- Вы отправитесь куда-то ужинать, мистер Вэйн? У нас будет черепаха.
Уайлд проглядел меню. Еще оно предлагало груши и авокадо. И кокосовое мороженое. Он не думал, что у Хартманов ему предложат что-нибудь равноценное, и вздохнул:
- Я поем в городе, Джимми.
Он выключил радио, встал у окна и начал смотреть на маленькое бикини. Девочка лежала на спине, подложив руки под голову и подняв одну ногу. Она лежала так слишком долго. На ее коричневом от солнца теле виднелась полоска обгоревшей розовой кожи. Бедняжку ждет бессонная ночь. Он допил бокал и тоже лег на спину на постели, уставившись в потолок. Потолок был белый и хорошо переносил превратности погоды.
Он думал о Хартмане. По его прикидкам Хартман весил около двухсот пятидесяти фунтов. У него была одышка, он двигался словно в задумчивости, реакции у него были тоже замедленные, но он все еще мог ударить по мячику для игры в гольф с невероятной силой. Было бы ошибкой играть в игрушки с Хартманом. Эти громадные руки могли крушить с медвежьей силой. Хартмана следовало уничтожить, быстро и тихо. Для этого требовалась только ненависть. Но не знание причины, хотя в случае с Хартманом было нетрудно догадаться.
А Хильда? Уайлд закурил и выпустил дым в потолок. Хильда осложняла дело. Она была слабым звеном в вооружении Хартмана и к тому же уступила Чарльзу Вэйну. Женщины, подобные Хильде Хартман, всегда уступали Чарльзам Вэйнам мира сего. Такова была схема - взращивание ненависти к себе, к своей работе, к стоящим над ним людям, которая на этот раз помогала ему заставить себя возненавидеть Хартмана. Возненавидеть достаточно, чтобы убить. Но ненависть больше не давалась ему легко. Возможно, потому, что это был Барбадос с его расслабляющей атмосферой. А скорее всего, просто потому, что десять лет - слишком долгий срок. Палачи должны быть очень молодыми, высокомерными и бесчувственными, осознающими только свое собственное бессмертие.
Уайлд лежал на спине абсолютно неподвижно более часа, пока не начало смеркаться. Потом встал и оделся. На нем был красный с серебром галстук и белый летний костюм. Посмотрев на себя в зеркало, он нахмурился. Чарльз Вэйн был одним из его творений, наименее достойных восхищения.
Он достал из гардероба дорожную сумку "Бритиш оверсиз эруэйз корпорейшн" и швырнул в нее майку с длинными рукавами, шорты и туфли на резиновой подошве. Положил наручный компас в карман шорт. Закурил сигарету и оглядел комнату. Одежда, которую он носил днем, беспорядочной кучей валялась в кресле. Чарльз Вэйн был неаккуратным типом. В полуоткрытом гардеробе висело три костюма; Чарльз Вэйн любил одеться. Его портмоне лежало на туалетном столике; в нем находились сто пятьдесят фунтов в дорожных чеках, членская карточка лондонского стриптиз-клуба и письмо от сестры из Бекенхэма; Чарльз Вэйн был доверчивым человеком, который собирался непременно вернуться в свою комнату завтра утром после рыбалки.
Уайлд сидел в тростниковом кресле в вестибюле и смотрел на подходившую к нему девочку в великоватом бикини. Теперь она была в желтом сарафане. Ее плечи горели.
Она улыбнулась ему:
- Привет, мистер Вэйн.
- Вы выглядите как вареный омар, Луиза. Может быть, вы разрешите мне намазать вам спину лосьоном?
Она хихикнула и встряхнулась, как мокрый щенок:
- А вы намажете, мистер Вэйн?
- Завтра, - пообещал он.
Она села рядом с ним, внезапно посерьезнев:
- Джимми-бармен говорит, что на севере острова есть место с большой пещерой и там растут всякие странные растения. Это правда, мистер Вэйн?
- Джимми знает, что говорит. Но я слышал об этом месте. Пещера звериных цветов. Думаю, она заслуживает того, чтобы туда съездить. Конечно, при условии, что вас не смоет отливом.
