И Добош изложил, как переговоры вел начальник Главного управления горной промышленности Свердлов Вениамин Михайлович, ему помогали Ломов и Доменов. Представителем иностранного капитала был Берн, бывший управляющий приисками анонимной платиновопромышленной компании на Урале. Как выяснилось, с Берном Доменов встречался еще в 1919 году - на съезде золото-платиновых предпринимателей в Екатеринбурге.
Нынешние переговоры для доверительной, неофициальной обстановки проходили на квартире Свердлова. В конце беседы Свердлов попросил Доменова показать Берну демонстрацию. И передал ему два пропуска на Красную площадь. Там Доменов с Берном провели около часа, а потом пошли на Софийскую набережную. Говорили они громко, есть свидетели их разговора. Они утверждают, что Доменов говорил: "Я лично за то, чтобы сдать Кочкарские прииски в концессию при условии гарантии добычи золота не менее ста пудов по цене один рубль двадцать девять копеек за грамм". Берн спросил: "А Березовские месторождения?" Доменов не задумываясь ответил: "Их тоже целесообразно передать в концессию. При гарантии добычи не менее двухсот пудов по той же цене. - И добавил: - Передайте это Баласу".
Балас, как выяснили чекисты, бывший директор анонимного общества Кочкарских приисков. Подданный Франции.
Берн при расставании заверил:
- Мы отблагодарим всех, кто помогает нам. И в первую очередь вас, Вячеслав Александрович. Постарайтесь вырваться в заграничную командировку… А на первый случай вот вам моя визитная карточка. Я написал на ней адрес Попова. Он живет в Екатеринбурге. Человек со связями. Если понадобится что-нибудь… медикаменты, обувь модная, одежда, дефицитные продукты - обратитесь к нему. Достанет.
Правда, визитную карточку Берна Доменов месяца через два передал Ломову, сказав:
- К Попову не пойду. Подозрительный тип, свяжешься с ним, неприятностей не оберешься!
Ломов передал карточку в ОГПУ. Попов, оказалось, связан с бывшими концессионерами и продолжал верно служить им. Передавал сведения шпионского характера за рубеж… Пришлось его арестовать.
- Так выяснилось, что Доменов не обрывает… не порывает… - Добош никак не мог избавиться от привычки подбирать более точные слова, с тех самых пор, когда он учился русскому языку, и это его мучило. - Думаю, что Доменов пошел на такой шаг - выдачу единомышленника, чтобы показать свою искренность… лояльность… правдивость… В общем, чтобы ему верили, - Добош опять подыскивал слова: - Но самое существенное… значимое… Это запрос… Нет, ответ на наш запрос по неводу ареста Доменова в 1899 году. Уралистпарт прислал письмо… Оно в папке… Да-да, это…
Ногин отыскал письмо.
"Копия. Секретно. Уралобкому ВКП(б). Копии ОблКК ВКП(б), Полномочному Представительству ОГПУ по Уралу.
В отношении процесса по делу "Уральского рабочего Союза" сообщаем следующее. Вот краткие сведения по делу об Уральской типографии из архива Департамента полиции. Седьмое делопроизводство, № 272 1899 года. 1 и 2. "Доменов ввиду несовершеннолетия и данных им обширных показаний… подвергнут гласному надзору…"
- Мной подчеркнуто, Оскар Янович, "ввиду… данных им обширных показаний", - щеки Добоша покрылись нездоровым румянцем, он волновался, он помнил слова отца о беспощадности к тем, кто предает революцию. - Листайте дальше… Там найденные в архиве жандармские дела.
Ногин прочитал вслух:
- "Из дела № 272, том второй. 1899 год. Департамент полиции. 4-ое делопроизводство. Протокол № 134… декабря 11 дня… В городе Златоусте.
"Я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Восняцкий, на основании статьи 10357 Уст. Уголовного судопроизводства в присутствии товарища прокурора окружного суда, допрашивая обвиняемого, который в дополнение своих объяснений, данных ранее, показал следующее: "Зовут меня Вячеслав Доменов. Я действительно признаюсь, что…"…
Ногин замолк, шелестя страницами. Потом закрыл папку и передал ее Добошу:
- Придется заниматься Доменовым. Видимо, нынешнее Доменова неразрывно связано с его прошлым.
