- Умирать нам рановато, - пропел и подмигнул ей Никишин.
* * *
Старшина, к несчастью, ошибся…
Ранним прохладным утром, когда родители собирали детей в школу, на обитателей коммуналки обрушилась, как снежная лавина, весть. Убили старшину!
Его нашли дворники, недалеко от дома, под аркой проходного двора. Тело Ярослава обнаружили в полусидячем положении. Как будто он, уставший, присел, да так и заснул, не дойдя до теплой постели.
- Смотри, мужик, видимо, крепко набрался. Давай разбудим, простудится ведь.
Когда дворники попытались поднять тяжелое тело, оно распласталось у них под ногами. Перевернув тело, они в страхе отпрянули назад.
Под левой лопаткой, аккурат в районе сердца, торчал большой гвоздь "двухсотка". Кто-то очень сильный, подкравшись сзади, резким ударом натренированной ладони вогнал его в сердце старшины.
Один из дворников бросился на улицу, нещадно свистя. Уже посиневшее лицо старшины было спокойным и как будто удивленным. Крови нигде не было. Даже под торчащей шляпкой гвоздя.
Убийство милиционера в те годы считалось особо тяжким преступлением, за которое полагалась смертная казнь. Тело старшины увезли в морг. Сыщики с собакой обошли все близлежащие дворы, но на след убийцы не вышли.
Старшину похоронили со всеми почестями, положенными орденоносцу и фронтовику. Друзья по угрозыску поклялись найти бандитов и отомстить.
На поминках, на которые никого не приглашали, но все жильцы собрались, выпили за упокой души раба Божьего Ярослава, погоревали сообща, женщины поплакали, да и разошлись по своим жилищам.
Уже через два дня муровцы получили сведения, что старшину "приговорили" домушники, сидевшие за ограбление дома Пашенной. Через неделю арестовали исполнителя по кличке "Верзила", у которого при аресте и обыске нашли трофейный нож "Solingen", принадлежавший старшине. На правой ладони, которая больше походила на совковую лопату, удивленные следователи обнаружили мозоль сантиметровой толщины, видимо специально натертую для подобных дел.
"Верзила" до суда не дожил. Судмедэксперт МУРа констатировал, что смерть наступила в камере, ночью, в результате неосторожного падения с верхней шконки во время сна. Несчастный упал головой вниз, сломал шею и был таков.
Муровцы свято блюли закон "око за око, зуб за зуб".
Смерть Ярослава потрясла Галю. Она понимала, что его больше никогда не будет. Не будет уроков английского, длинных бесед за чашкой чая. Не будет ощущения каких-то токов, идущих от него к ее телу.
Но сердце не могло это принять. Оно ныло, не переставая, с первой секунды, когда она услышала за дверью нервный крик - старшину убили!
Она села около окна и так и просидела несколько часов, закрыв рот руками. Она не плакала. Это была первая в ее жизни смерть близкого человека. Она чувствовала прикосновения ладони матери к ее плечу, видела шевелившиеся губы, но ничего не слышала. Она не могла ни есть, ни пить. Внутри все сжалось и омертвело.
Она не пошла на похороны - не хотела видеть его мертвым. Она так его и запомнила - внимательно смотрящим ей в глаза, держащим в руках гнутую алюминиевую армейскую кружку с чаем, с которой он никогда не расставался.
Что значил для нее этот, как потом оказалось, ее первый учитель жизни, она поняла только после его смерти. Когда его не стало. Так тонущий человек, захлебываясь, вдруг осознает, что без воздуха он не проживет и нескольких минут. Галя еще несколько месяцев мысленно продолжала беседовать со старшиной, когда ей нужно было посоветоваться.
После поминок вещи старшины из его комнаты постепенно стали расползаться по соседям. Галя взяла себе на память англо-русский словарь под редакцией Миллера, который и сейчас стоит на видном месте в ее библиотеке. Его страницы до сих пор пахнут махоркой, обгоревшие углы твердой обложки свидетельствуют о перенесенном пожаре. Стоящие рядом на полке книги с золотым тиснением терпят соседство пришельца из России, не в силах от него отодвинуться.
