Глава шестая. "ПОД КРАСНОЙ ЗВЕЗДОЙ ОРИОНА"
Но свет... Жестоких осуждений
Не изменяет он своих:
Он не карает заблуждений,
Но тайны требует от них...
А.С. Пушкин
1
Далеко за полночь наша группа перешла линию фронта. Запыхавшиеся, усталые, мы уселись отдохнуть. Напряжение, вызванное страхом, спадало, его заменило исподволь другое - тревога. Что нас ожидает-"изменников родины"? Штрафной батальон? Концлагерь? Это ребят, а меня, недорезанного?
Партизаны уверяли, что все будет хорошо. Райцев написал много хороших слов, к тому же мы вели пленных, из коих один оказался офицером, да еще адъютантом командира полка. Поскольку я возглавлял группу, Силка, а вслед за ним и другие, начали величать меня "товарищ лейтенант". Распластавшись, я глядел в небо, звездное, ясное небо... манящее, таинственное и родное, неизменное. Вспоминал, как мы, кадеты седьмого класса, под влиянием увлекательнейшего урока астрономии по ночам выходили во двор и разглядывали созвездия. Там, в горах Герцеговины, они были яркими, близкими. И древние легенды о них казались такими естественными, понятными. Вот он - Сатурн или Черное солнце, с его сатурналиями - когда нормальная логика жизни уступает законам абсурда, непристойности, а эмблемой, ритуальным атрибутом становится (Сатурн-Кронос) коса времени - смерть! И тут же другой зловещий знак-молот-крест, лишенный верхушки, где утеряло устремление духа и остается лишь перспектива нисхождения вниз в "подчеловеческие" районы существования... Неподалеку от Сатурна поблескивал могучий сын Посейдона и Земли - Орион в окружении нескольких звезд: белая Ригель-светилась ярко, другая-красная Бетельгаузе-отливала свежей кровью. Какая из них меня поведет?..
Все эти "бредни" звучали упорно в памяти, будто щит перед подползающей тревогой.
На рассвете мы двинулись дальше и вскоре были остановлены своими, обезоружены, обысканы и приведены в часть. Посылались расспросы, отношение было в общем доброжелательное, но одновременно и несколько настороженное.
Наконец я предстал перед, как я понял, только что прибывшим на машине из Демидова начальником штаба 358-й ударной дивизии. Высокий, статный полковник с поседевшей пышной шевелюрой напоминал грузина. Кивнув головой на мое приветствие, он бросил:
- Ну, рассказывайте!..
Начал я с того, что имею записку в органы безопасности от нашего разведчика в Париже. Потом передал письмо Райцева и доложил о взятых пленных. Письмо полковник тут же прочитал, записку, верней, клочок белой бумаги повертел в руках и вернул обратно:
- Капитана срочно вызвали в штаб армии, передадите ему, когда вернется, если это не очень срочно. А пока оставьте при себе. Чем еще порадуете?
Я передал собранные в Смоленске и Витебске данные, план Витебска с обозначением расположенных там объектов, данные, собранные Ксенией Околович и лицами, с которыми она связана.
Потом привели пленных. Увидав меня, они заулыбались.
-Чего они радуются? - спросил, подозрительно поглядев на меня, полковник.
- Напуганы. Чувствуют свою вину и понимают, что мы вправе с ними разделаться как с насильниками. Напали на нашу проводницу. Договорились: они пообещали ничего не скрывать, а я - сохранить им жизнь.
На допросе маленький адъютант начальника штаба прибывшей из Франции стрелковой дивизии сказал, что немцы предполагают очистить от партизан район леса, с тем чтобы незаметно подтянуть силы для внезапного удара.
Сведениями полковник остался доволен. Он весь как-то переменился, стал любезен и даже пожал мне руку:
- Молодец! От немца не отличишь по произношению, не то что мои... Какой подход! Если вы не против, поедем ко мне в штаб? Назначим вас старшим переводчиком! А?
- Слушаюсь! - выдавил я, подумав: "Местечко теплое, но уж слишком близко к начальству - больно рискованно!"
