- Хорошо, будем ждать, - согласился "Иуда", внимательно посмотрев Эди в глаза. А после, сделав некоторую паузу, произнес: - Эди, у меня сложилось впечатление, что вы стараетесь жить, как это в свое время советовал один всемирно известный человек.
- Вы меня заинтриговали, скажите, что советовал этот человек и как я стараюсь жить по нему, - усмехнулся Эди.
- Он учил, что надо уметь встать на позицию другого человека и понять, что нужно ему, а не вам, и с тем, кто сумеет так поступить, будет весь мир. По-моему, вы стараетесь так жить, и потому я уверен: у вас многое в этой жизни получится, чего не скажешь обо мне, - с грустью в голосе выдавил из себя "Иуда", отчего-то в последний момент, закрыв глаза, на ресницах которых засверкали слезинки.
Эди знал цену этим слезам - это были слезы загнанного в угол шпиона, знающего, что у него нет никакой перспективы на будущее. И, чтобы поддержать начатую тему сказал:
- Мне больше импонирует его наблюдение о том, что все мы мечтаем о каком-то волшебном саде роз, который находится за горизонтом, вместо того чтобы наслаждаться розами, которые цветут прямо за нашими окнами, - улыбнулся Эди, процитировав Дейла Карнеги, которого в свое время читал с упоением. Ему тогда наряду с другими запомнилось именно это его изречение, поскольку о чем-то подобном в постижении красоты мира и его восприятии высказывался и Мабуни, но в свойственной японцам утонченной манере.
Иуда слушал Эди, кивая в знак согласия, а потом поднял на него глаза, стряхнув с ресниц слезинки, и произнес, ухмыльнувшись:
- Карнеги попал в десятку, когда сказал, что людьми правят гордость и эгоизм, а движут тщеславие и предрассудки. Я, читавший его книги в американском варианте, не сделал в свое время нужных выводов и потому нахожусь сейчас на краю пропасти, точнее, лечу в нее, на острые камни. И главное, ничего нельзя исправить, переделать заново. Все, о чем думал, на что рассчитывал, надеялся - в один миг рухнуло. И что трагичнее всего, о боже мой, подвел дочь, которую растил, оберегая от всех бед, разрушил ее жизнь… - сдерживая рыдания, проговорил "Иуда", сжав кулаки до хруста в суставах.
- Я искренне сочувствую вам, особенно, когда говорите о дочери. Видно, что вы очень ее любите. Поэтому нужно искать какой-нибудь выход, чтобы ее поддержать, помочь, если вас осудят. Наверняка у вас имеются друзья, близкие, с которыми делились куском хлеба и которые могут в таком случае подставить плечо.
- Есть такие люди. Но, как только представлю, что Леночка останется одна в этом огромном и жестоком мире, я начинаю сходить с ума, теряю самообладание и бываю готов наложить на себя руки. Был бы уверен, что с того света не стану видеть ее страдания, сейчас удавился. А то может так случиться, что именно такую меру наказания вынесет мне небесный суд за суицид. Я верую в Бога, невзирая ни на какой большевистский атеизм, как, впрочем, верует и моя дочь.
Эди слушал "Иуду", зная, что перед ним исповедуется убийца и враг, но отчего-то ему было жалко его, раздавленного и кающегося. Но еще больше ему жалко было его дочь, виноватую только в том, что родилась от семени этого изверга, убитую им жену, которая наверняка хотела жить, возможно, и любила его за какие-то достоинства. Очевидно они были в нем, иначе бы не полюбила, не стала выходить за него замуж, ведь не с человеком же с лентой через плечо, на которой написано "шпион", она венчалась.
"Иуда" еще долго говорил о своих переживаниях, любви к дочери и о том, что хотелось бы жизнь заново начать, которую он строил бы по законам любви и согласия. Но неожиданно открывшаяся кормушка и вслед за этим вброшенный в камеру почтовый конверт, который пролетев пару метров шлепнулся на пол, заставили всех, в том числе и наших героев, несколько напрячься. Быстрее всех у конверта оказался Слюнявый, который хапнул его с пола и, поднеся к лицу начал рассматривать. В этот момент из угла с блатными донесся голос Долговязого:
- Канай сюда, чё уставился, малявы не видел?
