"Кого же послать в Москву к человеку, который передаст письмо в Германию?" Доменову не хотелось показывать конверт Чарину, Чарин этих адресов не знал. "Гойера, - решил Доменов, - этот бабник засиделся на прииске в таежной глуши, пора ему дать возможность покуролесить в столице, завтра же вызову и командирую в Москву".
Доменов устало потянулся, зевнул, покосился на окно:
- Опять дождь! Целую неделю льет!
Доменов недовольно поморщился, выходить под дождь не было ни малейшего желания. Но надо было возвращаться домой. Он спрятал письмо в нагрудный карман, сунул ноги в калоши - ах, как он их не любил! - и зашаркал к выходу.
Глава девятая
Доменов
Ногин торопился закончить свою автобиографию. Снова для чего-то потребовала Москва. Несмотря на нехватку времени, он писал четко, буковка к буковке выстраивались в ровные шеренги, и лишь "р" и "у" упорно вытягивались вниз, почти цепляясь за следующие строки.
Ногин поставил подпись и перечитал написанное:
"Родился в июле 1896 года в семье батрака-кузнеца. Мать - домохозяйка.
Ввиду тяжелого положения отец отдал меня на воспитание к дяде-крестьянину. Тот использовал меня в качестве пастуха. В 1907 году отец забирает меня домой. В этом году младший брат (впоследствии умер), сестра и я заболели скарлатиной, в связи с лечением у отца образовались долги. Старший брат бросает учебу. Идет в мальчики-приказчики, а меня забирает брат отца - ремесленник-столяр.
В 1912 году дядя определил меня в Вальмиерскую семинарию. Учительскую семинарию.
В среде семинаристов были - Виксне Павел - ныне в Институте красной профессуры, Алкснис Ян - ныне комдив - в Смоленске или Витебске, Анскин - работает в комиссии партконтроля в Москве. С 1913 года они приглашают меня на массовки, привлекают для распространения листовок. В 1914 году через Алксниса мне объявлено, что я принят в члены партии. С 1913 года, поругавшись с дядей, лишаюсь его материальной помощи. Преподаю (репетиторство), а во время каникул работаю молотобойцем вместе с отцом в кузнице.
После наступления немцев на Латвию - осенью 1917 года - попадаю с беженцами в Псков…"
Ногин отвел глаза от автобиографии, перед ним всплыла деревенская кузница, мускулистые руки отца, его сосредоточенное нахмуренное продолговатое лицо с мясистым носом. На лбу обильные капли пота. Отец сердится:
- Ты что? Совсем молот разучился держать?
- Тороплюсь я, уезжать надо, немцы близко. Я завернул на несколько минут, проститься… - оправдывается Оскар перед отцом.
- Проститься, проститься… - ворчал отец. - А ты подумал о нас с матерью, о сестре своей подумал? О земле латышской?..
- Подумал, отец, подумал. В России и за вас, и за родную землю буду драться. А остаться не могу, сам понимаешь…
- Драться? С твоим зрением? - Отец стирает пот. Но Оскару показалось: у глаз сверкнули не росинки пота, а выкатились скупые слезинки. - Впрочем, ты с малых лет ломоть отрезанный. Ты и от нас отвык, и от деревни.
В кузницу заглянула мать:
- Оскар, тебя какой-то солдат ищет.
- Мне пора. Это за мной.
- Поешь хоть… Как ты голодный в дорогу? - мать всхлипнула.
- Не беспокойся, мама, меня накормят. Обязательно накормят. Прощайте.
Мать куда-то побежала:
- Подожди минуточку… Я хлебца с сыром вынесу…
Отец отвернулся:
- Прощай… Даст бог, свидимся. А нет - помни про тех, кто тебе жизнь подарил…
Оскар Янович снова ваял ручку и после своей подписи в автобиографии крупно вывел:
"Примечания:
1. Отец умер в Латвии. Жива или нет мать, не знаю. Она осталась с моей сестрой (замужем за железнодорожным служащим). Но где находятся сестра с матерью - мне неизвестно. Связи нет. Брат в Ленинграде - член партии.