- Тогда давайте свои данные, выправим вам воинский билет. - Он окликнул стоявшего у бруствера адъютанта и велел принести ему портфель.
- Завтра, по случаю Первого мая, отличившимся мы даем награды, а старшины получают офицерское звание. Вы?..
- Солдат!
- Простой боец? - улыбнулся полковник. И резюмировал: - Значит, младший лейтенант! Пусть вас оформят, можете идти! Через несколько дней, как договорились, вас вызову. - И, обратившись к адъютанту, указал на меня рукой, сказав:
- Отведите товарища лейтенанта к командиру роты, пусть его оформят! - и протянул бланк воинского билета. -Да, пока его ничем не загружать. Он и его товарищи заслужили отдых. Ступайте.
В довольно просторной землянке меня встретил сухощавый, небритый старший лейтенант. Выслушав адъютанта, он жестом пригласил сесть на ящик, сам уселся на такой же, оценивающе окинул взглядом, достал из третьего банку с тушенкой, сунул в руки, буркнув: "Открывай!" А сам потянулся за бутылкой и кружками. Пока я вскрывал банку, он налил полные кружки, вынул из сумки "трофейные" нож, вилку, ложку и, поднявшись, торжественно отчеканил:
-Поздравляю вас, товарищ младший лейтенант, с офицерским званием. Поздравляю со светлым пролетарским праздником Первое мая! - и чокнулся.
Я по-кадетски щелкнул каблуками и выпил до дна. Водка отдавала сивухой, и я невольно скривился.
Лейтенант, звали его Петр Михайлович Свигайлов, усмехнулся и разлил по кружкам оставшуюся водку, причем мне досталось побольше.
После утомительной ночи такая изрядная порция ударила в голову. Я захмелел. И когда мы уселись, принялся рассказывать, как мы добирались из Берлина сюда; как немцы относятся к пленным русским, морят голодом, провоцируют, всячески настраивают против советской власти, "перековывают", с тем чтобы превратить в послушных холуев и... палачей.
Потом последовал ряд вопросов на разные темы. Коснулся, конечно, и женщин. Ими командир роты интересовался очень, доходя до грязных подробностей. Чтобы как-то избавиться от "женского вопроса", я перешел на другую тему:
- Скажите, товарищ старший лейтенант, полковник, который со мной сейчас разговаривал, предложил мне стать у него переводчиком. Кто он, как его фамилия?
- Он разве не сказал? Вы что? Так хорошо знаете немецкий?
- Я уже говорил вам, что знаю. Так как его звать? Полковника?
- Он должен на обратном пути заехать... и тогда "представится"! - ухмыльнулся, пожав плечами, мой собеседник.
- Очень хорошо, а кто у нас командир дивизии? Если это, конечно, не секрет.
- Секрет!.. Неужто не понимаете!.. - и недоуменно на меня посмотрел.
Я не сдержался и насмешливо заметил:
-Весь мир, в том числе немцы, потешаются над русскими, которых искусственно делают дураками, окружая глупейшими тайнами. Когда я добывал для вас карту города Витебска, пришлось брать немецкую, ибо советским людям эту тайну знать не положено, обойдутся и схемой..
- А кому, как не шпионам, нужны подробные карты?
-В магазинах Парижа, Берлина или Рима вы можете купить планы Москвы, Ленинграда, Одессы, Харькова и даже моего родного Елизаветграда, ныне Кировограда. Француз, хозяин магазина карт, когда я заинтересовался картами СССР, посмеиваясь, спросил, не приехал ли я из России. И на мое "нет!" сказал: "Там у них все под замком и все под подозрением. Даже, скажем, аспирин имеет свое кодовое название, не говоря уж о пирамидоне!" Неужели вы тоже считаете такой "курс" правильным? Кстати, в энтеэсовский газете "За Россию" я видел на эту тему карикатуру: Сталин смотрит на себя в зеркало и, грозя себе пальцем, говорит: "Ты мне кажешься подозрительным!"
