Глава 3
Двумя месяцами позже по другую сторону Атлантического океана, в нью-йоркской больнице Всемилостивой Богородицы, когда на землю опустились сумерки, на ночное дежурство заступал Тони Джексон - высокий и красивый двадцатитрехлетний молодой врач, только год назад получивший диплом Гарвардской медицинской школы. Благотворительная больница Всемилостивой Богородицы, главную часть персонала которой составляют монахини, не самое удачное место для прохождения ординатуры.
Но Тони Джексон был идеалистом. Он хотел настоящей врачебной практики и, без сомнения, получил ее в этой больнице, начальство которой до сих нор не могло поверить, что им повезло заполучить такого блестящего молодого врача. Ему нравились монахини, большую часть пациентов он находил очаровательными. Платили ему мало, но деньги для него не главное. Его отец, рано умерший от рака блестящий манхэттенский адвокат, оставил ему значительное наследство. К тому же по матери его дед, известная фигура в строительном бизнесе "Маленькой Италии" (района Нью-Йорка, населенного выходцами из Италии), время от времени помогал им деньгами.
Тони любил ночные дежурства с их особой атмосферой, характерной для всех больниц всего мира. Они давали возможность быть самостоятельным. Начало смены он проводил в отделении несчастных случаев, где приходилось иметь дело с самыми разными пациентами, - от людей, которым надо было зашивать ножевые порезы лица, до наркоманов, мучившихся без своей отравы. Эти пациенты доставляли ему немало хлопот, но к полуночи их поток иссякал.
В одиночестве он сидел за чашкой кофе с сандвичем в маленьком кафетерии, когда дверь отворилась и в нее заглянул молоденький священник.
- Меня зовут отец О’Брайан, я из церкви Святого Марка. Меня вызвали к шотландскому джентльмену, мистеру Таннеру. Насколько я понимаю, он нуждается в причастии.
- Простите, святой отец, я только что заступил на дежурство и не в курсе дела. Позвольте мне проверить список.
Быстро просмотрев список, он кивнул:
- Джек Таннер - это, наверное, он. Поступил сегодня после обеда. Семьдесят пять лет, британский подданный. Приступ случился с ним в доме его дочери в Куинсе. У него отдельная палата на третьем этаже, номер восемь.
- Благодарю вас, - сказал священник и исчез.
Джексон допил свой кофе и рассеянно проглядел "Нью-Йорк таймс". Новостей было немного: взрыв бомбы ИРА в лондонском Сити, статья о Гонконге - британской колонии в Китае, которая должна вернуться под китайское управление 1 июля 1997 года. Похоже, что британский губернатор колонии старался всякий раз, когда ему предоставлялся для этого случай, ввести подлинно демократическую систему голосования, что вызывало раздражение у китайских властей. Это не сулило Гонконгу ничего хорошего, после того как его передача Китаю состоится.
Раздосадованный и обеспокоенный, Джексон отбросил газету, встал и пошел к выходу. Двери лифта в коридоре открылись, и из лифта вышел отец О’Брайан.
- А, это вы, доктор. Я сделал для бедняги все, что мог, но он, похоже, долго не протянет. Вы не поверите, но он из горной Шотландии! Его дочь вышла замуж за американца.
- Интересно, - заметил Джексон, - мне всегда казалось, что шотландцы - протестанты.
- Дорогой мой, только не в горной Шотландии, - ответил ему отец О’Брайан. - В горах католическая традиция очень сильна. Ну ладно, я пошел, - улыбнулся он. - Спокойного вам дежурства.
Джексон проводил священника глазами, потом встал, прошел к лифту и поднялся на третий этаж. Выйдя из лифта, он увидел, что из восьмой палаты вышла и направилась к своему столу сестра Агнесса - сегодняшняя ночная дежурная.
- Только что я видел отца О’Брайана, - сообщил Джексон. - Он сказал мне, что мистер Таннер выглядит неважно.
- Вот его карта, доктор. Хронический бронхит и эмфизема.
Джексон просмотрел записи.
- Емкость легких только двенадцать процентов, давление крови невероятно низкое.