2. По Латвии меня знают члены партии…" -
Оскар Янович перечислил кроме вышеназванных товарищей еще трех руководителей армии и партии. Потом взял пресс-папье, взглянул на его округлое днище, обтянутое розоватой промокательной бумагой, на которой причудливо отпечатались десятки слов, и приложил к листу.
И сразу, словно из ушей вынули вату, услышал, как в открытое окно врывается цокот копыт, грохот телеги по булыжнику, настойчивый сердитый гудок грузовика: "У-у… Посторонись!", крики ребят, голоса прохожих.
Ногин подошел к окну. Тучи уже сместились к горизонту. После прошедшего дождя деревья расправляли промытые листья, стряхивали с себя дождинки. Солнце припекало. Но чувствовалось, что лето идет на убыль. На кустах и деревьях появились первые желтые пряди.
Нестерпимо захотелось куда-нибудь на озеро, в сосновый лес… Ну хотя бы на Шарташ… Пройти к нему по тропкам мимо нагроможденных валунов - Каменных Палаток. Подивиться, как природа умело уложила их друг на друга, как гладко обтесала… Часа бы четыре поваляться возле озера, побродить по засыпанным хвоей дорожкам, поклониться всем встречным грибам! И никто бы не упрекал в горячности и болезненности…
Ногин невесело усмехнулся, вспомнив, как упрекал его Матсон:
- Ты бы физкультурой занялся, ну хотя бы к врачам за какими-нибудь таблетками обратился. А то приходится в твоей аттестации писать: "Чекист сильный, но болезненный и усталый!" - И добавил: - Вы что, все сговорились: не следить за своим здоровьем? Работа на износ полезна нашим врагам, она не всегда дает желаемые результаты. Я вам поручал подумать о здоровье чекистов, ускорить строительство нашего городка, а вы о себе не можете позаботиться! Лишь о других. Но нам нужны начальники здоровые.
Ногин тогда только развел руками:
- Буду физзарядкой по утрам заниматься.
В дверь постучали. Ногин одернул гимнастерку, поправил сползшие очки.
В кабинет шагнул Добош:
- Разрешите?
- Конечно, конечно. Я вас жду, Иосиф Альбертович. Как Свердловск после возвращения из Перми?
- Долго ли я был в отъезде, а вернулся - и около моего квартала все перерыто. Ввысь строимся. Еще бы нам раздольную Каму в Свердловск перенести! Не хватает нам большой реки, - Добош с удовольствием ответил на рукопожатие.
- Каму нам в Свердловск не перенести, а вот ваш пермский товарищ, как мне сообщили, уже успешно действует в Свердловске.
- Разрешите доложить, - Добош вытянулся, старая армейская привычка не исчезла. - Карат удачно устроился на работу в систему Союззолота. Все идет по нашему плану. Карат - молодчина. Действует по обстоятельствам. Проявил выдумку, инициативу. Сам Карат на связь не выходит. Связь держит его помощник. Через продуктовый магазин, неподалеку от квартиры Карата. В магазине - наш сотрудник… Есть первые результаты. Карат попросил немедленно собрать все сведения о техническом директоре Уралплатины Доменове, проверить его прошлое. Сотрудники за полмесяца проделали колоссальную работу. Я принес материалы о Доменове.
- Посмотрим, почему Карат первым назвал Доменова. Карат - опытный чекист и редко ошибается. Да вы садитесь, Иосиф Альбертович, судя по папке, разговор у нас получится долгим.
- Материалов много, - Добош протянул папку.
Ногин прочитал вслух:
- Доменов Вячеслав Александрович, 48 лет, русский. Из крестьян Уфимской губернии, Златоустовского уезда, Кусинской волости. Женат. Беспартийный. Бывший меньшевик. Образование среднее…
- Сейчас уже высшее. Недавно защитил диплом в Ленинградском горном, - внес поправку Добош. - Чарин ему помог. У него там все знакомые…
- Тогда напишем, - Ногин взял ручку, - "образование высшее"… Пойдем дальше… Химик. Член правления и технический директор Уралплатины…
Добош воспользовался паузой:
- Там характеристики, которые дали коллеги Доменова. Вы перелистните их. Они не так важны. Прочитайте, что пишет Доменов о себе. Это копия с автобиографии из "Личного дела".
