- Было бы весьма соблазнительно предположить, что если, не дай Бог, арабам удастся осуществить этот их теракт, американцы возмутятся и удвоят усилия, чтобы поддержать Израиль, - рассуждал он. - Но мы оба прекрасно знаем, что этого не случится. Самым ярким и убедительным фактом для них будет то, что террористический акт совершен именно потому, что Соединенные Штаты помогают Израилю. Потому что их опять втянули в новую "грязную войну". Они больше не хотят, чтобы их втягивали. Война в Индокитае сидит у них в печенках до сих пор, так же как и у французов, и это понятно. Я не удивлюсь, если "Аль-Фатах" нанесет удар и в Париже, когда французы согласятся продать нам "миражи".
В любом случае, если это произойдет здесь, арабы в сотый раз заявят, что не отвечают за действия "Аль-Фатаха". А Каддафи передаст "Аль-Фатаху" несколько миллионов долларов. Соединенные Штаты не могут позволить себе долго сердиться на арабов: страна потребляет слишком много нефти.
Если даже арабы добьются своего, но станет известно, что мы пытались остановить их, то для нас это все-таки будет не так плохо. Если же мы перестанем помогать американцам предотвратить это злодеяние, пусть даже по указанию госдепартамента, виноваты все равно будем мы.
Кстати, американцы отказались обратиться к русским за разведданными по Ближнему Востоку. Госдепартамент сообщил нам новость: Ближний Восток является "сферой постоянной напряженности между Востоком и Западом" и такая просьба не представляется возможной. Американцы не хотят показать русским, что ЦРУ не может самостоятельно раздобыть необходимую информацию. И несмотря ни на что, Давид, вы правильно сделали, что попытались раздобыть ее сами.
А теперь - вот. - Телл протянул Кабакову телеграмму из штаб-квартиры МОССАДа. - Эта информация передана для вас также и в Нью-Йорк.
В телеграмме сообщалось, что Мухаммада Фазиля видели в Бейруте на следующий день после кабаковского рейда. На щеке у него была рана, весьма похожая на ту, что описал Мустафа Фаузи, первый помощник капитана "Летиции".
- Мухаммад Фазиль, - тихо сказал посол. - Самый страшный из всех.
- Я никуда не…
- Подождите, не торопитесь, Давид. Я хочу, чтобы сейчас вы были со мной совершенно откровенны. Скажите, по вашему мнению, есть ли в МОССАДе или еще где-нибудь человек, который располагает более обширной информацией и мог бы справиться с этим делом лучше, чем вы сами?
- Нет, сэр.
Кабакову очень хотелось сказать, что, если бы он не захватил эту пленку в Бейруте, не допросил Фаузи, не обыскал каюту на "Летиции" и не просмотрел судовой журнал, если бы не застал Музи врасплох, никто ничего не знал бы вообще. Но он сказал только: "Нет, сэр".
- Мы тоже пришли к согласию по этому вопросу. - На столе у Телла зазвонил телефон. - Да? Через пять минут? Отлично. - Посол снова обратился к Кабакову: - Майор, будьте любезны явиться в конференц-зал на втором этаже. И может быть, вам стоит поправить галстук.
Воротник сорочки резал Кабакову шею. Ощущение было такое, будто его душат. Он задержался перед дверью конференц-зала, чтобы взять себя в руки. Возможно, ему предстоит встреча с военным атташе, который зачитает ему приказ об отправке в Израиль. И он, Кабаков, ничего не добьется ни криком, ни руганью. Что же все-таки имел в виду Телл? О каком "согласии" он говорил? Ну что ж, если придется возвращаться в Израиль, честное слово, он туда вернется. И партизаны в Сирии и Ливане будут молить Бога, а может, дьявола, чтобы он снова отправился в Штаты.
Кабаков отворил дверь. Худощавый человек обернулся к нему от окна.
- Входите, майор Кабаков, - сказал министр иностранных дел Израиля.