- Я только что прослушала его пульс, доктор. Очень нерегулярный.
- Давайте взглянем на него.
Лицо Джека Таннера было худым и изможденным, а его редкие волосы - белыми, как снег. Глаза его были закрыты, и он прерывисто дышал. Время от времени из его горла рвались резкие хрипы.
- Кислород? - спросил Джексон.
- Давали час назад. Я сама давала.
- Да-да, но она не дала мне сигарету. - Джек Таннер открыл глаза. - Разве это такая уж страшная вещь, а, доктор?
- Вы сами прекрасно знаете, мистер Таннер, - с укором заметила сестра Агнесса, - что вам это запрещено.
Джексон наклонился, чтобы проверить присоединение трубки, и заметил шрам на правом боку пациента.
- Это что, пулевое ранение?
- Точно. Я получил пулю в легкое, когда служил в частях горных стрелков. Это было еще до Дюнкерка в 40-м. Я умер бы, если бы лаэрд не вынес меня. Ему тоже не повезло: он потерял тогда глаз.
- Лаэрд, вы говорите? - Джексон внезапно заинтересовался, но Таннер так закашлялся, что его кашель почти перешел в судороги. Джексон схватил кислородную маску.
- Дышите ровно и не спеша. Вот так.
Позже он снял маску, и Таннер слабо улыбнулся.
- Сейчас я вернусь, - сказал ему Джексон и вышел из палаты.
- Вы сказали, что его дочь живет в Куинсе?
- Да, доктор.
- Не будем терять время. Сейчас же пошлите за ней такси и запишите это на мой счет. Не думаю, что он долго протянет. Я пойду и посижу с ним.
Джексон пододвинул к кровати стул.
- Так что вы говорили о лаэрде?
- Это был майор Иан Кэмпбелл, кавалер Креста "За воинскую доблесть" на ленте, самый храбрый человек из всех, кого я знал. Лаэрд замка Лох-Ду на западе горной Шотландии. Его предки владели им столетия.
- Лох-Ду?
- Это по-гэльски "черное озеро". Для всех, кто вырос там, это место навсегда место "темной воды".
- А вы знали лаэрда с детства?
- Мы вместе росли. Вместе учились стрелять куропаток и оленей. Рыбалка там была лучшей в мире. Но потом началась война. Мы оба служили в резерве, и, когда началась заваруха, нас отправили прямо во Францию.
- Вам много довелось пережить?
- Мы едва выбрались оттуда живыми, но потом лаэрда взяли на штабную работу к Маунтбеттену. Слышали о нем?
- Граф Маунтбеттен, которого подорвала ИРА?
- Подонки! И это после всего, что он сделал во время войны! Он был главнокомандующим войсками в Юго-Восточной Азии. Лаэрд был одним из его помощников, и он взял меня с собой.
- Это было, наверное, интересно.
Таннеру удалось улыбнуться.
- Говорят, что есть обычай давать приговоренному к смерти сигарету?
- Говорят.
- А я ведь приговорен, правда?
Джексон поколебался секунду, потом вынул пачку сигарет.
- Как и все мы, мистер Таннер.
- Вот что я скажу вам, - начал Таннер. - Вы даете мне одну из этих сигарет, а я расскажу вам о "Чунцинском соглашении". Когда-то я поклялся лаэрду молчать о нем, но теперь, похоже, это уже не имеет значения.
- Каком соглашении?
- Эта интересная история стоит одной сигареты, док.
Джексон закурил сигарету и вложил ее в губы Таннера. Старик затянулся, откашлялся и вновь затянулся.
- Боже, как чудесно! - Он откинулся на подушку. - Так с чего же начать?
Таннер, очень ослабевший, лежал с закрытыми глазами.
- А что было после крушения "Дакоты"? - спросил Джексон.
Старик открыл глаза.
- Лаэрд был тяжело ранен. Мозги, знаете ли, вещь хрупкая. Три месяца он лежал в коме в госпитале в Дели, и я - его ординарец - не отлучался от него. В Лондон нас послали морем, и к тому времени конец войны был уже предопределен. Многие месяцы он провел в отделении мозговой травмы Госпиталя для военнослужащих имени Гая, но полностью так и не поправился. От крушения он получил ожоги и почти полностью потерял память. В начале 46-го он был так близок к смерти, что я упаковал его вещи и послал их домой в замок Ду.
