась, так как почти все автомобили были отданы в распоряжение воинских частей; автобусы не ходили из-за отсутствия бензина. Потому Эльза торопливо зашагала к кафе "Берта".
Стрелки на циферблате часов показывали 20.00, когда она приблизилась к месту встречи со связником. Окна кафе были плотно зашторены, ни один луч света не пробивался на улицу, и только легкая музыка, доносившаяся изнутри, свидетельствовала о том, что кафе работает.
Фриц сидел на своем обычном месте и не торопясь пил пиво. Эльза подошла к нему:
- Добрый вечер. Сесть за ваш стол можно?
- Пожалуйста, фрау.
- Что нового из Центра? - тихо спросила Эльза.
- Благодарят за информацию и просят уделить как можно больше внимания бегству высшего офицерства за границу. Многие из них - военные преступники, и очень важно, чтобы никто не ушел от расплаты.
- К сожалению, ничем не смогу помочь.
И тут же объяснила:
- Послезавтра меня отправляют за границу сопровождать груз.
- Куда именно?
- Мне ничего не известно. Завтра вместе с оберфюрером Штольцем я иду на инструктаж к Гиммлеру.
Фриц присвистнул от удивления.
- Если Гиммлер сейчас сумел выкроить время, чтобы принять вас, то задание предстоит очень серьезное.
- Похоже, что так. А потому надо срочно связаться с Центром.
- Да. Времени у нас очень мало, - забеспокоился связник.
- Нам необходимо встретиться завтра утром, до того как я побываю в управлении. Боюсь, что после встречи с Гиммлером за мной будет установлена слежка.
Фриц закурил, попросил появившегося официанта принести что-нибудь на ужин, затем тихо, почти шепотом, заговорил:
- Самый лучший вариант - встреча в парикмахерской "Драгун".
- Опасно, - покачала головой Эльза. - Если за мной установят слежку с утра, тот, кто будет вести наблюдение, обязательно зайдет в парикмахерскую. Увидев нас вдвоем, тотчас сообщит Штольцу. Рисковать нам сейчас не следует.
Миллер на миг задумалась, потом сказала:
- Давайте договоримся так: вы зайдете утром к Шальцу и передадите ему на словах все для меня.
- Хорошо, Эльза, - согласился Фриц. - Не будем задерживаться. Я подвезу вас в пансион.
- Это очень кстати, - обрадовалась Миллер. - Штольц может позвонить, чтобы убедиться в том, что я у себя.
Они вышли из кафе, сели в старенький БМВ, на котором приехал Фриц. Не доезжая двух кварталов до пансиона, Эльза вышла из машины и дальше отправилась пешком. Они не сказали друг другу прощальных слов, просто пожали руки и расстались. Расстались, чтобы больше никогда не встретиться…
Миллер зашла в пансион. Администратор дремал, сидя на стуле и свесив голову на грудь. Он не заметил, откуда появилась Эльза: спустилась по лестнице или вошла с улицы. В то время, когда она выходила из пансиона, его в холле не было.
Миллер остановилась у стойки и весело сказала:
- Мне бы ваше здоровье, Ганс!
Администратор поднял голову:
- Прошу прощения, фрау оберштурмбанфюрер, задремал.
- А я никак не могу уснуть. В комнате одной скучно, вот я и решила спуститься к вам поговорить. Но вижу, вы устали, лучше я не буду вам мешать. Пойду попробую тоже уснуть.
- Спокойного сна, фрау оберштурмбанфюрер.
Эльза повернулась уходить, но в это время зазвонил телефон. Администратор поднял трубку.
- Дежурный по пансиону слушает… Повторите, плохо вас слышу.
Он помахал Эльзе рукой. Она поняла, что спрашивают ее. Приложив руку к щеке и наклонив голову, дала понять администратору, что уже спит.
Тот послушно проговорил в трубку:
- Оберштурмбанфюрер Миллер спит у себя в комнате.
Как только он положил трубку, Эльза поинтересовалась:
- Кто меня спрашивал?
- Оберфюрер Штольц.
- Спасибо, что выручили, иначе мне пришлось бы ехать на службу.
- Рад, что угодил вам, фрау оберштурмбанфюрер. Спокойной ночи!
Эльза проснулась рано. Сладко потянулась, зевнула, подумала о том, что у нее сегодня очень трудный и насыщенный день. Решила принять ванну. Пустила чуть теплую воду и несколько минут блаженствовала. После ванны докрасна растерлась жестким полотенцем, оделась и собралась идти в парикмахерскую "Драгун".
Сегодня впервые она шла на встречу с Шальцем в форме оберштурмбанфюрера СС. До 9.00 ей надо вернуться в пансион, так как оберфюрер Штольц обещал прислать автомобиль, чтобы вместе ехать к рейхсфюреру.
