- Не за это, так за что другое зацепишься. У армейской контрразведки дел тогда было до чертиков, могли и упустить что-то. Так что между строк читай. Надеюсь некоторые уточнения по Мидюшко получить из центра, хотя бы о шестьсот двадцать четвертом карательном казачьем, в котором этот самый Мидюшко служил. Выясним, где батальон дислоцировался, тогда… - и все же Дальнов не выдержал: - Вот тогда и поедешь. А пока изучи у нас все, что можно по Алтынову. И одновременно закругляй по Тимонину. Всё, свободен, Юрий Максимович.
Новоселов направился к двери. Оттуда обернулся на уткнувшегося в бумаги Дальнова и тембром генерала Ильина (для себя неведомо - как) сказал с упреком:
- Нехорошо, Павел Никифорович, так перегружать своих сотрудников.
Воззрившись на него поверх очков, Дальнов укорчиво покачал головой:
- Иди, иди.
4
Опустошительные ураганы, возникающие в период смены муссонов, свое название "тайфуны" получили от китайского "тай фын" - сильный ветер. Фашистское командование, когда стало готовить план наступления на Москву, не побрезговало словом неарийского происхождения и кодовое название операции обозначило именно так - "Тайфун". Гитлер заявил тогда:
"Там, где стоит сейчас Москва, будет создано огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа".
Операция "Тайфун" началась 30 сентября 1941 года. На московском направлении противник сумел сосредоточить силы, которые во много раз превосходили силы трех наших, вместе взятых, фронтов - Брянского, Западного и Резервного.
Танковая группа Гудериана и 2-я полевая армия Вейхса, прорвав нашу оборону и стремительно продвигаясь вперед, стали с юга и севера охватывать группировку войск. В результате некоторые советские соединения, сражавшиеся западнее Вязьмы, оказались в окружении.
Окружение - это еще далеко не разгром. Руководимые стойкими военачальниками, советские войска наносили врагу огромные потери в живой силе и технике, начисто сокрушали замыслы, предусмотренные операцией "Тайфун". После победы над гитлеровской Германией Маршал Советского Союза А. М. Василевский отметит в своих мемуарах:
"Бессмертной славой покрыли себя войска, сражавшиеся в районе Вязьмы. Оказавшись в окружении, они своей упорной героической борьбой сковали до 28 вражеских дивизий. В тот необычайно тяжелый для нас момент их борьба в окружении имела исключительное значение, так как давала нашему командованию возможность, выиграв некоторое время, принять срочные меры по организации обороны на Можайском рубеже".
Время было выиграно. До середины октября на Можайский рубеж удалось дополнительно перебросить 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков и других частей. Сюда же срочно прибыли с Дальнего Востока три стрелковые и две танковые дивизии, а несколько позже в состав Западного фронта влилась и большая часть войск, вышедших из окружения.
Взбешенный провалом своей каннибальской мечты затопить Москву, Гитлер отстранил от должности главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича, командующего группой армий "Центр" генерал-фельдмаршала фон Бока, командующего второй танковой армией генерала Гудериана и десятки других генералов.
К победе советских войск под Москвой был причастен и сержант 527-го отдельного противотанкового дивизиона Леня Смирнов. В тот период, когда он бил фашистов, Юра Новоселов лишь осваивал премудрости, заложенные в программу четвертого класса, и духом не ведал, что когда-то станет сотрудником органов государственной безопасности, что судьба сведет его с Леонидом Герасимовичем Смирновым и он, Юрий Новоселов, поможет этому человеку разрешить все свои сомнения, успокоить его измаявшуюся душу.
5
Попытка гитлеровцев столкнуть с насыпи железной дороги отчаянно дравшихся бойцов капитана Абалакова обошлась им дорого. На убранном и частично вспаханном под озимые поле стояли сейчас развороченные, воняющие жженым мазутом три немецких танка, а один, что возле стога соломы, был даже позорно целехонек. Застрял в измокшем черноземе, и немцы бросили его. Наводчик Рахманов предложил долбануть по танку из пушки. Дескать, уйдем, а фрицы отчистят его от грязи и снова на нас пустят. Но сержант Смирнов запретил.
