- Не давал я оценки! Как коммунист в частной беседе высказал председателю суда свое мнение о Сомове и его деле.
- А он, председатель суда, что?
- Известное дело! Когда говоришь с умудренным опытом аксакалом…
Иронично выделив последнюю фразу, Новоселов поведал о разговоре с председателем Верховного суда Аджарии во всех подробностях.
13
Зинаида Ефимовна, тогда еще просто Зина, поскольку совсем недавно получила паспорт, работала подсобницей в пристанском ресторане Сарапула. Там она и познакомилась с Алексеем Кропотовым. Почти каждое утро он приходил на берег Камы, устанавливал мольберт и рисовал колесные пароходы с дымящимися трубами. Он носил модную в среде богемы бороду, испачканные красками вельветовые штаны, вышитую по вороту рубаху навыпуск и загадочную улыбку на мясистых губах, выпирающих из гущи волосатых зарослей.
Зина была без ума от запаха красок, бороды и беспорядочного образа жизни Алексея Кропотова. В семнадцать лет она родила Петьку. Кропотов не признал отцовства. Зина поговорила с сарапульским живописцем на языке портовых грузчиков и записала младенца на свою фамилию - Сомов. Вскоре перебралась в Осу. Здесь вышла замуж. В сорок первом инженер Николай Забродский оставил ей еще одного сына, ушел на войну и с войны не вернулся. Три года спустя ушла из жизни и Зинаида Ефимовна - после аборта, сделанного подпольной акушеркой.
Петьке было тринадцать. Сдал несмышленыша братца в детдом, махнул в Сарапул и стал жить у престарелой сестры матери - Ираиды Ефимовны. Звал ее бабушкой, ухаживал за огородом, доил козу, много читал и исправно учился. К восемнадцати годам была проглочена вся литература о шпионах, приключениях и разных авантюрах, какая только отыскалась в сарапульских библиотеках.
Тайно от тети-бабушки собрался в Москву - поступать в школу разведчиков. Должна же быть такая при МГБ, считал он. Денег на дорогу не было, он украл их у соседки, за что по решению суда отбыл на трехлетний исправительный срок в сибирский лагерь.
14
Из показаний тети-бабушки:
"У Пети хорошие отметки, кроме геометрии. Очень много читает фантастических книг, сам был большой фантазер. "Над Тиссой" читал несколько раз. Бывает замкнутым, молчаливым".
Из показаний соседки:
"Хотя он украл у меня деньги, я простила Петю, ведь он уже отбыл наказание и, наверно, забросил свои мечтания".
Из показаний одноклассника:
"Петька не раз говорил мне, что уйдет за границу и будет ездить по всяким странам, чтобы получить разносторонние знания. Они очень нужны разведчику".
Из школьной характеристики:
"Способный… Упрямый… Много читал художественной литературы, даже на уроках".
15
Сомов знал из книжек, что на границе в проволочных заборах пропускается ток. Надо быть предельно осторожным. Подполз к столбику. Странное какое-то заграждение без колючек, низенькое. Новое что-то придумали? Шарахнет - и кучка пепла от тебя. Послюнявил палец, боязливо поднес к проволоке. Притронуться? Жутко, аж у копчика захолодело. Подождал, пока страх испарится, разулся, надел ботинки на руки, стал делать проход. Проскочил.
Должна быть распаханная, выровненная граблями пограничная полоса. Следовая называется. А тут - трава. Что за черт? Может, раньше пахали, теперь посыпают чем-нибудь? На всякий случай долго шел спиной вперед. Услышав плеск волны, оборотился, побежал. Вот и река. "Чорох" на карте обозначена. Переплыть, а там - Турция.
Плыть не пришлось, глубина по пояс. Выбрался на галечник. Через несколько шагов снова вода. Потом опять намывы песка и гальки. Где плыл, где шел, на берег выкарабкался на четвереньках и без ботинок - утонули. Дополз до кустов и замер. Неподалеку дом, надворные постройки. Хочешь не хочешь, идти надо, возврата теперь нет.