Глава десятая
Доменов
Доменов не любил вспоминать о своем прошлом.
Ему хотелось, чтобы оно принадлежало другому человеку. Но наше прошлое остается на земле в документах и письмах, в памяти друзей и врагов, родных и просто случайно встреченных людей.
И пусть тех, с кем ты шел одной дорогой, нет на белом свете - пережитое не исчезает, оно остается в нас.
О нем можно попытаться забыть, но избавиться полностью невозможно! Оно - как фундамент, на котором растет здание жизни.
Бывает минувшее - как горы, возвышающие человека над настоящим, но иное былое - как трясина: чем больше бьешься, чтобы выбраться из него, тем глубже оно засасывает.
"Береги честь смолоду!" - не раз говаривал отец. Ох, как не любил Доменов поучений покойного батюшки. Больной, худой, изверившийся, что он выкарабкается из нужды, отец ему казался неудачником. Прописные истины, страх перед богом и царем и непосредственным начальством сковывали отца, не давали ему возможности легко дышать, жить радостно, безоглядно и широко.
Но сейчас, когда тоска внезапно повисала кандалами на ногах и руках, заставляя сидеть иногда неподвижно часами, в ушах возникало хрипловатое отцовское: "Вячеслав, береги честь смолоду!" - вначале тихо, как бы издалека, а потом нарастая, превращаясь в грохочущее: "Смолоду! Смолоду! Смолоду!"
Лучше уж настоящие кандалы в юности, чем кандалы прошлого! Настоящие давно бы сбило Время!
И Доменов помимо воли возвращался в свою молодость.
После смерти отца он два года потел в конторах, усердно сгибая спину над казенными бумагами. Надо помогать семье.
Приходил домой потускневший и раздраженный.
Мама встречала его виноватым взглядом:
- Устал, сыночка? Ты прости меня. Учиться тебе надо, ты же у меня умница.
- Ах, мама, перестань! - отмахивался Доменов. - Зачем ты мне это твердишь каждый божий день?
- Это не я, сыночка, не я. Это соседи говорят, начальство твое. Сыночка, милый, в Екатеринбурге, рассказывают, училище есть. Горное… Туда принимают детей рабочих, мастеров, служащих. Со всего Урала нашего… А самых прилежных и смышленых за счет казны учат. Ты бы попробовал поступить.
"Мамы остаются мамами, - нежность захлестывала Вячеслава, - буду прилично зарабатывать, сделаю так, чтобы она ни в чем не нуждалась. Но разве счетовод хорошо зарабатывает? Действительно, учиться надо. А если послушать маму и махнуть в Екатеринбургское горное?"
И он махнул. На удивление легко сдал экзамены.
- У вас блестящие способности, молодой человек, острый ум, похвально, похвально, - сказал ему один из экзаменаторов, - такие ученики нам нужны.
Доменова зачислили на полный казенный пансион.
Доменов приглядывался к своим товарищам.
Студенчество бурлило, читало нелегальную литературу, спорило - страшно тогда было подумать! - о будущем без царя и частной собственности!
Через год Вячеслав познакомился с Федором Сыромолотовым, который учился на два курса старше.
Кто бы мог предположить, что Сыромолотов станет одним из виднейших совработников - комиссаром финансов, председателем Совнархоза Урала, председателем Горного совета.
Тогда - в студенческие годы - Сыромолотов создал кружок по самообразованию. Кружок был марксистским. Если бы об этом узнала преподавательская верхушка училища - Доменов вместе со всеми сыромолотовцами без промедления вылетел бы из горного! Но как увлекательно читать запрещенные книжки, проносить их за пазухой мимо ничего не подозревающих городовых, задорно заглядывать в их сытые рожи.
- Эге-гей! - кричала душа. - А вы и не знаете, что рядом с вами - революционер! Эге-гей, черти полосатые!
Доменов чувствовал себя героем. Он нарочно подходил к городовому и, делая вид, что приезжий, интересовался:
- Как пройти на Крестовоздвиженскую улицу?.. На Покровский проспект выйти? А потом?.. Спасибо.
