Что он знает об НКВД? Вспоминал, что читал, видел в кино: жулики, бандиты, шпионы, погони, перестрелки, убийства… Хорошие и смелые ребята-чекисты, бесстрашные до отчаянности. Но все это где-то в прошлом… Вспомнил еще армию, Дальний Восток, лекции о бдительности. Пограничников, которые ловили диверсантов. Тут понятно: японцы. Пограничные войска тоже относятся к НКВД. Но и это казалось далеким от теперешней жизни, жизни рабочей.
Что же его ждет?
Подойдя к дорожно-транспортному отделу, Федор невольно огладил ладонью волосы и шагнул в кабинет.
Из-за большого стола, стоящего в конце длинной комнаты, вышел подтянутый чернявый военный. На его гимнастерке матово посвечивал орден Боевого Красного Знамени. При рукопожатии Федор взглянул ему в глаза и увидел, что они голубые и приветливые. Может, они и молодили его смуглое лицо.
- Славин, - коротко представился он. И пригласил: - Проходите, Федор Тихонович. Усаживайтесь.
Он показал на стул возле приставного столика и сам сел напротив.
- Ну и как вы относитесь к своему новому назначению? - пощупал Федора взглядом.
- Не знаю, - откровенно ответил Федор. - Я вагонник. Какой из меня чекист?
- А как вы думаете, откуда чекисты берутся?
- Над этим не думал.
- Вот и пришло время подумать…
Славин не торопил разговор. Он понимал, что для Федора сегодняшний день действительно не простой.
- Видите ли, Федор, - начал Славин, - в свое время была создана ВЧК. Вы об этом, конечно, знаете. Так вот, ее заранее создавать не готовились. Ее создали по необходимости, потому что вылезла контрреволюция и с ней надо было бороться. Да и не только с ней… Тогда в ВЧК пришли лучшие люди партии. Их никто не обучал тому, что и как они должны делать, им было сказано только, что в своих действиях они должны руководствоваться партийным долгом и собственной совестью. Это были доверенные революции. - Славин прикурил потухшую папиросу. - А потом было разное: и борьба с саботажем, спекулянтами, и трудная, канительная, но необходимая работа с беспризорниками, и выявление тех людей, которые намеренно вредили восстановлению и развитию народного хозяйства. А вспомните коллективизацию - это уж на вашей памяти, - кулацкие бунты, да мало ли что было… Иначе говоря, работа чекистов постоянно сводилась к одной цели: бороться против всего, что мешало и мешает нашему строю. Вот так.
- Я понимаю, - сказал Федор задумчиво. - Но мне казалось, что сейчас все иначе.
- Конечно, сейчас мы и сильнее, и общество здоровее. Но в жизни еще достаточно такого, что не позволяет нам быть беспечными. Поэтому НКВД должен быть, как и прежде, деятельной организацией. А для этого нужно, чтобы к нашей работе приобщались молодые люди, честные, смелые, надежные, которым мы можем без всяких сомнений доверить обеспечение государственной безопасности. Вот таким человеком мы считаем и вас.
- Ну уж, - смутился Федор.
- А что? У вас за плечами армия. Не просто служба, но и проба огнем. Командиром там стали… Кстати, почему я не вижу медали "За отвагу"? Ведь вас наградили за Хасан?
- На другом пиджаке приколота.
- Ну ладно… Вам предстоит работать в дорожно-транспортном отделе. Значит, и от специальности вашей только польза будет.
- Я ведь о чем думаю, товарищ Славин, - осмелел и признался Федор. - На работе ко мне относятся хорошо. Говорят, что дело знаю. Я ведь еще до армии успел поработать. А сейчас что же получится? Не зная броду - сразу…
- Вот и выходит, что вы меня не совсем поняли. Я что вам говорил о первых чекистах? Их делу учила жизнь! Вы, вступая в комсомол, признали его устав? В армии принимали присягу? Значит, вы, как гражданин, свои обязанности знаете. Какую вам еще учебу нужно?
- Все равно, подумать надо, - высказал свое Федор.