Ногин пробежал глазами: "Отец заведовал всеми магазинами, принадлежащими Кусинскому казенному заводу…" - и не выдержал:
- Ничего себе "из крестьян"! Он же из чиновников…
- Из бедных чиновников-служащих, - уточнил Добош.
- Вижу… Доменов пишет, что жили "довольно бедно". Но это же не означает, что совсем бедно. Видите, Доменов уточняет: "Отец получал 52 рубля в месяц, а с 1894 года захворал и получил пенсию 14 рублей в месяц. На жалованье жило нас 5 человек. Я кончал училище, а в 1895 году окончил Златоустовскую городскую школу, поступил письмоводителем к земскому начальнику Кусинского поселка, получал 8 рублей жалованья. Потом был счетоводом в заводской конторе (10 рублей). В 1896 году уехал учиться в Уральское горное училище в Екатеринбург. Учился на казенный счет. Семье не помогал. Семья жила на 7 рублей, т. к. в 1896 году умер отец, а пенсии выплачивали только 7 рублей". - Ногин прервал чтение: - Удивительно подробно он пишет о каждом рубле. Все начало биографии состоит из рублей. Видно, деньги занимают важное место в его жизни. Или жалость хочет вызвать к себе?
Добош уже изучил собранные материалы:
- Это, Оскар Янович, попытка показать, почему он занялся революционной деятельностью. - Добош прикрыл глаза и, словно выученный урок, продолжил биографию Доменова: - В 1897 году примкнул к кружку, которым руководил Ф. Ф. Сыромолотов, он также учился в горном училище, но старше на два курса. В кружке читали марксистскую литературу… - Добош споткнулся: - Нет, не так… "Марксистские книжки без всякой системы"…
- Память у вас, Иосиф Альбертович, - позавидуешь! И все же вы не зря ошиблись… Вы уважительно сказали: "марксистскую литературу", а у Доменова написано легкомысленно, если не презрительно: "марксистские книжки"… Это существенная деталь. - Ногин провел пальцем по странице: - Где я остановился… Нашел… "В декабре 1898 года я ушел из училища, так как хотел активно работать в подпольной типографии. Типография помещалась на Мариинском прииске, в шести-семи верстах от станции Бишкуль Самаро-Златоустовской железной дороги. Через некоторое время перенесена в деревню Верхние Караси, так как на Мариинском прииске нам грозил провал. Проработал в типографии 3/2 месяца и успел с двумя товарищами - Марией Гессен и Кудриным - выпустить книгу "Пролетарская борьба".
Типография была перевезена мной на Кусинский завод, но седьмого июня 1899 года я был арестован и просидел в Златоустовской тюрьме около года и шести месяцев. После чего был выслан под гласный надзор в город Челябинск на 5 лет"… На пять лет - под гласный надзор? Что-то слишком долгий срок? - засомневался Ногин.
- Здесь он не точен, - пояснил Добош, - я поднял документы суда: Гессен и Кудрин сосланы на пять лет в Сибирь, а Доменову и Кремлеву - гласный надзор на три года.
