Оставшись с вахтером, Прозоров ждал, что с минуты на минуту его отведут в одиночную камеру и на этом закончится на долгие годы его связь с внешним миром. Возможно и… Ведь война! Больше всего его волновала судьба жены и детей. "Что будет с Катей, с ребятами? А если с ними будет все в порядке, что она скажет про меня детям, когда они подрастут?"
В это время в кабинете у Полякова шел разговор, как поступить с Прозоровым.
- Арестовать и засудить! - почти крикнул Волосов.
Поляков нахмурился, а Озолинь внимательно посмотрел на Волосова и слегка постучал пальцами по столу.
- Эк куда хватил, - досадливо сказал Поляков. - А ты как думаешь, Антон Васильевич?
- По-моему, он - не типичный враг, - сказал Морозов. - Его втянули в группу. Но он пока ничего не сделал, да, видно, и не собирался делать. Какая будет польза от того, что его, как высказался наш молодой ДРУГ, - тут он окинул Волосова слегка насмешливым взглядом, - "засудят"? Прозоров заявил, что хочет стать честным человеком. Давайте поверим! Никуда он не уйдет, а польза от него может быть немалая.
- Не нравится мне Прозоров, - заметил Михаил Воронов. - Безвольный он человек, тряпка. Не люблю таких слизняков. И все-таки я согласен с Антоном Васильевичем. Надо учесть, что он не воспользовался деньгами и, по существу, сам пришел, сам все рассказал. А главное, арест, по-моему, просто тактически нецелесообразен.
Александр Семенович вопросительно посмотрел на Озолиня. Тот молча кивнул.
Поляков закурил.
- Формально Прозоров совершил преступление, - сказал он, - и его можно судить. Он представляет опасность - неплохой материал для любой разведки. Но все-таки он не хотел стать шпионом - боялся ли, или еще что, не знаю, - но, главное, не хотел. И когда его завербовали, он все-таки решил идти к нам. Не сразу: видно, не хватало силы воли, - но на то он и Прозоров. Дадим ему возможность стать снова честным человеком.
- Давайте вспомним, как поступал Дзержинский, - заговорил молчавший до этого Озолинь. - Однажды к нему пришла жена арестованного контрреволюционера и сказала, что очень тяжело заболел ее сын. Она просила Феликса Эдмундовича, чтобы он отпустил ее мужа повидаться с сыном, так как тот может каждую минуту умереть. И Дзержинский отпустил. На семь дней.
- Вернулся? - с любопытством спросил Воронов.
- Вернулся, - сказал Озолинь. - Конечно, Феликс Эдмундович рисковал, но он хорошо понимал людей, их психологию и знал, кому и при каких обстоятельствах можно поверить, а кому нет. Вот так…
Озолинь замолчал.
Поляков внимательно оглядел всех.
- Ну что ж, поверим и мы? - спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: - Он очень может нам пригодиться. Продумайте все варианты.
…Поздно ночью из подъезда на улице Воинова вышли два человека и сели в машину.
- Ну как там, все документы и пропуска в порядке? - спросил Воронов у шофера.
- Всё в порядке, Михаил Андреевич!
- Тогда гоните в Ольгино! Забросим вот знакомого. К утру должны вернуться обратно.
Зарычал мотор, машина пересекла Литейный и помчалась по набережной.
Глава 7
Вскоре после того небольшого совещания, где решалась судьба Прозорова, Виктор Волосов, проходя по одному из коридоров управления, встретил Озолиня.
- А, товарищ Волосов! - приветливо сказал Озолинь. - У вас есть время? Тогда зайдите на минутку ко мне. Поговорим.
Волосов с готовностью кивнул, несколько недоумевая, о чем это - персонально с ним - будет говорить Озолинь.
Озолинь усадил Виктора на диван, а сам стал не спеша прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.
- Из вас получится хороший чекист, товарищ Волосов, - неожиданно сказал Озолинь.
Виктор смутился. Он знал, как скуп на похвалы Дмитрий Дмитриевич.