- Конечно, подумать надо, - согласился Славин. - И хорошо подумать, - повторил он. А потом предупредил: - Только не долго.
Он встал. Поднялся и Федор.
- Так вот, Федор Тихонович… Два дня на размышления и дела, какие надо доделать в депо, полагаю, вам достаточно. И сразу - сюда.
* * *
Жизнь, хоть и недолгая, еще ни разу не ставила Федора перед таким крутым выбором. Мальчишкой, припоминал он, хотел учиться, искал ремесло не столько для души, сколько для того, чтобы покрепче стать на собственные ноги. Когда служил, даже когда попал в бой, знал, что время вернет его к оседлой работе и жизнь пойдет по избранной рабочей колее. Уже - навсегда.
И вот сегодняшний день…
Федор шел и слово за словом перебирал в памяти разговор со Славиным, как бы примеряя собственную жизнь к тому будущему, которое ждало его уже через два дня.
Ему вдруг вспомнился брат Алексей, любивший рассказывать про отца, а еще больше про деда, представлявшегося ему человеком необыкновенным. Лука Григорьев, крепостной князя Шаховского, был шорником в барском имении. За пятнадцать лет до отмены крепостного права Шаховский дал ему вольную с условием, что тот будет работать по найму у него же. Отменный шорник, говорят, был! Сколотив денег, Лука купил у своего господина небольшой участок земли, обосновался на нем: так зачалась деревня Григорьевка, с одного дома и пошла. Семья образовалась большая: не жили, а перебивались кое-как.
Но во что верил безмерно Лука, так это в грамоту, хотел, чтобы его сыновья и внуки стали учеными. И ведь повезло! Иначе не скажешь. Появился в ихних местах некий помещик Неелов. Купил у Шаховского земли порядочно, и переселился насовсем, и - вот ведь барин! - открыл школу для бедноты. Хороший, говорят, человек был, хоть и жил с непонятным прозвищем - Гудил… После революции народ Шаховского прогнал, а Неелова не дал тронуть. Правда, тот от всего своего добра отрекся с легкой душой.
Вот в той школе и начинали все Григорьевы осваивать азбуку. Дальше двух-трех классов не уходили, батрачить начинали, а все-таки слово книжное постичь могли. И к новой жизни тянулись. Помнится, еще в двадцать третьем году в их местах организовалась артель, которую назвали "Тургеневскими садами", тогда старший брат Кирилл стал там первым председателем. Сам Федор входил в зрелость позднее, шагал увереннее. И не было ничего для него дороже этой жизни, которой он присягнул с мальчишеской поры навсегда.
И вот сегодня ему сказали, что эту жизнь мало любить, ее нужно еще и беречь. Беречь от всего, что ей во вред. Такое ему предложено назначение.
Может ли он отказаться от него?
Через час пришел в депо. К начальнику не поторопился, а заглянул в цех. С щемящей тоской, как-то особенно глубоко вдохнул в себя запах разогретого металла с мазутным привкусом, сильно колотнулось сердце, словно отзываясь глухим ударам молотов, всему неровному шуму цеха, в котором тонули человеческие голоса. И вдруг этот тесный, перенаселенный не столько людьми, сколько механизмами цех с закопченными стенами и окнами, на которых лишь кое-где светлыми пятнышками проглядывались выбитые стекла, показался ему таким удивительно живым миром, таким родным и осязаемым, что он остановился почти в растерянности: как же все это оставить?
- Лихо слетал! - не то похвалил, не то удивился начальник депо, увидев Федора в дверях кабинета. - С чем пришел?
- Меня зовут в НКВД, - объявил Федор.
- Куда?!
- Вот так, - сказал Федор и опустился на скамейку возле окна.
Начальник тоже сел.
- Все правильно, - сказал он наконец. - Ты парень молодой, грамотный, командир Красной Армии. Время сейчас вон какое неспокойное. Не мне тебе говорить, ты сам недавно с Дальнего Востока… Да не только там, со всех сторон дымком тянет: Испания, Германия. А что это означает? - он поднял взгляд на Федора. - Это означает, что в нашем доме должен стоять порядок.