Неожиданно, остановившись у витрины магазина, она заметила хвост. За ней шел высокий худой мужчина в старом, поношенном пальто. Не доходя метров сто до парикмахерской, Эльза остановилась. Когда мужчина поравнялся с Миллер, она приказала:
- Стой! Документы!
Агент растерялся, видимо, он не ожидал такого поворота событий.
- Документы, - повторила Миллер, расстегивая кобуру пистолета.
Он торопливо отогнул ворот пальто и показал Эльзе жетон сотрудника службы безопасности.
- Я требую не жетон, а документы. Кто приказал тебе следить за мной?
- Оберфюрер Штольц, - покорно ответил агент.
- Я иду в парикмахерскую "Драгун". Жди меня у входа, потом вместе пойдем к оберфюреру.
- Слушаюсь, фрау оберштурмбанфюрер! - отчеканил тот, но как только Миллер скрылась за дверью парикмахерской, он убрался восвояси.
Эльза и Шальц уединились в отдельной комнате.
- Я слушаю вас, - нетерпеливо произнесла Миллер.
- Центр не может приказать вам лететь с грузом, но этот вариант желателен. Гиммлер не станет уделять столько внимания пустяковому заданию. Центр оставляет решение этого вопроса за вами. Если вы полетите с грузом, вот вам адрес. По прибытии отправите письмо, написанное специальными чернилами, по этому адресу. Обратный адрес - вымышленный. К вам направят связника. Он сам разыщет вас. Пароль для связи: "Вам привет от Радомира". Отзыв: "Рада, что не забыл меня".
Миллер внимательно выслушала указания Центра в сказала:
- Передайте: я вылетаю с грузом. Если в воздухе случится что-то непредвиденное, я застрелю пилота.
- Что может случиться в пути?
- Кто-то может сообщить кому-то, что самолет с таким-то грузом вылетел в таком-то направлении, - объяснила она, думая о своем.
- Понимаю.
- Ну а теперь - прощайте. Большой привет Фрицу. И скажите ему, чтобы он позаботился о моем сыне…
Фриц не смог выполнить просьбу Эльзы, он погиб за два дня до победного салюта. Закончилась война, прошли десятилетия, а Радомира до сих пор мучает вопрос: "Когда погиб Милован?.."
Вместо эпилога
В курортных городах хорошо летом. С утра до вечера гуляют по улицам люди, веселые и беззаботные. И кажется, что теплые, солнечные дни слились в единый праздник.
Одно заставляет волноваться приезжих - это жилье… Гостиница, как правило, переполнена, частные квартиры заняты гостями и отдыхающими, приезжающими сюда по предварительной договоренности.
В такое время года командированным приходится туго. Но Морозову, инженеру-топографу, прибывшему в город по служебным делам, неожиданно повезло. В гостинице в центре города освободился номер на двоих. Лучшего и желать нельзя: солнечная сторона, буфет рядом в коридоре. И для работы, и для отдыха - хорошо.
Морозову и раньше приходилось бывать здесь. Он любил гулять широкими, утопающими в зелени улицами, нравилось ему сидеть на берегу реки, беседовать с отдыхающими. Нередко встречал знакомых, которые приезжали лечиться на курорт или просто отдыхать. Тогда он становился для них гидом. Вечера проходили в оживленных разговорах об истории и достопримечательностях города.
На этот раз Морозов, не спеша гуляя по городу, вышел на набережную реки. У моста трое босоногих мальчишек удили рыбу. Морозов остановился, дождался первой рыбешки, ловко выдернутой из воды, и неторопливо, довольный прогулкой, направился в гостиницу.
Поднявшись на второй этаж, он не обнаружил ключа от своего номера. Значит, в комнате кто-то поселился. Когда вошел в номер, высокий, широкоплечий блондин протянул ему руку и представился:
- Савицкий Степан Иванович, врач, через две недели уезжаю.
- Морозов Александр Иванович, инженер.
Поговорив о том, кто откуда приехал и чем занимается в городе, решили вместе поужинать в ресторане, находившемся на первом этаже. Затем снова поднялись в номер. Морозов принялся просматривать газеты, а Савицкий, достав книгу, вытащил оттуда фотографию, прислонил ее к телефонному аппарату на столике и лег на кровать.
Морозов оторвался от газет и внимательно посмотрел на снимок. На нем была молодая и очень красивая девушка лет двадцати. Светлые волосы, локонами спадающие на плечи, правильные черты лица, прямой взгляд больших серых глаз. Она словно не позировала фотографу, а приготовилась к серьезному и длительному разговору.