- Но… - Озолинь поднял вверх длинный, худой палец, - но кое-что вам надо учесть.
Виктор с некоторой тревогой посмотрел на Озолиня.
- Хотите, я вам расскажу случай, который многому меня научил? - спросил Дмитрий Дмитриевич.
Виктор кивнул: конечно!
- Так вот. Был я тогда еще моложе вас и, пожалуй, погорячее. Работал я в уездном ЧК одного небольшого южного городишка…
И Озолинь рассказал, как однажды в приемную ЧК пришел высокий седоусый мужчина. Он был в гражданском платье, но выправка его и манера держаться подтянуто и строго выдавали в нем бывшего военного.
"Что вас привело к нам?" - спросили его.
"Пришел за помощью. Или арестуйте, или помогите".
История этого человека была довольно типичной; немало таких историй приходилось выслушивать в те годы сотрудникам ЧК.
Он родом из мещан. Получил образование и пошел на военную службу. Честно сражался с немцами. И, как многие офицеры, проклинал виновников поражений на фронтах. Поэтому Февраль встретил сочувственно, хотя и осторожно, а вот Октябрь - как он сам выразился - "не понял". "Многое мне казалось странным, многое пугало…" Особенно возмутил его Брестский мир. Как? Отдать немцам Прибалтику, половину Белоруссии, Украину с Донбассом, платить контрибуцию! Позор! Объяснение пришло само собой: "Продали большевики Россию". Офицер пробрался на юг, к генералу Деникину, в так называемую Добровольческую армию - "спасать единую, неделимую Русь". Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: едва получив назначение, офицер заболел тифом. Полгода провалялся в больнице. Было достаточно времени, чтобы поразмыслить.
От соседей по койке не раз слышал он рассказы о зверствах "товарищей по оружию", о продажности генералов, о разгуле спекуляции, о взяточничестве в белом тылу. Он долго думал обо всем этом и решил дезертировать из армии. Скрылся у родственников, дождался прихода красных. Но к большевикам пойти на службу побоялся. Скитался. После долгих и трудных раздумий решился прийти в ЧК.
"Чего же вы хотите от нас?" - спросили его.
"Хочу честно работать, но без вашей рекомендации меня никуда не возьмут. Не любят таких, как я, и не доверяют им".
Он положил на стол пачку заранее приготовленных документов: биографию, какие-то квитанции, удостоверение, справку о сдаче оружия.
- Ну, и как вы думаете, товарищ Волосов, что было дальше? - спросил Озолинь. - Вы помните, какое время было?
Виктор только кивнул.
- Конечно, мнения разделились, - продолжал Озолинь, похаживая по кабинету. - Некоторые, и среди них, - он усмехнулся, - один ваш знакомый, кричали: "Судить эту контру! Все равно продаст!" Другие утверждали, что настоящий революционер должен сочетать в себе непримиримость и беспощадность к врагу с подлинным пролетарским гуманизмом. Так учил нас Дзержинский.
Озолинь сел за стол и строго сказал:
- ВЧК не преследовала выходцев из враждебных классов, если они, эти выходцы, относились к Советской власти лояльно. Более того, мы помогали им устроиться на работу и найти свой путь в новой жизни. И этого офицера не арестовали. О нем навели необходимые справки, и через некоторое время, при содействии чекистов, он получил место инструктора Всевобуча. Его работой военкомат был доволен… А ведь он был открытой "контрой".
Озолинь, прищурив глаза, посмотрел на Виктора и спросил:
- Вы поняли, к чему я завел этот разговор, товарищ Волосов?
- Понял, Дмитрий Дмитриевич, - краснея сказал Виктор, - а ведь проверять все же…
- Да! - сказал Озолинь. - Проверять, проверять и тысячу раз проверять. Это, конечно, правильно. Но и доверять нужно. А посадить, как вы говорите, это не фокус. Это, к сожалению, - он грустно покачал головой, - совсем не так уж сложно.