- Уходить будем, соломой спалим, - объяснил он, - а пока он нам не мешает.
Справедливо рассудил сержант: снарядов оставалось сущая пустяковина.
Не смогли унести, оставили немцы и трупы. Различимых простым глазом можно насчитать более двух десятков.
Лишь дважды атаковали немцы противотанковый дивизион капитана Абалакова, зацепившийся за насыпь железной дороги Вязьма - Издешково, от третьего раза отказались. Богатые на боеприпасы, решил поберечь своих солдат и в течение трех часов долбили позиции капитана Абалакова из орудий и минометов. Теперь эти позиции напоминали поверхность Луны, лишь с той разницей, что на Луне нет изогнутых, дыбом торчащих рельсов, расшматованных пушек, расщепленных шпал. Расстреляли немцы несколько боезапасов и ушли, считая дело сделанным.
Как-то сиротливо стало без немцев. Такое состояние бывает у работящего, вдруг оставшегося без дела человека. Слоняется неприкаянно, не знает, чем заняться, к чему приложить руки. Нашелся бы кто, подбросил работенку!
А подбросить было некому. Спеленутый плащ-палаткой, зарыт в воронке капитан Абалаков. Собрали, похоронили в снарядных выворотнях и других убитых. Остался из комсостава лишь командир взвода с третьей батареи лейтенант Захаров, да и тот с рукой на перевязи. Сидит вон на станине, до сих пор не может войти в роль главного среди оставшихся в живых артиллеристов и прибившихся к ним стрелков из пехоты, не сообразит, какую подбросить работенку тридцати шести человекам с парой сорокапяток на их вооружении.
Еще при капитане Абалакове был приказ пробиваться из окружения мелкими группами, по командир не захотел дробить дивизион, сохранивший почти всю материальную часть, сутки держал немцев возле деревни Крапкино, пока те не сожгли ее до последнего бревнышка. После, намотав на пушечные колеса грязь пятнадцати километров, по собственной инициативе сцепился с какой-то гитлеровской частью, обстреляв из засады ее беспечно растянувшиеся по шоссе колонны.
Собрав личный состав, капитан Абалаков, неизвестно когда и как успевший побриться и соскрести грязь с длинной, до пят, шинели, сказал:
- Дорогие мои пушкари. Мы славно дрались. Давайте и дальше не просто выскребаться из окружения, а бить фашистскую нечисть во всю силу, какая у нас есть. Видите, сколько их положили? - махнул рукой в сторону дороги. - Положим еще больше. Я не обещаю вам орденов, у меня их нет, а туда, где они есть, можем и не дойти. Я обещаю вам больше - память народа о нас, память родных и близких, которых мы не посрамили и не посрамим. Если суждено умереть, умрем с чистой совестью…
То была его последняя речь. Настигнутый танками, дивизион займет оборону по насыпи железной дороги и будет держать и жечь танки, которые так нужны немцам для наступления на Москву.
После долгого сидения лейтенант Захаров все же нашел силы осознать свою роль в создавшейся обстановке. Спросил:
- Где старшина?
Живым и здоровым из старшин дивизиона оставался лишь старшина первой батареи Алтынов. Он кормил лошадей в прореженной осколками лесопосадке. Его окликнули. Подошел вялый, раскисший, как вот это жнивье с завязшим по брюхо немецким танком. Пригревавшее днем солнышко затянулось теперь набухшими, тяжело провисшими тучами, и они сыпали на землю большие холодные капли. Все говорило за то, что к ночи пойдет мокрый снег.
- Чего нос повесил, Алтынов? - подбодрил его лейтенант Захаров.
Старшина - человек в возрасте, тридцать, пожалуй, можно бы и по имени-отчеству, но он был из другой батареи, и Захаров знал только фамилию.
- Команду над группой принимаю на себя, тебя, старшина, назначаю своим заместителем. Сержанту Смирнову… Леня, подойди сюда! Слушай, Смирнов. Выбери пушку, которая поцелее, и - в упряжку. Упряжка у нас одна. Вторую пушку уничтожь. Будем, как приказал капитан Абалаков, бить немецких гадов и пробиваться к своим. Задача ясна?