Лицо девушки показалось Александру Ивановичу знакомым. Он неотрывно смотрел на фотографию, пытаясь вспомнить, где ее видел.
- Простите за нескромный вопрос, - обратился он к Савицкому. - Кто эта девушка - ваша жена, родственница? Я спрашиваю потому, что ее лицо знакомо мне.
Савицкий поднял голову и тихо ответил:
- Это - моя мать. Встречаться вы с ней не могли, так как она погибла еще до войны.
Он замолчал. Видно, ему нелегко было говорить об этом.
- Где и когда это произошло, я не знаю, - продолжил он после паузы, - я был очень маленьким. Бабушка умерла в эвакуации, мне тогда было всего четыре года. Кроме этой фотографии и посмертного письма бабушки к лечившему ее врачу, у меня ничего не осталось. Я не знаю, кто мои родители. Мне ничего не известно о моих родственниках, я не уверен, что моя настоящая фамилия Савицкий.
Пораженный услышанным, Морозов отложил газету в сторону.
- Вот это история! - сказал он. - Вам надо искать родных, кто-то ведь остался в живых.
Морозов внимательно посмотрел на Савицкого: очень симпатичное лицо, открытое, сильное, а глаза печальные. Степан Иванович нахмурился и ответил:
- Двадцать лет ищу, но все безуспешно. После смерти бабушки я попал в детдом, поколесил по всему Советскому Союзу. В личном деле осталась только эта фотография и письмо к врачу, которого тоже уже нет в живых. На обратной стороне фотографии написано: "Дочь Лиза - мать Степана". Ниже приписка: "Погибла перед войной". - Савицкий горестно вздохнул. - Возможно, в моем деле были еще какие-то документы, да затерялись. А данных, которыми я располагаю, для розыска родственников мало. Правда, посмертное письмо бабушки подписано "С.Миллер". Но это мне также ничего не дало. На все мои запросы приходили одинаковые ответы: "Для розыска ваших родителей и родственников данных недостаточно…"
Он опустил голову и опять замолчал. Но вдруг с надеждой посмотрел на Морозова и сказал:
- Я всегда держу фотографию при себе и всем показываю. И вот я впервые встретил человека, который говорит, что лицо моей матери ему знакомо. Я умоляю вас, постарайтесь вспомнить, где вы видели кого-либо похожего на нее, может, окажется родственницей.
- Степан Иванович, ваша история потрясла меня, но я сейчас ничего не вспомню. Извините.
Морозов закурил, оделся и вышел на улицу. Около часа он бродил по городу. Услышанное не давало покоя. Где он видел эту женщину? Где?..
Когда Александр Иванович вернулся в гостиницу, Савицкий уже спал. Морозов тихонько разделся и лег в кровать. Утром, проснувшись, увидел, что его соседа нет, куда-то ушел.
Морозов отправился позавтракать в столовую автовокзала. К его столику подошел пожилой мужчина с кружкой пенистого пива в руке.
- Товарищ, - обратился он, - не слышали, на Гавриловку на 10.15 еще не объявляли посадку?
- Нет, не объявляли. А вы сами из Гавриловки?
- Да, оттуда. Бывали у нас?
- Приходилось. Чудесные у вас места. А какая рыбалка! Спиридона Никитовича Макаренко знаете?
- А как же, почти сосед, вместе партизанили. Хороший мужик.
- Я жил у него на квартире. Передайте ему привет от Морозова.
- Обязательно передам.
- Что нового в селе?
- Да все то же, - махнул рукой старик. - Правда, музей переехал в новое здание, а там сейчас сельсовет.
- Достроили наконец…
И вдруг Морозов вспомнил… Конечно, именно там, в Гавриловском музее, он видел две картины местного художника! На одной…
Александр Иванович закрыл глаза и ясно увидел картину…
- Ты что? Нехорошо тебе? - испугался дед.
Но Морозов ничего не ответил. Он быстро выбежал из столовой на улицу. Скорее, скорее в гостиницу!
Дверь номера была приоткрыта. Едва переступив порог, Морозов, еще тяжело дыша от быстрой ходьбы, закричал:
- Вспомнил, вспомнил! Степан Иванович, вспомнил!
Савицкий замер на месте.
- Ну… - выдохнул он.
- В прошлом году, осенью, я производил съемку берега реки в селе Гавриловка. Это в шестидесяти километрах отсюда. Там, в музее, я обратил внимание на две картины, написанные местным художником, майором-отставником. На одной - колонна пленных красноармейцев движется по пыльной дороге в сопровождении эсэсовцев с собаками. Изможденные, окровавленные и оборванные солдаты. Среди них выделяется лицо одного бойца с забинтованной головой. Плотно сжатые губы, горящий ненавистью взгляд обращен в сторону проезжающей мимо открытой легковой автомашины. В ней - два немецких офицера: мужчина и женщина.