- Не повторяй брех белогвардейской сволочи, дорогой товарищ! - повысил тон Свигайлов и сердито отвернулся.
-А вы знаете, что эта "белогвардейская сволочь", как вы их называете, помогает организовывать Сопротивление, скрывает наших пленных, создает, формирует общественное мнение в нейтральных странах, молится за спасение Отечества, которое волей или неволей пришлось покинуть? Поглядите на них и с этой стороны.
- А НТС, о котором вы рассказывали?
- Всякие, конечно, есть, Петр Михайлович!
- И у нас тоже есть всякие, Иван Васильевич!
Про себя же я снова удостоверился, какую роль играет в сознании людей моего Отечества обожествленный "отец народов", "великий вождь и учитель". Маленький, невзрачный, рябой, коварный, жестокий и теперь такой незаменимый тиран. Понял, как следует осторожно впредь касаться этой темы. В 1936-1938-х годах он расправился с "ленинской гвардией" и вновь окружил себя иудеями. Им ведь сильная Россия не нужна, а Сталин явно хочет сделать ее сильной!.. Что он сделает с ними после войны?
.. .В те дни я часто задавал себе этот вопрос. Он разрешился спустя десять лет его убийством и постепенным развалом империи.
- Конечно, в какой-то мере вы правы. Я просто делюсь впечатлениями. Надо знать мнение о Советском Союзе в мире. Немцы убеждены, что власть в СССР захватили в семнадцатом году евреи и крепко держат ее до сих пор, и считают, что войну вызвали они.
- Какая чепуха! Это Гитлер напал коварно на нас!
- Нацисты утверждают, будто после заявления ТАСС от 14 июня 1941 года началась секретная эвакуация евреев на восток. Вы обижаете нашу разведку. Мне точно известно, что ЦК, высшее командование Красной армии, МИД были предупреждены о готовящемся ударе, - возразил я.
- А вы, часом, не разведчик? - поинтересовался старший лейтенант.
- В какой-то мере. Но речь не о том, речь идет о вреде нездоровой секретности, над которой потешается весь мир, о подозрении к своему народу. В силу этой рутинной привычки всё скрывать ТАСС спокойно "уполномочен заявить, что слухи о намерении Германии предпринять нападение на СССР неверны, лживы и провокационны..." И попробуй кто-нибудь из советских людей что-нибудь вякнуть. Скажем, подать рапорт о том, что немцы на границе явно готовятся к нападению. Тут же назовут провокатором. В результате - миллионы пленных, гибель техники, неисчислимые жертвы, психологический шок. Ко всему этому еще добавить, что такая позиция оказалась благоприятной почвой для матери всех пороков - лжи и отца гнусных подлостей - доноса! А в результате - рано или поздно:
И не уйдешь ты от суда мирского, Как не уйдешь от Божьего суда!..
- А вы еще верите в Божий суд? - глядя куца-то в угол землянки, спросил командир роты.
- Рече безумец в сердце своем: несть Бог! Сами знаете, на фронте под пулями Его часто поминают. Однако вернемся к нашим баранам, как говорят французы, и подведем черту. Начнем с тайны фамилий наших командующих. Начальник нашей Четвертой ударной армии генерал-лейтенант Курасов, член КПСС с тысяча девятьсот двадцать восьмого года, закончил Академию Фрунзе и Генерального штаба, женат, имеет двух сыновей и дочку. Начальник Триста Пятьдесят Восьмой стрелковой дивизии генерал-майор...
Раздавшийся громкий топот кирзовых сапог невольно заставил меня замолчать. Влетел дежурный и протянул своему командиру военный билет. А тот в свою очередь протянул его мне и, пожимая крепко руку, сказал:
- Поздравляю, товарищ лейтенант! От души поздравляю! А все наши ошибки переживем. Была бы жива наша Россия! - и, отпустив жестом дежурного, потянулся за новой бутылкой
К щекотливым темам мы больше не возвращались.
