Вырубова пишет: "Потрясли не Кирбисы и Перетцы, а озверевшие русские солдаты и рабочие, доходящие до изуверства! Лучших убили, осталась сволочь!., неужто так легко можно внушить сатанинскую злобу?!" И дальше: "...миновав ворота крепости, подъехали к Трубецкому бастиону. Полковник Перетц крикнул, что привезли двух важных политических преступниц (Вырубову и Сухомлинскую). Нас окружили солдаты... Меня толкнули в темную камеру и заперли. На кровати лежал волосяной матрац и две подушки. И тут вошел ужасный мужчина с черной бородой, с грязными руками, преступным лицом, окруженный толпой наглых, отвратительных солдат. Они сорвали тюфяк с кровати, убрали вторую подушку и потом начали срывать с меня образки, золотые кольца. Этот субъект заявил мне, что он здесь вместо министра юстиции и от него зависит установить режим заключенным. Впоследствии он назвал себя: "Кузьмин, бывший каторжник, пробывший 15 лет в Сибири..."
Таких "заместителей" выбирал себе Керенский! Как мог влиять такой преступный тип на солдат?!..
"...Когда солдаты срывали золотую цепочку от креста, они глубоко ранили мне шею. Крест и несколько образков упали мне на колени. От боли я вскрикнула, тогда один солдат ударил меня кулаком и плюнул в лицо... от изнеможения и слез я начала засыпать под насмешки и улюлюканье наблюдавших в окошко солдат..." - Как без боли читать эти строки?!
Нужны были Керенскому и другие кадры... Был выпущен на свободу обвиняемый в экономическом шпионаже еврейский цадик Рубинштейн-бывший банкир царицы, благодаря Распутину и его секретарю Симановичу; петербургский банкир Дмитрий(?) Рубинштейн - друг и заступник целого ряда киевских евреев-сахарозаводчиков, шпионов, начиная с Хепнера и кончая Львом Бродским, о котором, спустя год, народ распевал:
Чай Высоцкого, сахар Бродского,
А Россия - Лейбы Троцкого!..
Освобождены Керенским и Лев Троцкий, А. Луначарский и прапорщик Крыленко.
Тогда "Иуда из Керенска" стал "Пилатом".
И, наконец, одним из последних его деяний на высоком посту было предательство Верховного главнокомандующего Корнилова, который задумал, поначалу не без согласия Временного правительства, навести порядок в армии и тылу, покончить с бесчинствами, вплоть до применения смертной казни.
26 августа (8 сентября) Корнилов, через Львова, предложил подать в отставку правительству со всеми министрами, начиная с Керенского. Спустя два дня атаман Войска Донского генерал Каледин предлагает Керенскому принять условия Корнилова, в противном случае Каледин отрежет их от снабжающего юга.
Началась бешеная агитация корниловских частей: "Товарищи! Неужели вы с предателем революции Корниловым, который со своими офицерами и генералами хотят войны, которая дает им чины и награды? Товарищи! Керенский вывел вас из-под офицерской палки! Керенский за мир! За то, чтобы вы скорее разъехались по домам и получили землю!"
С другой стороны агитировали уставшего от войны и окопной жизни солдата и умелые агитаторы: большевики, меньшевики, эсеры - среди них уже освоившиеся 257 эмигрантов, прибывшие из Финляндии в конце мая (Луначарский, Аксель, Рязанов, Мартов, Кон и др.)... А также, как ни странно, прибывшие в конце мая в Петроград открыть 7-й Всероссийский съезд сионистов (входящий в состав Всемирной Сионистской Организации)-поскольку, будучи верным орудием еврейского капитала, они делали ставку на Антанту, впрочем, как меньшевики и эсеры, представляющие интересы мелкой буржуазии.
Так Керенский разделывался с теми, кто мешал сценарию: сослал всех Романовых, чтобы потом в тиши с ними покончить, уничтожил цвет русского офицерства и запрятал в тюрьмы и крепости всех ему неугодных и опасных...
Спецслужба Германии завязала контакты с группировками эсеровского толка. По данным охранки, наряду с масонской деятельностью, Керенский стремился объединить радикальные силы интеллигенции вокруг псевдонароднических журналов "Заветы" и "Русское богатство". В то время он состоял юрисконсультом в немецкой фирме "Шпан и сыновья".
Керенский становится заметной фигурой. 26 января 1916 года товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий сообщил дворцовому коменданту В.Н. Воейкову, что бойкий адвокат располагает значительными средствами. "Ввиду сего,-резюмирует Белецкий, - а также имеющимися точными данными о полном отсутствии средств у революционеров, действующих внутри страны и за границей, была произведена тщательная проверка личного материального положения Керенского в целях исследования источника, дающего ему возможность располагать такими средствами".