Вежливо побренчал в стекло. Не отзываются. Посильнее побарабанил. Откинулась занавеска, бородатый мужик, заслонившись ладонью от света, приник к окну. Спрашивает что-то не по-русски.
- Это Турция, а? - спросил Сомов негромко, но так, чтобы прошло через стекло.
Борода опять лопочет по-своему.
- Это Турция?! Тебя спрашиваю - Турция, да?! - чуть не закричал Петька. - Вот же напасть, не петрит.
Наконец хозяин дома, похоже, понял, покивал головой. Открылась дверь, выходящая на каменное крыльцо. Старый бородатый человек поманил рукой, заходи, дескать. В комнате показал на широкую, накрытую старым ковром лавку. Измотавшийся Сомов сел, вытянул ноги в мокрых и грязных носках. Старик отсутствовал минут пять. Вернулся с глиняной посудиной, поставил перед гостем и снова ушел. От духа съестного у Петьки свело скулы. Спасибо тебе, хлебосольный хозяин. В помещение, плотно прикрывая дверь, шагнул горбоносый детина, сея у дверей. Молчит. Турок он и есть турок.
Сомов с торопливой жадностью опустошил плошку, протер дно остатком лепешки. Сытый, отогревшийся, стал руками объяснять парню, что на двор надо, до ветру.
У парня рот до ушей. Сказал по-русски, хотя и с акцентом:
- Бэчевкой перэвяжи. Дать бэчевку?
- Я те покажу бечевку, зараза! - взвился Петька.
- Тогда тэрпи. У пограничников попросишься.
- К-каких пограничников? - смешался Сомов.
- Наших, - сверкает зубами нерусский бугай.
Смысл сказанного дошел до Сомова, но верить в то, что произошло, ужасно не хотелось. Позыркал на ехидного собеседника и понял - влип. Шел, полз, бежал, плыл - и все по Грузии. Ни хрена себе… Стал перемещаться по ковру ближе к двери. Парень погасил улыбку, глаза огнем взялись.
- Сиды! - и показал зажатую в кулаке гирьку от весов. - Врэжу!
Тут и старик вернулся с нарядом пограничников в фуражках с зеленым околышем.
Так бесславно закончилось бегство Петра Сомова в сопредельное государство Турцию.
16
Юрий Новоселов встретился с Сомовым в камере допросов внутренней тюрьмы. Приличного роста, большелобый и далеко не слабый физически, Петя Сомов со своим по-утиному сплюснутым носом и серыми растерянными глазенками все же походил больше на удравшего с уроков мальчишку. Увидев нового человека, который, надо полагать, тоже собирается его допрашивать, он близоруко моргал и нервно теребил пуговицу.
- Садись, Сомов, - пригласил Новоселов, заглядывая в Петьку поглубже - что там?
Парень поспешил плюхнуться на табурет, мертво прикрепленный к полу.
Подследственным, которым уже нечего добавлять к ранее сказанному, повторные допросы изрядно надоедают. Отвечают они нервозно или с усталой скукой, как автоматы. Незнакомому долговязому следователю Сомов порадовался. Этот еще не слышал его рассказа, примет свежей головой. А если из Москвы, из министерства? Совсем хорошо. Поймет, разберется.
Ведь он, Сомов, что хотел? Поступить в американскую школу шпионов, чтобы узнать все о разведорганах США. Заброшенный на территорию СССР, он пришел бы в КГБ и все рассказал. Таким образом стал бы советским разведчиком…
Новоселов просматривал уже читанные протоколы допросов. Боясь его потревожить, Сомов едва дышал. Задержав взгляд на акте об изъятии личных вещей арестованного, Новоселов легонько пошлепал ладонью по крышке стола:
- Слушай, Сомов.
Тот поерзал в готовности слушать. Новоселов, пряча веселый взгляд, стал читать:
- "При обыске изъяты паспорт, записная книжка, ключ, расческа, спички (три штуки), копия квитанции о наложении штрафа за безбилетный проезд по железной дороге, осколок зеркальца, два обрывка наждачной бумаги, листок с адресами и 22 копейки денег". - Куда же ты нацелился с таким богатством, Петя? Ах да, в Турцию. А зачем, если не секрет? Может, приглашен лично президентом Баяром? Хочешь помочь ему в сколачивании Багдадского пакта? Или, напротив, намерен разрушить эту агрессивную группировку? Каким образом? Натереть Баяра наждачной бумагой? Или подкупить? Наличность у тебя внушительная, можно и подкупить. А зеркальце? Зайчиков в глаза пускать?