И уходил, ощущая под поясом книги Маркса. И смеясь над полицейскими.
Но мальчишеское прошло, занятия в кружке приняли другой характер, когда в Екатеринбурге появилась Гессен… Мария Моисеевна, Мария… Маша… Машенька…
Привел ее в кружок семинарист Дима Кремлев.
Походка ровная, плавная, разговор серьезный, но с улыбкой в глазах. Революционерка, а платье - со стоячим воротничком, с пуговками по три в ряд, наискосок, до самого пояса, Стрижка короткая, легкая, волосы вьющиеся, мягкие-мягкие… Так и хотелось дотронуться до них. Нос прямой, аккуратный, глаза распахнутые, с какой-то вечно искрящейся задоринкой, притягивающей к себе…
Вячеслав поймал себя на том, что всё ему в Марии Моисеевне нравится; что он готов смотреть на нее неотрывно… Была она лет на семь старше его… Но выглядела ровесницей. Даже не верилось, что она уже профессиональная революционерка, что с двумя товарищами приехала на Урал по поручению петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", чтобы наладить революционную работу.
Не верилось, что эта обаятельная, с виду хрупкая женщина тащила набитые типографскими шрифтами чемоданы, делая вид, что ей легко.
Мария каждую ночь стала приходить в его сны, брала за руку, уводила гулять за город… Вячеслав чувствовал, как дрожь пробегала по телу от прикосновения миниатюрной, но сильной руки. Это было настолько реально, что, просыпаясь, он недоуменно смотрел: где Мария?
Он вскакивал, торопливо одевался, приводил себя в порядок, бежал туда, где мог ее увидеть. Он готов был сделать все, что она ни попросила бы!
Радость распирала его сердце, когда ему выпало в первомайскую ночь вместе с Марией расклеивать в Екатеринбурге первые листовки, напечатанные на гектографе.
Другие группы ушли на Верх-Исетский завод, к фабрикам. А им с Марией достался центр города. На пустынных улицах было жутковато. Дома спали, как люди, закрыв окна-глаза ставнями. Редкий прохожий казался злодеем, спрятавшим в кармане нож. Иногда из подворотни выскакивала ошалело кошка, за ней устремлялся грозный собачий рык. Где-то жутко подвывал пес. Видно, в доме лежал покойник или ожидался. Псы, говорят, предчувствуют кончину хозяина.
Доменов озирался по сторонам, за каждым деревом ему мерещился спрятавшийся шпик или полицейский. Но рядом постукивали каблучки Марии, а с Марией он сам себе казался сильнее.
Мария указала на фонарные столбы:
- На этом наклей… И на этом… Чуть повыше… Удобней будет читать… Слушай, - вдруг шепнула она, - давай наклеим листовку на полицейском участке! Пусть люди видят, что мы не боимся ничего!
И на стене полицейского участка появились слова:
"Долой самодержавие и да здравствует социал-демократическая рабочая партия!"
Где-то невдалеке слышался плеск исетских волн. Но их заглушили торопливые шаги. Неужели заметили? Точно. Кто-то пытается их нагнать.
Мария схватила Вячеслава за руку, увлекла под высокий тополь:
- Делай вид, что мы влюбленные!
"Влюбленные! Влюбленные!" - Доменову почудилось, что стук его сердца разбудит город.
- Да обними ты меня! - Мария положила на его плечи руки. - Ты что дрожишь? Никогда не обнимал женщин?
И он сжал ее, да так, что хрустнули косточки.
- Ой, - засмеялась Мария, - осторожней, медведь ты этакий! Раздавишь!
И они замерли, прижавшись друг к другу.
- Не оглядывайся, - провела ладошкой по его щеке Мария, - не оглядывайся.
Шаги на секунду смолкли. Наверно, прохожий заметил их. Потом так же торопливо удалились.
Вячеслав закрыл глаза и губами отыскал губы Марии. Ему показалось, что Мария отвечает ему.
- С ума сошел! - оттолкнула его Мария и смущенно поправила прическу. - Пойдем дальше. Нам еще так много нужно сделать!.. А скоро уже будет светать.