Ссылаясь на ряд косвенных, но довольно веских обстоятельств, высказывалось предположение о получении крупных сумм от "внешних врагов" для "организации революционного движения в пределах империи". Известно, что Керенский первым получил в Петрограде "Германское воззвание о мире", сфабрикованное в Копенгагене и Стокгольме. По его признанию в узком кругу, у него якобы имелась копия письма Николая II Вильгельму с предложением мира.
Охранке были известны контакты Керенского с эмигрантами: эсером Цевиным, живущим на средства Австро-Венгерской разведки, с Черновым-Натансоном, Камковым, Зайоницем, Диккером, Шаншлевичем, получавшими германские субсидии. И после своего отъезда -не бегства-из России Керенский не нуждался и, наверное, не будет до самой смерти нуждаться: будь то марки, франки фунты или доллары! Керенский по-прежнему встречается с Локкартом, издает журнал "Новая Россия", побывал в США, где Ллойд-Джордж представил его Рузвельту. Президент принял брата-масона и лидера "Внепартийного демократического объединения" хорошо.
И Саша собирается переселиться в Америку, где и денег будет больше, и возможностей собрать под свое крыло как можно больше русских эмигрантов, чтобы они не мешали в будущем проводить в Советском Союзе свою политику...
6
Всю эту писанину я передал Байдалакову, в душе удивляясь, что его интересует человек, уходящий в историю, сейчас, когда события в мире разворачиваются в бешеном темпе. В Европе царит фашизм, немцы по условиям Компьенского перемирия оккупируют большую часть Франции; итальянцы захватили Британскую Сомали, а японцы - южную часть французского Индокитая...
Февраль сорок первого года отсчитывал свои последние дни, когда Ара Ширинкина, одна из наших машинисток, заглянув ко мне в "кабинет", сказала:
- Володя, вас просит Виктор Михайлович! - Ласково поглядев мне в глаза, добавила: - Сегодня вечером я свободна: сказала, что иду в театр. Читать Есенина будем?
- Обязательно, Арочка! - Как можно не уступить этой гимназисточке?
Байдалаков встретил меня оценивающим взглядом. Плотный, с высоким лбом, черными бровями и усиками а-ля Гитлер, красиво очерченным носом, в добротном сером костюме, он производил впечатление. Поднявшись, протянул руку, щелкнул каблуками и наклонил голову:
- Здравствуйте, Владимир Дмитриевич! Прочел-обстоятельно, убеждает... Спасибо!
-А зачем вам, Виктор Михайлович, извините за любопытство, понадобилась характеристика этого подлеца?
-Его душок чувствуется повсюду до сих пор! - Байдалаков устремил глаза в пространство (он любил пофилософствовать) и неторопливо продолжал: - Вечное движение во вселенной подчиняет природу, а с ней человека, к цикличности, ибо земные явления связаны с небесными часами; гармонии сменяют катаклизмы, а в психике людей возникают хаосы: смелость, патриотизм, набожность, любовь сменяются трусостью, космополитизмом, атеизмом, ненавистью... Цикличность экономической конъюнктуры, великих войн, внутренних неурядиц, смут, революций выводят на мировую сцену великих Тамерланов, петров, кромвелей, Маратов, наполеонов, а с другойстороны-керенских,Лениных, Сталиных, гитлеров... Одни ведут свои народы к процветанию, свободе, добру. Другие, пользуясь самодержавно-деспотической или "революционной" властью, силой, обманом превращают народ, впавший в эйфорию, вжестоких убийц!
- Этим "другим" помогают, а может, ведут темные силы, делая все, чтобы лишить людей здравого смысла: то приобщая к пьянству, наркотикам, разврату, то направляя к лжепророкам, спиритам, прорицателям, магнетизерам-теософам, а то и к самому дьяволу!.. А бороться с этими темными силами не просто! Вечная проблема! - подхватил я и безнадежно махнул рукой.
- Все это так. Но бороться надо! Поэтому, Владимир, вас и пригласил. Но сначала вынужден задать один деликатный вопрос: вы действительно разошлись с Анной Васильевной?
- Если я что-то решаю, то бесповоротно!
- И еще. Правда ли, что вы сейчас, вроде, безработный?
- Мы не сошлись с отчимом, у которого я последние два года работал заведующим в одном из его мясных магазинов: не устраивали дивиденды, возмущало, что "раздаю товар".
Байдалаков недоуменно расширил глаза; они у него были светло-карие, выразительные, - недаром женщины считали его неотразимым красавцем!