2
Ни полковник из штаба дивизии, ни капитан из НКВД не появились. В середине мая меня в качестве командира взвода, со всей моей "дружиной", направили в 85-й отдельный саперный батальон. Мы строили оборонные рубежи, ремонтировали автомобильные дороги и железнодорожные мосты, намного сложней было, когда дело касалось устройства минно-взрывных заграждений или разминирования мостов, дорог в тыловых районах фронтов.
Самым сложным было определить тип мины и верно ее обезвредить. Противотанковые, противопехотные, противотранспортные, осколочные, фугасные, специальные, ловушки диверсионные, одни взрывались от нагрузки силой, другие - в заданное время, третьи-по радиосигналу, четвертые-в силу самых неожиданных случайностей. Немало минеров, даже весьма опытных, погибало и пострадало от скоропортящихся генераторов звукового и визуального индикатора на миноискателях и, наконец, по каким-то неведомым причинам от покинувшего минера шестого чувства, его предупреждающего: "Берегись!"
Рокот летящих снарядов я слышал в Елизаветграде в 1918 году. Тогда над городом летали трех- и шестидюймовые снаряды. В 1942 году что только ни завывало, рокотало, гремело и свистело в прифронтовой полосе! Бойцу нужен опыт, чтобы не кланяться пулям, хоть он и знает, что ту, которая в него попадет, оп не услышит. Минеру приходится работать под редкие выстрелы пушек, его ухо либо интуиция подсказывают, пролетит ли снаряд, или он на излете и надо ложиться. Но у человека есть еще самолюбие: плюхнешься сдуру на землю, а снаряд пролетел мимо - как потом поглядеть в глаза напарникам? А если ты командир взвода?..
В результате я получил тяжелую контузию и был ранен в ногу. Пришел я в себя в постели. Красивая сестра милосердия, склонившись надо мной, старалась не то разжать сжатые зубы, не то влить мне что-то в рот. Увидев мой осмысленный взгляд, она погладила меня по голове, сказав стоявшему позади нее мужчине в белом халате:
- Пришел в себя!
Я узнал, что лежу в далеком вологодском госпитале. Поначалу я напоминал, наверно, только что родившееся существо. Память возвращалась медленно, а кусок жизни так навсегда и выпал, будто его и не было. Позже я так и не смог вспомнить, куда девался Силка Криволап, который, наверно, как всегда, находился неподалеку, напрочь вылетели из головы фамилия ротного, командира батальона, название места, где меня контузило. Начальник госпиталя, высокий усатый полковник Воронов, утешал:
- Благодарите судьбу, что не стали инвалидом. Организм у вас крепкий, да и в рубашке родились! Память постепенно восстановится, кое-что и вычеркнется: организм человеческий -штукенция пресложная! Главное сейчас взбадриваться, любыми способами: холодным душем, крепким чаем, гуляйте побольше, не бойтесь наших северных морозов, заведите, в конце концов, роман.
- А рюмку-другую тоже можно?
- Водку глушить больше рюмки не советую...
Взбадриваться?! Как? Чем? Скрепя сердце решил расстаться
с последним, что меня связывало с прошлым, - отцовским кольцом: посередине большой рубин, а по бокам по довольно крупному бриллианту. В отличие от часов, нательного золотого крестика с цепочкой, оно сохранилось. И неудивительно - я с большим трудом стягивал его даже с намыленного в горячей воде безымянного пальца. Денег за него мне отвалили кучу. И я исправно следовал совету Воронова... Не обошлось и без романа.
Звали ее Людмила, и потянуло меня к ней, видимо, потому,, что перед отъездом из Белграда ко мне частенько захаживала полная чудесного женского шарма шестнадцатилетняя гимназисточка Люда, желавшая изучить все способы Любви.
В отличие от Белградской, Вологодская была скромна, пожалуй, даже целомудренна, и все-таки чем-то напоминала первую. И я подумывал о том, чтобы, вернувшись после войны
в этот тихий и, как мне казалось, патриархальный город, устроиться на работу по соседству в Нюксинском районе, жениться и зажить наконец спокойной жизнью. И тревога, которая меня "взбадривала", когда я не обнаружил своего бумажника, где хранилась записка Павла Ивановича, улеглась. И я твердил: "Может, к лучшему!"