- Братан, малява интеллигенту, - небрежно крикнул Слюнявый в ответ и тут же, сделав несколько быстрых шагов, передал конверт Эди, встретившим его коротким: "спасибо", после чего Слюнявый, бросая презрительные взгляды в сторону наблюдавших за ним зэков, вернулся в свой угол, в котором сразу же завязался приглушенный разговор блатных, скорее всего, связанный с весточкой для интеллигента.
Эди, аккуратно надорвав конверт, извлек из него конверт поменьше, адресованный Бизенко, и сберкнижку с короткой запиской адвоката: "Информация о скором освобождении подтвердилась. Протест получил ход, буду, как обещал, послезавтра. Конверт передаю через своего знакомого из конвоя, которого потом нужно отблагодарить". Эди, прочитав записку, положил ее раскрытой рядом с собой на постель и приступил к изучению сберкнижки.
- Молодец адвокат! Он и на самом деле человек слова, - восхищенно вымолвил "Иуда", смотря на лежащую рядом с Эди записку.
- Купил надзирателя, здесь они работают на блатных и купцов, а прямыми своими обязанностями занимаются так, на всякий случай, - жестко произнес Эди и, кивнув на записку, предложил: - Почитайте, в ней об этом написано.
После чего "Иуда", наклонившись к записке адвоката, быстро пробежал ее глазами и в свою очередь протянул Эди письмо Глущенкова.
- Зачем мне это?
- Почитайте для интереса, это один из тех, о ком я говорил.
- Ну, если только из этих соображений, - сказал Эди, беря в руки лист, на котором прочитал написанное размашистым почерком: "Ты, даже находясь в тюрьме, умудряешься транжирить деньги. О каком ист. фонде речь идет, не понимаю, их сейчас столько развелось. Ну, бог с ними, не волнуйся, выдал я этому франту, как ты просил 2 штуки. От дачи расписки он отказался, сославшись на то, что не в долг берет и к этой фин. операции отношения не имеет: выполняет лишь просьбу своего подзащитного. Толковый человек!" - и вернул его "Иуде" со словами: - Нормальное деловое письмо, написанное грамотным человеком.
- Письмо, согласен, лаконичное и по делу. Но в нем нет никакой информации о том, кто к нему на самом деле приходил, как он выглядел, чтобы сейчас мы могли определить - у него был ваш адвокат или другой человек. Ведь чекисты могли направить и своего? Такое вполне могло быть, если Глущенков находится под их контролем.
- Вы опять пугаете меня кознями вездесущих чекистов, ну просто какой-то детектив получается - Юра под контролем, адвокат мог не дойти, чтобы получить деньги, - пошутил Эди.
- Я это к тому, что уже говорил, - о бестолковости моих приятелей, из-за которых пострадал, - заметил "Иуда", кладя записку в карман брюк.
"Удивительно, он даже не допускает, что сам мог ошибиться. Или специально разыгрывает сценку для меня. Как бы то ни было, хорошо соображает, даже находясь под таким прессингом. Интересно, когда будет читать тайнопись и как это сделает?" - размышлял Эди, поддерживая разговор с собеседником.
Между тем окрыли кормушку, в этот раз уже возвещая, что пришло время ужина, и зэки по привычке потянулись к ней за арестантской пайкой.
Спустя где-то полтора часа оживление в камере стало затухать. Лишь из угла с блатными, которые в этот час обычно готовили чифирь, доносился громкий жаргонный треп и вспышки нахрапистого смеха.
- Вот неугомонные люди, пойду к ним за кипятком, чая хочется, - неожиданно промолвил "Иуда", потянувшись к тумбочке за кружкой, - может, дадут?
- Дадут, скажите, для меня, - посоветовал Эди, уже понявший, что шпион сейчас будет искать место, где проявить и прочитать тайнопись.
- Хорошо, так и сделаю, - согласился тот и направился к блатным.