- И он умер?
- Он прожил еще двадцать лет. Мы вместе вернулись в имение. Он бродил по окрестностям и радовался, как ребенок. Я исполнял каждое его желание.
- А как насчет его семьи?
- Он так и не женился. Он был помолвлен с девушкой, которая погибла во время бомбежки Лондона в 40-м. У него была сестра, леди Роуз, хотя все звали ее леди Кэтрин. Ее мужа, баронета, убили во время североафриканской кампании. С тех пор она сама управляет имением, хотя сейчас ей восемьдесят. Живет она в домике привратника, а само здание иногда сдает внаем богатым янки или арабам на время охотничьего сезона.
- А "Чунцинское соглашение"?
- Из этого ничего не вышло. Лорду Луису и Мао больше не довелось встретиться.
- Но четвертый экземпляр уцелел в Библии лаэрда, вы спасли его. Он не попал в руки властей?
- Он так и остался лежать в Библии лаэрда. В конце концов, его хозяином был лаэрд, а он не захотел ничего никому рассказывать. - Таннер пожал плечами. - А потом прошло столько лет, и теперь это, похоже, не имеет значения.
- Но мне-то вы рассказали?
Таннер слабо улыбнулся.
- Это потому что вы славный малый, который заговорил со мной и дал мне сигарету, напомнившую мне давно прошедшее время, дождь над Чунцином, Маунтбеттена и вашего генерала Стилуэлла.
- А что стало с Библией?
- Как я сказал вам, все вещи майора я отослал к нему домой, когда решил, что он умирает.
- И Библия была отправлена в Лох-Ду?
- Можно сказать, что да. - Какие-то мысли заставили Таннера рассмеяться, и он снова зашелся кашлем.
Джексон снова достал кислородную маску, но в этот момент дверь отворилась, и сестра Агнесса впустила в палату пару средних лет.
- Мистер и миссис Грант.
Женщина бросилась к протянутой руке Таннера. Ему удалось улыбнуться. Он глубоко дышал, а она низким голосом заговорила с ним на языке, которого Джексон никогда не слышал.
- Это гэльский, доктор. Они всегда говорят друг с другом по-гэльски. Он приехал к нам погостить. В прошлом году его жена умерла в Шотландии.
В этот момент Таннер перестал дышать. Его дочь зарыдала. Джексон бережно отвел ее к мужу и склонился над пациентом. Некоторое время спустя он повернулся к ним.
- Мне очень жаль, но он скончался, - сказал он просто.
На этом все могло бы и кончиться, если бы Тони Джексона не поразило совпадение темы рассказанной Таннером истории с тем, что он прочел в "Нью-Йорк таймс" о Гонконге и его отношениях с Китаем. Особую роль сыграло и то, что Таннер умер рано утром в воскресенье, а по воскресеньям, если его расписание дежурств позволяло, он всегда обедал в доме своего деда в "Маленькой Италии", который его мать после смерти его бабки содержала в особом стиле, привычном для ее отца.
Деда Джексона, в честь которого он получил свое имя, звали Антонио Мори. Только по странному стечению обстоятельств он стал американцем по рождению, потому что его беременная им мать приплыла с Сицилии, из города Палермо, как раз к тому моменту, когда пришла пора произвести его на свет на Эллис-Айленд. Поторопись она на сутки, и маленький Антонио по рождению не стал бы американцем.
У его отца были нужные друзья - друзья из мафии. Антонио недолго оставался простым рабочим, "друзья" пристроили его сначала в бизнес с оливковым маслом, потом в "ресторанный бизнес". Он умел держать язык за зубами, всегда делал то, что ему говорили, и благодаря этому в конце концов достиг финансового благополучия и высокого положения в строительной индустрии.