Незадолго перед выпиской, в десятых числах марта, воспользовавшись на редкость солнечным днем, я отправился на рынок. Брожу, поглядываю на снующих мужчин и женщин, почти поголовно одетых в грязновато-черные ватники, и браню себя, что никак не могу привыкнуть к такой бедности. И вдруг передо мной останавливается ярко одетая цыганка. Смотрит на меня оценивающе своими большущими черными глазами, словно пронизывает насквозь, берет меня за рукав и тащит в сторонку, приговаривая:
-Давай, милай, погадаю! Всю правду скажу, что было, что ждет. Позолоти ручку!..
Студентом, как и вся русская эмиграция, я верил в потустороннее, увлекался Блаватской, занимался спиритизмом и был убежден - впрочем, и сейчас тоже, - что некоторые люди обладают тайной силой предвидения, чтения мыслей на расстоянии, гипнозом, регулированием собственного веса... Всем тем, чем некогда владели маги, чародеи, волхвы, кудесники, ведьмы, которых так безрассудно, начиная со Средних веков, предавали смерти фанатики веры или Бога, и фанатики материи-дьявола. Какое-то соприкосновение с этими необыкновенными людьми имели и цыгане!
Этому племени я симпатизировал давно, с юных лет. Прибывающие в начале двадцатых годов русские эмигранты расселялись по всей стране. До трудоустройства, а дети - до поступления в закрытые учебные заведения, получали пособие в размере 400 динаров в месяц,что хватало для прожиточного минимума. Нашей группе досталось богатое словацкое местечко, неподалеку от Белграда, где мать, отчим и недавно родившаяся сестренка Галя прожили почти десять лет. А я спустя месяца три переехал из Словакии в зеленую, цветущую, культурную Славонию, в бывший лагерь для русских военнопленных, в местечко с поэтическим названием Стерниште при Птуе, в Донской кадетский корпус, куда был принят в четвертый класс, среди учебного года. Этому я был обязан жене председателя нашей колонии, бывшего начальника Елизаветградского кавалерийского училища полковника Валиковского, которая относилась ко мне с материнской нежностью. Красивая, начинающая увядать цыганка, избалованная успехом оперная певица, она обладала еще какой-то магической силой. Казалось, перед нею не было преград. Благодаря ее вмешательству нас поселили недалеко от столицы, она же командовала мужем и всей колонией, добилась того, что старопазовская община, со своей стороны, выделила помощь, устроила кое-кого на работу. Мало того, сумела воздействовать на моего отчима, который после крупной ссоры со мной пошел на мировую, и в какой-то мере сыграла роль в становлении моего духовного естества.
В Европе цыган называют по-разному: египтянами, фараоновым племенем, гитанами, - себя они называют ромами. Ученые считают их выходцами из Индии.
Все это мелькало у меня в голове, пока я покорно шел за ней. Тем более, что цыганка была похожа на Валиковскую.
Отойдя в сторонку от снующей толпы, на солнышке, мы остановились. Я протянул ей левую руку и спросил:
- Если ты, красавица, все знаешь, скажи, как меня зовут? Имя?
Она, взяв мою руку, подтянула меня к себе ближе, пристально посмотрела в глаза и покачала головой:
- Нет, не Иваном, мой красавец, не Иваном тебя кличут... Не отводи глаз. Во-ло-дя!..
Я был потрясен и тут же сунул ей червонец. А она продолжала:
- Так-то, мой милай, а суженая твоя не Люда, а много- много лет проживешь с Алей, но сначала смерть к тебе свататься станет...
Прошло больше полувека, а порой всплывают вологодский рынок и пестро одетая, черноглазая цыганка, так точно предсказавшая мою судьбу.
В конце марта 1943 года меня направили в Велиж, где находился штаб Четвертой ударной армии. В комендатуре я нос к носу столкнулся с полковником из штаба 358-й дивизии. И хоть я после тяжелой контузии похудел, побледнел, осунулся, меня он узнал сразу, и крепко пожав руку, сказал: