- Согласен. Он объявил войну и должен за это ответить. Я выполню ваши указания, для этого я сюда приехал, однако не вижу никакой беды в том, чтобы отнестись к этому человеку с восхищением и уважением, которых он заслуживает.
Р. вновь предстал холодным и проницательным судьей рода человеческого.
- Знаете, я до сих пор никак не могу решить, кто больше подходит для нашей работы: те, кто делает свое дело со страстью, или же те, кто сохраняет выдержку и работает на холодную голову. Первые преисполнены ненависти к тем, с кем мы боремся, и, когда мы одерживаем победу, они испытывают огромное удовлетворение, как будто повержен их личный враг. Разумеется, такие люди, что называется, горят на работе. Вы же, насколько я понимаю, смотрите на дело иначе, верно? Для вас это шахматная партия, и вы не испытываете ни малейших симпатий ни к белым, ни к черным. Лично мне это непонятно. Правда, бывают случаи, когда такой подход необходим.
Эшенден ничего не ответил. Он подозвал официанта и вместе с Р. пешком вернулся в отель.
Джулия Лаццари
(пер. А. Ливергант)
Поезд уходил в восемь. Оставив вещи в своем вагоне, Эшенден вышел пройтись по перрону. Вагон, в котором ехала Джулия Лаццари, он нашел, но танцовщица забилась в угол, и ее лица видно не было.
За Джулией присматривали два детектива, которым передала ее английская полиция в Булони. Один из детективов был связным Эшендена на французском берегу Женевского озера, и когда Эшенден подошел, тот кивнул ему:
- Я спросил, пойдет ли она в вагон-ресторан, но она хочет обедать у себя в купе, поэтому я велел принести корзину с едой сюда. Я правильно поступил?
- Правильно.
- Мы с моим напарником будем ходить в вагон-ресторан по очереди, чтобы она не оставалась одна.
- Очень предусмотрительно с вашей стороны. А я приду, когда поезд тронется. Хочу с ней побеседовать.
- Она не очень-то расположена к беседе, - сказал детектив.
- Ничего удивительного, - откликнулся Эшенден и вернулся в свой вагон.
В купе к Джулии Лаццари он пришел, когда та уже заканчивала обедать. Одного взгляда на корзинку с едой было достаточно, чтобы заключить: невзгоды последних месяцев на ее аппетите не отразились. При появлении Эшендена детектив, который ее охранял, открыл ему дверь, а сам вышел, оставив их наедине.
Джулия Лаццари окинула его угрюмым взглядом.
- Надеюсь, вам принесли то, что вы хотели, - начал Эшенден, садясь напротив нее.
Джулия слегка кивнула, но ничего не ответила. Эшенден достал портсигар.
- Сигарету?
Она взглянула на него, некоторое время колебалась, а затем, по-прежнему не произнося ни слова, взяла сигарету. Эшенден, чиркнув спичкой, дал ей прикурить и впервые внимательно на нее посмотрел. Он был поражен. Почему-то он ожидал увидеть блондинку - быть может, из-за распространенного заблуждения, будто восточные люди предпочитают блондинок, - однако перед ним сидела брюнетка, жгучая брюнетка. Волосы ее, правда, были забраны под шляпу, зато глаза были черные как уголь. Джулия была немолода, лет, вероятно, тридцати пяти, не меньше, о чем свидетельствовала желтоватая, кое-где покрытая морщинами кожа. Без косметики лицо ее выглядело довольно изможденным. Особой красотой, если не считать совершенно поразительных глаз, она не отличалась, женщиной она была довольно крупной, быть может, подумал Эшенден, слишком крупной для хорошей танцовщицы; возможно, в испанском костюме на сцене она и смотрелась, но здесь, в поезде, в скромном дешевом платье мало походила на красавицу, прельстившую Чандру Лала. Она смерила Эшендена пристальным, оценивающим взглядом, видимо, прикидывая, что он собой представляет, после чего опустила глаза, выпустила через ноздри дым и вновь посмотрела на своего попутчика. Только теперь Эшенден заметил, что ее угрюмый вид был напускным и что Джулия испугана и нервничает. По-французски она говорила с итальянским акцентом:
- Кто вы?
- Мое имя, мадам, ничего вам не скажет. Я еду в Тонон. Я снял вам номер в "Отель де Пляс". Сейчас это единственная гостиница в городе, остальные закрыты. Надеюсь, там вам будет уютно.
- А, значит, это про вас говорил мне полковник? Вы - мой тюремщик.
- Только формально. В Тононе я предоставлю вам полную свободу.
- И тем не менее вы приставлены следить за мной.
- Надеюсь, что долго следить за вами мне не придется. У меня в кармане ваш паспорт с испанской визой.