Наутро жандармы лихорадочно соскабливали листовки… В рабочих кварталах начались повальные обыски и аресты. Искали коротко стриженную Анну Ивановну. Под таким именем рабочие знали Марию. Она приходила к ним читать книги Маркса, беседовать о жизни, декламировала Горького… Как застывали люди, когда она нараспев произносила слова из "Песни о Соколе":
- "Да, умираю! - ответил Сокол, вздохнув глубоко. - Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга…"
- Анна Ивановна, еще читайте! - просили рабочие…
- Хорошо, что меня хозяйка не прописала, надо скрываться, а то коротко стриженных в Екатеринбурге - раз-два и обчелся! - говорила Мария, ведя под руку Доменова. Она опустила вуаль, сдвинула на лоб кокетливую шляпку. Они вышли посмотреть, как в поте лица трудятся жандармы.
- А ничего… Дали мы им работенку! Хороший клей сварили! - посмеивалась Мария.
Доменов удивлялся ее смелости и спокойствию: "Ее ищут, могут схватить в любую секунду, а она идет себе мимо жандармов, мимо городовых, мимо дворников, задевая их плечом, извиняясь. Если бы жандармы слышали ее слова!"
А Мария, прижимаясь к плечу Доменова, шептала:
- Что они будут делать, когда мы откроем подпольную типографию? Емельянов-то у хозяина типографии уже "позаимствовал" для нас три пуда шрифта… А я списалась с товарищами из Петербурга, на днях поеду к ним за красками, валами, прессом. Да, Вячеслав, завтра вечером пойдем к наборщику Емельянову за очередной порцией шрифта.
Им везло. Но осенью они чуть не угодили в лапы жандармов.
Как всегда, Мария взяла Доменова, чтобы пойти к Емельянову… На влюбленную парочку меньше обращают внимания. А Вячеславу и притворяться не надо, влюблен по уши. Мария заметила это давно.
Мария хмурилась, и искорки в ее глазах были не веселыми, а гневными:
- Ты понимаешь, Вячеслав, Ида Каменец проявила слабость… Как она могла думать только о себе? Как она могла забыть о своем долге перед товарищами?
Доменов знал, что Ида Каменец, революционерка, техник, приехала на Урал вместе с Марией, на Иде лежало техническое руководство будущей подпольной типографией. Мария дружила с ней. Любила ее. Они жили в одной комнатке. И вот - на тебе! Ида отравилась!
- Это предательство с ее стороны, - жестко говорила о любимой подруге Мария. И Вячеслав вновь удивлялся: "Такое горе! А она не плачет, она осуждает!"
Внезапно Мария обняла Доменова и поцеловала его:
- Смотри, - шепнула она, - у дома Емельянова извозчики. Наверняка обыск… Если мы сейчас повернем, нас задержат! Обнимай меня крепче, целуй. Пойдем к калитке. В этом же доме кроме Емельянова Дима Кремлев живет… Это для нас спасение.
Дмитрий Кремлев, революционно настроенный семинарист, был тем самым человеком, который связал Марию не только с Сыромолотовым, но и с рабочими завода Ятеса и железной дороги. Надежный, проверенный!
Было довольно темно. Мария стукнула в ставень к Кремлеву. Хлопнула калитка. Мария мгновенно обвила шею Доменова руками. За ними вежливо кашлянул городовой:
- Пожалте, молодые люди, в дом.
- Зачем? - отмахнулась Мария. - Нам и здесь хорошо.
- Пожалте, пожалте, - повысил голос городовой. Откуда-то появился еще один. Со стороны извозчиков подходил тип в штатском, помахивая тросточкой.
- Если вам это необходимо… Извольте, - пожала плечами Мария. - Пойдем, милый, посмотрим на свадьбу в этом доме… Нам пригодится… Венчание уже скоро.
- Какая свадьба? - гаркнул городовой. - Обыск здесь, а не свадьба.
- Мы думали, свадьба, - огорчилась Мария, опуская вуаль. - Извозчики стоят, людей много…
Городовой проводил Марию и Доменова на квартиру Кремлева.