Алтынов пожал плечами, смахнул рукавом дождевые натеки с лица. Похоже, задача ему ясна.
Ничего не было ясного для Алтынова - сплошной туман. Да разве такое скажешь этим… Герои, черт бы их побрал. Пушку им поцелее… У пушки ствол - карандаш толще, снарядов горстка - одному по карманам рассовать можно. Себя не жалко, людей бы пожалели. Шпалы, кубики в петлицах, а мозги - куриные. Что они с такой пушчонкой навоюют, когда кругом несметная силища! Выпустят кишки и на эту же сорокапятку сушить развесят…
Сержант Смирнов произнес тоскливо:
- Жалко ломать пушку.
- Мне тоже, - недовольно буркнул лейтенант. - Что дальше?
- А ничего, - рассердился Смирнов и стал отцеплять лом с орудийной станины. - Пойду кухочить. Фхицевский танк тоже надо сжечь к хенам собачьим.
Леня Смирнов самую малость картавил. Не всегда, но нет-нет да и проскальзывала вместо "р" эта проклятая - не поймешь - "х" или "г". Девчонкам в школе нравилось, говорили, что у Смирнова парижский прононс. "Пахижский пхононс…" Будто только что из Франции возвратились. Сами, поди, дальше Шарташа и не бывали нигде. "Кхасотки замохские, дуры свехдловские…"
Ночной переход был таким, что и недругу не пожелаешь. Но до костей пропитанные сыростью, все же шли и шли через промозглую темень. Старшина Алтынов и сержант Смирнов шагали рядом с орудийным передком, время от времени помогая истощенным конягам вытягивать застревавшую в колдобинах пушку.
Остановились на перекур. Утомленный, расслабленный черными мыслями, Алтынов, будто размышляя сам с собой, тяжело помотал головой.
- Ну как все это получилось, как?
- Как, как… Закакал! - хмуро отозвался сержант. Грудастый, большеголовый, дотянулся до верхушки березки, раздраженно ломанул ее. - Какой-нибудь генехал прохлопал ушами, вот тебе и как…
Алтынову что-то поглянулось в ответе, сказал доверительно:
- Им что, генералам. На самолетах, наверно, удрали. Да если и к немцам попадут, все равно кофе пить со сладкими сухариками будут.
- Ты, стахшина, говори, да не заговаривайся, - рассердился Смирнов.
- Чего заговариваться. Жить-то всем охота. - Настороженно-внимательно приглядываясь к Смирнову, добавил с опаской: - Надо и нам вот… Повинную-то меч не сечет.
- Что?! Что ты сказал?! Повтохи, может, я ослышался? - распаляясь, Смирнов поднес к ноздрястому носу старшины увесистый кулак. - Вхежу по сопатке - все тридцать два вылетят.
Рассыпая из закрутки махорку, Алтынов трусливо отступил на шаг.
- Очумел… Сам же про генерала всякое… Шуток не понимаешь, что ли, - бунчал он, косясь на побелевший в косточках кулак сержанта. Саданет такой кувалдой, не только зубов не останется, но и места, куда железные вставлять.
Шел мрачно, дышал по-коровьи. Ну их всех в дыру. Немцы, поди, Москву взяли. Говорили же в рупор. Какой им резон понапрасну хвастать. Взяли - и наплевать. Мне она как собаке пятая нога. Других городов сколь хошь. Немцы дальше не пойдут, а нам хватит того, что останется. Чего понапрасну кровь лить. Ге-ро-и-и… Капитан этот, Абалаков… Вон сколь людей загубил и сам теперь в яме. Хоронили - носами шмыгали. Экая жалость! Бросить надо было волкам на съедение за его геройство.
Память народа о нас… Мертвому какой прок от памяти, а живым от людской смерти - одни несчастья. Вот и шевелил бы куриными мозгами, а не шпалой в петлице, что лучше: помереть или живым остаться… Смирнов, сопляк картавый… Начитался книжек про Корчагина, про Пашку нашего из Герасимовки… Вот наподдают нам, охламонам русским, ума-то, может, чуточку и прибавится, перестанем в колхозы да сельсоветы играть, прославлять Пашек Морозовых… А черт с ними, сельсоветами, и от них польза бывает.