Через пятнадцать минут Кабаков снова стоял в коридоре, тщетно пытаясь скрыть улыбку. Посольская машина доставила его в аэропорт. Он подошел к стойке компании "Эль-Аль" в аэропорту Кеннеди за двадцать минут до отлета регулярного рейса 601 Нью-Йорк - Тель-Авив. Маргарет Лидз Финч, корреспондентка "Нью-Йорк таймс", крутилась около стойки. Она засыпала его вопросами, пока он сдавал чемодан и проходил через металлоискатель. Он отвечал вежливо, но односложно. Она бежала за ним до выхода из накопителя, размахивая репортерским удостоверением, и дальше, по рукаву - до самой двери самолета, где ее вежливо, но твердо остановили сотрудники службы безопасности "Эль-Аль".
Кабаков проследовал через салон первого, потом туристического класса, в конец - к буфетной, куда как раз загружали контейнеры с горячим обедом. Улыбнувшись стюардессе, он шагнул через раскрытую дверь на подъемную платформу грузовичка, доставлявшего к самолету продукты, платформа пошла вниз, и грузовичок вернулся в гараж. Кабаков вылез и сел в машину, где его уже ждали Корли и Мошевский.
Официально Кабаков был отозван из Соединенных Штатов. Неофициально он туда вернулся.
Теперь следовало быть максимально осторожным. Если он совершит ошибку, Израилю придется довольно туго. Интересно, думал Кабаков, о чем они там говорили, на завтраке в посольстве, - министр иностранных дел Израиля и госсекретарь США? Разумеется, ему никогда не узнать деталей. Но ведь ясно, что беседа длилась довольно долго. Инструкции, которые он получил, ничем не отличались от прежних: остановить арабов. Его группу отозвали - кроме Мошевского. Кабаков должен был сотрудничать с американцами как советник "ex officio". Он был уверен, что последняя часть инструкций не обсуждалась за завтраком: если будет необходимо не только советовать, но и действовать, он должен позаботиться о том, чтобы не было недружелюбных свидетелей.
По дороге к Манхэттену в машине царило напряженное молчание.
В конце концов его нарушил Корли:
- Мне жаль, что так получилось, старина.
- Я вам не старина, старина, - спокойно ответил Кабаков.
- Таможенники видели этот кусок взрывчатки и устроили вопеж: им во что бы то ни стало надо было, чтобы мы допросили всю эту чертову команду. Пришлось устроить допрос. И арестовать Фаузи.
- Да ладно, Корли. Я ведь здесь для того, чтобы помочь вам, старина. Лучше взгляните на это. - И Кабаков протянул ему одну из фотографий, которые он получил в лаборатории посольства. Еще сырую.
- Кто это?
- Мухаммад Фазиль. Вот досье, почитайте.
Корли присвистнул:
- Мюнхен! Почему вы так уверены, что это именно он? Экипаж "Летиции" не захочет его опознать. Им это настоятельно посоветовали, уж будьте уверены.
- А им и не надо его опознавать. Вы дальше почитайте. Он был в Бейруте на следующий день после нашего рейда. Надо было захватить его вместе с другими, но мы не ожидали, что он тоже там. На щеке у него - шрам от пули. У ливанца на сухогрузе тоже был такой шрам. Фаузи сказал.
Фотография была сделана в каком-то кафе в Дамаске, при плохом освещении, и не отличалась четкостью.
- Если у вас есть негатив, мы можем ее подправить - на компьютере в НАСА, - сказал Корли. - Так же как они увеличивают снимки с "маринеров". - Корли помолчал. - Кто-нибудь из госдепартамента разговаривал с вами?
- Нет.
- Но ваши-то ведь разговаривали?
- Корли, "наши" всегда со мной разговаривают.
- О том, чтобы вы работали только через нас. Вам должны были разъяснить, что вы будете помогать с разработкой, а действовать мы будем сами, точно?
- Точно. Уж будьте уверены, старина.
Корли подвез Кабакова с Мошевским к зданию консульства. Они подождали, пока машина не скрылась из вида, и отправились на такси к Рэчел.
