Простившись с могилкой на Нижнесалдинском кладбище, Костя махнул в Екатеринбург и там, получив поддержку знакомых партийцев, поступил в губернскую ЧК. В том же году с одним отчаянным парнем из комиссии по борьбе с дезертирством ему удалось внедриться в банду, шлявшуюся по берегам Тагилки, и под корень разагитировать заблудших землепашцев окрестных уездов. Пристрелив колчаковского поручика, который верховодил ими, обовшивевшие мужики под водительством юного чекиста Кости Яковлева вышли из леса с трусливо-неслаженным пением "Интернационала" и сдались на милость Советской власти.
Через год Екатеринбургская губерния была полностью очищена от кулацких банд и шаек дезертиров. Тихая чекистская работа оказалась боевому парню не по нутру. Косте Яковлеву посочувствовали, и он перевелся на Туркестанский фронт, где и воевал с басмачами до 1926 года. Но и после преобразования Туркестанского фронта в Среднеазиатский военный округ не покинул приглянувшиеся ему солнечные земли - работал в особом отделе кавалерийского корпуса. С первых же дней Великой Отечественной оказался на фронте - в 27-й армии, которая в декабре 1941 года стала 4-й ударной.
22
Полковник Слипченко, внушительной внешности молодой человек, слушая Константина Егоровича Яковлева, по праву хозяина избы-кабинета, расхаживал по комнате от окна к двери, половицы отзывались на его тяжесть мышиным попискиванием. Эти неживые звуки и само расхаживание грузного человека теребили нервы утомленно сидящего на лавке Константина Егоровича, и он, стараясь не сбиться, то и дело замедлял рассказ. Полковник понял его состояние, мысленно осудил себя и пристроился на самодельный складной стул с полотняным сиденьем.
Разрозненные сведения, поступавшие из оккупированного Витебска и которыми обладали присутствующие, сливались теперь в довольно ясную картину. Говорил Яковлев со знанием дела, без робости перед начальством:
- Что теперь известно о Брандте? Александр Львович - так его звать-величать - из семьи обрусевших немцев. Высшее педагогическое образование получил в Ленинграде. В Витебск приехал в тридцать шестом году. Родители перебрались сюда несколько раньше. Как и отец, стал работать учителем. С первых же дней оккупации оба - отец и его отпрыск - пошли в услужение к гитлеровцам. Папашу, Льва Георгиевича, определили на пост заместителя бургомистра. Александр Львович, человек беспринципный, болезненно ревнивый к успехам других, тоже получил успокаивающий компресс на свою болячку - ему предложили стать редактором. Фашистская газетенка под названием "Белорусское слово" только-только вставала на ноги.
Старшего Брандта подпольщики расстреляли уже в декабре сорок первого. Пришли ночью на квартиру, зачитали приговор - и шлепнули. Прямо в постели…
На эти слова Минай Филиппович Шмырев отреагировал усмешкой, отчего шевельнулась его треугольная щеточка усов.
- Эта смелая акция, - продолжал Яковлев, - произвела на Александра Брандта ошеломляющее действие. Он скис и захандрил. К газете заметно охладел. По свидетельству наборщиков, брал ее в руки с отвращением. Бельмом на глазу самолюбивого Брандта были чиновники из отдела культуры городской управы, совавшие носы в каждую заметку. Даже с ними перестал ссориться…
Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не бургомистр Родько. Он сумел сыграть на корыстолюбии Александра Львовича, вдохнул в его тряпичную душу веру в великое будущее послебольшевистской России. Обнадеженный возможностью нового взлета, Брандт воспрял. Правда, чаще стал заглядывать в рюмку, но административную прыть проявлял удивительную. Всех пишущих с оглядкой - из редакции вышиб, откопал где-то малограмотных, но покорных подлецов, газете дал название "Новый путь", увеличил ее периодичность до двух раз в неделю…
Высокая и очень серьезная девица в звании старшины и солдат с рыжими усами принесли на дощечках бутерброды, стаканы и огромный кувшин, который отдавал крепчайшим душистым чаем. От чая, конечно, никто не отказался. Постеснялся лишь оперуполномоченный Николай Орлов. Но Яковлев поухаживал за ним: едва не силой освободил его руки от папки, подал стакан с бутербродом поверху.
Припивая чай, Константин Егорович продолжал повествование о Брандте. Он снова подчеркнул, что дрожь в коленях, ясно обозначившаяся у Александра Львовича после дерзкой казни отца, постепенно утихла, его журналистская деятельность стала более размашистой и бесстыдно изобретательной. От имени парней и девчонок, насильно вывезенных в Германию, Брандт фабриковал письма о вольготной жизни "наемных рабочих" в неметчине.