После смерти отца Мишка с Ванькой пятистенок, домашность да скотину делить было вздумали, а он взял да привел невесту из Билькино - вдову с тремя ребятишками и старше его лет на двенадцать. Самому-то только намедни восемнадцать исполнилось. Сельсоветские, ясное дело, растаяли от благородства. Ему и отошло все подворье со скотиной, ни одного куренка не дал братьям. Обманутой вдовице с ее сопливыми насыпал мешок зерна и отправил на прежнее место - в Билькино. Свадьбу справил с молодой Настасьей. Мужичков стал приглядывать, которые в нужду впали, - себе в батраки метил.
Но не исполнилось желаемое: в том же двадцать девятом колхозы стали создавать. Вот это уж зря… А так, в общем-то, сельсоветы - ничего, жить можно. Только бы на войне уцелеть. А как уцелеешь в этакой заварухе? Может, к немцам переметнуться? Жизнь обещают сохранить, работу дадут…
Смирнов и духом не ведал, что́ бродит в рыжей башке старшины. Ему и тех слов хватило, никак от них, прилипших, не мог отделаться, гадал всю дорогу: что он за человек, старшина этот? Ишь какие шуточки выкидывает! Да за такие шуточки…
Уставшие до предела вышли к какой-то деревне. Вылезать на открытое место поостереглись. Лежали, ждали рассвета. И дождались! В кустах, где оставались заморенные лошади и пушка с зарядным ящиком, раздался испуганный храп, яростный стук копыт по дощатому передку. Зверь, что ли, какой напугал? Казавшаяся сонной, деревня мгновенно превратилась в немецкий военный лагерь. И не деревня это, по всем признакам городишко какой-то. Вон одна церковь, вторая…
О том, чтобы уйти, не ввязываясь в неравный бой, нечего было и думать. Выискивая остервеневшим взглядом виновника шума, лейтенант Захаров негромко, но грозно распорядился:
- К бою!
Смирнов и наводчик Рахманов стали выкатывать сорокапятку на опушку леса. Из всполошившегося селения сыпанули продолжительные пулеметные очереди, заперхали, заквакали ротные минометы. Сделав крутую дугу, мины, не достигая земли, с оглушительным треском рвались в гущине крон, осыпая окруженцев рваным металлом, хвоей и сучьями. Залегшие бойцы по команде Захарова сделали из винтовок несколько залпов.
Грязно поминая бога, суматошились возле орудия Смирнов с номерными и помогающий им старшина Алтынов. Что-то случилось с затвором. Может, о дерево ударило и заклинило, может, песком забило.
Несколько мин разорвалось неподалеку от расчета. С мертво распятым ртом опрокинулся через станину наводчик Рахманов, взвыв, схватился за грудь и опустился на землю старшина Алтынов. Потеряв пилотку, путаясь в фалдах шинели, к Алтынову кинулся малость подрастерявшийся лейтенант, хотел здоровой рукой перевернуть его на спину.
- Не надо, не надо, лейтенант, - затрудненно проговорил тот. - Конец мне. Уводи людей… Пулемет оставь, прикрою… Мне так и так…
У лейтенанта Захарова играли скулы, горели глаза от лихорадочно прыгающих мыслей. Одна жестокая, но единственно верная мысль пересиливала: прав Алтынов, надо оставить его в заслоне.
Лейтенант побежал к лежащему неподалеку красноармейцу, забрал у него "дегтярева". Но передать пулемет старшине Захаров не успел, пулемет перехватил сержант Смирнов.
- Ты что? - не понял лейтенант.
Будто в чем-то виноватый перед Алтыновым, Смирнов мрачно выдавил:
- Не сможет он. Я останусь. Уходите.
Сняв с заросшего пегой щетиной пулеметчика противогазную сумку с запасными дисками, цепляясь сошками пулемета за путаницу травы, Смирнов пополз к бугорку, за которым недвижно лежал старшина. Жизнь, похоже, покидала его.
- Ребята… - лейтенант хотел сказать что-то, но в горьком отчаянии махнул рукой и стал распоряжаться отходом. Смирнов крикнул вслед:
- Лейтенант, я догоню вас! Понял? Вот поддам им - и догоню!
