- А почему ты не хочешь стать военным? - спросила она. - Ты ведь такой - ну, мушкетер.
- Мне говорили друзья, - отмахнулся он. - Мы в сто десятой все - как бы мушкетеры. Это внешнее, Галка. Мы с моими приятелями с четвертого класса больше всего любим, ты сейчас удивишься, да, кардинала Ришелье, Талейрана. Не знаю, как так вышло. Войны бывают всякие, но только тайная война решает все.
- Это-то конечно, - согласилась Галя охотно.
- В четвертом классе я перестал мечтать о славе, - рассмеялся Максим. - О славе в обычном смысле. Вся слава в этом веке, как бы точнее сказать, распределена. С одной стороны - вожди, с другой - их приближенные, кому по случаю повезло, что на глаза попались. А подлинная слава приходит к тем, кто остается в памяти народа навсегда.
- Я думала так же, - ответила Галя, - если это позволительно для глупенькой девчонки. А потом как-то перестала забивать себе голову такими материями.
Она старалась говорить в манере Софьи Григорьевны.
- Как-то я заметила, что перестала читать. Видать, переусердствовала однажды.
- Ну, Галка, ты типичная отличница, - прямо в глаза ей посмотрел Максим. - А это надолго, солнышко.
- Так называет меня мама, - улыбнулась Галя. - А еще вот так - "шонцэ".
- О как же она права, "шонцэ" - обрадовался Максим. - А она кто у тебя?
- Гм, - серьезно задумалась Галя, - говоря просто - француженка, англичанка, такой литературный спец. Я с детства замучена Прустом, Шекспиром, Беном Джонсоном…
Невинное вранье нисколько ее не смутило. Ведь по сути она была права. Образование матери, полученное до войны, давало право поставить ее, по крайней мере, наравне с генералом. То, что Софья Григорьевна не стала профессором, дело случая, рок, вторжение отца и дочерей. Но ничего, она поквитается за мать со всеми.
- А я хочу стать кардиналом Ришелье, но в равной степени и королем Людовиком четырнадцатым.
- Король - Солнце? - удивилась Галя. - Он был такой странный и милый.
- Да, он принимал министров и решал великие вопросы, сидя на горшке. Извини, что я так говорю. Но это исторический факт огромного значения - для меня. Глаза возлюбленного смеялись, мол, мы-то с тобой все понимаем.
- Это ничего, - кивнула Галя, - и ты хочешь жить за границей?
Она вдруг похолодела от этого вопроса.
- Ну, это же не скоро, - развел он руками, - придется мучиться здесь пять лет. А то не выпустят. Но рядом с тобой эти годы пролетят незаметно.
- Да что я из себя представляю, - грустно, со вздохом, сказала Галя, - так, кочка на ровном месте.
- Таких как ты, я не встречал, - серьезно ответил Максим. - Мне оглушительно повезло.
Они поглядели друг на друга и смутились.
- Ну, тогда мне повезло точно так же, - ответила она быстро и весело, сама удивляясь такой наглости. Кажется, она владела ситуацией.
Они зашли в какое-то кафе, где принялись болтать о французской живописи, в которой Галя разбиралась довольно прилично. А по ходу добрать то, что было упущено, не составит никакого труда. Возлюбленный будет щедро делиться своими познаниями, а взаимопонимание между ними установилось едва ли не совершенное. Они сошлись даже на том, что более всего из живописцев любят Камиля Коро.
- Божественный художник, - подытожил Максим, - Что ты делаешь завтра?
- Как захотим, так и поступим, - ответила Галя.
- Если ты не возражаешь, поедем завтра… ко мне… в Барвиху. Там есть дерево около нашего дома, ну точно сошло с картины Коро.
- Я устал от Москвы, не знаю, как ты, а я…
- Ужасно устала, - ответила Галя. - Вообще-то, я Москву не люблю…
- Ты не права, - усмехнулся он, - я покажу тебе настоящую Москву. А там здорово, поверь мне.