Не прошло и тридцати секунд, как "Иуда" вернулся с полной парящей кружкой.
- Дали, никто из них не кочевряжился, не подначивал, хотели даже чифирем угостить. Ваше имя работает безотказно. Не знаю даже, как без вас буду, - в сердцах промолвил "Иуда", доставая из тумбочки пачку чая.
- Не беспокойтесь, я вас буду навещать со своим адвокатом, а перед выходом предупрежу блатных, чтобы не доставали, - сказал Эди вполне серьезным тоном, чем вызвал у собеседника удивленный взгляд и вопрос:
- А разве вы не вернетесь домой?
- Нет, пока не сделаю задуманную работу, останусь здесь, иначе нельзя, получится, что зря потратил деньги на дорогу. Да и вас, нашего спонсора, хоть некоторое время надо поддержать.
- Вот за это спасибо, я в долгу не останусь, - утвердительно произнес "Иуда", демонстративно возвращая чай на прежнее место.
- Что, передумали? - удивленно спросил Эди.
- Вспомнил, из какого обугленного чайничка они налили кипяток, и расхотелось, лучше использую эту воду для бритья. Надо же завтра перед чекистами предстать без щетины, а то их щеки всегда отдают синевой от тщательного бритья…
С этими словами он взял из сумки немецкого производства разовый бритвенный станок, названный в народе из-за своей изогнутой формы рожком, повесил на шею полотенце и, прихватив мыльницу и кружку с водой, пошел к умывальнику, где в очереди стояла пара зэков.
"Чего ж он не дождался, пока освободиться умывальник?" - подумал было Эди, но, быстро сообразив, что шпиону надо успеть подержать письмо над горячей водой, пока не остыла, стал неявно наблюдать за ним. А тот побыл некоторое время в очереди и, что-то сказав впереди стоящему сокамернику, зашел за перегородку с туалетом.
"Как просто и логично действует шпион, а ты, майор, думал, как он выкрутится, как сможет", - мысленно покритиковал себя Эди и лег в ожидании бреющегося "Иуды", чтобы попробовать уловить, какие впечатления он вынес от прочтения тайного послания Глущенкова.
Минуты тянулись долго, и на смену переживаемому моменту, связанному с "Иудой", откуда-то из непонятных глубин мозга принеслась мысль: скоро придет свобода и что ты с нею будешь делать?.. Отчего-то серьезно воспринявший этот вопрос Эди начал действительно подумывать о первом дне на воле и улыбнулся: он понимал, что какая-то мозговая инстанция, контролирующая состояние его здоровья, сигнализировала ему о необходимости отдыха, но он сопротивлялся и ждал.
Наконец "Иуда" вернулся. Молча поставив кружку на тумбочку и повесив полотенце на спинку койки, он присел тут же на углу с отсутствующим взглядом.
"Причиной этого может быть только что прочитанная записка. Другого раздражителя у него после возвращения с допроса не было", - успел подумать Эди до того, как весело произнес:
- Александр, вы помолодели лет на десять.
- Что вы сказали? - переспросил "Иуда", несколько встрепенувшись, видимо, чтобы освободиться от одолевающих его мыслей.
- Говорю, после бритья молодо стали выглядеть.
- Ну да, я должен быть в порядке, ведь готовлюсь к встрече с чекистами, - брезгливо заметил тот, пересаживаясь напротив.
- Понятно, хотите им показать, что вы оптимист?
- Нет, просто решил побриться, как-никак я интеллигентный человек.
- В этом вам никто не откажет, бриты вы или не бриты, - заметил Эди, обратив внимание на то, что "Иуда" начинает отходить от полученного шока.
- И вам тоже.
- Но если я задержусь здесь еще некоторое время, то стану жаргонами сыпать и мои друзья будут удивленно гадать, мол, что с ним произошло, - пошутил Эди.
"Иуда" глянул Эди в глаза и в извинительном тоне промолвил:
- Не по-товарищески это прозвучит, но я бы хотел, чтобы вы хоть на какое-то время задержались здесь.