Прекратив минометный обстрел, немцы высыпали на поле. Вязкая почва не давала хода. Изгибистая людская цепь, напропалую отмахиваясь автоматным огнем, шла тяжело, настороженно и, встреченная удачными очередями Смирнова, сразу же повернула обратно, истаяла за домами околицы. Смирнов стал торопливо высвобождать из сумки запасной диск. Алтынов шевельнулся, открыл обращенный к сержанту глаз. Или показалось, что открыл? Нет, не показалось. Смирнов спросил его:
- Тяжко, стахшина?
Не ответил или не успел ответить - серия мин легла вдоль опушки, а тут еще крупнокалиберный застучал. Смирнов вжался в землю и упустил момент, когда Алтынов резким броском откатился от него, вскочил на ноги и, мотаясь в беге туда-сюда, мгновенно скрылся в ложбине.
Вот ты какой раненый! Ну, гад… Не-е-ет, не шутил он, сучье вымя.
Сержант переместил ствол пулемета. Пусть только высунется рыжая сволочь, весь диск всажу!
Отвлекли немцы. Готовясь к новой атаке, затеяли какую-то перестройку, перебегали от дома к дому, гавкали свои команды. Те, что лежали на огородах, стали отползать.
Увидел старшину уже в правой оконечности поля с хворостиной, на которой болталась заношенная портянка. Алтынов бежал босиком, придерживая хромовую обувку под локтем. Смирнов задыхался от злобы на себя. Распустил нюни: ах-ах, поранили несчастного…
Ну держись, гад! Крепче вжал приклад в плечо, выделил и ударил короткой очередью. Алтынов споткнулся, но не упал. Припадая на ногу, продолжал кособоко бежать и размахивать предательским флагом.
Второй очереди Смирнов не смог сделать. За спиной раздался шершавый издевательский смех. Сержант мгновенно обернулся, успел увидеть скалящегося немца и желтый высверк пламени на дульце автомата.
Хлюпающие удары по мокрой шинели тотчас бросили Смирнова в небытие.
6
Юрий Новоселов не прикасался к делу Алтынова до конца рабочего дня - занимался тем, что начал с утра. Собственно, когда он наступает, этот конец рабочего дня? По истечении восьми часов с момента прихода в управление? Так-то оно так, да не совсем. Ни армейскую, ни их работу в четко очерченные рамки трудового законодательства не уложишь.
Делом Алтынова, хочешь того или нет, Юрию Новоселову надо заниматься вечером. Только вот Татьяну предупредить. Но как? Каждый раз Юрий искал для разговора с Таней что-то особенное, непохожее на кино, не находил и, злясь на себя, снимал трубку, надеясь - это особенное найдет Таня. Вот и сейчас. Вместо "алле" или "слушаю" донеслось из квартиры:
- Юра? Добрый вечер. Понимаешь, Алешка к бабушке просится. Если задержимся - котлеты и молоко в ванной. Я кастрюльки в воду поставила. Бывай!
- Так ничего и не спросишь?
- Спрошу. Не уезжаешь? Великолепно. Целую.
- Спасибо, умница.
- Кушай на здоровье, - с ироническим смешком и - короткие гудки в трубке.
Вот зачем наши жены к мамам уходят! И не слезы льют, а котлетки для пущего сбережения в воду ставят - в погреба жителей городских пятиэтажек. До холодильников мы еще не доросли.
…Придвинув алтыновское дело, откинул обложку. Надо вникнуть в то, что сделано "Смершем" 46-й армии в те далекие дни. Оперуполномоченный армейской контрразведки лейтенант Сироткин докладывает, что 16 мая 1945 года в городе Цветль (Австрия), в лагере для немецких военнопленных, им "произведено задержание командира роты власовской армии Алтынова Андрона и еще одиннадцати рядовых изменников". На следующей странице постановление следователя старшего лейтенанта Черныша о принятии дела к своему производству. Ну, эти страницы можно и пропустить, заложенная в них информация не нова для Новоселова. Хотя нет, перечитать постановление все же стоит. Если не все, то раздел "нашел" - обязательно. Что же нашел старший лейтенант Черныш? Ага, вот что…