- Как не дать кусок мяса, колбасы или шкварок едва сводящей концы с концами русской женщине, у которой на попечении две дочери-гимназистки; не сделать вид, будто ничего не заметал, когда старик-полковник, отвоевавший на германском фронте, а потом с красными, тянется дрожащей рукой к миске с мелочью, чтобы взять несколько динар?.. В результате-конфликт! Наговорили много лишнего... тем более отчим был не совсем трезвым... Мать, сводная сестра Галина, брат Николай за меня горой... И все же-я безработный, правда, не голодный. Мать упорно посылает с шегертами судки с обедом и ужином. Так и живу... В провинцию ехать не хочется, а в Белграде, сами понимаете, никто не возьмет молодого инженера-геодезиста, да еще русского!
-Понятно! Потому и хочу предложить поехать на какое-то время в Париж.
- В Париж? - Молнией промелькнуло в голове: "Там Ниночка!"
- Конечно, шаг рискованный. После оккупации там беспокойно. Мало того, возникают, вернее, намечаются очаги под названием "Резистанс" - Сопротивление.. .в том числе, как ни странно, среди русской эмиграции, даже самой правой!
-Ничего удивительного. РОВС с фашистами сотрудничать не хочет, младороссы тоже... Деникину, говорят, предложили формировать русскую армию, а он ни в какую!
- Не станем подражать выжившим из ума старым генералам, которые так и остались в плену идей семнадцатого года и теперь вместе с Керенским и К° призывают стать на защиту "Отечества", а в действительности - советского строя: пятнадцати республик, которыми командуют иудеи.. - его бархатный баритон звучал убеждающе.
"Сел на своего конька... впрочем, насчет иудеев он прав", - подумал я, глядя на своего шефа, который, чуть склонив голову, рокочуще бросал фразу за фразой:
- И все-таки если безумный Гитлер нападет на Россию, радоваться нечему. А этим пахнет!.. Лукницкий пишет из Румынии, что немцы перебрасывают туда свои дивизии. Все предсказывают: "Удар - и от силы два-три месяца-Советский Союз полетит в тартарары"... Так, после цикла марксизма-ленинизма- интернационализма, которым, точно тифом, заразили всю Европу жидки вроде Керенского, Троцкого, Ленина, наступит новый цикл-фашизм Салазара, Франко, Гитлера, Муссолини, Род ла Рока или герцога Гамильтона в Шотландии.
- Логично, Виктор Михайлович, что наступивший в мире новый цикл, где преобладает гипертрофированная любовь к Родине, возникает и у нас в России-матушке?
Байдалаков согласно кивнул головой и продолжал свою мысль:
-Англия всячески провоцирует Адольфа выступить против Сталина, в надежде потом делить Россию. Теперешняя война напоминает не то прелюдию, не то финал, заключительный аккорд. События впереди. Позы заняли США и Япония!..
- После Халхин-Гола японцы не сунутся!
- Кто знает? Но мы отвлеклись... Вы хорошо знаете Владимира Поремского, Аркадия Столыпина, Рудича?
- Знаю Владимира. Аркадий же, помню, все бегал за сестрой моего корпусного товарища Дическула, который живет рядом со мной. Помните, дом с красивыми решетками на углу?
- Так вот, ваш тезка Поремский должен вас встретить, устроить, а потом свести с большим чином абвера, к которому вам следует войти в доверие...
- Вроде шефа "Кригсорганизацион Абвер цвай" у нас в Югославии? Такие самим себе не верят, Виктор Михайлович! Они ведь все ученики Кикера , который признает лишь телепатию и любит только свою таксу Зоппи. Того самого Канариса, который когда-то в Стамбуле завербовал Мату Хари, а потом ее же предал; который рекомендует своим подчиненным подозревать собственную тень; девиз которого: "Живет дольше тот, кто живет один!"... О каком доверии может быть речь?!
- Вы не совсем правильно меня поняли. Поремский, Столыпин, да не только они, связаны с Сюрте, а вы контактируете с Главнячей - с Губаревым, который, говорят, является агентом Скорцени! Мало того, вас приглашает гостить старый лицейский товарищ Иван Катков...
- Кот?!
- Почему кот? - Байдалаков недоуменно пожал плечами.
- Ваньку Каткова так в лицее дразнили. Откуда он взялся? Я видел его двадцать лет назад с Сашкой Кановницыным в Новороссийске. И чего он меня вдруг вспомнил?
- Чистая случайность. Кто-то упомянул при нем вашу фамилию, он заинтересовался, стал расспрашивать. У Каткова большие связи в высших кругах: как-никак дед был основателем "Лицея Цесаревича Николая" , где училась вся московская знать! Столыпин попросил его приютить вас на несколько дней у себя. Там сами увидите. Я полагаю, Катков распахнет вам двери многих домов... и не только русских... Это одна сторона - новая страна, интересные люди и, конечно, Париж! Вы, помнится, там уже были?
-Был... И если перефразировать Гумилева, должен сознаться: "Кто испробовал воды из Сены, тот вечно будет стремиться в Париж!"