- Вы возьмите нас туда с собой, мистер Вэйн? Меня и Нэнси? Па говорит, что будет сидеть на пляже и никуда не сдвинется. Он говорит, что приехал на Барбадос не для того, чтобы смотреть на растения. Но мне-то точно хотелось бы набраться здесь каких-нибудь специальных знаний, чтобы дома потрясти эту Мэйсон. Я вам рассказывала про нее, мистер Вэйн? Про нашу учительницу по биологии?
- Рассказывали.
- Ну, возьмете нас с собой, мистер Вэйн! Мы были бы вам очень признательны.
- И я тоже, Луиза. Скажу вам вот что. Сегодня вечером я собираюсь на рыбалку со своим другом. Боюсь, что не успею вернуться завтра до ленча, а вот после ленча мы предпримем поездку на север.
- Ой, здорово, мистер Вэйн… а вы не устанете?
- Нет, если поеду с вами. И с Нэнси, разумеется.
Девочка снова хихикнула и торопливо пересекла веранду.
Уайлду нравилось отождествлять женщин с разными цветами. Это был цвет меда.
Он посмотрел через пляж на бледный цвет воды над отмелями. Там, где море становилось синим, в гавань медленно входила трехмачтовая шхуна. Даже со спущенными парусами она была прекрасна. Но как множество прекрасных вещей - например, великоватое бикини, - она, вероятно, разочаровывала при ближайшем рассмотрении. На борту выяснится, что красавица нуждается в покраске, а в каюте водятся тараканы. Было половина восьмого.
Уайлд стоял в патио. Бриз утих, а луна еще не поднялась. Звезды усыпали небо, и создавалось впечатление, будто он смотрит вниз на город, а не вверх на Вселенную. Он закурил и сел в тростниковое кресло. Анонимность приморских отелей никогда не переставала поражать его. Так он сидел, окруженный пальмами, каждая из которых была с бесконечной бережностью посажена в кадку, вставленную в бетон подъездной дороги. За пределами отеля дорога была пыльной. Напротив располагалось желтое бунгало с красным "спрайтом", ожидавшим у ступеней входа. Вечер был теплым, слишком теплым для английского октября. Он гадал, решится ли хозяин хотя бы одной барбадосской гостиницы когда-нибудь посадить вдоль подъездной аллеи ряды сахарного тростника.
С дороги свернул белый "триумф"-кабриолет с откинутым верхом. Волосы Хильды Хартман развевались по ветру. У нее были необычайно густые, необычайно черные волосы, которые трудно растрепать. И она наслаждалась тем, что они растрепаны. Она напоминала кошку и приходила в восторг, когда ее ласкали ветер, рука или море.
- Я не знала, успеете ли вы собраться. Мне сказали, что днем вы уезжали.
У нее был глубокий голос. Она говорила, как ее отец. И была похожа на него. Черты лица крупные, но, тем не менее, тонкие. Он перегнулся через борт машины и поцеловал ее в губы. В Хильде Хартман не было ничего мелкого. Она была в белой нейлоновой блузке навыпуск и черных обтягивающих брюках, без бюстгальтера. Цвет Хильды был восточный красный. Она животное и скоро забудет Чарльза Вэйна. Уайлда это радовало.
Она включила двигатель, и "триумф" рванулся к дороге. Октябрьским вечером в городе было тихо. Окна витрин зашторены, ряды такси вокруг колонны Нельсона сильно поредели. Цветные люди отдыхали на тротуарах; один-два ресторанчика, как всегда, заполнены завсегдатаями. Бриз едва колыхал шхуны, стоявшие на якорях вдоль улицы. Хильда Хартман проскочила через Брод-стрит и свернула на прибрежную дорогу. Она ехала очень быстро, ее черные волосы развевались за ней, словно знамя. Она резко затормозила, съехав с дороги на первой же пустой стоянке, и повернулась к Уайлду, приоткрыв рот и закрыв глаза.
- Боже, - прошептала она. - Ты взрываешься внутри меня, как динамит.
По ней тек пот. Под блузкой кожа была липкой. Она была нетерпелива и настойчива. Она прерывисто дышала.
Фары пронесшегося мимо автомобиля осветили "триумф". Хильда Хартман села, положила обе руки на руль и уставилась прямо перед собой. Уайлд прикурил две сигареты, одну передал ей. Хильда взглянула на него, потом снова включила двигатель. Через несколько секунд она уже мчалась на бешеной скорости. Ее пальцы крепко сжимали руль.