Часть вторая
Глава 5. Извини! ты - не нашего круга
К десятому классу Галя стала настоящей красавицей, правда, она по-прежнему сомневалась в том, что это так. Она чувствовала в себе какой-то тайный изъян, точно и сама приятная внешность (как она осторожно думала) была чем-то временным и изменчивым, грозящим обернуться внезапным безобразием. Несколько сморщенных старух, которых она часто видела на соседних улицах, поселили в душе сомнения.
Что знала она о красоте вообще? Она с легкой руки матери неплохо разбиралась в живописи, иногда любуясь восковыми перстами юных красавиц и зрелых дам, чеканными профилями, прекрасными лицами молодых людей. В Москве не было таких лиц, как думала Галя. Да и на картинах - не иллюзия ли это? Не затянувшееся ли прощание с идеалами прошлого?
Женщины Боттичелли, например, казались ей неприятными, всего лишь гладкими чухонками, которые разве что втроем могли составить приличную компанию, изысканно дополняя друг друга расположением фигур, полуулыбками, склоненными головками.
- Красивыми не были, но молодыми были, - так говорила Софья Григорьевна, по взглядам которой Галя только и могла судить с достоверностью, что действительно на редкость красива. Но она считала: красота должна быть вызывающей, возбуждающей желания мужчин, завораживающей гипнотической силой греческих богинь.
Ее интриговали мужские взгляды, раздевающие и оценивающие. Она ждала эти взгляды, даже сама искала в толпе прохожих. Старшина? Но он смотрел на нее, как на подростка, иногда как старший брат.
Да, мужчины на нее поглядывали порой. Да ей-то что? Ведь она - не женщина еще, она еще только готовится ею стать.
Как-то дочь осмелилась, начав разговор издалека, расспросить мать… О любви, о страсти. Она только что прочла "Кармен" Мериме, конечно же, в оригинале и несколько по-детски примеряла этот очаровательный образ к себе. Галя хотела понять: любила ли Софья Григорьевна отца и по любви ли родилась она? Она была уверена, что ответ будет положительным.
- Ну, знаешь, дочь, - быстро ответила немного смущенная мать, - конечно, я любила твоего отца. А как же его было не любить-то? Каким он был? Ты видела фото. Элегантный, сильный, правда, несколько плутоватый, последнее почему-то с возрастом возобладало.
- И все-таки, мама…
- Я понимаю тебя, - произнесла Софья Григорьевна после короткой заминки. - Я любила его, а твой папа всего лишь пылал ко мне страстью. Боюсь, что он испытывал страсть не только ко мне.
- Так ты подозревала его в других… связях?
- Да что ты, - отмахнулась мать, - я знала про его увлечения. Но время-то какое было, ты просто представить себе не можешь. Мы все жили в ожидании "черного воронка", это такие машины, которые увозили людей ночью навсегда. Мы были, доченька, немного ненормальными, потому что верили в великого Сталина, в светлое счастливое будущее и ради этого были готовы идти на любые лишения. Что касается твоего папы, то он очень любил Толстого, Достоевского, а они оба были азартными игроками. И очень скоро карты стали его единственной страстью.
- А ты откуда знаешь? Он тебе сам говорил?
- Нет, это у него было на лбу написано. А лоб у него был такой же, как у тебя. Но не сомневаюсь, что ты скоро встретишь замечательного молодого человека. К тому же из богатой семьи.
- И он испортит мне жизнь.
- Фу, - ответила Софья Григорьевна, - разве что ты испортишь ему эту жизнь и будущую заодно.
- Ты думаешь?
- Уверена, - ответила мать, грузно садясь в кресло. - В том, что встретишь. А все прочее будет зависеть только от тебя, верь в это.
