Глава 11
Солнце еще не взошло, и в лесу стоял зыбкий пепельный полумрак. Николай Белявин, с удочками на плече, торопливо шагал по молчаливому, притихшему лесу. Иногда длинные ореховые удилища цеплялись за ветки и сверху с шелестом сыпались тяжелые, холодный капли росы.
"Выйдет или не выйдет? - возбужденно думал Николай. - Придет он сегодня или нет?
От Нади он узнал, что по воскресеньям, когда рабочим экспедиции даются выходные, Виталий Здравников обычно отправляется рыбалить на речку Псе, в то место, где речка вырывается из узкого горного ущелья. Белявин решил встретиться со Здравниковым и сейчас спешил к реке.
Последние дни прошли в напряженном, бесплодном труде. Николай присутствовал на испытаниях радиоглаза, внимательно присматривался к людям, окружающим подполковника Ушакова, ночи проводил на радиостанции, стараясь уловить передачи таинственной рации. Но весь этот труд пока не дал никаких результатов. С Ушаковым работали надежные, проверенные люди. Неизвестная рация молчала…
Состав экспедиции тоже не вызывал подозрений Качемасов и Демидов были видными учеными - археологами, студенты приехали вместе с Демидовым, Пелипенко, Затулыворота и братья Перепелица много лет прожили в станице Каширской. Единственным человеком, недавно появившимся в этой местности был Виталий Здравников. Правда, исправительно-трудовой лагерь подтвердил, что Здравников отбывал наказание за кражу и недавно был досрочно освобожден. Но по описанию Нади да и по собственным размышлениям Николая, этот человек выглядел подозрительным.
"В лагерь Здравников был доставлен с Украины год назад, - размышлял Николай. - Сам он по документам значится уроженцем Западной Белоруссии, был в оккупации. Фашистская разведка часто вербовала агентов из среды преступного элемента…"
Белявин решил сам лично познакомиться с этим рабочим экспедиции, постараться разузнать, чем живет он.
По узкой тропинке Николай спустился к реке. В этом месте Псе вырывалась из ущелья, стремительный бег ее тормозили отмели и перекаты. Река образовала ряд тихих, глубоких заводей, над которыми, словно часовые, стояли вековые гиганты-белолистки.
Еще издали Белявин заметил человека, сидящего с удочками возле старого, нагнувшегося над водой дерева. У рыбака была сутуловатая спина, жилистая шея и могучие плечи.
- Ну, как? Клюет? - шепотом спросил Николай.
Рыбак обернулся. Сухое, скуластое лицо его имело мрачное, замкнутое выражение, светлые глаза смотрели тяжелым, неласковым взглядом. Несколько мгновений он молча разглядывал стоявшего рядом стройного русоволосого офицера, а потом ответил:
- Клюет… Но мелочь все ловится… Голавли…
Голос у рыбака был хрипловатый, низкий.
- Не будете возражать, если я устроюсь рядом с вами?
- Пожалуйста, товарищ лейтенант… Места хватит, - безразлично ответил рыбак, не отрывая глаз от поплавков.
Николай насадил червей и забросил удочки. Поплавки чуть подрагивали на серо-свинцовой воде.
- Закурим?
Белявин достал портсигар, раскрыл его и протянул рыбаку. Тот взял папироску и поблагодарил:
- Спасибо, товарищ лейтенант…
Наступило длительное молчание. Рыбаки курили, не отрывая глаз от поплавков. Вдруг один из поплавков незнакомца рванулся в сторону и нырнул. Рыбак ловко подсек небольшого голавлика, бросил его в ведерко с водой и снова застыл в позе напряженного ожидания. Потом поймал голавля Белявин.
- Крупный! - одобрительно заметил незнакомец.
За час рыбаки поймали десятка два голавлей и небольших шаранов. Потом из-за гор вышло солнце. Его золотистые лучи сразу разогнали серые, пепельные тени. Засверкала смоченная росой листва, словно золотом налились речные струи.
- Ну, теперь часа на два - шабаш! Не будет клева! - заметил незнакомец.