Виктор сидел пришибленный и думал о том, как много ему еще надо узнать, чтобы стать настоящим чекистом. Успокаивало и радовало его лишь то, что у людей, плечом к плечу с которыми он теперь работал, было чему поучиться. И они не отказывали в помощи.
- Ну вот, - сказал Озолинь, - не обижайтесь, что прочел вам небольшую мораль. А сейчас, будьте добры, пригласите ко мне товарищей Морозова и Воронова, и сами, если есть время, можете прийти.
- Слушаюсь.
Вскоре Морозов и Воронов явились к Озолиню. Дмитрий Дмитриевич сосредоточенно выслушал их доклад, а когда они закончили, неожиданно спросил:
- Почему Голосницына стала шпионкой?
Воронов попытался объяснить, как он понимает характер этой женщины: пустая, развратная, любительница легкой жизни и кутежей, она никого и никогда всерьез не любила. К мужу она относилась равнодушно, изменяла ему чуть ли не с первых месяцев после свадьбы - впрочем, он платил ей той же монетой. За деньги и, главное, за перспективу "сладкой жизни" она может и мать родную продать…
Озолинь внимательно слушал.
- Это все похоже на истину, - сказал он. - Но, Михаил Андреевич, ведь не всякий развратный мужчина и не всякая пустая бабенка обязательно становятся немецкими агентами. Думается, надо покопаться поглубже в их прошлом: где-то должна найтись более определенная ниточка, приведшая ее к абверу. У вас есть возможность изучить их прошлое?
- Да. Поручу Голову…
Особенно заинтересовала Озолиня жена второго шпиона - Лиза Травникова.
- Совсем другой человек, - сказал Морозов. - Скромная, тихая, главное - денег у нее нет, бедствует. Непохожа на шпионку.
- Что же вы думаете?
- Может, муж и не раскрылся перед ней? Ведь про свой завод она ему могла рассказывать просто как близкому человеку. Без умысла, а так - по наивности.
- Разрешите? - вмешался Воронов. - Деньги в семье завелись, и в немалом количестве, но не у Лизы, а у ее брата, у Валентина Евдокимова.
- А он? - спросил Озолинь.
- Пьяница, кутила и, кажется, трус.
- Вот и есть зацепочка, - удовлетворенно сказал Озолинь. - Поработайте-ка над ним. А Травникову надо поберечь - вы, кажется, говорили, у нее двое детей?..
Уже у себя в кабинете Воронов сказал:
- А знаете, повезло нам на начальство, - он засмеялся, - мне Виктор успел рассказать, какую с ним Озолинь воспитательную беседу провел.
- Что-то ты щедр на похвалы начальникам, - ехидно ухмыльнулся Морозов. - Смотри у меня. Займись лучше Голосницыной.
В один из мартовских вечеров на углу улиц Гоголя и Дзержинского встретились Доронина и Голов.
Было холодно. Днем, правда, пригревало солнышко, но к вечеру опять подморозило, и девушка, торопясь, едва не упала.
- В какую сторону пойдем?
Голов не успел ответить: раздался сигнал воздушной тревоги. Куда же деваться?
- Ко мне на службу. Это здесь, на Герцена, - решительно сказала Наташа Доронина, - близко, успеем.
Они побежали.
В своем маленьком кабинетике Доронина угостила Голова чаем вприкуску с конфетами - их недавно стали выдавать вместо сахара. Потом они неторопливо беседовали о книгах, о живописи, о театральных постановках. Говорили под непрекращающийся грохот снарядов: гитлеровская артиллерия била в район почтамта.
Наташа вдруг заметила, что лейтенант посматривает на часы.
- Вы спешите?
- Понимаете, я не очень располагаю временем. А между тем нам надо серьезно поговорить…
Наташа почувствовала, что краснеет. И тут же рассердилась на себя: "Ну что за мысли, право, лезут в голову. До того ли?"
- Говорите, я слушаю, - все еще сердясь на себя, сказала она.