При этих словах сидевший с папкой на коленях Орлов извлек из нее номер "Нового пути". Газета пошла по рукам. Образовалась пауза. Кто-то хмыкнул, кто-то ядрено выругался. Начальник разведотдела Ванюшин, обращаясь к Шмыреву, спросил:
- Минай Филиппович, не могли, что ли, и его - вслед за папой?
Шмырев кивнул в сторону Яковлева и Орлова, сказал шутливо:
- Вось гэтим товарищам берегли.
Константин Яковлевич не отреагировал и начал пояснять, как зловоние от газетки стало проникать далеко за городскую черту и отравлять легковерных. Когда через Суражские ворота тысячи людей призывного возраста уходили с оккупированной территории для пополнения рядов Красной Армии, эти, заглотавшие газетную приманку, доверчиво несли на биржу труда заявления с просьбой отправить в Германию…
Краткое жизнеописание изменника, излагаемое Яковлевым, было составлено сотрудниками армейской контрразведки на основании сведений, полученных от партизан и подпольщиков Витебска. Но кроме перечисленных фактов было у Константина Егоровича и нечто другое.
- Я внимательно проанализировал материалы, добытые за последние три месяца, - рассказывал он. - Во всем, что касается довоенной деятельности Брандта, не обнаруживается и намека на его враждебность к власти, которая…
- …которая вспоила, вскормила, дала образование! - взорвался секретарь обкома Иван Андреевич Стулов, носивший теперь, как член военного совета армии, звание полковника.
Старший лейтенант Орлов уже давно поглядывал на этого широколицего с красивым извивом губ и орлиным обликом человека. Такие люди, думалось ему, должны обязательно в генералах ходить, а не сидеть в кабинетах, пусть и в обкомовских.
Вспоила, вскормила… Именно это хотел сказать майор Яковлев и добавить еще, что высокий, узкоплечий, чуть сутулящийся интеллигент за пять лет работы в витебской школе показал себя толковым педагогом, увлеченным организатором художественной самодеятельности. Без ума были от Александра Львовича мальчишки и девчонки, посещавшие литературный кружок, который он вел при Доме пионеров.
Стулов, обращаясь к Слипченко, сурово спросил:
- Так что же вы решили с этим Брандтом?
Но ответа явно ждал не от него - от Яковлева. И тот незамедлительно отозвался:
- Пойду в Витебск, встречусь с ним… Заиметь своего человека в лице редактора фашистской газеты…
Он замолчал под настороженно ожидающими взглядами.
Командир партизанской бригады Минай Филиппович Шмырев пристукнул стаканом, сказал громко:
- Мало верится! Но… Мы с Константином Егоровичем вроде бы все взважили. За и против. Не пойдет на контакт - хрен з ним. Ликвидируем.
Надо отдать должное молодому полковнику Слипченко: свой оперсостав он изучил досконально. Знал, кто и что стоит. Был в курсе работы Яковлева в Екатеринбурге и Туркестане, ценил его работу и здесь. Сложилось искреннее и уважительное мнение. Только такому и можно было доверить дело Брандта. Не сразу, правда, решился. Нет, не из-за каких-то сомнений в отношении деловых качеств Яковлева. Другое удерживало - нехватка людей. Не просто сотрудников особого отдела (штат укомплектован), а опытных контрразведчиков - профессионалов.
Обстановка в тылах армии была не из лучших. Захламленность освобожденной от врага территории еще велика: до сих пор слоняются по лесам шайки растрепанных карательных формирований; скрываются полицаи, чиновники волостных управ и другие прислужники оккупантов; далеко не вся еще раскрыта засаженная в подполье вражеская агентура; забрасываются и новые шпионско-диверсионные группы. Все особисты армии перегружены работой.
Член военного совета армии Иван Андреевич Стулов тоже знал обстановку в тылу, как и начальник особого отдела, он никогда не переставал думать о ней, интересоваться ходом очистительных работ.
Стулов дожевал бутерброд, запил остывшим чаем и, отодвинув стакан, спросил Яковлева:
- Константин Егорович, а не кажется вам, что гораздо целесообразнее все силы переключить на работу здесь, в собственном тылу? Может, и вам за нее взяться? Плюнуть на Брандта, все равно никуда не денется, - и взяться.