- Корли же все равно знает, где мы живем, разве нет? - спросил Мошевский.
- Конечно. Просто я не хочу, чтобы этот сукин сын думал, что имеет право появляться там, когда ему заблагорассудится, - ответил Кабаков. Отвечая, он вовсе не думал ни о Корли, ни о квартире Рэчел. В мыслях у него был Фазиль, Фазиль, Фазиль.
На первом этаже у Ландера, в комнате для гостей, Мухаммад Фазиль лежал на кровати, тоже глубоко погруженный в свои мысли. У него было пристрастие к швейцарским шоколадным конфетам, и сейчас он поглощал их одну за другой. В полевой обстановке он довольствовался грубой солдатской пищей, но, оставаясь наедине с собой, он любил подержать шоколадку в пальцах, пока она не растает. Тогда он слизывал шоколад с пальцев, получая от этого невероятное удовольствие. Таких тайных пристрастий у Фазиля насчитывалось довольно много.
Внешне он производил впечатление человека горячего и эмоционального. Однако эмоции эти, распространявшиеся на довольно широкий круг явлений, не проникали в глубь его существа. На самом же деле он был человеком достаточно глубоким. И холодным. И в этой холодной глубине скрывались чувства слепые и дикие, они наталкивались одно на Другое и боролись друг с другом в ледяной, беспросветной тьме. Он знал о себе все. Узнал это довольно рано. И тогда же заставил соучеников узнать о себе побольше. И его оставили в покое. Рефлексы у Фазиля были - лучше не бывает. Он не знал ни жалости, ни страха. Зато злобы в нем было - хоть отбавляй. Фазиль являл собой живое свидетельство того, что физиогномика - лженаука. Он был, что называется, человеком приятной наружности: стройный, довольно красивый. И он был - чудовище.
Любопытно, что разгадывали его либо самые проницательные, либо самые примитивные из тех, кто имел с ним дело. Боевики восхищались им на расстоянии и восхваляли его храбрость в бою, не понимая, что его хладнокровие объясняется чем-то иным, а не мужеством. Но Фазиль не мог позволить себе тесно общаться с самыми невежественными из них, с теми, кто жевал баранину и поглощал чечевичную похлебку у костра. У этих мужчин, полных странных верований и предрассудков, инстинкты были обнажены, не обызвесткованы цивилизацией. Они очень скоро начинали испытывать неловкость в его присутствии и, как только приличия позволяли им это, отходили от него подальше. Если он собирается возглавить их в один прекрасный день, ему придется как-то решать эту проблему.
Вот и Абу Али. Этот малорослый умник, психолог, проделавший сложный и извилистый путь по лабиринтам собственной психики, тоже распознал Фазиля. Однажды, сидя в кафе за чашечкой кофе, Али описал Фазилю одно из своих самых ранних воспоминаний: ягненка, бродящего по дому. И спросил, что - из самого раннего детства - запомнилось ему. Фазиль ответил, что помнит, как мать убила цыпленка, сунув его головой в огонь. Только после, уже сказав это, Фазиль понял, что разговор их вовсе не был праздной болтовней. К счастью, Абу Али не мог повредить Фазилю в глазах Наджира, ведь Наджир и сам был человеком со странностями.