- Понимаю, но, увы, меня ждут дела. Однако можете быть уверены, я буду навещать вас, мы же договорились.
- Но вам могут просто не давать встреч со мной, ведь вы же не адвокат?
- Наймусь помощником вашего адвоката.
- Он не мой, и вам с ним лучше не общаться. Я же говорил, что его чекисты мне подсунули. Вот, если бы ваш согласился защищать меня, тогда, может, что-то и получилось.
- Это интересная идея, хотя с ним надо прежде поговорить, не могу же я за него решать.
- Ну конечно. Кстати, можно ли его попросить еще раз навестить Глущенкова, чтобы он организовал передачу мне? Еще лучше взять у него деньги и самому купить фрукты, а то как-то неудобно, все, кроме меня, что-то получают с воли.
- Почему бы и нет?!. Вот сегодня он без раздумий согласился отнести письмо, - ответил Эди, уловив в его просьбе желание передать своей связи новое секретное послание.
- Вам он не откажет, - растянуто произнес "Иуда". - По его записке видно - хорошо относится, но Юра вне конкуренции. Ведь это он все организовал и, соответственно, потратился. Поэтому я Глущенкову напишу, чтобы передал через адвоката еще денег.
- Да вы и так помогли.
- Ничего, мне не жалко для хороших людей. Пусть только отнесет ему записку, я ее сегодня или завтра напишу.
- Хорошо, попрошу, думаю, не откажется. Что ему стоит передать бумажку, тем более за это дадут деньги, - не дожидаясь, когда "Иуда" закончит начатую фразу, бойко сказал Эди.
- Замечательно, - отреагировал "Иуда", - необходимо, чтобы он обязательно дождался ответа. Я буду очень благодарен ему, и особенно, если возьмется за мое дело. Знаете, Эди, ваша положительная оценка его как человека и специалиста меня вдохновляет и настраивает на сотрудничество с ним. Прошу вас, так и передайте. Да, еще скажите, что его труды мной будут оплачены достойно.
Эди слушал эмоциональную речь "Иуды" и думал о том, как будет строить дальнейшую работу с ним. При этом старался понять логику последних действий шпиона, наверняка допускающего, что Глущенков находится под наблюдением чекистов, а то и сотрудничает с ними.
"Чего в таком случае он добивается, направляя к нему адвоката с новым поручением, - проверяет меня, чтобы озадачить более серьезной просьбой? Вроде нелогично, ведь в таком случае я тоже оказываюсь в поле зрения контрразведки в качестве передаточного звена в наметившейся цепочке связи от "Иуды" к Глущенкову, правда, как ничего не понимающий участник происходящего…".
В итоге он пришел к выводу, что шпион настроен продолжать борьбу, пытаться наладить устойчивую связь с волей, искать того, кто его подставил, а это объективно может затянуть процесс его склонения к сотрудничеству, что не укладывалось в планы контрразведки.
"В таком случае "Иуде" нужно дать однозначно понять, что все его усилия наладить связь с кем-нибудь за пределами камеры и сообщить о себе хозяевам потерпели неудачу. Очевидным свидетельством тому будет мое появление на допросе. Но это следует сделать после очередного послания Глущенкову, которое может как расширить представления о последнем, так и раскрыть новые обстоятельства их отношений и представляющие интерес связи", - заключил Эди, по-прежнему внимательно слушая не в меру разговорившегося собеседника.
Они проговорили до самой ночи. "Иуда" словно на исповеди рассказывал о своей учебе в институте, родителях, командировках за границу и полученных впечатлениях, не забывая при этом спрашивать Эди о его жизни в Центральной Азии, на Кавказе и городах, в которых он бывал как спортсмен и в научных целях.
Без устали рассказывал о достоинствах дочери. Даже предложил Эди по пути домой заехать к ней и познакомиться. Когда же Эди пояснил, что его маршрут пролегает через Харьков, улыбнулся и сказал:
- Ой, я просто выпустил из головы. Но вы все-таки подумайте над моим предложением, о расходах не беспокойтесь, я их беру на себя. Очень хотелось бы, чтобы вы свое доброе отношение ко мне перенесли и на нее.