Мать как в воду глядела. Примерно через неделю Варвара пригласила ее на вечер в знаменитую сто десятую школу, которую заканчивала сама. Подруга и раньше кое-что рассказывала об этом заведении, где вместе с ней учились отпрыски больших партийных бонз - приемная дочь Никиты Сергеевича Хрущева, дети маршалов - Буденного, Захарова, Ротмистрова, один из птенцов михалковского гнезда и множество других счастливчиков.
Список Варвары, как Галя насмешливо называла этот перечень знаменитых фамилий, не слишком волновал Галю, но то, что в этой школе преподавали едва ли не лучшие педагоги Москвы, это вызывало зависть и уважение к незнакомым сверстникам.
- А что я там делать-то буду? - изумилась Галя. - Ты там своя, а я кто? Это же какой-то заповедник.
- Послушай, - перебила Варвара, - ты будешь украшением вечера. А то, что эти школьники мнят о себе - дело третье. Рассказала бы я тебе про одного такого сыночка, ха-ха… Да он передо мной знаешь как извивался перед тем, как залезть в трусики… да как червь презренный… А толку от него - никакого.
- Я же говорю, - упорствовала Галя, - ты своя там.
- Пустое, - отмахнулась та, - времена меняются. И вовсе не факт, что каждому из этих пижонов уготовлено место наверху.
- Но посредине-то уж точно, - горько усмехнулась Галя, вспомнив убогую комнату на Арбате, которая представлялась когда-то в детстве по меньшей мере хоромами.
И тут же у нее возникло ощущение, что Варвара собирается как-то использовать ее в своих целях. Вечер, на который позвала подруга, был своеобразной репетицией грандиозного выпускного. Вскоре после этого разговора с подругой, Галя поняла, что готовится к этому вечеру особенно тщательно, как будто заранее интуитивно чувствуя, что от него будет многое зависеть в ее будущем.
Утром она встала раньше всех и, закрывшись в ванной комнате, долго терла намыленной мочалкой угловатые плечи и плоский живот, как-то по-детски разговаривая с собственным телом. Потом насухо вытерлась новым полотенцем и тут же чуть не расплакалась, представив, что вскоре "всю эту красоту", как Галя подумала о себе, придется облечь в довольно-таки скромный ситец, хотя и превращенный хорошим портным в миленькое платьице.
"Он ничего не заметит, он будет смотреть не на тряпки, а на меня", - решила она, представляя в своем воображении молодого "царевича", с которым будет общаться на вечере.
Знакомству с Максимом, а избранника звали именно так, и это имя мгновенно сделалось любимым, предшествовали разнообразные размышления. Для начала она задумалась над вопросом, что такое "интересный мужчина". Тот, кто нравится многим женщинам или тот, пусть не красавец, но с которым ей будет спокойно и хорошо.
Избранник, в первую очередь, должен нравиться ей, быть выше ее ростом, с широкими плечами, открытым приятным лицом, с красиво уложенными волосами. Во-вторых, он не должен быть трепачом, не оглядываться в ее присутствии на других девчонок, и конечно, провожать ее до самого дома. Этот образ идеального "царевича" сохранился у нее на всю жизнь.
Впрочем, когда она увидела его, вся эта шелуха разом облетела. Максим Зотов, несомненно, был интересным молодым человеком (хотя где-то рядом с ним мелькали другие, не менее стильные фигуры), в сущности, еще мальчишка, не отягощенный чертами важности, присущими кругу, к которому он принадлежал.
Он сам нашел ее в толпе танцующих, точно был одарен прямым знанием или просто почувствовал, что возлюбленная непременно должна была появиться в этот день и час. Неожиданно у Гали мелькнула мысль, что все это подстроено Варварой, которая тут же возникла невесть откуда, подмигнула и снова исчезла.
Максим сразу же заговорил с ней по-французски о всяких пустяках, как будто знал с самого детства, а потом они расстались на пару лет и вот снова вместе. Она растерялась - откуда он знает, что она владеет французским. Но тут же решила, что это божий промысел и успокоилась.
