В кабинете начальника отдела Николая Александровича Иволгина находились только те, кто разрабатывал и готовил операцию. Операция была согласована с Центром, представитель которого находился здесь же. Иволгин негромко зачитывал план:
- "В период временной оккупации части территории Северного Кавказа для выявления германской агентуры, а также для внедрения в разведорганы противника предусмотреть деятельность групп специального назначения "Перевал", "Ущелье"… На случай вынужденного отхода Красной Армии в районе создается нелегальная разведгруппа "Перевал" в составе шести человек, из которых - один радист, один связник… Радист характеризуется исключительно с положительной стороны. Честный, преданный Родине человек, выдержанная, волевая, не болтливая девушка. Командиром назначаю Сергея Петровича Заболотского. Он хорошо знает весь личный состав, принимал участие в подборе и подготовке группы". У кого есть замечания по составу группы? - обратился Иволгин к собравшимся. - Нет? Тогда успеха тебе, Сергей Петрович, и береги людей, особенно Филиппову. Без связи с Центром, сам понимаешь, вся деятельность группы пойдет насмарку, - закончил он.
Еще на исходе первого месяца обучения Заболотский как-то спросил:
- Зина, у тебя есть гражданская одежда? В армейском обмундировании тебе нельзя ехать на новое место, по документам ты в армии не служила.
- Все, что на мне, да солдатский вещевой мешок, а довоенного у меня ничего не осталось, - ответила Зина.
- Я так и думал. Вот приготовил тебе ситцевое платье, пальтишко и берет. Такие все теперь носят. Надеюсь, сама сможешь подогнать это по себе.
Работники МТС, где секретарствовала девушка, ее такой и запомнили: голубоглазая, светловолосая, с короткой стрижкой и в неизменном синем берете, веселая и задорная.
МТС была расположена на ближнем от города хуторе. Заболотский предупредил радистку, что, если фашисты при оккупации МТС не закроют, она должна продолжать работать здесь.
Однажды утром, придя в контору, девушка узнала, что не сегодня-завтра враг будет в городе.
- Зиночка, мы уходим в лес, - шепнула ей одна из сотрудниц. - Пойдем с нами? По решению райкома партии создается партизанский отряд, почти все наши уходят. Не раздумывай! Ты девушка симпатичная, а тут оккупанты, - добавила она, видя замешательство Зиночки.
- Да не может быть, чтобы фашисты заняли наш городок. Фронт-то в десятках километров. Нет, не верю, не войдут они сюда! - с оптимизмом, свойственным молодости, ответила та. Не могла она объяснить, что уходить в партизаны ей никак нельзя, даже если обратятся к ней с просьбой помочь им, - не имеет права. Ее задача - это бесперебойная связь с Центром, как инструктировал ее Заболотский.
С приближением фашистов горожане группами уходили в лес, чтобы там переждать первые, самые страшные часы оккупации. Прошли колонны передовых частей, в нескольких местах занялся пожар. Надвигающаяся опасность толкнула Зину в лес, там она забралась на высокое дерево, и стал виден весь в дыму город, а вблизи - поднимавшаяся по косогору цепь гитлеровцев.
"А если найдут, схватят? - дрогнуло сердце, мелькнул страх. - Как объясню, зачем оказалась здесь, в лесу?"
Фашисты, прочесав кустарник, отошли. Когда утихла пальба, обратно потянулись женщины, дети. Зина шла с ними. Их не задерживали, не проверяли. Фомина обрадовалась, увидев ее живую и невредимую. Да и сама девушка успокоилась, осознала: начался период, к которому она готовилась все последнее время.