Гибель Наджира и Али оставила широкую брешь на самой верхушке "Черного сентября", и Фазиль намеревался эту брешь самолично заполнить. По этой причине он очень торопился вернуться в Ливан. В смертельной междоусобице, столь обычной для политических лидеров Движения, соперник мог значительно укрепить свои позиции за время отсутствия Фазиля. А Фазиль знал, что после мюнхенской бойни его престиж взлетел до небес. Ведь это его обнял сам полковник Каддафи, когда оставшиеся в живых боевики прибыли в Триполи и их приветствовали как героев. Фазилю, правда, показалось, что правитель Ливии с большим рвением обнимал тех, кто реально был в Мюнхене, чем самого Фазиля, который спланировал всю операцию. Тем не менее Каддафи явно был потрясен. И разве Каддафи не выделил "Аль-Фатаху" пять миллионов американских долларов в награду за мюнхенскую акцию? Это тоже было результатом его, Фазиля, усилий. Если дело с Суперкубком выгорит и если Фазиль сможет приписать этот успех себе, он станет самым знаменитым партизанским вожаком в мире, более известным даже, чем этот идеалист Че Гевара. Фазиль был убежден, что в таком случае он вполне может рассчитывать на поддержку Каддафи - и ливийской казны, - когда станет претендовать на руководство организацией "Черный сентябрь". Со временем он может даже сменить Ясира Арафата, лидера "Аль-Фатаха". Фазиль прекрасно знал, что все, кто пытался сменить Ясира Арафата, мертвы. Ему нужно выиграть какое-то время, чтобы подготовить себе прочную базу, потому что, как только он сделает рывок к власти, явятся арафатовы убийцы.
Ни одну из этих целей не удастся осуществить, если он подставится и погибнет в Новом Орлеане. Первоначально он и не намеревался принимать участие в самой акции, точно так же, как это было с мюнхенской. Он вовсе не трусил, просто его никогда не покидала мысль о том, кем он может стать, если сохранит жизнь. Не случись этого безобразия на "Летиции", он не уехал бы из Ливана.
Фазилю было совершенно ясно, что, если план будет осуществлен в теперешнем виде, ему вряд ли удастся уйти чистеньким из Нового Орлеана. Он должен обеспечить мускульную силу и огневое прикрытие в новоорлеанском аэропорту Лейкфрант, когда бомбу будут прикреплять к гондоле дирижабля. Невозможно привинчивать кожух к гондоле в каком-нибудь другом месте: наземная бригада техобслуживания и причальная мачта совершенно необходимы, так как корабль нужно держать в полной неподвижности, пока идет работа.
Ландер, конечно, мог бы на несколько секунд вкрутить механикам мозги, вроде того что этот кожух содержит какое-то необычное телевизионное оборудование, но такая лажа - ненадолго. Придется применить силу, и после того как "пузырь" поднимется в воздух, Фазиль останется один на открытом пространстве летного поля, может, даже посреди сужающегося кольца полицейских. Эта роль, считал он, гораздо ниже его возможностей. Выполнение подобной функции вполне можно было бы поручить Али Хассану, если бы тот не был убит на "Летиции". И уж точно эта работа не стоила того, чтобы он, Мухаммад Фазиль, рисковал из-за нее своей жизнью.
Если он не попадет в ловушку на летном поле, самым лучшим способом благополучно уйти был бы захват самолета и посадка в дружественной стране. Но аэропорт Лейкфрант, частный аэродром на берегу озера Понтчартрейн, не обслуживает дальних пассажирских рейсов. Можно было бы захватить частный самолет, способный долететь до Кубы, но этого делать нельзя. Бессмысленно рассчитывать, что Куба предоставит ему убежище. Кастро терпеть не может похитителей самолетов и по требованию возмущенных американцев вполне способен его, Фазиля, им выдать. Кроме того, в частном самолете у него не будет целой кучи заложников, да и сам самолет не обладает достаточной скоростью, чтобы соревноваться с американскими истребителями, которые с ревом бросятся за ним вдогонку с пяти - десяти береговых авиабаз.
Нет, он не испытывал страстного желания упасть в Мексиканский залив в клубах дыма, рвущихся из кабины пилота, и знать, что все кончено, когда воды залива ринутся навстречу, чтобы его поглотить. Это было бы просто глупо. Фазиль достаточно фанатичен, чтобы с радостной готовностью умереть ради Дела, если такая смерть могла бы удовлетворить его амбиции. Но умереть глупо - нет уж, это не для него.
Даже если ему удастся пробраться в Новоорлеанский международный аэропорт, вряд ли там найдется хоть один гражданский самолет, способный долететь в Ливию без дозаправки. Возможности же безопасной посадки для дозаправки предельно малы.