- Где? В настоящей Москве?
- Ну да, и в Барвихе…
- Занятно, - протянула Галя, догадываясь уже, что эта поездка просто так не закончится. - А грозу тоже закажешь?
- Как тебе будет угодно, - улыбнулся он.
Вторая встреча прошла без поцелуев, что немного раздосадовало Галю. Вот о чем думала она, пробираясь по длинному захламленному коридору в убогую комнату - Ришелье в четвертом классе? Когда же он своих одноклассниц начал зажимать в углах? Наверняка тогда же. Настроение было немного подпорчено этими размышлениями. Но обрадовало, что под настоящей Москвой Максим подразумевал то, что любил и хорошо знал.
- Мама, - раздраженно потребовала она вечером, - я ничего не знаю о Людовике номер четырнадцать. Как ты могла, мама, лишить меня этого уникального человека? Я чуть было не опростоволосилась. К тому же, немедленно должна влюбить себя в Ришелье. Он такой изящный, у него такой нос и такой роскошный воротник. Но я ничего не помню, кроме картинки.
- Ах, да, я все собиралась перейти к сложным материям, но ты такая занятая, доченька.
- Макс, - без всякого перехода объявила Галя, точно мать давно знает ее нового друга, - приглашает меня на свою дачу, в Барвиху. Завтра.
- Вот как? - удивилась мать. - Что это он?
- А ты знаешь, кто это? - нарочито рассеянно поинтересовалась Галя.
- Нет, - честно призналась та, - наверное тот, с кем ты недавно познакомилась в сто десятой.
- В точку, - важно кивнула Галя.
- А родители будут? - спросила мать.
- Вряд ли, - пожала плечами дочь, - по крайней мере, на вечере я их что-то не видела. Родители отдельно, Макс - сам по себе. Он такой взрослый, умный, ты не бойся, ничего такого со мной не случится.
- Я не боюсь, кормилица, - саркастически ответила Софья Григорьевна. - Ришелье, говоришь?
- Талейран, - Галя подняла вверх указательный палец и прыснула от смеха.
- Дети-дети, - покачала головой мать.
- Я пошутила, - отрезала Галя.
Под деревом, действительно, как бы сошедшим с картины знаменитого француза, Галя и потеряла девственность, в чем никогда не раскаивалась. Это великое событие совершилось по ее желанию, просто и без всякой боли. Новые ощущения были полной и совершенной неожиданностью. Казалось, что с Гали сняли невидимый покров, и она, как лопнувший бутон, радостно подставила благоухающие лепестки лучам заходящего солнца. Вдобавок ко всему, она чувствовала себя охотницей, победительницей, ничуть не умаляя в эти мгновения желания возлюбленного.
- Что это было? - спросила она любовника, который бережно держал ее в объятиях, с трудом переводя дыхание.
- Совместный полет в космос, - ответил Максим.
- Как-то ловко у тебя все получилось, - удивленно сказала Галя, не зная, что говорить сейчас еще.
Любовник, а она мысленно уже называла его именно так, говорил о себе, а должен был как-нибудь высокопарно объяснить, что произошло с ними.
Она огляделась. По трусикам, которые несколько минут назад стянул с нее Максим, полз мохнатый шмель.
- Вот, - загадочно сказала она, - я же знала.
- Очевидец, - улыбнулся Максим.
- Очевидец чего?
- Грехопадения. А теперь - гроза. Как я и обещал. Пойдем скорее в дом.
В дом они вбегали уже при блеске молний. Вскоре могучий удар грома потряс стены, а потом начался поистине библейский дождь.
- Это для нас, - сказал он, наконец-то угодив Гале.
- Спасибо тебе, - ответила она и поцеловала его в лоб, - ты ведь знал?
- Конечно.
- И часто ты это устраиваешь?
- Грозу-то? - рассмеялся он.
- А что еще? Да ладно, ладно, я ничего такого не имела в виду.