Константин Егорович недоуменно покосился на полковника Слипченко. Тот глазами показал: "Отвечай", и Константин Егорович не очень-то вежливо внес ясность:
- Я не отключался ни от той, ни от этой работы. Что касается каналов, по которым уходит к немцам развединформация, то перекрытие этих каналов зависит от усилий не только здесь. Взятая нами группа "паршей" с коротковолновой приемо-передаточной станцией - это выкормыши Полоцкой диверсионно-разведывательной школы абвера. По данным подполья такие заведения есть в Витебске, Городке, Богушевске. В Витебске два или три. Есть основания думать, что сюда просунул лапу небезызвестный "Цеппелин". Во всяком случае, в Минске "унтерцеппелины" уже установлены. Брандт, между прочим, выезжал с лекциями в две школы - в Полоцк и Богушевск. Он на короткой ноге с бургомистром, кутит в компании адъютанта генерала Фрея, а Фрей командует двести первой охранной дивизией…
- Вижу, понимаю, - спокойно сказал, внимательно выслушав. Стулов. - Но как вы думаете обратить изменника в прежнюю веру? А если ошибка, что Брандт неофит? Если он и раньше молился тому, чему сейчас молится? Если литературный кружок и прочее - всего лишь маскировка. Личину всякую надеть можно…
- Мы особо и не надеемся на его лояльность.
- Что же вы тогда нажимали на его довоенные, извиняюсь, заслуги перед Советской властью?
- Я не нажимал, я рассматривал объект со всех сторон и изнутри. Легче будет беседовать там, - Яковлев показал затылком в направлении, где, надо полагать, находился областной центр.
- Допустим, убедить не удастся…
- На трусливости прищемлю, - сверкнул глазами Константин Егорович. - От страха на все пойдет.
- Не слишком ли… самоуверенно, Константин Егорович? - осторожно спросил полковник Стулов.
Яковлев тяжело поднял взгляд и возразил:
- Если чекист не уверен в себе - грош цена ему в базарный день.
- Конечно, - согласился Стулов. - Но Брандт Брандтом, а мы и о людях должны думать, о вас лично. Риск ведь.
- За риском, Иван Андреевич, всегда два итога: успех или провал. Успех разделю со всеми, удар провала приму только на себя.
Стулов неопределенно покачал головой.
Смягчая ответ, Яковлев разъяснил:
- Проводят и встретят опытные разведчики подполковника, - кивнул Яковлев в сторону начальника разведотдела Ванюшина, - для помощи и работы в самом городе подготовлено два подпольщика.
- Уже? - удивился Стулов.
Минай Филиппович опередил Яковлева с ответом:
- Уже, Иван Андреевич. В случае расконспирации уйдут к нам в бригаду.
23
Постучав, в кабинет Дальнова вошла молоденькая секретарша Роза. Давно с ней не виделся: заочница юридического, сдавала экзамены. Собралась было открыть папку, но подполковник остановил ее вопросом:
- Как сессия?
- Спасибо, Павел Никифорович. Все в порядке.
- Выходит - третьекурсница?
В подтверждение Роза, не скрывая довольства, смущенно кивнула. Дальнов выдвинул боковой ящик стола, извлек крохотную куколку в нарядном платьице.
- Прими в награду. У польских друзей разжился, когда в гости летал.
Девушка порозовела, пролепетала: "Ну что вы, зачем…", но подарку, сразу видно, обрадовалась.
- Любишь в куклы играть?
- У моей подружки девочка родилась…
- Вот и чудесно! - воскликнул Павел Никифорович.
Семилетней крошкой привезли Розу в Свердловск в 1942 году. Как отмечено в детдомовских документах, нашли ее в промерзшей ленинградской квартире подле трупа матери. Обостренная память ребенка многое сохранила из тех дней ужасной блокадной зимы. Павел Никифорович использовал все возможности, чтобы разыскать хоть кого-то из ее родных, но безуспешно. Относился к ней с отцовской благожелательностью, как мог благоволил ей.
Роза наконец открыла папку. Ей тоже хотелось порадовать Дальнова.
- Ответ на ваш запрос, Павел Никифорович.
- Откуда?
- Из Чехословакии.
Дальнов расстроенно подумал: "Значит, пусто". А что еще придет в голову? Если на запрос, требующий серьезной работы, ответ приходит так скоро, это означает, что в нем нет ничего существенного.
- Перевод потребуется?
- Нет, письмо и протоколы допросов выполнены на русском языке.
- Что? - не поверил Дальнов услышанному.
Не поверил не тому, что чехи написали по-русски, а тому, что прислали протоколы допросов. Протоколы, ясное дело, - по существу запросов. Какие еще больше.
Торопливо протянул руку за папкой. Хотелось немедленно впиться в документы. Утерпел. Отпустив Розу, удобнее устроился за столом, сдвинул все лишнее, вооружился очками.
Чешские друзья сообщали:
"…Еще в 1946 году по требованию коммунистов Северно-Чешской области органами государственной безопасности республики проведено расследование по делу провала группы интернационалистов в г. Теплице. В результате оперативно-следственных мероприятий стало известно, что в январе 1945 года названная организация установила связь с двумя представителями тайной антифашистской группы унтер-офицерской школы из армии предателя Советского Союза генерала Власова, подразделения которого дислоцировались в Теплице. Как оказалось впоследствии, никакой враждебной к немцам организации в унтер-офицерской школе не существовало. Эти двое оказались провокаторами. В результате пятеро из контакт-семерки подполья Теплице попали в засаду, арестованы и замучены в фашистских застенках. Имена и приметы провокаторов называют двое из оставшихся в живых патриотов из контакт-семерки, которые лично встречались с упомянутыми курсантами власовской диверсионно-разведывательной школы. Копии их показаний высылаем. Если у советских товарищей возникнет необходимость в дальнейшей нашей помощи, мы готовы оказать ее в пределах возможности со всем усердием".