Федору после всех разговоров хотелось отдохнуть. Поэтому он перевел разговор:
- Сказали, чтобы я за два дня заканчивал все дела.
- Понятно, - согласился начальник. И спросил: - А приказ-то как писать? В чье тебя распоряжение?
- А я про это и спросить забыл, - вдруг сам удивился Федор. - Может, позвонить?
- А зачем? Напишем, что направляем тебя в распоряжение отдела кадров дороги…
2
Сомнения молодости не тяготят. На следующий день Федор поднялся раньше обычного. И то, что он долго и старательно брился, что надел выходной костюм, задержался у зеркала, повязывая галстук, все это говорило о том, что все раздумья и сомнения, которые еще вчера беспокоили его, сегодня отступили.
Федор появился в цехе спокойным и собранным. Он приветливо обошел товарищей, которые были уже на местах, весело переговариваясь с каждым и со всеми сразу. Все было, как всегда.. Но привыкшие уже к нему рабочие на этот раз заметили, что их молодой начальник куда-то спешит. Да и выходной костюм настораживал. После ухода Федора некоторые не утерпели и попытались угадать, что бы это значило. Но догадки опередил короткий приказ начальника депо: Григорьев освобождался от должности и направлялся в распоряжение отдела кадров дороги.
И когда Федор появился в цехе снова, разговоры изменились.
- В гору пошел, Федя? - говорил кто-то, желая улыбкой всего хорошего.
- Что же ты от нас уходишь? - пробовал упрекнуть другой.
- Федя, а куда тебя? - откровенно спрашивали третьи.
- Узнаю, скажу, - всем сразу ответил он.
Доброе отношение к себе, которое он почувствовал, окончательно успокоило его. За день он неспешно уладил все дела: цех сдал молодому технику Володе Попову, успел подписать обходной лист даже в библиотеке, получил расчет, да еще сбегал за конфетами для девчат-бухгалтеров.
А после работы вместе с попутчиками отправился в общежитие. И было такое чувство, что в жизни ничего особенного и не произошло.
Павел Иванович Славин не мог скрыть удивления, когда уже на следующее утро Федор Григорьев вошел в его кабинет.
- Что случилось, Григорьев?
- Сдачу дел закончил. Прибыл в ваше распоряжение.
- Ну, что ж… - тронув ладонью подбородок, размышлял Славин. - Не будем терять времени. - И заговорил по-деловому: - Ждал я вас завтра. А коли вы уже здесь, то отправляйтесь-ка в отдел кадров, там получите все наставления. Словом, постарайтесь сегодня же сделать все, что полагается, и… завтра я представлю вас нашим товарищам. Будьте здоровы.
- Слушаюсь.
- Вопросы есть?
- Пока нет.
- Вот и хорошо. - Он дружески положил руку на плечо Федора и сказал тепло: - И не тратьте себя на всякие сомнения. Я редко ошибаюсь и скажу: вы получитесь.
Этот день для Федора выдался хлопотным. В отделе кадров никаких задержек не произошло, а вот с получением обмундирования пришлось побегать. Дома допоздна провозился с утюгом, отглаживая форму.
Утром явился в отдел за десять минут до положенного времени и удивился, что все сотрудники на работе, а по их виду и разложенным на столах бумагам понял, что они здесь уже давно.
Славин встретил его с прежней приветливостью.
- А с какого часа вы работаете? - спросил его Федор.
- С девяти.
- Я пришел раньше, а все уже на работе.
- Дело требует, - просто ответил Славин.
Славин полюбовался новенькой формой, окинув взглядом Федора с головы до ног, и сказал:
- Теперь пора и с нашими людьми вас познакомить… Садитесь пока.