На другой - эта же женщина лежит на армейской плащ-палатке, а вокруг нее стоят с обнаженными головами партизаны. На заднем плане - горящая фашистская машина. Рядом, на дороге, два трупа офицеров СС. Женщина на картинах и у вас на фото - одна и та же.
Морозов вытер лоб платком и посмотрел на Савицкого. Тот, бледный, сидел на кровати и молчал. Александр Иванович налил в стакан воды и поднес ему.
- Не надо. Едем в Гавриловку, - хрипло произнес Савицкий.
На автовокзале оказалось, что автобуса на Гавриловку в этот день больше не будет.
- Что делать? - спросил Морозов.
- Возьмем такси, - решительно сказал Степан Иванович.
И вот они в Гавриловке, у здания музея. В его новом помещении Морозов еще не был. Зал, посвященный Великой Отечественной войне, нашел не сразу. Боялся, не напутал ли чего. Но как только они вошли в зал, Александр Иванович сразу же увидел нужные картины.
- Вот! - повернулся он к Савицкому.
Степан Иванович держал в руке фотографию матери и переводил взгляд с картин на фотографию, с фотографии на картины. В глазах его появился радостный блеск.
- Поразительное сходство! Надо найти художника.
Морозов подошел к пожилой женщине, сотруднику музея, и сказал:
- Нам очень понравились картины майора в отставке Петренко. Не подскажете нам его адрес?
- Вы не первые, кто интересуется Петренко. Он проживает по улице Гоголя, 187.
- Большое спасибо.
Спустя десять минут Морозов и Савицкий остановились у небольшого одноэтажного дома. Дверь была открыта настежь, легкий ветерок раскачивал занавеску, которой был завешен проем. Из дома не доносилось ни звука.
Морозов постучал. Послышался голос:
- Входите.
Слегка отодвинув занавеску, Морозов и Савицкий вошли в помещение. Все говорило о том, что здесь живет художник. На стенах - картины, эскизы, а на столе и подоконниках - кисти, краски, бумага, холсты.
Из-за стола поднялся высокий седой мужчина. В ответ на приветствие он протянул руку и сказал:
- Садитесь, гостям всегда рад. Кто вы? Откуда? По какому вопросу?
- Я из Херсона, - ответил Морозов.
- А я из Киева, - медленно проговорил Савицкий, всматриваясь в лицо хозяина.
Морозов подошел к стене, на которой между окнами висел портрет женщины.
- Мы хотели бы услышать от вас, кто эта женщина и жива ли сейчас?
- С этим вопросом, - сказал художник, - ко мне обращаются очень часто. Не вы первые… Это - моя жена, трагически погибшая во время войны. Мне не хочется обо всем этом говорить, я чувствую себя в какой-то мере виновным в ее гибели, хотя вмешиваться не имел права. Таков был приказ. В войну я потерял жену и ребенка. Воспоминания - это единственное, что у меня осталось. Я не хочу вдаваться в подробности, думаю, вы меня поймете.
Он нахмурился и виновато посмотрел на обоих.
- Мне трудно говорить об этом, извините, - добавил он.
Савицкий стоял бледный и растерянный, рука, сжимавшая конверт с фотографией, заметно дрожала.
Если бы Петренко не был сам так расстроен нахлынувшими воспоминаниями, он бы заметил, что с одним из его посетителей творится неладное.
Морозову поневоле передалось волнение обоих, и он решился: взял у Савицкого конверт с фотографией и протянул хозяину.
- Посмотрите, пожалуйста, на фото. Знали вы эту женщину?
Петренко вздрогнул.
- Откуда это у вас? Это - моя жена, Елизавета Карловна Петренко, урожденная Миллер. На картинах, зарисовках и вот здесь, на снимке, - это все она. Откуда это у вас? - повторил он.
Степан Иванович испуганно смотрел на Петренко. На лбу у него выступили капельки пота. Лицо сделалось восковым.
Видя, что он не в состоянии вымолвить ни слова, Морозов шагнул вперед:
- Это его мать…
Петренко медленно опустился на стул, что-то попытался сказать, но спазмы сжали ему горло, и он только не отрываясь смотрел на Савицкого.
- Отец! - Степан Иванович протянул к Петренко руки.
Они прильнули друг к другу, слезы лились по их щекам.
Петренко, еще с войны начавший собирать материалы, поведал сыну героическую историю короткой жизни его матери…
Примечания
1
рыб.; охотн. приманка; привада
2
Главное имперское управление безопасности.