Сомов слушал, улыбался - понимал шутку. Но на замечание о богатстве насупленно буркнул:
- Что есть, с тем и шел.
- Это не все, Петя. Пойдем дальше. Читаю из записной книжки:
"Удмуртская АССР имеет шесть городов: Ижевск (столица), Воткинск, Глазов, Сарапул, Камбарка, Можга, и 12 поселков городского типа. Полезные ископаемые: горючие сланцы, известняк, кварцевые залегания, используемые в военном деле. В республике развиты различные отрасли промышленности: машиностроение и металлургия, главным образом в Ижевске, Воткинске, Сарапуле. Ижевские машины идут на вооружение Советской Армии. На реке Каме начато строительство крупкой Воткинской гидроэлектростанции, имеющей стратегическое значение в военном отношении…"
- Хватит, что ли, Петр Сомов? - уже откровенно улыбался Новоселов. Юрий взял из дела упомянутый в акте листок с адресами, поводил карандашом по строчкам: - Город Сарапул, улица… дом номер… Это дом твоей тетушки. Второй адрес - город Ижевск… Здесь живет твой приятель. А это координаты Катеньки Горюновой. Твоя девушка? Ладно, сие меня не интересует. Меня интересует батумский адрес. Вот этот… Чей адрес?
- Адрес библиотеки.
- Перед уходом за границу потянуло детектив почитать?
- Не-е. Карту посмотреть, сориентироваться.
- Уже на этом спасибо - не врешь. В библиотеке я тоже побывал. Карта в энциклопедическом словаре не больше спичечной, этикетки. Что ты там разобрал?
- Все. Побережье, реку Чорох, границу…
- Ну а шпионские сведения откуда? Со страницы четыреста шестьдесят первой? Из третьего тома? Так? Почему не дословно списывал? Для пущего веса подредактировал? Зачем же торф пропустил. Я почему-то не сомневаюсь, что и торф в военном деле совсем не лишний. "Стратегическое значение… крупное значение в военном отношении… на вооружение Советской Армии…" - с едкой иронией цитировал Новоселов. - Сомов, нет этих слов в энциклопедическом словаре. Соображаешь, какой чепухой занимаешься?
Нарушитель границы раскаянно молчал, разглядывая спортивные тапочки без шнурков, выданные, вероятно, тюремной администрацией.
- Для кого предназначались эти "разведданные"? Для турок или американцев? Может, Прохора Савватеевича Мидюшко хотел надуть? Кстати, кто он такой? Что ты о нем знаешь?
Сомов подтянул правое плечо к щеке, невинно вытаращил глаза.
- Андрон сказал, что Мидюшко - агент американской разведки и поможет связаться с посольством.
- Откуда Алтынов знает Мидюшко?
- Говорил - в плену вместе были.
- А про то, что агент?
- Я не спрашивал.
- Как они жили в плену, чем занимались? Об этом Алтынов рассказывал?
Начитанность Сомова нет-нет да проявлялась в разговоре. Без обдуманного намерения соленые полублатные словечки перемежались чересчур правильными книжными фразами.
- Эта сторона жизни Андрона интересовала многих, но к себе в душу он никого не пускал. Пошлет подальше - и точка, - Сомов поглядел на Новоселова, смешливо пошевелил носом. - Это он посоветовал из какой-нибудь книжки списать. Чтобы не с пустыми руками туда. Говорил: сидят за кордоном, не знают ни черта, слопают твою баланду да еще долларов дадут… Понимаю теперь - глупость, а тогда почему-то верилось. Вот и стал в Батуми искать библиотеку.
- Петр, - добродушно спросил Новоселов, - о том, что ты дурак, Алтынов случайно не говорил?