То ли от охватившего ее озноба, то ли от сопутствующего ему острого и всепоглощающего удовольствия, Галя внезапно почувствовала себя жалкой и даже опустошенной. Красивый дом, в котором они теперь оказались, показался ей неприветливым.
- Я боюсь, Максим. Здесь кто-то есть?
- Да никого, Я же тебе говорил.
- Когда говорил?
- Отец и мать в Ливадии. А мне этот Крым до лампочки. Я тебя люблю, и ты лучше всех.
- Правда? - спросила она, точно не веря сказанному.
- А то, - ответил он рассеянно, точно о чем-то вдруг задумался.
- Что с тобой, милый? - все еще беспомощно спросила она, тут же подумав, что впервые говорит так, и в этом была какая-то особенная грусть, возвращающая силы и уверенность в себе.
- Да ничего, - смущенно произнес он, - ты что-то сделала со мной.
С этими словами он обнял ее, но движением, как Гале показалось, привычным, словно бы отрепетированным.
- Тебе противно? - спросила она не без лукавства.
- Думаю, что это тебе противно, - ответил он. - Привез тебя в этот заповедник и…
- Это было на воле, - возразила Галя, но ей почему-то сделалось тошно. - А, знаю. Всякий зверь после любви печален. Вернее - после соития.
- Это не было соитием, - возразил Максим. - Я тебе точно говорю. Хватит этого диспута, моя Гали. Я буду называть тебя так, на французский манер. Если хочешь выкупаться - выкупайся, ванная комната там. Не удивляйся, что там все такое огромное, безразмерное. Это делалось для того, верно, чтобы купать нескольких детей сразу.
Параметры ванной действительно поразили Галю, с детства привыкшую к иным масштабам и размерам. О каком таком количестве детей могла идти речь, если Максим - единственный сын генерала и генеральши. Может быть, все это делалось с прицелом на будущее? И вот ей предстоит рожать бесчисленных наследников, о нет!
Она даже взвизгнула от комического возмущения, но тут же решила использовать представившиеся возможности для полного и абсолютного отдыха.
На следующее утро в дом заявилась пестрая и шумная компания сверстников. Это были, в основном, одноклассники Максима и прочие юные представители советского истэблишмента. Казалось, они приехали потому, что были заранее предупреждены молодым хозяином.
Галю поразило, что эти недомерки, как она их сразу окрестила, чувствуют себя в полной мере господами. Но, заглянув в себя, она поняла, что к хорошему привыкаешь быстро, и уютно расположилась в центре этой странной стихии - беззаботности и довольства, ведь к ней все отнеслись не иначе, как к владычице дома и сада, а также и "председательнице оргий".
Количество прямых и скрытых комплиментов, выпавших на ее долю, было сказочным. Галя понимала, что это, отчасти, рикошет, но все же лестно было осознавать себя чем-то значительно большим, чем ты есть сейчас на самом деле.
* * *
Все это мадам Легаре с ностальгической улыбкой вспомнила сейчас, оглядывая просторы милого сердцу замка. Что ж, тогда она была совершенством, прекрасной девчонкой с кристально ясными помыслами - победить житейский хаос, в котором была укоренена с детства.
Мадам поймала себя на мысли, что прекрасно помнит и момент желанного грехопадения под "деревом Коро", и дни циничного изгнания из рая.
Только после выпускного Максим Зотов решил познакомить ее со своими родителями. Галя была благодарна этой царственной медлительности, сулящей размеренность и порядок в будущем. Она уже видела себя его женой, правда, как в зеркале, поделенном надвое, в одной половине любимый отражался в полный рост, а в другой она возлежала на диване в позе рембрандтовской Данаи… Он, между тем, умудрился показать ей "свою" Москву, которую любил и превосходно знал. Оказалось, что Галя до сей поры жила в незнакомом городе.