- Ты мало говоришь. О чем думаешь?
- О женщинах, - ответил Уайлд.
- Обо всех женщинах?
- О той, с которой я сейчас.
Хильда улыбнулась:
- Так-то лучше.
Она свернула с дороги в проезд, пронеслась по аллее, обсаженной цветущим кустарником, и остановилась у дома, который выглядел настоящим посмешищем. Посмешище в мавританском стиле, каждое окно - в окрашенной белой краской арке. "СЛ-300" перед крыльцом тоже белый, с красной отделкой. К боковой веранде, выдаваясь на пятьдесят футов над белым песком и выступая в море на шесть футов, прилепился док, неподалеку молчаливо ожидала моторная лодка. Ветра не было, море отдыхало.
Хильда Хартман объехала дом вокруг, чтобы попасть в гараж на две машины. Она выключила зажигание и фары, но продолжала сидеть за рулем. В темноте Уайлду было слышно ее дыхание.
- Сейчас ты не думаешь обо мне, Чарльз. Ты думаешь о сегодняшней ночи. Кому пришла в голову идея поехать на рыбалку?
- Мне нравится попробовать все.
Она вздохнула:
- Ты думаешь, это была твоя идея. Было бы ошибкой недооценивать папу. Он очень богат.
- Могу себе представить.
- И его деньги достались ему нелегко.
- Могу в это поверить.
- Но это тебя не волнует? Он затеял расследование, чтобы узнать твою подноготную. Понимаешь, у нас уже бывали люди вроде тебя. Ты хочешь обмануть либо его, либо меня. Кого из нас, Чарльз?
- Я еще не решил.
- Я не шучу. Мне все было понятно с самого начала. В то утро, когда ты встал рядом со мной и купил мне выпить, я знала, что тебе известно, кто я, и что именно поэтому ты и познакомился со мной. Я говорила тебе, так уже случалось. Но никогда не было так, как сейчас. Эти две недели мне было так хорошо, как никогда в жизни.
Хильда прильнула к нему. Она предпочитала лежать на спине. И любила разговаривать лежа на спине. Она занималась любовью, как увядающая старлетка, надеющаяся, что ее возьмут на роль Джульетты.
Она прошептала ему на ухо:
- Я говорю тебе это, потому что у отца есть причина взять тебя с собой на рыбалку сегодня ночью. Отец может быть очень жесток.
- Вряд ли это доставит мне удовольствие, - сказал Уайлд.
- Но эти две недели были просто отличными. Чарльз, если ты хочешь меня обмануть, можешь больше этого не делать. Я отдам тебе все, что ты пожелаешь.
- Даже если твой отец прав и мне нужны только его деньги?
Ее пальцы скользнули под пиджак. Если бы у нее было время, она изорвала бы на нем рубашку.
- Я ни с кем не подружилась здесь, на Барбадосе. Думаю, потому, что мы такие, какие мы есть. То, что мы сменили фамилию и стали британскими гражданами, ничего не изменило. Люди все равно знают. Я должна получать удовольствие там, где смогу урвать. Ты мне нравишься, Чарльз. Мне нравится танцевать с тобой, мне нравится ужинать с тобой, мне нравится ездить с тобой в машине, мне нравится с тобой плавать. Мне нравится спать с тобой, Чарльз. Мне хотелось бы, чтобы все между нами оставалось именно так, как есть. Если мне следует покупать тебя, назови свою цену.
Уайлд протянул ей сигарету. Ненавидеть становилось все труднее с каждым годом. С каждой женщиной.
Хильда отсела от него подальше. Она все еще прерывисто дышала.
- Тебе нечего на это сказать?
Уайлд ответил:
- Думаю, что Чарльз Вэйн был бы глупцом, если бы не принял то, что ты предлагаешь.
Но Чарльз Вэйн был мертв. Три недели его жизни закончились, когда Уайлд закрыл дверь своего номера в отеле.
Уайлд не любил проигрывать в шахматы, даже когда делал это намеренно. Хартман был в восторге.