- Ясно, - Ногин перелистнул страницу. - Так-так… Значит, с разрешения челябинских властей уехал на Кочкарские прииски, где работал его товарищ Савватеев… Почему же ему разрешили уехать? К тому же он так хорошо устроился… Под гласным-то надзором. Вот видите, он пишет: "Принят помощником химика на Михайловский прииск"… - Ногин пробежал глазами несколько строк, присвистнул: - Да он сам отвечает на этот вопрос и указывает две причины. Первая. "Сидя в Златоустовской тюрьме среди уголовников, так как отдельных камер для политических не было, меня страшно давила обстановка. Моя вера во все хорошее в людях пропала, появились мысли: "Зачем мы боремся, если люди носят в своих душах столько грязи?" Я отождествлял уголовный элемент со всеми людьми…" Вторая причина. "Семья жила плохо, надо было заботиться о ее пропитании. Хотел учиться. Превратился в обывателя и думал только о своем личном благополучии. На Кочкарских приисках заведовал цианисто-эффельным заводом и одно время заведовал хлорационным заводом на Воскресном прииске. Больше всего общался на Кочкарских приисках с директором - бароном Фитенгофом и главным химиком Борисом Михайловичем Порватовым…"
Ногин поднял глаза на Добоша:
- Вот так фортель! От революционера да к барону! Но барон-то и главный химик почему так быстро приблизили к себе находящегося под гласным надзором?
- Думаю, что по просьбе жандармерии, - ответил Добош.
- Почему вы пришли к такому выводу, Иосиф Альбертович?
- Если вы полностью ознакомитесь с делом Доменова, вернее, пока с собранными материалами о Доменове, вы поймете меня.
Ногин протер очки:
- Удивительно откровенно и подробно пишет о себе Доменов… Начинает казаться, что он это делал специально, чтобы ему лишних вопросов не задавали. Защитная реакция. Хорошо продуманный ход…
Добош обронил:
- И я подумал о том же, когда читал материалы.
Ногин молча прочитал полстраницы, а затем удивленно поднял брови:
- Сколько он уделяет места личным отношениям с Порватовым! Опять словно хочет подчеркнуть: "Смотрите, какой я хороший!" Послушайте, что он пишет: "Занял в 1909 году место Порватова, с которым был в близких отношениях. Порватов уехал на Ольховские прииски Иваницкого и был назначен главуправляющим. С Порватовым у меня сохранились дружеские отношения, связи, наши встречи носили семейный характер, так как…" - Ногин споткнулся на словах "так как": - А этот канцелярский оборот - любимый у Доменова, сколько уже "так как" мы встречали в его биографии!.. "Так как, - продолжил чтение Ногин, - после развода Порватова со своей женой я в 1910 году женился на ней. У него осталась дочь, и мы с женой и дочерью специально приезжали в Екатеринбург, чтобы встретиться с Порватовым, когда он проезжал через Урал…" Идиллия! И Порватов как родной, и дочка Порватова - родная… И это с человеком, у которого увел жену?
- А может быть, Порватов сам сплавил ему нелюбимую супругу? - предположил Добош.
- Возможно… Но посмотрите, как резко, без всяких переходов он уже пишет о другом: - Ногин, раздельно выговаривая слова, прочитал: - "В 1917 году сочувствовал большевикам. В это время заменял директора Кочкарских приисков Золотько, уехавшего в Екатеринбург. В декабре ко мне ночью явился член Совета рабочих депутатов Бородин, начальник милиции приисков, и предложил дать ему три пуда динамита, но, для какой цели, отказался сообщить, мотивируя тем, что это - военная тайна. Я отказал. Но Бородин пригрозил меня арестовать. Я струсил и распорядился отпустить со склада динамит. На второй день я был арестован по обвинению, что сознательно содействовал выдаче динамита Бородину, который в ту же ночь бежал к казачьим отрядам, находившимся в двадцати двух верстах от Качкара - в селенье Кособродское. Меня повезли в Троицк, чтобы судить. Но по дороге - в шести верстах от приисков - казаки меня отбили. В Кособродском пробыл два месяца. Твердо решил, что должен примкнуть к большевикам. Я написал в Качкар Совету рабочих депутатов заявление, получил разрешение вернуться и седьмого марта 1918 года удрал на лошади, которую мне подали с Кочкарских приисков…" - Ногин прервал чтение, услышав, как рассмеялся Добош. - Вы чего, Иосиф Альбертович?
- А вы задержались на слове "подали" лошадь. Для побега "подали"! В этом слове - полное перерождение революционера, бывшего, конечно, в барина.