На второй день прихода фашистов вышла в город. На заборах и стенах домов висели объявления о введении комендантского часа, улицы усиленно патрулировались. Очевидно, в городе стоял большой воинский гарнизон. Начались облавы, обыски у населения. Не миновала облава и Зиночку. Полицаи хватали всех молодых, регистрировали и направляли на работу. Ее определили на кухню в офицерской столовой. Приятного мало, но зато выдали пропуск, позволявший ей передвигаться по городу, не боясь патрулей. Работала она вместе с другой девушкой. Распоряжался на кухне пожилой толстый немец-повар. Он немного говорил по-русски и часто рассказывал о своей семье, о детях, порой вел откровенные беседы о действительном положении, дел на фронте. И когда Зиночка обращалась к нему с просьбой отпустить домой пораньше, он не препятствовал. Знал бы он, что каждая такая просьба была связана с очередным выходом в эфир!..
Через пятнадцать дней связник снова пришел со сведениями о дислокации войск гитлеровцев, перемещении их контрразведывательных органов, принес списки выявленных фашистских агентов.
Подпольный передатчик с позывными "Ева" на этот раз дважды выходил в эфир, так велик был объем передаваемой информации. Радистка видела за этими листками с цифрами громадный и рискованный труд десятков советских патриотов, мужчин и женщин, коммунистов и беспартийных, пожилых и юных. И стук морзянки сливался с биением ее сердца - живы, боремся, действуем!
Радиопитание стало истощаться, надо было достать запасные батареи из тайника, устроенного в перелеске. Она знала, что все выходы из города контролируются оккупантами, и поэтому приготовилась к встрече с ними. Уверенным шагом шла Зина к лесу.
- Стой! - раздалось из кустов, и два полицая с гитлеровцем приблизились к девушке. - Документы! - обратился к ней один из полицаев.
Зиночка достала свой пропуск. Солдат, прочтя, лениво махнул рукой: пропустить. Когда эти трое скрылись за поворотом дороги, радистка побежала, обрывая паутину, густо висевшую на деревьях и кустах. Отсчитала положенное расстояние от дерева-метки, отрыла тайник, две батареи выложила в сумку, прикрыла картофелем. Возвратилась домой благополучно, но, когда начала очередной сеанс связи, ахнула - рация работала только на прием: "Сели батареи в земле. Кто же теперь передаст шифровки, кроме меня? Кто?.. Некому. Группа осталась без связи".
А тут еще одна напасть.
- Зиночка, собирайся! Окаянные приказали убираться из дома. Пошли к Семиным, они обещали принять, - грустно сообщила расстроенная вконец Людмила Павловна.
Вещи перенесли к старикам-соседям, рацию Зина спрятала под койкой, на которой втроем и спали - она, Людмила Павловна и хозяйская дочь Катя. Эту квартиру Заболотский порекомендовал как резервную.
Однажды в дверь кто-то постучал требовательно и тревожно.
- Войдите, - ответила Зина еле слышно.
- Ты чем-то взволнована? - с порога спросил Петров. А Зиночка не знала, как и благодарить его: за то, что пришел, что поможет, да просто за то, что он живой.
Город был запружен беженцами, отступающими частями, и никто не обратил внимания на женщину в синем берете, спешившую по улице с чемоданом в руке следом за пожилым мужчиной. Офицеры комендатуры признали бы в нем своего служащего, инвалида без левой руки. Они пользовались его услугами в качестве переводчика, и тот всегда почтительно выполнял приказы своих хозяев.
Шаги затихли. Зиночка остановилась перед домом, в который вошел связной. Из-за дверей вынырнула девчушка лет десяти, пригласила войти.
- Здравствуйте, - поздоровалась она с хозяевами третьего своего убежища, русскими патриотами, которые принимали ее, рискуя своей жизнью.
- Входи, дочка, не стесняйся, будь как дома, - пригласил ее в горницу высокий старик с окладистой бородой и хитроватым прищуром выцветших глаз. Согнувшись в проеме двери, пропустил ее вперед. - А вот твоя комната. Окна выходят на огород. Устраивайся пока, а мы пойдем посмотрим, что к чему там.
В этом доме удобно было развернуть рацию, здесь же, в одной из комнат с земляным полом, были спрятаны батареи питания - последний комплект.