Минуты через две-три в кабинет стали входить сотрудники. Федор, стараясь как-то скрыть это, внимательно присматривался к каждому. На первый взгляд они показались ему удивительно похожими друг на друга. Он не сразу понял, что похожесть эта шла оттого, что все они были такие, как и он, может быть, чуть постарше, в одинаковой форме и даже сложением своим мало отличались, разнясь только ростом да манерой держаться: кто-то был порывист, что чувствовалось даже в походке, кто-то степеннее и сдержаннее. И Федор невольно подумал, что и он вот такой же похожий.
Наконец Славин поднялся. Разговоры стихли.
- Я позвал вас, товарищи, чтобы представить нашего нового сотрудника - Федора Тихоновича Григорьева… Рекомендован нам политотделом дороги. После армии работал мастером цеха вагонного депо станции Свердловск-Сортировочный.
Славин сообщил, что Григорьев направляется в оперативный отдел станции Свердловск. Потом представил ему непосредственного его начальника Ивана Алексеевича Ухова и всех, кто находился в кабинете. И почти без паузы закончил:
- А теперь все свободны. Вас, Иван Алексеевич, и вас, Григорьев, прошу задержаться.
Когда кабинет освободился, Славин обратился к Ухову:
- Товарищ Григорьев человек у нас новый, Иван Алексеевич. Дайте ему возможность оглядеться… Да что я вам объясняю!
- Все ясно, Павел Иванович, - ответил Ухов.
- Договорились, - Славин поднялся из-за стола, протянул руку Федору. - Успехов вам.
* * *
Иван Алексеевич Ухов был постарше Славина. В отличие от начальника отдела он казался менее официальным, да и по характеру, видимо, тоже заметно отличался. Неторопливый в разговоре, несколько медлительный, лишенный подчеркнутой военной выправки, он как-то по-домашнему располагал к себе.
- Дел у нас невпроворот, конечно, - говорил он Федору, когда они пришли в его кабинет, приютившийся в углу старого вокзала, - это ты скоро поймешь. Я, например, и сказать не могу, кто из моих ребят и когда последний раз выходной пользовал. - Он часто останавливался в разговоре, словно размышлял вслух, говорил не всегда последовательно. - А вот самое главное, это уметь с людьми разбираться, - оживился вдруг. - Ведь тут такое положение… Скажем, произошла авария: государству нанесен ущерб. И вот ты должен разобраться. С чего ты начнешь? Предположим, установишь сначала причину, потом виновного будешь искать. Все вроде бы правильно. И найдешь, положим. Перед тобой окажется человек. Как ты будешь на него смотреть? По-разному ведь можно взглянуть. Очень легко рассуждать так: раз ты нанес государству вред, - значит, ты вредитель. А будешь ли ты прав?.. В нашем деле главное - увидеть человека, разглядеть: кто он? На первых порах легко заболеть подозрительностью: если разумом ее не контролировать, она может много напортить. И сразу повернул круто: - И вот тебе другой пример: на перегоне в составе загорелось сразу около десятка букс. Машинист заметил, остановился, график движения нарушил, а что ему делать? Стали разбираться, и причина сразу вылезла: во всех буксах песок оказался…
- Ну да?! - удивился Федор.
- Да, да, песок.
- Так это же гад какой-то напакостил!
- Правильно, - согласился Ухов и вдруг построжал: - Мало сказать гад, это - враг. Вот этого ты обязан найти.
- И нашли?
- Нет. - Ухов помолчал. - Разговаривали с осмотрщиком. Хороший мужик оказался. А насчет букс?.. Десять горстей песка в них можно за минуту бросить… И за пять минут до отправления поезда. Вот и получается, что тот гад где-то рядом ползал… и все еще ползает, может быть.
- Определенно, - твердо сказал Федор.
- Ну, это я так, для начала, - сказал Ухов. - И к тому еще, чтобы ты крепко запомнил: учись видеть людей. И правильно понимать их. В любой ситуации.
Иван Алексеевич проводил Федора в комнату оперуполномоченных Колмакова и Паклина.
- Принимайте товарища, - сказал им. - Оставляю на ваше попечение.
И ушел. Сослуживцы обменялись рукопожатиями.
- Алексей, - назвался Колмаков.
- Юра, - сказал совсем молоденький Паклин.