- Видите, вы все же не непобедимы, мистер Вэйн, - сказал он. - Вы очень слабо разыграли дебют. В защите двух коней, когда я двинул конем на королевского коня, вы были правы, пойдя ферзевой пешкой на четвертую горизонталь, потому что вы должны были выиграть время, чтобы развить свои фигуры. Но, взяв вашу пешку королевской пешкой, я вынудил вас принять гамбит. Вам следовало пойти ферзевым конем, чтобы снова взять мою пешку… ба, это было самоубийственно. Вы были чересчур уверены в себе, мистер Вэйн.
Красное лицо Хартмана блестело. Он был отцом Хильды, когда-то, должно быть, таким же красивым, как она, с копной черных волос и крупными, сильными чертами лица. Теперь волосы его поседели, под подбородком висели мешки. Он двигался нарочито медленно. Его руки напоминали громадные оковалки сырого мяса, толстые пальцы казались миниатюрными бейсбольными битами. Беря шахматную фигуру, он мечтательно поглаживал ее, как будто в действительности хотел раздавить, стереть в прах.
Уайлд взглянул на часы:
- Половина одиннадцатого, мистер Хартман. Когда вы планировали ехать?
Хартман загоготал. Уайлд представил себе, как смех прокатывается по его телу, завихряясь вокруг вен и артерий, пузырясь, как воздух, пытающийся вырваться на свободу.
- Вы просто жаждете уехать отсюда. Видишь, Хильда? Твой мистер Вэйн нетерпелив.
Женщина сидела в кресле-качалке у окна. Она потягивала портвейн и смотрела на море.
- Он не мой мистер Вэйн, отец.
- Ах да. Ну, мы скоро уедем, как вы сказали, мистер Вэйн. Вам бы лучше сменить одежду. Вы привезли с собой вещи, не так ли? Хорошо. Хорошо. Я сделаю то же самое. Хильда, сходи-ка на кухню и посмотри, закончила ли Клио делать нам сандвичи. Мы будем завтракать сандвичами с курятиной, мистер Вэйн. После успешно проведенной ночи.
Он тяжело двинулся к лестнице.
- Через полчаса отплываем, мистер Вэйн.
Уайлд закурил и взял своего побежденного короля. Красные и белые фигуры были сделаны из кости. Он прикинул, что им, вероятно, лет сто, они были очень хрупки. Он гадал, почему редко играющие люди предпочитают экзотические шахматные фигурки. Эти даже не были особенно ценными.
Хильда Хартман стояла возле него. Кончиками пальцев она провела по его волосам. Она была собственницей и любила это продемонстрировать.
- Ты подыграл ему.
- Как он сказал, я был чересчур уверен в себе.
Уайлд поднялся по лестнице. Хартман был скрягой. Он любил показуху: машина, дом, моторная лодка. Но одежда его была дешевой, дом плохо обставлен; ультрасовременная стальная трубчатая мебель была не к месту, а тростниковая явно видала лучшие времена. Даже для Барбадоса этот дом, с его голыми стенами и бесконечными коридорами без ковров и арочными проемами, был слишком холодным.
Он оставил костюм на кровати. Чарльз Вэйн именно так бы и поступил. Подумал, что с ним сделает Хильда. Она была из тех женщин, которые способны повесить его в гардероб, чтобы раз в год вынимать, чистить, смотреть и чувствовать… Интересно, что бы она почувствовала? Он встал у окна и, посмотрев на потемневший сад, нахмурился. Он классифицировал эту женщину как животное, но, может быть, именно из-за ее нелюбви диктовать свои мнения? Он решил, что Хильда Хартман, наверное, чуть ли не самое одинокое существо на свете из всех встречавшихся ему. У нее все наладится. Не завтра, даже не через месяц. Она умудрилась влюбиться в Чарльза Вэйна, в то же время, как ему казалось, действительно любила своего отца, со всем этим ее терпеливым пониманием. Но потом, когда она сможет наконец перестать быть Хильдой Хартман и станет не более чем просто Хильдой, одинокой женщиной, у нее все наладится.
Она стояла в дверном проеме спальни и смотрела, как он переодевается в шорты и футболку. Он не поворачивался к ней, пока не убедился, что компас по-прежнему в кармане шорт. Потом сел лицом к ней, чтобы завязать шнурки.
Она раздвинула ему ноги и встала между ними.
- Ты никогда раньше ему не проигрывал. Подыграй ему снова сегодня вечером, Чарльз. Обещай мне. Если мы будем держаться вместе, он не сможет причинить тебе вреда.
- Я это запомню.