- Как хорошо здесь! - восторженно проговорил Николай, окидывая взглядом золотистую реку, свежую листву деревьев, серые обрывистые стены ущелья.
- Хорошо! - согласился незнакомец.
- Целую неделю я собирался на рыбалку, - улыбаясь, признался Николай, - Никак не мог выбраться, все важные дела были…
Незнакомец промолчал.
- Да! Ведь мы с вами еще, так сказать, не познакомились! - так же весело продолжал Белявин и протянул руку. - Лейтенант Белявин…
- Виталий Здравников, - представился незнакомец, пожимая протянутую ему руку. - Ну, я буду уху варить… Пора уже завтракать…
- Примите меня в долю, - попросил Белявин.
- Пожалуйста…
Пока Здравников чистил рыбу и разжигал костер, Николай достал из своего вещевого мешка консервы, хлеб, бутылку вина и пластмассовый походный стаканчик.
- Давайте закусим! - предложил он. - Когда еще уха будет… И выпить есть у меня…
Хмурое лицо Здравникова посветлело и он уже приветливо взглянул на собеседника.
- Я, собственно говоря, не пью сейчас… Разве только за компанию…
Они выпили по стаканчику вина и некоторое время с аппетитом уничтожали консервы.
- Вы связист, товарищ лейтенант? - вдруг спросил Здравников.
- Да! - внутренне настораживаясь, ответил Белявин - Специалист по радиосвязи.
- Когда-то я тоже мечтал стать радистом, - вздохнул Виталий. - Приемники в школе строил… Да вот ничего не вышло…
- Почему?
Брови Здравникова сурово сдвинулись, в глазах промелькнуло выражение искренней, глубокой душевной боли.
- Война помешала, - сдержанно ответил он.
- Да ведь во время войны радисты особенно были нужны. Почему же вы не учились?
Лицо Здравникова передернулось, большая рука с хрустом переломила сухую ветку.
- Где же там мне было учиться… Я родился и рос в Волковыске… Есть такой городок в Западной Белоруссии. Его фашисты в первые же дни войны захватили Отец мой железнодорожным машинистом был. Он отказался служить немцам и его на семафоре повесили. А мать пьяный эсэсовец застрелил. - Голос Здравникова дрожал от сдерживаемой боли. - Мне тогда всего десять лет было. Помню - я несколько дней ходил на станцию, все смотрел на отца. А он висел черный, страшный, словно чужой… А по городку фашисты разгуливают - пьяные, наглые… Если бы я тогда только мог, если бы было оружие - я бы себя не пожалел, а до последней пули дрался бы…
Белявину показалось, что в глазах Здравникова мелькнули слезы. Но Виталий опустил голову и судорожно вздохнул.
- Ну, а дальше что с вами было?
- Дальше? Дальше совсем нехорошо получилось. С голоду пристал я к компании таких же сирот-огольцов. Стали промышлять мы и кормиться тем, что где плохо лежит. Крали и у своих, и у немцев… К концу войны я квалифицированным домушником стал… Несколько раз думал завязать, кончить с этим делом… Да разве кончишь, если привык к легкому хлебу и десятки веревочек тебя с блатным миром связывают… Так и шел по скользкой дорожке, пока не погорел. Дали мне срок. Отбыл год, потом освободили. Теперь вот твердо решил покончить с этим делом. В экспедиции работаю…
"Нет! Этот человек не может быть предателем!" - решил Белявин.
- Так ваше время еще не ушло, товарищ Здравников! - с искренним сочувствием воскликнул он. - Учитесь. И станете радистом.
- Кто же меня теперь учить будет?.. Такого… - сдавленным голосом спросил Здравников.
- Да ведь со старым у вас покончено. Вы теперь и учиться, и работать, где захотите, можете…
Виталий прямо, открыто взглянул в глаза лейтенанта.
- Я тоже так думал… Да все же сомнение брало… А так - я упрямый, все равно своего добьюсь…
Над котелком шапкой поднялась белая пена. Здравников торопливо схватил ложку и стал мешать уху.