- Говорил, - не обиделся Сомов.
- И ты не поверил?
- Я сказал, что он сам - дурак.
- Эк ты его лихо срезал, - усмехнулся Новоселов. - И как он на это?
- Кулаком в зубы.
- Часто от него попадало?
- Было дело.
- За что?
- Падло он. Зверь. Нашепчет мне всякого, потом избивает.
- О чем он нашептывал?
- Не то чтобы нашептывал… Какой бы он там ни был, человек все же. Болело что-то внутри. На нарах места рядом. Когда меж нас перемирие, он и начинает свою боль лечить. То не так, другое не по нему. Про Советскую власть, про лагерное начальство… На другой день спохватится - и на меня, зло вымещать. Зачем, говорит, в оперчасть таскался? Сексотничаешь? На хрена он мне сперся - стучать на него. Я в оперчасть полы мыть ходил… Знаете, мне иногда приходила мысль, что Алтынов не в плену был, а палачом у немцев. Как-то до того довел, что я взял и высказал свое соображение. После две недели в санчасти отлеживался.
- Такой здоровый парень. Неужели не мог постоять за себя?
- Пытался. Где там…
- Алтынов часто вспоминал Мидюшко?
- Не сказал бы, но если называл его - зубами скорготал. Он и меня-то бил, мечтая, что Мидюшко бьет. Страшно ненавидел.
- Ты не задумывался над странностью в поведении Алтынова? Ведь он, желая за какую-то обиду отомстить Мидюшко, мог о нем и сообщить куда следует. Вот, мол, живет в Трабзоне американский агент, предатель Родины… А он не говорил, оберегал его. Мог бы без горчицы слопать Мидюшко, но дает его адрес, посылает привет. В чем тут дело?
- Мама его знает. Все они у немцев одним дерьмом мазаны. Но вообще-то казалось иногда, что Андрон искрение хочет помочь мне. Молодой, говорит, грамотный, не то что я, и в чужой стране устроишься, проживешь. Только, говорит, к американцам в разведку идти - пустой номер: пожуют и выплюнут. О том, что для своих стараюсь, умалчивал от Андрона.
- А если эта искренность притворна? Просто-напросто хотел еще большую пакость сотворить? Допустим, чтобы ты снова за решеткой оказался. Могло быть у него такое желание?
- Зачем ему?
- По той же причине, по какой избивал тебя. Из ненависти к людям.
- Конечно, люди ему… Он, по-моему, себя-то не любил.
- Вот что я, Петя, думаю. Алтынов не сомневался, что ты со своими глупостями обязательно засыплешься на границе. А там - суд, снова лагерь. Вероятно, и другое думал: удачно минуешь пограничников, придешь в Трабзон, а там никакого Мидюшко. Откуда Алтынову знать, что товарищ по плену именно там? Ведь десять лет в заключении. И ты попадешь в такое положение, хуже которого и не придумаешь. Предположим третье: ты встречаешься с Прохором, во что крайне не верится, передаешь ему привет от Алтына, вручаешь секретные материалы… из энциклопедии. Он же сразу поймет, чья проделка. Если Мидюшко на самом деле сотрудничает с американской разведкой, - о секретности таких людей ты знаешь из книжек, - ему не остается ничего другого, как убрать Сомова.
- А что… и это могло быть. Как-то не подумал об этом.
- Ты о многом не думал, Петя Сомов.
17
С аджарским чекистом Юрий Новоселов съездил к его бабусе, которая жила "у самого синего моря", но не на окраине аджарской столицы, а между Батуми и Махинджаури. Решение послушаться Павла Никифоровича и отправить сюда Татьяну с Алешкой принял мгновенно. Было бы жестоко по отношению к жене и сыну лишить их отдыха в таком райском уголке.
Прощаясь с морем, искупался и, сидя в машине, всю обратную дорогу думал о Сомове, перебирал, как четки, всю его жизнь день за днем. Вроде бы всякого повидал, а все молочными зубами мается.