В "Доме войны" возмутятся. Как не возмущались со времен Перл-Харбора. Фазиль помнил слова японского адмирала после налета японцев на Перл-Харбор: "Боюсь, мы разбудили спящего великана, и теперь по нашей вине он преисполнен устрашающей решимости".
Если придется совершить посадку для дозаправки, тут-то его и схватят. Конечно, если ему вообще удастся улететь из Нового Орлеана. Вполне вероятно, что все полеты вообще будут заморожены сразу же после взрыва.
Фазилю стало совершенно ясно, что его место - в Бейруте, во главе заново сформированной армии боевиков, которые станут стекаться к нему со всех сторон после его триумфа. И будет плохой услугой Делу, если он погибнет в Новом Орлеане.
Так. Совершенно очевидно, что Ландер обладает необходимой квалификацией для обеспечения технической стороны дела. Познакомившись с ним, Фазиль убедился, что Ландер выполняет эту задачу по своей охоте. Далия как будто вполне успешно управляет его действиями. Остается всего лишь обеспечить силовую поддержку в аэропорту в самый последний момент. Если Фазиль сможет это сделать, его личное присутствие в Новом Орлеане перестанет быть необходимым. Он просто будет ждать в Бейруте с микрофоном в руке. Спутниковая связь с Нью-Йорком обеспечит появление его заявления и его фотографии на всех телеэкранах мира в считанные минуты. Он сможет провести пресс-конференцию. В один момент он станет самым грозным из всех арабов на земле.
Все, что нужно, - это парочка хороших стрелков на летном поле, их надо будет импортировать сюда в последний момент. Они поступят в распоряжение Далии и не будут знать, что им предстоит делать, до той самой минуты, когда надо будет действовать. Это можно устроить. Фазиль принял решение. Он проследит за доводкой кожуха, за тем, чтобы бомба была доставлена в Новый Орлеан. И уедет.
Фазиль считал, что Ландер слишком долго возится с огромной бомбой. Ландер запросил максимальное количество взрывчатки, какое при идеальных полетных условиях мог поднять дирижабль вместе со шрапнелью. На самом деле он и не рассчитывал получить все, что запросил. Теперь же, когда взрывчатка была на месте, Ландер собирался использовать ее с наибольшей выгодой. Главной проблемой был вес. И погода. Погода двенадцатого января в Новом Орлеане. Дирижабль мог летать при любых погодных условиях, подходящих для футбольных соревнований. Но дождь означал бы лишний вес, а в прошлом году в Новом Орлеане выпало 192 сантиметра осадков. Гораздо больше, чем в среднем по стране. Даже роса на огромной оболочке дирижабля весит 315 килограммов, ровно на столько же снижая его подъемную силу. Ландер очень тщательно рассчитал режим подъема и знал, что, неся в небо смертоносное яйцо, дирижабль пойдет вверх на пределе своих возможностей. В ясную погоду, при ярком солнце, можно было рассчитывать на эффект сверхнагрева, на увеличение подъемной силы за счет того, что гелий внутри оболочки будет теплее воздуха снаружи. Но если он не будет готов к любым случайностям, дождь может поломать все его расчеты. К тому времени как он будет готов к взлету, часть наземной бригады уже скорее всего погибнет под пулями. Задержка со взлетом абсолютно противопоказана. Дирижабль должен подняться в воздух, подняться немедленно. Учитывая возможность дождя, Ландер разрезал кожух. Теперь в случае плохой погоды часть бомбы можно будет оставить на земле. Жалко, что "Олдрич" не использует списанные военные дирижабли вместо таких вот "пузырей", думал Ландер. Ему приходилось пилотировать дирижабли ВМФ при обледенении, когда такой дирижабль нес на своей оболочке шеститонный ледяной покров. Целые пласты льда съезжали по его бокам и каскадом сверкающих осколков летели вниз, когда дирижабль входил в зону более теплого воздуха. Но те, ушедшие в небытие корабли были в восемь раз крупнее нынешнего "пузыря".