"Этот человек не может быть шпионом, - снова подумал Николай, вглядываясь в твердое, худощавое лицо Здравникова.
Солнце поднималось выше. Цветные шарики поплавков чуть подрагивали на поверхности прозрачной, золотистой воды.
Глава 12
Прошло еще два дня. Они не принесли ничего нового. Каждое утро Николай вместе со всеми отправлялся на полигон, присутствовал на стрельбах, потом отдыхал и шел на радиостанцию. Таинственная рация молчала.
На третий день утром его внезапно вызвал генерал. Кареглазый посыльный проводил его в штаб, разместившийся в просторном разборном доме. Офицеры, сидевшие в приемной, сочувственно посмотрели на лейтенанта, которого вызвало начальство, - как видно, они полагали, что ему предстоит мало приятный разговор.
В кабинете, возле стола генерала, сидел молоденький, голубоглазый сержант, раскрасневшийся от застенчивости и смущения. Он как-то неловко, боком примостился на стуле и мял в руках пилотку.
- Здравствуйте, лейтенант! - приветливо поздоровался с Белявиным генерал. - Садитесь! Послушайте об открытиях сержанта Ольхина. Они, пожалуй, вас заинтересуют. - Генерал с явной симпатией взглянул на смущенного сержанта. - Расскажите, Ольхин! Подробно все расскажите лейтенанту…
Сержант поднял на Белявина свои яркие голубые глаза.
- Я вчера стоял на посту, - начал он. - На юго-восточном конце полигона… Там, где проводятся испытания. Ну и вот, когда начали стрелять, я заметил, что на горке, в кустах, что-то блеснуло… Солнце только еще начало подниматься, а тут вроде кто-то зеркальцем сигналы подает… - Сержант еще сильнее покраснел и опустил глаза. - Когда я еще был пионером, мы так передавали донесения по азбуке Морзе… Ну, конечно, я стал присматриваться. Смотрю - снова стеклышки блеснули, одно, а рядом второе. Я и подумал, что кто-то в бинокль за стрельбами наблюдает…
Белявин с напряженным вниманием слушал сержанта, все еще терзавшего свою пилотку.
- Я тогда оставил за себя подчаска, а сам стал пробираться к горке - она над ручьем, мысом таким выступает. На ней уже никого не было, а кусты кругом смяты и поломаны - значит и впрямь кто-то там сидел. Стал я искать следы и всякие там предметы.
Сержант окончательно смутился и стал заикаться.
- Спокойнее, спокойнее, Ольхин! - ласково сказал ему генерал! - Вы действовали правильно. Продолжайте!
Ольхин пилоткой вытер пот, выступивший на высоком лбу, и уже смелее продолжал:
- Я подумал, что неизвестный мог обронить что-нибудь… На земле там не было ничего, кроме окурков. А в ручье, под обрывом, я нашел вот что…
Сержант пододвинул Белявину открытую жестяную коробку из-под монпансье. В ней лежала какая-то покоробившаяся бумага.
- Конечно, жестянки там не было… Жестянка это - моя, - уточнил Ольхин. - А письмо и карточка за кустик зацепились, и поэтому течение их не унесло. Я их достал, осторожно расправил и высушил на солнце…
Николай торопливо, с нескрываемым интересом взял сложенную вчетверо бумагу. В ней зияло сквозное круглое отверстие.
"Пробито самодельной пулей или картечью, - сразу определил он. - Скорее картечью, если судить по рваным краям отверстия…"
Он осторожно развернул покоробившийся листок со слабыми, еле заметными следами строк, написанными фиолетовыми чернилами. Внутри лежала маленькая фотография седоволосой женщины с простым приветливым лицом и ласковыми глазами. Картечь пробила и фотографию, как раз в середине, под подбородком женщины.
И сержант, и генерал выжидательно смотрели на Белявина. Николай перевернул фотографию, надеясь на ее обороте найти какую-нибудь надпись. Но надписи не было.