Когда его дочь вышла замуж не за сицилийца, он смирился с этим, как он смирился со смертью своей жены от лейкемии. Его зять, богатый англосаксонский адвокат, принес в семью респектабельность, и его смерть также пошла на благо семьи: Мори и его любимая дочь снова были вместе, да еще с умницей-внуком, который был так талантлив, что учился в самом Гарварде. И не важно, что был он не от мира сего и выбрал медицину. Мори мог заработать достаточно денег для всех них, потому что он был в мафии, он был не последним в кругу "семьи Луки", глава которой, дон Джованни Лука, хотя и вернулся на Сицилию, был "Capo di tutti Capi" - "боссом всех боссов мафии". Уважение, которым пользовался Мори, не купить ни за какие деньги.
Когда Джексон приехал в дом своего деда, его мать Роза, все еще красивая, несмотря на седину в темных волосах, на кухне вместе с прислугой Марией готовила еду. Увидев сына, она расцеловала его в обе щеки и легонько отодвинула от себя.
- Ты выглядишь ужасно! Под глазами синяки.
- Мама, я с ночной смены. Мне удалось поспать только три часа, потом я принял душ и приехал сюда, потому что я не хочу, чтобы ты расстраивалась.
- Умница! Иди поздоровайся с дедушкой.
Джексон направился в гостиную, где он застал Мори за чтением воскресной газеты. Он наклонился, чтобы поцеловать деда в щеку, а Мори проговорил:
- Я слышал, что сказала тебе твоя мать. Она права. Ты делаешь добро, но убиваешь себя. Вот, выпей красного вина.
Джексон взял стакан из его рук и с удовольствием отпил.
- Хорошее вино!
- У тебя было интересное дежурство? - Мори искренне интересовался делами внука. Он даже надоел своим друзьям рассказами о нем.
Сознавая, что дед многое ему позволяет, Тони подошел к большому окну, открыл его и закурил сигарету.
- Ты помнишь свадьбу Солаццо в прошлом месяце?
- Да.
- На ней ты говорил с Карлом Морганом, ты представил меня ему.
- Ты произвел на мистера Моргана хорошее впечатление, он сам мне сказал об этом. - В голосе Мори была гордость.
- А, так вы с ним говорили о деле?
- Глупости! Какие у нас с ним дела?
- Ради Бога, дедушка, я не дурачок, и я люблю тебя, разве ты не понимаешь, что, получив какой-то жизненный опыт, я не могу не понять, в каком бизнесе ты участвуешь?
Мори медленно кивнул и взял в руки бутылку.
- Еще вина? Что ж, расскажи мне, куда ты клонишь.
- Ты и мистер Морган говорили о Гонконге. Он упомянул об огромных средствах, вложенных в небоскребы, отели и в прочее, и выразил беспокойство, что же со всем этим станет, когда управлять Гонконгом будут китайские коммунисты.
- С этим все ясно. Миллиарды долларов пойдут коту под хвост, - заметил Мори.
- Вчера в "Таймс" была статья о том, что Пекин недоволен, что англичане хотят ввести демократическую политическую систему, прежде чем они уйдут из Гонконга в 97-м.
- Ну и что? - спросил Мори.
- Правильно ли я понимаю, что ты и твои друзья имеете деловые интересы в Гонконге?
- Можно сказать, что так, но что из этого следует?
- А что, если я скажу тебе, - начал Джексон, - что в 1944 году Мао Цзэдун вместе с лордом Луисом Маунтбеттеном подписал документ, получивший название "Чунцинское соглашение", по которому согласился в случае, если он когда-либо придет к власти в Китае, продлить договор по Гонконгу еще на сто лет в обмен на помощь англичан в борьбе против японцев?
Дед долгим внимательным взглядом смотрел на него, потом встал, закрыл дверь и вернулся в свое кресло.
- Расскажи подробнее, - велел он.
Джексон так и сделал, и, когда он кончил, его дед надолго задумался. Потом встал, прошел к своему столу и вернулся от него с небольшим диктофоном.
- Повтори-ка все это снова, все, что тот старик рассказал тебе. Не пропуская ни единого слова.
В этот момент Роза открыла дверь.
- Обед почти готов.