Донской монастырь и кладбище, на котором покоились разные знаменитости и прочие знатные мертвецы, о которых все уже забыли, необыкновенно взволновали ее.
- Смотри, - показала она на провал около одной из тяжелых могильных плит, - здесь такая темнота, которая уводит куда-то глубже самой земли.
- Пропасть, - кивнул он и внимательно посмотрел на Галю.
- Да нет, - возразила она, - тут что-то от вечности. Не знаю, как объяснить. "Покойся, милый прах, в земных недрах, а душа пари в лазурных небесах, но я остаюсь здесь по тебе в слезах…" - продекламировала она эпитафию.
- Все, на кладбища я тебя больше не вожу, - подытожил Максим, - да и мне тут делать нечего.
- Навевает что-то не то…
- Чепуха, - возразила Галя, - тут есть все, кроме смерти. Это я точно знаю. Камни-то теплые, потрогай.
Но Максим был, как видно, другого мнения. Напоследок, Галя запомнила могилу знаменитой Салтычихи, угробившей когда-то множество крепостных, и диковинный каменный крест, отдаленно напоминающий саксаул с надписью "поручик Баскаков", тут же красовалась дата 1794 и некий причудливый знак.
- Кто такой? Что это за символ? - недоуменно спросила Галя.
- Это масонский знак, Гали, - весело ответил Максим. - Символ подлинной, хотя и тайной власти, как я думаю.
- Ты в своем стиле, - усмехнулась она, но запомнила эту экзотическую могилу навсегда.
- Да никакой это не мой стиль, - возразил он, - в мире все обстоит совсем не так, как нас учат. Ты думаешь, что сейчас происходит битва между двумя идеологиями? Да плевать на них с большой колокольни умным людям.
- Тише, - попросила Галя, - услышит кто-нибудь.
- Они все и без меня знают, - Максим сделал круг рукой, точно поднимая в воздух все эти кресты и надгробья вместе. - А говорить не станут никому. В мире просто идет большая драка, с древности до времен строительства коммунизма.
Он что-то говорил еще, но голос сливался с шумом широких крон, а сам возлюбленный превратился в порыв ветра, в игру теней и света.
- Ты не слушаешь? - спросил он, - Что-то не так?
- Все так, Макс, - ответила она, - но ты прав, мне страшно на этом кладбище. Поедем куда-нибудь. - Она прижалась к нему.
- Я хочу почувствовать тебя внутри себя.
Ей показалось, что этот мальчишка, сам того не зная, посягает на ее личность. А она хотела быть хозяйкой положения. Какую цену придется заплатить за это, не имеет значения. Домой она вернулась поздно. Они нашли укромное место на берегу Яузы, заросшее кустами. Максим снял пиджак и усадил на него Галю. Она прижалась к нему всем телом, казалось, ей уже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой. Он нежно гладил ее грудь, зарывшись носом в пахучие волосы. Неожиданно Максим и Галя услышали справа от себя какие-то шорохи и тихий смех. Приглядевшись, сквозь кусты они увидели другую пару, которой помешали своим появлением.
- Пошли отсюда, - сказала Галя, - неудобно все-таки, они сюда пришли первыми.
Не солоно хлебавши они отправились домой.
- Где тебя носило? - спросила мать, снимая очки. - Ты провалишь все экзамены, если так будет продолжаться.
Галя обняла Софью Григорьевну, чувствуя прилив какой-то вселенской жалости.
- Мама, я была на кладбище… Готовилась к экзамену по истории. Там так интересно. А мой любимый… извини, что я так его называю… он собирается стать знаешь кем? Дипломатом или разведчиком.
- И ты с ним за компанию, - улыбнулась мать. - Это у него пройдет… А кто его отец?
- Генерал, - ответила Галя и почему-то смутилась.
Но Софья Григорьевна к этому сообщению отнеслась спокойно.
- Тогда тем более пройдет.
- Что ты имеешь в виду?
- Сейчас я имею в виду свою растрепанную дочь, которая очень сильно проголодалась.