Такого разгрома они увидеть здесь не предполагали. Посреди разора за столом сидел жандармский офицер, моложавый, стройный.
- Что за люди?
- Да вот-с, к этому господину-с шли-с, - указал городовой на Кремлева, стоящего у стола.
Мария возмутилась:
- Нас затащили сюда силой, мы хотели посмотреть на свадьбу, вон сколько извозчиков у ворот! А нас затолкнули к незнакомому господину! В жизни с ним не встречалась и не хочу встречаться! Я буду жаловаться вашему начальству! Какой произвол! Какое безобразие! Невинных хватают посреди улицы!
Жандармский офицер поморщился:
- Перестаньте закатывать истерику. Помолчите. Здесь говорить должен я, а вы лишь отвечать. Понятно?
- Понятно, - смиренно кивнула головой Мария.
- Вы действительно незнакомы с господином Кремлевым?
- Я же сказала, вижу впервые этого человека, так же, как и жених мой! - Мария гневно оглядела жандармского офицера. - А что, кстати, здесь происходит?
- Это вас, барышня, не касается. - Жандармский офицер был раздражен. - Отпустите этих… влюбленных…
- Я все равно буду жаловаться, - наступала на офицера Мария, - мы не жулики, чтобы нас хватать без церемоний!
- Да уберите ее… - жандарм посмотрел на городового. - Немедленно!
- Будет исполнено! - откозырял городовой. - Пожалте-с, вон отсюда!
Мария и Доменов бежали по грязи, только бы не остановили, только бы не остановили!
Наконец они решились перевести дыхание.
- А здорово мы их… обвели вокруг пальца, - выдохнула Мария.
- Здорово, - согласился Доменов.
Они не знали, что в это самое время один из полицейских подал жандармскому офицеру групповую фотографию. На ней рядом с Кремлевым стоял Доменов.
- Это ведь тот самый, что с барышней приходил сюда, - ткнул в лицо Доменова жирным пальцем полицейский.
Жандармский офицер буркнул:
- Сам вижу! Догнать!
Городовой бросился в темноту, но скоро вернулся:
- Не найти… Тьма, хоть глаз выколи.
- Ну, они от нас не уйдут. Узнаем, кто это, и установим наблюдение. - Жандармский офицер посмотрел на Кремлева. - Так кто это к вам приходил?
- А черт его знает, - равнодушно посмотрел на фотографию Кремлев. - Его кто-то из моих приятелей привел, вот и снялись кучей.
Доменова тогда не арестовали. Он бросил учебу и уехал с Марией под Челябинск работать в подпольной типографии.
- Революция требует профессионалов, - сказала ему Мария.
Ах, какие это были времена, окрашенные любовью, опасностью, романтикой!
Мария и Вячеслав выдавали себя за мужа и жену. Ведь они приехали на отдых к управляющему Мариинским прииском в Бишкуле Николаю Николаевичу Кудрину.
Молодых симпатичных супругов приглашали в гости, и они охотно соглашались. Все были в восторге: у Марии сильный голос, она самозабвенно исполняла романсы, а Вячеслав недурно аккомпанировал на гитаре.
Живущий в одиночестве молодой управляющий преобразился, по вечерам он открывал ворота, выводил запряженную лошадь. Начиналось катание с посвистом, хохотом, песнями.
А когда раскрасневшиеся на морозе гости вместе с хозяином возвращались домой, их ждала кухарка Аннушка. Она подавала солнечно-желтоватые аппетитные хрустящие шаньги с творогом. Иногда шаньги были со сметаной.
- Вкусно! - набрасывалась Мария на шаньги. - Никогда таких не ела! Научи, Аннушка, я всю жизнь буду мужу такие печь!
Аннушка смущенно хихикала и подсовывала шаньги Доменову:
- Кушайте, барин, кушайте на здоровье!
И никто не ведал, что управляющий приисками Кудрин, ценимый хозяевами за умение работать и обязательность, уважаемый рабочими за справедливость, натура широкая - гулять так гулять! - отвечающий на упреки после загулов: "Жизнь люблю! Очень люблю!" - прятал в своем доме подпольную типографию и с Марией и Вячеславом печатал брошюру "Пролетарская борьба".