- Пятнадцать минут, дорогая, - обратился к ней отец, - поверь мне, это важно.
Она нахмурилась, но вышла, притворив за собой дверь. Мори повернулся к внуку.
- Итак, как я сказал, все слово в слово, - и включил диктофон.
Когда Мори тем же вечером добрался до стадиона для занятий поло в Клендейле, шел дождь. Тем не менее под зонтиками и под деревьями было достаточно зрителей, потому что сегодня играл Карл Морган, а Морган был в хорошей форме: гандикап в десять голов свидетельствовал, что он - первоклассный игрок. Ему было пятьдесят, но выглядел он отменно: шесть футов росту, широкие плечи и шевелюра до шеи.
Его волосы были иссиня-черными - наследство от матери, племянницы дона Джованни, которая во время мировой войны вышла замуж за отца Карла, молодого армейского офицера. Его отец служил доблестно и честно, прошел и корейскую, и вьетнамскую войны и, выйдя в отставку бригадным генералом, поселился во Флориде, где вместе с женой пользовался всеми благами, которые ему давало положение его сына.
Он и сам был вполне респектабельным, вполне достойным фоном для сына, который после окончания в 1965 году Йельского университета пошел добровольцем во Вьетнам в десантные войска. Из Вьетнама он вернулся с двумя медалями за ранение, Серебряной звездой и вьетнамским Крестом за доблесть. Перед героем войны с такими рекомендациями распахнулись двери Уолл-Стрита, а потом и бизнеса гостиничной строительной индустрии. В конце этого пути он стал миллиардером, уважаемым всеми на любом уровне - от Лондона до Нью-Йорка.
В поло шесть периодов, или "чукка", по семь минут каждый, а в командах играют по четыре игрока. Морган был нападающим, и это давало его команде большой атакующий напор, потому что инициатива исходила от него.
Шла финальная "чукка", когда Мори вышел из автомобиля, и шофер, успевший обежать вокруг машины, раскрыл над ним зонтик. В нескольких шагах от него у машины стояла красивая молодая женщина с выразительным лицом. На ее плечи был накинут плащ. Ростом она была около пяти футов и шести дюймов, длинные светлые волосы лежали на плечах, у нее были высокие скулы и зеленые глаза.
- А она красавица, эта дочь мистера Моргана, - заметил шофер.
- Приемная дочь, Джонни, - поправил его Мори.
- Да, конечно, я забыл. Но она взяла его имя и все такое. И какая жалость, что ее мать так умерла. А имя у нее странное - Аста.
- Шведское, - пояснил Мори.
Аста Морган подпрыгнула и завопила:
- Мочи их, Карл, мочи!
Несущийся на полном скаку к чужим воротам Карл Морган бросил взгляд по сторонам, сверкнул белозубой улыбкой и оттер молодого форварда чужой команды. Своей левой ногой он поддел его стремя и совершенно против правил выбросил форварда из седла. Спустя мгновение он был уже у ворот и забил мяч.
Когда игра завершилась победой, он, омываемый дождем, легким галопом приблизился к Асте и соскочил с лошади. Слуга принял поводья, а Аста протянула ему полотенце. Потом она закурила и передала ему сигарету. Улыбаясь, она смотрела на него так, словно вокруг никого не было.
- Похоже, что девочка нравится ему.
- Похоже, - кивнул Мори.
Морган обернулся, увидел его и помахал рукой. Мори приблизился.
- Рад тебя видеть, Карл. И тебя, Аста. - Он тронул поля своей шляпы.
- Чем могу быть полезен? - спросил Морган.
- Я по делу, Карл. Вчера вечером выяснилось кое-что, что может тебя заинтересовать.
- Но ничего такого, о чем ты не мог бы рассказать при Асте, правда? - спросил Морган.
Мори мгновение колебался.
- Нет, конечно, нет. - Он вынул из кармана маленький диктофон. - У моего внука Тони в больнице Всемилостивой Богородицы прошлой ночью умер один мужчина. Перед смертью он рассказал Тони потрясающую историю. Я думаю, Карл, она тебя заинтересует.