- Мама, на ночь есть вредно, кошмары будут сниться. Ты сама говорила.
- Иногда неплохо увидеть превосходный кошмар. Это прочищает мозги, госпожа разведчица кладбищ, - ответила мать, внимательно разглядывая Галю.
- Да мы на Донском были, - виновата пожала плечами Галя. - Что такого?
- Ты идешь по моим стопам, - ответила мать, - твой отец выгуливал меня на Немецком…
Выпускные экзамены она сдала легко и свободно, механически думая о том, в какой ВУЗ податься, на самом же деле учеба волновала ее мало. Она все схватывала на лету и довольствовалась стремительно поглощаемыми книгами, беседами с умным и талантливым другом. С Максимом они встречались регулярно, число тайных свиданий росло не по дням, а по часам. Он уже не мог жить без нее, Галя прекрасно сознавала, что навсегда покорила этого юного мужчину. Она и мыслила именно такими словесными клише, точно уже была важной дамой. Такое положение вещей вполне устраивало ее, как бы она порой не корила себя за легкомыслие и нежелание реально подумать о том, что будет дальше.
"Как-нибудь все устроится без меня, - решила она. - Провидение руководит мной и ладно. Небось ничего дурного не случится".
Как-то раз, в одно из посещений Барвихи, она даже умудрилась ответить на звонок матери Максима с юга и, судя по всему, заочно понравилась той. По крайней мере, молодой Зотов с хитрой улыбкой на лице как-то доложил ей об этом.
Мадам Легаре посмотрела в окно и вспомнила последний визит в Барвиху, ведь уже тогда она что-то заподозрила, нет, не в поведении любовника, она заметила какой-то изъян во всем, что уже произошло.
"Пожалуй, ты стала тогда героиней готической повести, ну или что-то там о вампирах. Вот дурак-то. Сам нагородил черт знает что". Мадам Легаре до сих пор не могла рационально объяснить эту историю. В ней было слишком много мистики… А все прочее было предельно ясно.
До места они добрались только в сумерках. Усадьба стояла, как фрегат, под высоким грозовым небом.
Зотов коротко переговорил с охранником.
- Какая чудесная усадьба, - говорила она. - Все у тебя есть, и вкус, и чувство большого стиля, и я, наконец.
Войдя в спальню, Максим не стал включать свет, а нажал кнопку магнитофона, и в комнату полились волнующие звуки восточной музыки. Он усадил Гали на кровать и, присев на корточки, осторожно снял с ног подруги легкие туфельки. Потер теплыми ладонями ступни ног, потрогал каждый пальчик. Каждое прикосновение к ее телу наполняло его сладостным напряжением: дыхание становилось прерывистым, по спине прокатывалась приятная волна ожидания волшебства. Тонкая, нежная кожа Гали источала запах молодого девичьего тела, который он вдыхал с наслаждением. Ему нравилось, не торопясь, освобождать свою подругу от одежды. Из этого он делал целое представление, даже если на ней была всего лишь блузка и короткая летняя юбочка. Сегодня Максим играл роль раба в услужении шамаханской княжны. Сняв полупрозрачную блузку, он, низко опустив голову, чтобы своим взглядом не потревожить красавицу, смешно пятился назад, всем своим видом изображая глубочайшее почтение. Очередь постепенно доходила до юбки, бюстгальтера и трусиков. Но это было еще не все. Положив обнаженную Гали на спину, "раб" начинал натирать ее ароматическими маслами, не пропуская ни одной ложбинки ее тела. К этому моменту бедная девочка от возбуждения готова была сама броситься на "мучителя". Но "раб" жестом останавливал ее, как бы говоря - еще не время. Наконец, когда, казалось, еще немного, и их души полетят в космос раздельно, он с силой входил в нее. Так повторялось с короткими перерывами три-четыре раза, пока они, обессиленные и счастливые, не проваливались в глубокий сон.