Эди, естественно, согласился, заметив при этом, что он готов помочь, поддержать ее, но одной его готовности недостаточно, нужно, чтобы Елена с пониманием отнеслась к такому вниманию с его стороны.
Обрадованный "Иуда", заверил Эди, что записка отца с необходимой аттестацией разрешит все возможные сомнения и она воспримет друга отца как своего друга.
- Главное, чтобы она потом на деле могла ощутить, что у нее действительно появился надежный друг, на которого она может рассчитывать при любом стечении обстоятельств, - с хрипотцой в голосе промолвил "Иуда", делая над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.
- Можете не сомневаться. Я не подведу, - твердо сказал Эди, глядя на то, как "Иуда" продолжает бороться с нахлынувшими на него эмоциями. Наконец, не выдержав очередной их волны, он быстро встал и направился под окно.
Эди проводил его взглядом и мысленно вновь восстановил в памяти детали произошедшего разговора, делая своего рода зарубки в памяти для учета в предстоящих разговорах с ним… При этом внутренний голос подсказывал ему: "Имей в виду, то, как "Иуда" построил разговор, на какие вопросы пытался получить ответы и на чем акцентировал внимание, свидетельствует о том, что он преследует цель дорисовать свою картину о тебе. Он поставил себе целью перепроверить кое-что из ранее тобой сказанного и, главное, до конца прощупать отношение к строю в стране и происходящим в ней изменениям. А монолог о дочери и призыв быть для нее другом - это есть сделанное в скрытой форме предложение подключиться к каким-то его делам, о которых, возможно, знает Елена. И твое решительное согласие может подтолкнуть "Иуду", осознавшего свой провал, сделать ставку на тебя в решении какого-то крайне важного для него вопроса.
Что это за вопрос, скорее всего, выяснится, когда он точно будет знать о дне твоего выхода на волю.
Между тем, надышавшись свежим воздухом, "Иуда" медленно, будто продолжая раздумывать над чем-то, вернулся к своей койке и, садясь на прежнее место, как бы между прочим проронил:
- Что-то Виктора долго нет?
- А его перевели в другую камеру, где, наверно, он больше нужен.
- Я об этом же подумал, - буркнул себе под нос "Иуда". - Бедолага все пытался мне в душу залезть, обещал помочь, но я ему не поверил, склизкий типчик. Теперь все прояснилось - ни я, ни вы его не подпустили к себе и потому живчика кинули на другой фронт.
- По-моему вы точно определили его роль в камере, - согласился Эди, изначально остерегавшийся их общения, которое могло перерасти в шпионские просьбы к Виктору со стороны "Иуды", что могло лишить контрразведчиков своевременной информации об их содержании.
- Скажу честно, только его липучесть остановила меня, - загадочно промолвил "Иуда".
- Опять начали загадками говорить, Александр? - ухмыльнулся Эди.
- Какие там загадки, я хотел воспользоваться его услугами, чтобы передать записку в больницу, но, слава богу, вовремя одумался. Представляешь, что было бы.
- Продал бы?
- Вне всякого сомнения.
- Но в ваших записках, насколько я заметил, ничего такого не было, что могло вам навредить, окажись они в руках ментов.
- А почему ментов? Он может быть человеком КГБ, - с напряжением в голосе сказал "Иуда".
- Не исключено, но в таком случае непонятно, почему его убрали отсюда.
- Из-за того, что не справился с поставленной задачей.
- Тогда будем ждать нового Штирлица, - пошутил Эди.
- Скорее всего, меня самого к штирлицам переведут.
- Опять загадки, я же просил.
- Никакие это не загадки, а сущая правда. Чекисты с первых дней должны были меня поместить в свою тюрьму, но отчего-то держат в ментовской.
- Александр, если надумали меня запутать, то у вас это прекрасно получилось, - недовольным тоном заметил Эди.
- Я же говорил, что валюта - их статья, значит, и меня должны были упечь в чекистский СИЗО, - пояснил "Иуда".