- В общем-то, я и не знаю, с чего мне начинать, ребята, - улыбнулся Федор.
- А ты смотри, чем мы занимаемся, - сказал Колмаков. - И спрашивай, если не поймешь.
- Вникай в обстановку, - добавил Паклин.
- Это как?
- По-разному. Вот посидишь на оперативках по утрам и поймешь, - не совсем ясно посоветовал он.
Федор промолчал.
Через неделю Федор уже знал, сколь широк круг забот его товарищей. Его не пугало это, а скорее удивляло. С Колмаковым и Паклиным он виделся редко, во всяком случае реже, чем рассчитывал. Чаще они отсутствовали по делам, появляясь на короткое время по утрам, реже - по вечерам. Но те короткие часы, когда они были вместе, не тратились впустую. В это время Федор больше всего узнавал о делах.
Время было самое мирное, а по дороге, оказывается, шли поезда и с военными грузами. Выглядели они тоже мирно. Но надо было не только контролировать их продвижение, а часто и сопровождать. При ответственных маршрутах приходилось обращать внимание и на готовность паровозов, не говоря уж о вагонном хозяйстве.
Сначала Федор удивлялся всему этому: ведь и в вагонном депо, где он работал, все заботы были направлены к тому же. Он даже сказал об этом однажды Колмакову.
- Как должно быть и как есть - это две разные вещи, - ответил ему Алексей. - Да и твой здоровый вагон может вдруг "заболеть". Так вот надо, чтобы он не заболел вдруг в пути…
Постепенно работа втягивала и Федора. Уже под осень, в один из вечеров, к ним в комнату заглянул Ухов. Федор и Паклин собирались домой.
- Вы еще здесь, - без удивления заметил Ухов. - Григорьев, зайди-ка ко мне на минутку…
И ушел.
- Подождешь? - спросил Федор Паклина.
- Давай.
А минут через пять Федор влетел в кабинет, размахивая бумажкой.
- Вот! Мне комнату дали в городке чекистов! Завтра с утра немного задержусь. Ухов велел быстрее оформить.
- Значит, вместе будем жить, - обрадовался Юра. - Я ведь там уже год.
Когда расстались, Федор, несмотря на позднее время, решил идти на Сортировку пешком. На душе у него было легко от ощущения какой-то новой уверенности в себе.
Он понял в тот вечер, что на новом месте стал своим.
3
У Федора не было пока определенного дела. Чаще он выполнял отдельные поручения, дважды побывал в командировках, одна из которых была связана с сопровождением специального поезда. Трижды в неделю по вечерам ходил на занятия в областное управление НКВД, где собирали таких же, как и он, молодых работников.
Он поселился в городке чекистов, питался в столовой, возвращался домой поздно, уходил на работу рано. И узнавал, узнавал, делал то, что Юра Паклин называл знакомством с обстановкой. Большой город жил своим рабочим порядком, вечерами приветливо вспыхивали огнями подъезды театров, ярче высвечивались рекламные щиты кино, оживали веселым гомоном улицы. Но теперь Федору было уже известно, что есть и другая жизнь, спрятанная в глухих переулках и старых окраинных кварталах, да еще "шанхаях", появившихся совсем недавно. Там селились те, кто не хотел работать, кто избрал своим уделом грабежи и разбой, прожигал жизнь в пьянстве, в драках и поножовщине. Город знал это, возмущался и требовал порядка.
В конце августа на общем совещании сотрудников отдела с докладом выступил Славин.
Он сообщил, что по решению партийных и советских органов Свердловскому областному управлению НКВД и дорожно-транспортному отделу совместно с милицией поручено безотлагательно разработать и осуществить мероприятия по выявлению и задержанию преступных элементов и сомнительных лиц, совершавших преступления или подозреваемых в склонности к серьезным правонарушениям и проживающих без прописки. Такая мера предпринималась по требованию общественности: в редакции газет поступали сотни писем с требованием навести порядок, в адрес милиции и судебных органов сыпались упреки в попустительстве нарушителям общественного порядка.