- Согласен с вами, Иосиф Альбертович, так мог написать только барин, привыкший, что ему подают лошадь… Черт-те знает что! Никак не могу привыкнуть к его метаниям. Пишет, что целиком принял Советскую власть. А через строчку пишет, что по рекомендации Раснера колчаковским правительством был назначен уполномоченным по Березовским рудникам. И сообщает, что требовал в одну смену вместо 18 пудов руды добывать 25! - на одного рабочего! Эти подробности - опять-таки защита откровенностью!
Добош уточнил:
- Это, пожалуй, Оскар Янович, попытка во второстепенном… точнее бы сказать… утопить, затопить, потопить… В общем, скрыть главное… А в главном Доменов, как вы увидите далее, далеко не откровенен… Прочтите две характеристики, данные на Доменова в разговоре сослуживцев и в письме председателя правления Уралплатины Ломова, а потом вернемся к вопросу искренности… откровенности заместителя председателя правления, технического директора Уралплатины… Найдите лист с заголовком: "Из разговора Тарасова с двумя сослуживцами".
- Нашел. А кто такой Тарасов?
- Главный механик треста. Весьма примечательная фигура. Его родословная в буквальном смысле… найти бы правильное выражение… покрыта золотом… Он из семьи крупных золотопромышленников. До революции сам заведовал приисками своего отца в Кочкарской золотопромышленной компании, служил в акционерном обществе Верх-Исетских заводов. До 1918-го - владелец технической конторы, поставляющей оборудование для казенных заводов. При Колчаке служил в строительном отряде при инженерном управлении Сибирской армии. Ушел с Урала с этой армией, был захвачен в плен нашими войсками…
- Понятно, понятно, продолжать не нужно. Посмотрим, что же говорит о своем коллеге этот бывший золотопромышленник и колчаковец… О, как высоко он оценивает его: "Технический директор - человек умный, пробойный, с недюжинными способностями и организаторским талантом, вышел из простой среды…" Простите, неправильно прочитал… "Из пролетарской среды". У этих бывших все, кто из более или менее бедных семей, все пролетарии! Так… "Своей энергией и волей добился постепенно продвижения от должности смотрителя золотопромышленной фабрики до должности главного химика анонимного общества Кочкарских золотых приисков… Такая карьера и хорошо оплачиваемая должность сделали из него буржуа". - Ногин снял и протер очки. - А что же пишет о нем коммунист Ломов заместителю председателя ВСНХ А. П. Серебровскому?
Оскар Янович осторожно расправил письмо, написанное красными чернилами размашистым почерком:
"Дорогой Александр Павлович! С 1921 по 1923 год я работал председателем Уралплатины. Все это время имел дело - в качестве главного технического руководителя - с Доменовым В. А., с ним мы вместе поднимали это дело. Доменов показал себя преданным делу работником, досконально знающим, следящим за иностранной литературой, особенно английской и американской, человеком с размахом, умеющим рисковать. Узнав о том, что Уралплатина в настоящее время будет входить в состав Союззолота, по просьбе товарища Доменова я обращаюсь к Вам и прошу Вас в своей работе опираться на этого товарища. Я уверен, что Вы заинтересуетесь, так же как и я в свое время, проблемами получения рудной платины. В случае успеха это может произвести целый переворот в платиновом деле. Это письмо я направляю в распоряжение В. А. Доменова с тем, чтобы, когда Вы приедете в Свердловск, он его Вам лично мог передать. С тов. приветом. Ломов. 17 июня 1928 года".
Ногин еще раз посмотрел на дату:
- Совсем свежее письмо.
- Так точно, Оскар Янович… Свежее. А вот сведения, данные московскими чекистами о более отдаленных временах. Но они, по-моему, важнее новых. Как это сказать?.. Они проливают свет… освещают… некоторые стороны деятельности Доменова, о которых он предпочитает умолчать… не касаться… не упоминать… Суть, коротко, такова. Доменова вызывали в Москву для участия в переговорах о продаже уральской платины за границу.