Квартиру эту загодя подготовил Заболотский - на черный день. Выбор оказался удачным. Вскоре в эфир пошли донесения разведчиков группы "Перевал".
Однажды вновь появился связной.
- Зиночка, гитлеровцы уходят. В комендатуре суетятся, срочно отправляют документацию. Я уезжаю вместе с ними, - сообщил связной подчеркнуто бесстрастным тоном.
- А как же я? - вырвалось у нее.
- У твоей рации практически кончилось питание, поэтому Заболотский приказывает оставаться здесь. Когда наши придут, сама знаешь, к кому обратиться. Успеха тебе, дочка, - закончил связник и, обняв ее, по-отечески поцеловал в русые волосы…
Дорогих краснозвездных освободителей встречал весь город. Не сразу удалось Зине связаться с чекистами. Только через четыре дня зашел к ней незнакомый офицер и передал указание Заболотского: оставаться на освобожденной территории. Но не закончились на этом боевые будни радистки. Она участвовала в ликвидации бандитских формирований на Северном Кавказе, оставленных гитлеровцами, выполняла другие специальные задания.
В. Лебедев
ВО ИМЯ РОДИНЫ
Вечером 25 октября 1942 года старощербиновское питейное заведение, громко именуемое рестораном, сверкало огнями. У входа, словно соперничая с электрическим светом, красовался начальник районной полиции Григорий Плоский. Сияла белизной парадная черкеска, фальшивым серебром поблескивали побрякушки. Стыла на жирной физиономии угодливая улыбка.
- Будьте так ласковы, господа! Заходьте! Заходьте! - распевно, медово выводил Плоский.
На шаг впереди гнул спину районный атаман Дахно. Вдвоем с начальником полиции они встречали высоких гостей - чинов из немецкой комендатуры.
На самом деле "гости"-то и были хозяевами. Но на этот раз они позволили своим холуям поиграть в самостийность. К тому времени фашисты уже вывезли из Щербиновского района в фатерланд сотни пудов пшеницы, более тысячи голов крупного рогатого скота и около четырех тысяч гусей, кур, уток. Чтобы подогреть рвение своих помощников, гитлеровцы намекнули им, что, мол, неплохо бы отпраздновать "успехи". А те, конечно, рады стараться. Вот почему рассиялась огнями станичная ресторация, вот почему на ее крыльце расшаркивались перед фашистским комендантом и его свитой представители местной "знати".
До глубокой ночи веселились гитлеровцы со своими прихлебателями. Атаманы косноязычно восхваляли немецкий "новый порядок" да предавали анафеме большевиков. Напыщенные офицеры воспринимали эти дурно пахнущие речи как глас благодарного русского народа.
- Гут! Зер гут! Великой Германии нужен такие люди… - одобрительно бормотали офицеры.
Вместе с другими пьянствовал до утра помощник районного атамана Шумский. В событиях, о которых пойдет речь, ему выпало сыграть немаловажную роль.
Поначалу их было двенадцать. Одна женщина, одиннадцать мужчин. Правда, одному из мужчин едва исполнилось шестнадцать, но он без скидок сносил все тяготы. Они шли почти месяц, в основном по ночам. Шли из-под станицы Крымской, а точнее, из Гостагаевского леса, где действовал их партизанский отряд. Им было приказано возвратиться в Щербиновский район для проведения разведывательной работы, подрыва коммуникаций в тылу фашистских войск.
Нелегким был рейд по захваченной врагом родной земле. Позади осталось больше сотни километров, когда на восьмой день пути под хутором Беликовом пришлось партизанским разведчикам принять трудный бой.
Дрались один против четверых. Полицаи и гестаповцы, окружив партизан, уже считали их обреченными, но те прорвали смертоносное кольцо, укрылись в плавнях. Лишь один не смог уйти. Отыскала проклятая пуля, сразила партизана наповал. Еще двое были ранены.