К письму были приложены свидетельские показания Яна Холечека и Феро Климака. Бегло просмотрев их, Дальнов за вторичное чтение взялся с карандашом в руках. Читал, думал, делал пометки на отдельном листке. Третьим заходом прошелся по своим записям.
Что же выяснилось?
В январе 1945 года в подпольной организации города Теплице насчитывалось 50 человек разных национальностей: чехи, словаки, русские, поляки и трое немцев из местных жителей. Вся организация делилась на семерки. Одну из них возглавлял русский Прокофьев Андрей. Он и его жена жили на хуторе зажиточного немецкого крестьянина на правах наемных рабочих. Хутор в пяти километрах от города. С целью разжиться харчем и винным припасом сюда приходили русские в форме солдат германской армии. Это были курсанты унтер-офицерской школы власовской РОА. Чаще других навещали хутор Николай Подхалюзин (лет сорока, немного заикался) и оренбургский казак по имени Антон или Андрон. Последний моложе Николая, ему лет тридцать пять. Носил усы, рыжеватый. В разговоре с Прокофьевым проклинали свою жизнь, высказывали желание искупить вину перед русским народом. Однажды они доверительно признались, что в их подразделении создана тайная организация, которая готовит вооруженный побег. Но убежать, не имея связи с местным населением, опасаются.
Старший семерки Андрей Прокофьев, посоветовавшись с руководством подполья, сообщил своим новым друзьям о существовании патриотической организации и попросил достать оружие и боеприпасы. "Тайники" (так называли их теплицкие подпольщики) с готовностью согласились. Знакомство продолжалось месяц.
В ночь на 22 февраля назначили встречу подпольщиков и отряда "тайников", чтобы, объединившись, уйти в горы на заранее подготовленную базу. Подпольщики полностью доверяли Подхалюзину и его товарищу, но в этом случае перестраховались - к обусловленному месту встречи пришла не вся организация, а только контакт-семерка Андрея Прокофьева (на нее возлагалась обязанность вербовки новых членов организации). Предосторожность оказалась оправданной. Рощу окружили власовцы и батальон немецкой регулярной части. Во время захвата подпольщиков двоим удалось скрыться - Яну Холечеку и Феро Климаку, показания которых и читал сейчас Павел Никифорович Дальнов.
Он был премного благодарен чешским товарищам из госбезопасности, незамедлительно откликнувшимся на его запрос. Но свидетельские показания Яна Холечека и Феро Климака особой юридической силы не представляли. О том, что рыжеватый, с усами, тридцатипятилетний мужчина по имени Антон или Андрон и есть Алтынов, можно только предполагать. Ну, хотя бы потому, что Подхалюзин и Алтынов - сослуживцы по РОА, командиры отделений подрывников во вражеской диверсионно-разведывательной школе. Это установлено следователем "Смерша" 46-й армии в мае 1945 года. Но закону не догадки нужны, закону требуются неопровержимые доказательства.
"Они будут, эти доказательства!" - Дальнов захлопнул папку.
Фотография Алтынова, что в архивно-следственном деле, изготовлена несколько месяцев спустя после встречи его с чешскими подпольщиками. Ян Холечек и Феро Климак должны узнать Алтынова. Товарищи из Праги проведут его опознание по фотографиям, и тогда… Тогда, как говорится, суду все будет ясно. Только бы Ян и Феро не укатили за тридевять земель, оказались живы и здоровы.
Дальнов заглянул в присланные протоколы допросов. Установочные данные свидетелей на месте. Возраст? О, помирать им рановато - одному за сорок, второй моложе на семь лет.
Еще один свидетель - Подхалюзин. Надо найти его, обязательно найти. Кто знает, может, в его памяти об Алтынове не только провокация в Теплице, но еще что-то… Сколько же схлопотал Подхалюзин тогда, в сорок пятом? Этого в деле Алтынова нет. Ладно, если не расстреляли, разыскать особого труда не составит. Тогда не только опознание по фотографиям, но и очную ставку провести можно с Подхалюзиным. Великолепная картина - друзья встречаются вновь!
Павел Никифорович посмотрел на часы. Будет звонок из Минска или не будет? С Новоселовым договоренность - звонить, если потребуется, с девяти тридцати до одиннадцати тридцати. При экстренной необходимости - в любое время суток: хоть в управление, хоть к нему домой.