- Что вы знаете о прошлом Зины Голосницыной? Это очень важно! И, пожалуйста, подробно…
Доронина растерялась. Где-то в глубине души она надеялась на другой разговор, тайком признаваясь себе, что ей нравится этот скромный, спокойный лейтенант.
…Что Наташа знала о Зине? Была пустоватая, но неплохая девчонка, рано оставшаяся одна, без родителей. Потом появился некий Федор, уверенный, развязный, "неотразимый". Сначала приходил днем, потом привозил Зинку из ресторана поздно вечером, наконец однажды остался ночевать. В квартире стала собираться Федькина компания: пили, дебоширили - подозрительные какие-то люди. Зина тогда часто плакала. Однажды Наташа застала ее в коридоре с самым пожилым человеком из этой компании: он казался старше Зины лет на двадцать. Они о чем-то тихо говорили, потом Зина ушла к себе, а в коридор вышел пьяный Федька, тряхнул дружка за плечо, прогнусил: "Ну вот тебе и квартира, Толька. А ты боялся".
Имя "Федор" почему-то насторожило Голова, но он не мог сразу сообразить, почему именно.
Через неделю Зина зарегистрировала свой брак с тем человеком, которого Федор называл Толькой.
- Вспоминайте, вспоминайте еще, - настойчиво просил Голов.
Кажется, только теперь Наташа начала понимать, почему так часто встречается с ней чекист. Ей было приятно, что она может принести хоть какую-то пользу, и немного грустно: "А я-то, дура, вообразила…
- Знаете, этот Федька фотографом работал и Зину научил фотографировать. Вышла она замуж - забросила, а теперь, кажется, снова увлекается. Во всяком случае, я видела, как она однажды закрывалась в ванной с фотоаппаратом.
Наташа стала припоминать мелочи, на которые раньше не обращала внимания:
- …Продукты у спекулянтов покупает, денег не жалеет… Военные в квартире бывают…
- Вот что, Наталья Семеновна, - сказал, поднимаясь, Голов, - теперь вы кое-что знаете о своей соседке, а еще больше - догадываетесь. Прошу вас - переезжайте к себе на Пушкарскую обратно.
- Понятно… - неуверенно сказала Наташа.
Ей не хотелось, чтобы Голов уходил так быстро. Но он посмотрел на часы и встал. Уже на пороге Наташа не выдержала, крикнула вслед:
- Берегите себя, слышите?
Он ласково помахал ей рукой.
Идя по улице, Голов усиленно вспоминал: "Федор, Федор? Так это же, наверно, Шамрай, о котором говорили Прозоров и Гриднев, то бишь Щелкунов. Вот какой узелок завязался".
Озолинь только вернулся из Ольгина, и его сразу вызвали к начальнику.
- Как дела у Волосова? - спросил Поляков.
- Всё в порядке. Молодчина.
- Наступают денечки горячие. Пришло наконец донесение от "Невы" - Александрова: гитлеровцы планируют новое наступление на Ленинград.
- Об этом уже знают в штабе фронта?
- Да. А вот что касается непосредственно нас…
Оказывается, штаб абвера группы армий "Норд" подготовил три новые разведгруппы. Ему стало известно о гибели Климова - Голосницына при переходе линии фронта, - об этом позаботились чекисты. Позаботился Поляков также и о том, чтобы конспиративные квартиры, опорные пункты погибших шпионов в Ленинграде, считались по-прежнему надежными. И теперь "Неве" удалось выяснить: две группы с рацией будут выброшены на парашютах вблизи города, третью сбросят в районе Малой Вишеры.
"Нева" сообщил имена и клички некоторых агентов.
- С выброской будут торопиться, чтобы успеть до белых ночей, - закончил Поляков. - Ожидайте гостей очень скоро.
Тут же были распределены задачи на ближайшее время. Поляков через свои каналы должен был "подбрасывать" абверу "интересные сведения" о ленинградских и ольгинской конспиративных квартирах. Морозову предложили выехать на Волховский фронт и заняться операцией в Малой Вишере. Озолинь решил быть в Ольгине, рядом с Волосовым.