Дорого заплатил за это враг. Трупами стали двадцать полицейских, несколько гитлеровских солдат и офицеров.
Это была не последняя стычка с противником. И после каждой партизан становилось все меньше. Почти у самой цели наткнулись на засаду. Здесь погибли двое. Один из патриотов подорвал гранатой себя и окруживших его фашистов. Ценой жизни он дал возможность обессилевшим от ран, опухшим от голода товарищам продолжить путь вперед…
Поначалу их было двенадцать. До места дошли лишь пятеро: секретарь Щербиновского райкома ВКП(б) Елизавета Михайловна Вишнякова, редактор районной газеты Евтихий Андреевич Наконечный, его шестнадцатилетний сын Владимир, еще один боец и командир группы Анатолий Афанасьевич Герман, начальник Щербиновского отдела НКВД.
"Сколотили вокруг себя надежных людей, занялись порученным нам делом".
Вот так - очень коротко, по-военному - охарактеризовал деятельность группы Германа ее участник в письме, направленном руководителю партизанского куста. Оно хранится теперь в краевом партийном архиве.
А дело им было поручено опасное и нелегкое. Об этом позволяет судить такой документ, как задание штаба партизанского движения, разработанное осенью 1942 года. Перед группами, подобными той, которую вел Анатолий Герман, ставились серьезные задачи. Разведчики обязаны были выведать все: размещение и численность гарнизонов противника и карательных отрядов, интенсивность передвижения воинских частей, расположение аэродромов, складов оружия и боеприпасов и многое другое. Партизанам предписывалось действовать совместно с оставленным на местах подпольем…
- Слух идет, будто в станице Германа видели?
- Это правда. Сам повстречался с ним.
- Ну, что он рассказывал?
- Говорил, к весне погонят фрицев отсюда. Непременно погонят. А сам-то не очень здоров на вид. Похоже, ранен, - шептались станичники.
Прежний начальник НКВД здесь, под самым носом у немца? Ясно, что пришел он не к теще на блины. Значит, действуют наши, значит, не сломила их немецкая сила. Веселели глаза у женщин, крылатую надежду оставляли в хатах такие разговоры.
Случалось, конечно, что иные, увидев Германа, старались прошмыгнуть стороной. Но большинство радовалось встрече. Часто спрашивали напрямик:
- Не страшно ли тебе, Анатолий Афанасьевич? А вдруг схватят?
- Нет, не страшно. Я среди своих. Пусть те дрожат, кто нашу землю грабить пришел.
Такой ответ приходился по душе. Люди жадно расспрашивали, как дела на фронте, охотно рассказывали обо всем, что интересовало Германа. Понимали - не зря допытывался он, какими силами располагают в округе фашисты.
С помощью жителей партизаны установили наблюдение за самыми важными объектами, дорогами. Подпольщики пробирались не только в соседние станицы, но даже в Ейск. Герман располагал довольно обширной информацией.
Часто вести, которые сообщали ему, оказывались горькими. Едва появившись в Старощербиновской, узнал Герман, что в первые же недели оккупанты расстреляли в лесозащитной полосе за станицей около двухсот человек. Не проходило ни единого дня без новых расправ над советскими людьми. Враг истреблял не первых попавшихся, а именно тех, кто являлся надежной опорой Советской власти.
- Прямо как по плану действуют, гады, - хмурился Герман, узнавая имена погибших, - самых верных наших людей убивают.
Партизанский разведчик не ошибался. Гитлеровцы заранее планировали убийства. Согласно гестаповской классификации все местное население было разделено на три категории. Третья категория: коммунисты, комсомольцы, советские активисты, даже пионеры - подлежала беспощадному истреблению. По Щербиновскому району в список обреченных было занесено около двух тысяч человек. Герман, его помощники не знали о существовании черных списков. И все же сумели помешать тотальному истреблению "третьей категории". В самые черные дни оккупации они вызвали огонь на себя.