Она прижала его голову к груди; инстинкт предупреждал ее о нависшей катастрофе, или, может быть, в его настроении произошла тончайшая перемена. Он откинулся назад, потянув ее на себя. Он почувствовал, как напряглись мышцы ее спины и бедер, и стал мучить ее губы, пока не ощутил вкус крови.
- О боже, - выдохнула она. - Не уезжай, Чарльз. Скажи ему, что передумал, и оставайся со мной.
Чарльз Вэйн был мертв. Уайлд высвободился из ее объятий.
- Ты говоришь так, будто боишься за меня.
- Я боюсь за тебя. Любить меня - в его глазах это преступление. Он неистовый и жестокий человек. Очень жестокий. И ты будешь там с ним один на один.
Уайлд подумал, что вся эта ситуация была бы забавной, если. бы не искреннее отчаяние женщины.
Хартман ждал у подножия лестницы.
- Все готово, мистер Вэйн. А вы готовы? - Он рассмеялся. - К посвящению в братство рыбачащих в открытом море?
- Вот только я нервничаю, как котенок, - ответил Уайлд.
- Я иду спать. - Хильда снова была сдержанна и бесстрастна. Уайлду стало интересно, неужели Хартман считает, что она такая всегда. - Когда вы вернетесь?
Хартман пожал плечами:
- К ленчу, моя дорогая.
Октябрьский ветер стих. Луна еще не показалась, но звезды сверкали, и видимость была почти превосходной. Уайлд вспомнил о ночи неподалеку от Порто-Санто. Тогда условия тоже были превосходными. А все повернулось совсем нехорошо. Порто-Санто легко могло закончиться неудачей. Его первой неудачей. Которая оказалась бы и последней. Воспоминание о Порто-Санто преследовало его, когда он выполнял работу в Джорджтауне, мешая его объективности. Сегодня оно вернулось снова. Он посмотрел на огоньки проплывающего мимо берега и огромное сияние там, где на портовой дуге колыхался Бриджтаун.
Хартман управлялся со своей лодкой довольно неуклюже. Она называлась "Хильда", впрочем, вполне предсказуемо, и на ней стоял мотор в пятнадцать лошадиных сил. Она была узкой, восемнадцати футов в длину. Уайлд подумал, что в море с ней намучаешься.
- Вы когда-нибудь управляли моторной лодкой, мистер Вэйн?
- На Бродсе.
- На Бродсе? А, в Англии. Восточное побережье. Никогда там не бывал. Вы обнаружите, что здесь все несколько по-другому. Когда мы выйдем из гавани, вам нужно будет попробовать встать за руль. А пока можете познакомиться со снастями.
Уайлд присел на корточки и осмотрел лески и крючки. Он снял крышку с ведерка, в котором были кровь и кишки, и снова торопливо закрыл.
Хартман расхохотался:
- Воняет, а, мистер Вэйн? Но это именно то, что нужно. Мы запачкаем воду кровью. Мы привлечем внимание каждого морского стервятника. Сегодня ночью мы рыбачим из спортивного интереса. Я поймаю вам барракуду, которая стоит того, чтобы из нее сделали чучело, мистер Вэйн. Вам это понравится.
- Никогда нельзя знать наперед, - ответил Уайлд.
Стук винта под ним на мгновение усилился, потом снова стал ровным. Он улыбнулся, осознав, что, несмотря на всю свою тщательность и предусмотрительность, не учел того, что движок может заглохнуть.
- Это не должно пугать вас, мистер Вэйн. Встреча с барракудой доставит вам массу удовольствия, я убежден в этом. Это хищное чудовище.
Уайлд наблюдал за громадными плечами, сгорбившимися над рулем. Хартман в молодости, должно быть, был исключительно неприятным типом. То, что теперь рядом не было Хильды с ее страстным желанием, сильно меняло дело. Он совершенно определенно постарел. Когда-то достаточно было сказать: "Этот человек должен умереть, поскольку оскорбил правительство моей страны". Теперь стало необходимо вдаваться в детали, рассматривать отдельные человеческие особи. Сегодня вечером он жалел, что не получил это задание лет семь-восемь назад. Но семь или восемь лет назад Хартмана не было на Барбадосе. Семь или восемь лет назад Хартман был всего лишь досье в кабинете у правительственного чиновника.