- Однако следует принять в серьезное внимание и другую, теневую и весьма скользкую сторону вашей поездки... учтите это!.. Знаю, вы человек нетрусливого десятка, и все-таки должен вас предупредить и предоставить самому решать: хотите - поезжайте, хотите - оставайтесь... Да или нет? Подумайте, а вечерком заходите, поговорим, - и Байдалаков потянулся к лежащей на столе папке.
Я не вставал. В голове роились мысли, перегоняя друг друга. И тут же перед глазами поплыл тот счастливый вечер с Ниной Поль, на садовой скамейке под большим кустом благоухающей сирени... первый поцелуй..
- Решено! В Париж! Чего тут раздумывать и откладывать до вечера!
- Молодец! Люблю решительных людей!
Мы просидели, обсуждая детали, добрый час... А через три дня, с "аусвейсом" и прочими документами в одном кармане и с 5000 франками в другом, я уселся в поезд, уходящий во Францию...
Глава третья. ЖЕНЩИНЫ ПАРИЖА
1
Монотонно постукивают колеса... Экспресс "Ориент" то медленно взбирается на гору, то, убыстряя ход и притормаживая, спускается в долину. В Северной Италии царит во всей прелести ранняя весна 1941 года... Вот перед тазами проплывает высокая башня, может, древний храм над самым обрывом громадной скалы, а внизу ласкает душу яркая зелень роскошных садов и виноградников. Среди них, подобно цветам на лугу, мелькают богатые виллы, дворцы, полуразрушенные колонны древних капищ...
Поезд внезапно ныряет в туннель, словно для того, чтобы крепче запечатлелась проплывшая красота в памяти, тем более, что тебя ждет новый сюрприз: закатное солнце, касающееся широкой речной глади...
"Почему,-думал я,-невзирая на подобную красоту, люди становятся все уродливей, фальшивей, злей? Где они, богоподобные старцы, суровые благородные мужи, гордые чистые юноши, чистые жены в белых туниках, красивые, стройные, как богини?! Аполлоны, Венеры?.. Мы боимся, стыдимся сейчас своей наготы, прячем ее, чувствуя себя порочными. А ведь девы Спарты выходили на палестру обнаженными перед всем народом, не боясь искушения. Ибо чистые любовались чистыми! Неужто никогда на земле не повторится эта свобода, чистота, целомудрие, радость жизни? Неужто Сатана Ликующий будет подминать под себя народ за народом? Превращать людей в алчных, жадных, похотливых, злобных рабов?!.."
Я смотрю на плещущие волны у выступающей в реку скалы, на которой высится Крест, и твержу про себя: "Если нет Бога, ни его святой воли-жизнь бессмысленна!.. Настоящее строится на прошлом. Так ли это? Одни это прошлое ненавидят, топчут... другие превозносят... Память о прошлом отцов и дедов трогает меня до слез... мой любимый танец - старинный вальс... меня умиляет золотистый сумрак, волшебный и чуть грустный при закате..."
Раздумья нарушает вошедший сосед по койке в купе-француз, представившийся под звучной фамилией Жерар. Он недурен собой, пожалуй, даже красив; тренированная фигура, сильная, ловкая, высокий рост, светлые, чуть вьющиеся волосы, глаза быстрые, беспокойные, а когда мимо купе проходит полицейский или проводник, они становятся тревожными, напряженными. Одет в поношенный, не со своего плеча, костюм, далеко не свежую рубашку, пестрый галстук и старомодные ботинки.
"Наверно, офицер-подпольщик! Каждый, даже самый невинный вопрос его настораживает, отвечает неохотно, обиняками. Недоверие ко мне, видимо, вызвано почтением вагоновожатого, с которым обменялся несколькими словами сотрудник абвера, принесший мне пакет для капитана Блайхера..."
Для меня не являлось секретом, что почти все проводники "Ориента" связаны с разведками разных стран. В экспрессе ездят "интересные" люди!
По мере приближения к французской границе Жерар нервничал все больше. Мне было жаль этого симпатичного парня и захотелось ему помочь.
Появился и меркантильный интерес: как парижанин, он мог бы очень пригодиться... Чтобы его успокоить, я налил ему и себе по стакану крепкой сливовицы, которую сербы называют "люта", и предложил выпить за свободу Франции. Это задело глубоко запрятанные струны его души: его неизменно внимательный, оценивающий взгляд потеплел, он улыбнулся, и вдруг хмурое лицо преобразилось, стало приветливым, добрым. Он взял стакан, чокнулся, воскликнув:
- Резистанс! - И выпил до дна.
Вскоре мы, под хмельком, весело болтали. Я рассказал кое-что о себе и задавал, как бы между прочим, вопросы. Некоторые его ответы звучали неубедительно, и во мне какой-то неслышный звоночек предупреждал: что-то тут не так... что-то не так...