- И Воронову пора уже занимать свое место, - сказал Поляков под конец. - Голов ему поможет. За дело!
- Будет порядок, - уверенно откликнулся Озолинь.
Глава 8
Зинаида Петровна Голосницына продолжала работать в госпитале. В феврале всем работникам были выданы новые удостоверения личности. О похищенных документах никакого разговора не было. Видимо, Гуляев не хватился их, и Голосницына считала себя вне опасности.
Волновало другое: Анатолий обещал, что весной обязательно будет здесь, в городе, и только в крайнем случае с ней свяжется другой агент, которому она передаст сведения. За это время Зинаида успела собрать интересный материал о положении в Ленинграде, о госпиталях; с огромным трудом сфотографировала стоящие на Неве корабли Балтийского флота и некоторые построенные в городе оборонные сооружения, а также расположение огневых точек уличной обороны и проявила две эти пленки. Дважды она встречалась с Валентином Евдокимовым, который помимо сведений о продукции номерного завода подготовил схему расположения его цехов.
"Скорее бы сдать пленки и сведения, - думала Голосницына. - Отделаться бы. И деньги обещали подбросить, а все никого нет. Что случилось?"
Возвращение Натальи в квартиру она встретила спокойно. Доронина после болезни стала более приветливой и общительной, несколько раз даже посидела с ее знакомыми. Жизнь - она ломает слишком гордых, а голод не шутка.
Голосницына ждала… В последних числах апреля, в сумерках, позвонили по телефону. А потом явился командир с капитанской шпалой в петлицах. Он назвал пароль и отрекомендовался Николаем Андреевичем, приятелем Анатолия Федоровича. Затем передал ей небольшую фотографию мужа, на обороте которой Зина, когда Анатолий приезжал в последний раз, своей рукой написала кличку, присвоенную ему немецкой разведкой: Атлет.
Николай Андреевич поинтересовался у Голосницыной, живет ли кроме нее кто-нибудь в квартире и где сейчас находится соседка? Узнав, что Наталья Семеновна отдыхает у себя в комнате, заметил, что пока не хотел бы встречаться с ней.
Капитан держал себя корректно, сдержанно, осторожно, но чувствовалась в нем уверенность в своих силах. Поболтав минут двадцать о том о сем, словно он не был агентом абвера, а действительно пришел к ней в гости, капитан сказал, что сейчас вынужден покинуть ее: занят другим, важным делом. Но им необходимо серьезно побеседовать. Для этого нужно встретиться на другой день в двенадцать часов, здесь же, у нее на квартире.
- Вы можете освободиться от работы под благовидным предлогом?
- Что-нибудь придумаю, - улыбаясь ответила Голосницына.
В том, что навестивший ее капитан является человеком, которого она ждала, Голосницына была уверена. Его солидный вид, умный и спокойный разговор произвели на нее отличное впечатление. А что не пришел сам Анатолий, так это даже удобнее. Опять пришлось бы его прятать, как в тот раз, что-то придумывать в случае, если попадется он на глаза Дорониной.
Зинаида не скрывала от гостя своего хорошего настроения: оставляла его поужинать и даже предложила отдельную комнату для ночлега. Но он отказался, поблагодарив за внимание.
Голосницына осталась одна. Настроение у нее испортилось. Должны же они понять, что ей нужны деньги! Много денег! Очень много денег! Продукты добывать трудно, а платить за них приходится дорого. А ведь ей еще нужно угощать полезных людей.
- Ничего. Сегодня не удалось - завтра напомню!
Укладываясь спать, уже раздетая, она подошла к зеркалу и потянулась.
- А он ничего, симпатичный мужик! Пожалуй, с ним будет поинтереснее, чем с Анатолием.
…Утром следующего дня Голов доложил Воронову, что Голосницына заболела; начальник госпиталя разрешил ей несколько дней отлежаться.
Воронов вполголоса сказал:
- Каждому свое лечение: одному отлежаться, другому отсидеться. Интересно, какое лечение ей пропишет трибунал?