Тогда Белявин занялся письмом. Многие строки невозможно было разобрать, другие читались с трудом, но Николай понял содержание этого письма - ласкового, нежного, полного хорошей, чистой материнской любви. Неизвестная женщина писала своему сыну Алеше. Она радовалась, что он попал на Кавказ, "где уже совсем тепло и такая замечательная, красивая природа" Дальше она сообщала о своем здоровье, о какой-то "соседке Марусе", которая передает горячий привет, о том, что "Николай Захарович уехал на курорт", а какая-то Зина успешно защитила диссертацию. Письмо заканчивалось наказом "беречь себя и не простуживаться". Ниже стояла подпись: "Твоя любящая мама".
Николай задумчиво сложил письмо и вновь вложил в него фотографию так, чтобы все отверстия совпали.
- А конверта там не было, сержант? - спросил он.
- Не было, товарищ лейтенант!
- Да, находка может быть интересной! - сдержанно проговорил Белявин. - Но что-нибудь установить по ней очень трудно - ни адресов, ни фамилии.
Генерал нахмурился.
- Меня интересует другое, - заговорил он. - Неужели может найтись такой нравственный урод, который способен стрелять в портрет родной матери?
- Да, - согласился Белявин и подумал: "А может, стреляли не в письмо, а в человека, который носил это письмо в грудном кармане?"
Но эта мысль была только ничем не обоснованным предположением, и лейтенант не высказал ее.
- Надо тщательно осмотреть место, где было найдено письмо, товарищ генерал-майор, - сказал он.
Генерал кивнул головой.
- Добро! Поезжайте! Я вам дам свою машину. Сержант Ольхин! Вы поедете вместе с лейтенантом и покажете ему то место, где вы нашли письмо!
Глаза 13
На лесной полянке царила тишина, только журчал и переливался ручей. Какие-то быстрые серые птички мелькали в зелени кустов. Знойный воздух был насыщен запахами листьев, цветов, гниющего валежника…
Белявин оставил машину в кустах и вместе с сержантом Ольхиным пошел вдоль ручья. Часовой, стоявший на краю просеки, ограничивающей полигон, долго с любопытством смотрел ему вслед.
Николай медленно шел вверх по течению, всматриваясь в разноцветные камушки, пестрым ковром устилавшие ложе ручья. Противоположный берег опускался крутым двухметровым обрывом, на котором ясно рисовались желтоватые прослойки камня.
"Сколько времени потребовалось этому трудолюбивому потоку, чтобы пробить себе путь в камнях и земле!" - подумал Николай, удивляясь упорной силе воды.
Ручей прихотливо извивался между лесистыми холмами и возвышенностями, бросался из стороны в сторону, выискивая для себя наиболее легкий путь.
- Он был вон на том мысу, товарищ лейтенант! - тихо проговорил сержант Ольхин и указал на крутую возвышенность, густо поросшую молодыми деревьями и кустарником.
"С этой горки, очевидно, хорошо просматривается территория полигона!" - подумал Николай.
- Спасибо, сержант! - поблагодарил он Ольхина. - Можете возвращаться в лагерь…
Открытое, подвижное лицо сержанта выразило разочарование. Как видно, сержант очень хотел, чтобы Белявин взял его с собой. Но Николай вспомнил поговорку майора Величко: "Чем больше людей на месте происшествия, тем меньше удастся обнаружить нужные улики и следы".
- Есть, товарищ лейтенант!
Ольхин подчеркнуто-четко козырнул, повернулся "налево кругом" и зашагал обратно.
Белявин перейдя вброд ручеек, с трудом, цепляясь за молодые дубки, взобрался на обрывистый берег и осмотрелся. Чуть выше по течению, на обрыве росло несколько густых кленов. Это была самая высокая точка берега.
Внимательно посматривая по сторонам, Белявин напрямик, по косогору, стал пробираться к кленам. И как раз возле кленов он заметил явные следы недавнего присутствия человека. Несколько веточек было сломлено, на траве валялись окурки. Николай подобрал один из них и прочел надпись "Прима".
"Это, конечно, не улика! - подумал он. У нас тысячи людей курят сигареты "Прима".