Видать, тут принято беседовать на иноземных языках, и ей это на руку. Возможно, Варвара что-то говорила о ней и, несомненно, делала комплименты, что же в этом дурного-то? А как же иначе, на месте подруги она поступила бы точно так же.
Она приветливо ответила и вскоре закружилась с ним в вальсе, чувствуя уверенную руку на спине.
Вечер прошел на одном дыхании, правда, к концу Галя немного устала. Она украдкой смотрела на красивое лицо юноши, иногда даже прямо в его глаза - то веселые, то серьезные. От него веяло силой и надежностью. От его невинных прикосновений по ее телу пробегала приятная дрожь. Неужели она встретила свою судьбу? Ей так хотелось поверить в это, что если бы сейчас кто-то сказал ей, что Максим однажды нанесет ей смертельную обиду, она бы бросилась на этого человека с кулаками. Они договорились встретиться на следующий день, если не произойдет чего-нибудь экстраординарного.
Утром она проснулась в прекрасном настроении: произошло что-то очень важное в ее жизни. Мир, как будто по мановению волшебной палочки, преобразился. Вчерашние поцелуи порхали вокруг Гали, как бабочки. Ничего подобного она еще не испытывала, даже с ушедшим в мир иной старшиной. Поначалу она не смогла вспомнить, как ни силилась, лица своего избранника. Был ли этот строгий юноша, умевший внезапно рассмешить ее точной и едкой характеристикой кого-то из одноклассников? Не сон ли это все? Она даже потерла лоб, смутно надеясь избежать некой новой ответственности - вдруг все останется по-старому. Но внезапно лицо Максима возникло перед ней с такой ясностью, что она вздрогнула. Назад дороги не было. Но всего удивительнее, что в чертах нового друга сошлись без всяких швов два облика - придуманный ею заранее и реальный. Это видение, мелькнувшее перед ней, было даже болезненным.
Галя по старинной детской привычке попыталась вспомнить, что ей приснилось сегодня. И внезапно забеспокоилась. Это был очень странный сон. Пустынный пляж, серебристый песок, на котором она лежит. Потом ниоткуда возник некий подросток, худой и загорелый, с какими-то белесыми волосами - от постоянного пребывания под солнцем. Он приблизился к ней легкой походкой, лишь кое-где проваливаясь в песок и смешно морщась. И, о ужас, тут же беспрепятственно овладел ею, точно делал с ней это всегда. Без помех добившись своего, он вскочил, отряхнул песок с ладоней и пошел дальше, не сказав ни единого слова.
Картинка мгновенно исчезла, точно подростка унесло вихрем, Галя снова была в комнате на Арбате, с мыслями о Максиме. Привкус горечи, появившийся при этих мыслях, она списала на убожество своего жилища, из которого нужно будет выбраться, приложив неимоверные усилия. Что ж, она это сделает.
Но проклятый сон, который не имел никакого отношения к ее новому другу… Она тут же поняла, что снился ей вовсе не морской берег, а полоска песка на Яузе, недалеко от старинного акведука. Короче говоря, она почувствовала себя падающей с гигантской высоты. Причем тут какой-то неизвестный ей подросток? Ведь она думает только о Максиме Зотове. Ах, вот что - она ведь не слишком много знает о нем. Сказал, что собирается стать дипломатом, будет учиться в институте международных отношений.
- Сношений, - насмешливо произнесла она, выбираясь из-под одеяла. - Изольда, не обращай на меня внимания, дай что-нибудь поесть, и я помогу тебе выбраться из этой дыры. Усекла?
- Сама.
- Что сама? - не поняла Галя. - Да ты отсюда никуда не выползешь, даже ели будешь жить тысячу лет.
- Сама приготовь яичницу, - обиженно промычала та, - я не хочу никуда выбираться. А ты дерзай, безумство храбрых - вот мудрость жизни. Ты что, напилась вчера?
- Да, отравленного вина, - съязвила Галя, - и вот я умираю от неразделенной любви. Ты у нас корифей по толкованию снов, Изольда. Я тебе рассказывать ничего не стану, скажи только, что надо сделать, чтобы сон не сбылся.