Уголовный кодекс Грузинской ССР как минимум три года Сомову гарантирует. Не выдержит парень повторного срока, свихнется окончательно. Отравленная фантазерством, оторванная от реального мира душа не перестанет тянуться к романтике. А какая романтика за колючей проволокой? Всех ближе и до которой легко дотянуться - романтика воровская. Общество не только потеряет человека, но и приобретет в его лице еще одного врага… Как его вызволить? В армию бы. Возраст призывной… Там он скорее найдет себя… И романтика по душе придется.
До рейса в Свердловск Новоселов выбрал время и сочинил нечто вроде ходатайства, чтобы оставить его для председателя Верховного суда республики.
Написал то, что позже покажет своему начальнику Павлу Никифоровичу Дальнову.
Написал, запечатал в конверт, но так никому и не передал этот пакет. С председателем Верховного суда республики, которого воображение, бог весть почему, рисовало седобородым старцем, Новоселов, оказывается, не раз встречался в столовой обкома партии. Теперь, знакомясь, подивился - одногодок его. Ну, может, и старше на год-два, но - не больше. Внешностью чем-то напоминал председателя Нижнетагильского городского суда Андрея Жерковского, однокашника Новоселова по юридическому, и дивиться вроде бы нечему. В объеме подведомственных дел этих должностных лиц, если принять во внимание одинаковость населения Тагила и Аджарии, особой разницы не просматривалось. Мысленно выстроенная дистанция между председателем суда республики и рядовым оперуполномоченным предельно укоротилась, и Новоселов с товарищеской откровенностью высказал ему свои сомнения и тревогу относительно Петра Сомова. Только вот председатель не захотел этого сближения. Неодобрительно, с видом патриарха покачал головой:
- Что-то вы…
Казалось, добавит к этому: "…молодой человек". Не добавил, но попрощался, кажется, холодновато.
18
Не успела замолкнуть первая трель телефонного звонка, как рука Павла Никифоровича Дальнова ухватила трубку. Чего тут больше было - профессиональной привычки или желания не потревожить домашних - сказать трудно. Во всяком случае, в трубку произнес негромко:
- Слушаю вас.
- Павел? Извини, что так поздно.
Дальнов узнал голос Николая Борисовича Орлова, поглядел из-под очков на светящийся циферблат наручных часов, лежащих на тумбочке. Не так уж поздно - едва перевалило за одиннадцать. Отодвинул газеты, которые просматривал, сказал:
- Извиняю и слушаю.
- Меня слушаешь, а радио?
- Что случилось? - встревожился Дальнов.
- В последних известиях сообщили об успешном выполнении плана промышленностью Белоруссии за полугодие.
- И ты позвонил, чтобы выразить свои восторг?
- Не совсем так.
- Надеюсь. Только не тяни.
- Интервью давал министр, фамилия которого - Калинин.
- Короче можешь?
- Фамилия - Калинин, звать - Петр Захарович. Это бывший начальник Белорусского штаба партизанского движения. Но дело не в этом. Просто некая психологическая связь. Его имя напомнило имя другого - Стулова. Иван Андреевич Стулов был секретарем Витебского подпольного обкома партии и одновременно членом военного совета нашей армии. Все, касаемое Брандта, шло через него… Может, от Стулова шагнем к предателю Мидюшко?
- Где сейчас Стулов?
- Не знаю. Возможно, до сих пор в Белоруссии.
- Проинструктируй следователя на этот счет. Кого думаешь послать?
- Не решил еще.
- Направь Ковалева. Если уж за следователем первая скрипка, пусть ею будет Ковалев, мой Новоселов капризен, когда однокашники командуют. С Ковалевым - друзья, в два цепа хорошо молотить будут.
Орлов уже думал о Ковалеве. Начав работать в органах госбезопасности, тот, в отличие от многих следователей со студенческой скамьи, в практику окунулся сразу по масштабным делам. Не на первых ролях, конечно, но в разоблачении агентуры, которую бывшие союзники пытались насадить в промышленных районах Урала, приобрел значительный чекистский опыт. Имея это в виду, Николай Борисович сказал Дальнову:
- Ковалев не умеет командовать, он умеет работать.
- Вот и прекрасно!