Появление в станице листовок явилось первой неприятной неожиданностью для оккупантов. Тогда, в пору военных успехов, солдаты фюрера еще верили, что выполняют священную, особую миссию арийцев. Убийцам детей, женщин и стариков очень нравилось, когда их величали освободителями. И вдруг кто-то осмелился сказать совсем другое. На листовках, написанных от руки разными почерками, было четко выведено:
"Смерть немецко-фашистским захватчикам!"
Разгневался фашистский комендант. Швырнул в лицо начальнику полиции Плоскому крамольные листки:
- Кто это писал? Кто расклеивал? Немедленно схватить!
Прошел день. Минул второй. Приказ коменданта остался невыполненным.
А листовки в еще большем количестве вновь забелели на стенах домов, на заборах, стволах тополей. Они грозно предупреждали:
"Смерть немецко-фашистским захватчикам!"
И призывали саботировать отправку в неметчину кубанского хлеба и прочего добра.
Вскоре в районную комендатуру сообщили о нападении на два обоза. Солдаты, охранявшие их, были перебиты, лошади угнаны. Часть снаряжения исчезла. Остальное приведено в негодность. Повозки перевернуты и подожжены.
Тревога охватила военного коменданта. Вызванные на помощь гестаповцы пришли к выводу, что в районе действует хорошо организованное подполье.
- Найдите руководителя большевиков, обезглавьте организацию - это самый верный способ прекратить диверсии, - посоветовал, уезжая, офицер СС коменданту.
Однако шло время, но ни фашистам, ни Плоскому с его подчиненными не удалось ухватить хотя бы слабую ниточку, ведущую к подпольщикам. Тайна оставалась нераскрытой. И едва ли сумел бы враг выведать ее, не предложи свои услуги одна продажная душа.
- Если мы ничем не напомнили о себе этой коричневой сволочи, не пристукнули хоть одного немца - значит, прожили день напрасно.
В этих словах, сказанных однажды Германом своему другу, весь он. Стремление нанести врагу как можно больший ущерб и привело Анатолия Афанасьевича в дом человека, который выдал его.
Бухгалтер Павел Шумский остался в станице как партизанский связной. Ему назвали несколько мест встреч. Задания он должен был получать от Германа или же от его посланца. Все это очень скоро узнали гестаповцы от самого Шумского.
- Между прочим, Герман давал указание войти к вам в доверие, - закончил свои показания изменник.
Доверие было оказано, как только Шумский дал подписку, что согласен сотрудничать с гестапо. Он получил должность помощника районного атамана. Вместо напутствия его спросили:
- Нужно ли объяснять господину Шумскому, что он должен делать, если объявится Герман или кто-нибудь еще из партизан?
- Не сомневайтесь. В тот же миг дам знать, - заверил тот. А сам подумал: "Откуда им взяться, партизанам!" Как ни кидал он мысленно на счетах черные и желтые костяшки, все выходило - не вернуться Советам.
Но когда в одну из ноябрьских ночей постучал к Шумскому Герман, бухгалтер опешил. Холодом проползло по каждой жилке сомнение: вдруг прогадал? Опомнился лишь, когда остался один. Так и не дошло до сознания, почудилось или же на самом деле сказал Герман: "Зайду еще". Прыгали перед глазами костяшки, отстукивали одно и то же: что делать? Что? В конце концов решил: "Подожду". Во второй, потом в третий раз пришел к нему начальник НКВД, а помощник атамана не извещал об этом своих хозяев.
Ночью 12 ноября Герман пришел в четвертый раз. Попросил припасти продуктов. Объяснил:
- В дорогу собираюсь. Нужно в Ейске побывать… Рассчитаться с одной продажной шкурой.
Последние слова показались Шумскому намеком. С натугой выдавил:
- Провизию добуду. Когда вас ждать?
- Завтра, - ответил Герман и попрощался.