Он отбросил окурки. По неглубоким вмятинам Николай установил, что неизвестный стоял здесь на коленях, лицом к полигону. На уровне глаз человека, стоящего на коленях, лейтенант заметил несколько сломанных веточек. В густой зелени кленов и орешника образовалось небольшое окошечко, через которое прекрасно была видна полянка, с которой обычно производились стрельбы Сейчас на этой полянке был зеленый "газик" генерала. Николай даже рассмотрел фигуры сержанта Ольхина и шофера, которые курили, облокотившись на машину.
"Да, здесь, среди кустов, вчера прятался враг! - с волнением подумал Белявин. - Отсюда он наблюдал за испытаниями нового оружия…"
Николай понимал, что сущность изобретения отсюда установить было невозможно. Но сам факт нахождения этого неизвестного соглядатая на советской земле, в нескольких сотнях метров от места проведения секретных испытаний, пробуждал в молодом офицере острую жажду немедленных энергичных действий.
"Следы! - вдруг вспомнил Николай. - Враг каким-то образом пришел на эту возвышенность и ушел с нее… Значит, должны быть следы!"
От возвышенности уходила в глубь леса узкая полоска смятых и поломанных кустов. Николай зашагал по узкой тропинке, зорко осматривая и землю, и кусты.
Рядом с местом, где прятался неизвестный, удалось обнаружить несколько глубоких следов носка широконосых ботинок. Отпечатков каблуков не было видно.
"Очевидно, враг заметил сержанта Ольхина и побежал от своей засады", - решил Белявин.
Немного дальше на мягкой лесной почве он нашел полный след ноги неизвестного. Это был глубокий отпечаток мужского ботинка с каблуком, подбитым по краю железной подковкой. Раньше подковка держалась на трех винтах, но сейчас один винт выпал и на месте его осталось отверстие. Измерив и зарисовав след, лейтенант пошел дальше.
Минут двадцать он пробирался среди частого дубняка и орешника по тропинке, проложенной неизвестным. Иногда вправо от себя он слышал мелодичное журчание ручья и определил, что тропинка шла почти параллельно течению. Следов ног неизвестного больше не было видно, потому что тропинка теперь пролегала по пружинистому зеленому дерну. В одном месте Николай нашел еще один окурок сигареты "Прима" и несколько обгоревших спичек.
Неожиданно, раздвинув кусты орешника, Белявин вышел на узкую лесную дорогу. Здесь следы неизвестного терялись среди множества других следов.
Лейтенант остановился у обочины, достал платок и вытер вспотевшее лицо. Где-то за поворотом дороги загрохотали колеса. Потом показалась пара сытых лошадок и телега, нагруженная большими оцинкованными бидонами. Старичок-возчик - маленький, седой, - с удивлением уставился на молодого офицера.
- Подвезти, сынок, до Каширской? - спросил старичок.
- Нет, спасибо, отец! - отказался Николай. - Куда ведет эта дорога?
Старичок остановил лошадей.
- В Каширскую…
- А откуда едешь?
- С горных пастбищ… Молоко везу на сливной пункт… Угости, сынок, закурить…
Возчик закурил и, бросив любопытный: взгляд на Николая, спросил:
- Маневры, что ли?
- Вроде того, папаша!
Старик тронул лошадей. Снова загрохотали колеса и бидоны. Телега скрылась за кустами, а Белявин все стоял и курил.
Внимательно разглядывая окрестности, он вдруг вспомнил, что эта лесная дорога ему знакома. Когда-то он уже видел и эту одинокую нагнувшуюся пихту, стоявшую у поворота дороги, и два куста орешника возле нее…
"Да ведь это дорога в лагерь экспедиции! - вдруг вспомнил он. - Возле этих кустов нас встретил Пелипенко… А потом по узкой тропинке мы дошли до истоков ручья… - Он жадно затянулся папиросой. - Как там в экспедиции? Как Надя?"
Стоило пройти несколько сот метров и он будет в лагере, увидит Надю, убедится, что с ней ничего не случилось…
Но появляться в лагере он не имел права - это посещение могло спугнуть врага, если он находился среди археологов.
Николай медленно, нерешительно зашагал по лесной дороге.