- Запиши его на листке, порви и забудь. Можешь еще в окно посмотреть….
- Это-то зачем?
- Может, что-нибудь забавное увидишь. Кота облезлого, например, его вид тебя утихомирит. Только не делай вид, будто ты готовишься к свадьбе.
- С этим придется погодить, - усмехнулась Галя, - сначала я тебя, кукумба, выдать должна за какого-нибудь аборигена. Иначе мне счастья не видать, как бы я ни старалась. Думаешь, мне легко и приятно было вчера на этом, черт бы его побрал, светском рауте?
- А что такое, сестра?
- Так все такие надутые, важные, меня чуть не вытошнило. Все товарища Буденного видели и даже за рукав трогали, и все талдычат: "Когда я выступал на заводе имени мене"…
Она решила говорить Изольде все с точностью до наоборот, но помешала Софья Григорьевна, которая пришла с рынка.
- Ну что, покорила и завоевала?
Галя задумалась, глядя то на Изольду, которая хихикнула, то на мать, внимательно изучающую гримасу, которую Галя потешно скорчила.
- Я только что все пересказала Изольдочке, - дипломатично ответила она, - ты ее порасспроси. Но особо не грусти, я приглашена на главный выпускной в качестве необходимого зла.
- Не верю ни одному твоему слову, - погрозила пальцем Софья Григорьевна. А на кухне через несколько минут она спросила заговорщически:
- У тебя сегодня свидание?
- Как догадалась-то?
- Да я тебя еще такой не видела.
- Да, вечером, - ответила Галя, - я после расскажу тебе обо всем. Но пока ничего такого особенного.
После этих слов она стала присматриваться к матери, смекая, не по просьбе ли Софьи Григорьевны, Варвара познакомила ее с Зотовым. Ведь подруга пользовалась ее особой и странной благосклонностью. Неужели, и кандидатура была утверждена заранее? Если так, то они у меня доиграются.
- Думаю, что все будет, как ты хочешь, - капризно надула она губы. - Но мне поначалу так трудно, так трудно. Весь вечер пришлось говорить по-французски. С ума сойти, точно из Парижа вернулась.
- Привыкай, - улыбнулась мать. - Думаю, что тебе все-таки понравился вечер в обществе интеллигентных молодых людей.
Они встретились в четыре часа на Арбате, возле дома номер тридцать. Это на ходу, уже прощаясь, придумала Галя, не собираясь давать номер телефона этой чудовищной коммуналки. Почему тридцатый? С ним было связано что-то хорошее, детское, может, вкусное мороженое, купленное матерью во время прогулки, может, еще что-то.
Зотов, как заправский кавалер, вежливо поклонился и поцеловал ей руку. В это время откуда-то сверху долетели звуки фортепиано, причем исполнение было мастерским. Точно ее ангел все устроил так, чтобы Галя навсегда запомнила эту встречу. Ей еще никто не целовал руку - и это было очень необычно и приятно. Они гуляли по Москве до поздней ночи. Возлюбленный был при деньгах, в которых, как видно, никогда не имел недостатка. Это было просто удивительно. Уже скоро она знала о нем довольно много, задавая вопросы простодушно и невпопад, чем приводила друга в восхищение. Она хотела знать все об этом юноше из высшего общества. О семье своей Максим слишком не распространялся, сказал только, как бы невзначай, что старому генералу не было никакого дела до планов сына. Когда-то старик хотел видеть его военным, но после как-то разом передумал.
- По-моему, его переубедил Константин Рокоссовский, - заметил Володя. - А для отца это, что господь Бог.
Тут же, без перехода, он стал говорить что-то о будущей карьере, как о чем-то само собой разумеющемся. А будущее он связывал с Европой, именно - с Францией. Галя точно ждала этого естественного признания, но немного смутилась, потому что совпадение мыслей и желаний тут было абсолютным. Она и Максим как бы сблизились - и раньше, чем нужно.