Джулия Лаццари опять забилась в угол купе. В тусклом свете ее восковое, с огромными черными глазами лицо выглядело маской отчаяния.
- Вы ведете себя бессовестно. Думаю, я умерла бы счастливой, если б смогла убить этого старого полковника. Он бессердечен. Я так несчастна!
- Боюсь, вы оказались в весьма незавидной ситуации. Разве вы не знали, что шпионаж - опасная игра?
- Я никаких секретов не выдавала. Я не принесла никому вреда.
- Да, но только потому, что вам не представилась такая возможность. Насколько я понял, вы ведь во всем признались?
Эшенден старался держаться как можно мягче, как будто говорил с тяжелобольным человеком.
- О да, я сваляла дурака. Я написала письмо под диктовку полковника. Разве этого недостаточно? Скажите, что со мной будет, если он на мое письмо не ответит? Не могу же я заставить его приехать, если он этого сам не хочет?
- Но он уже ответил на ваше письмо, - возразил Эшенден. - Ответ у меня в кармане.
От неожиданности Джулия потеряла дар речи.
- О, покажите его мне! - вскричала она срывающимся голосом. - Ради всего святого, дайте мне на него взглянуть?
- Пожалуйста, но с условием, что вы его мне вернете.
Эшенден вынул из кармана письмо Чандры и протянул его Джулии. Та выхватила письмо у него из рук и впилась в него глазами. Письмо было на восьми страницах. Она читала его, по ее щекам струились слезы; громко всхлипывая, она шептала слова любви и называла автора письма ласковыми французскими и итальянскими именами. Это был ответ на письмо Джулии, которая, по указанию Р., предлагала своему возлюбленному встретиться в Швейцарии. Предложение это привело Чандру в неописуемый восторг; не скупясь на громкие слова, он писал, что время, прошедшее с их последнего свидания, кажется ему вечностью, что он не представляет себе жизни без нее и считает дни до новой встречи. Закончив чтение, Джулия уронила письмо на пол.
- Видите, как он меня любит? В этом нет никаких сомнений. А уж я в любви кое-что смыслю, можете мне поверить.
- А вы его любите? - спросил Эшенден. - По-настоящему?
- Это единственный человек, который не хотел мне зла. Вы думаете, легко все время колесить из города в город, не иметь ни одного свободного дня, выступать в дешевых мюзик-холлах, куда набивается сомнительная публика… Видели бы вы мужчин, которые валом валят в такого рода заведения… Сначала я думала, что он такой же, как все…
Эшенден поднял с пола письмо и вложил его обратно в записную книжку.
- От вашего имени в Голландию послана телеграмма, где говорится, что вы будете в Лозанне, в отеле "Гиббонз" четырнадцатого числа.
- То есть завтра.
- Да.
Джулия вскинула голову, в глазах появился неожиданный блеск:
- Вы подбиваете меня на бессовестный, позорный поступок.
- Вы вовсе не обязаны подчиняться.
- А что будет, если я не подчинюсь?
- Боюсь, вам придется расплачиваться за последствия своего упрямства.
- Но я не могу идти в тюрьму! - неожиданно вскричала она. - Не могу, слышите, не могу! Я уже немолода, а он сказал: "Десять лет". Неужели меня могут приговорить к десяти годам?!
- Раз полковник сказал, значит, могут.
- О, я его знаю. Какое жестокое лицо! Он беспощаден. Боже, во что я превращусь через десять лет?! Нет, только не это!
В этот момент поезд подошел к станции и в дверь постучал стоявший в тамбуре детектив. Эшенден открыл дверь, и детектор протянул ему почтовую открытку с видом Понтарлье, невзрачного пограничного городка между Францией и Швейцарией. На открытке была изображена пыльная площадь со статуей посередине и несколькими платанами. Эшенден протянул Джулии карандаш:
- Пошлите эту открытку вашему возлюбленному. Она будет отправлена из Понтарлье на адрес лозаннского отеля.
Джулия молча взглянула на Эшендена, взяла открытку и надписала адрес отеля в Лозанне.
- А на другой стороне пишите: "Задержалась на границе, но все в порядке. Жди в Лозанне". К этому можете приписать все, что угодно, - какие-нибудь нежности, например.
Эшенден взял открытку у нее из рук, пробежал глазами написанное - на всякий случай и надел шляпу.
- Ну-с, а сейчас я вынужден вас покинуть. Желаю вам хорошего сна. Завтра утром приедем в Тонон, и я отвезу вас в отель.
В это время из вагона-ресторана вернулся второй детектив, и, когда Эшенден вышел из купе, детективы заняли его место. Джулия Лаццари вновь забилась в угол, а Эшенден, передав открытку агенту, который должен был опустить ее в Понтарлье, отправился через переполненный поезд в свой спальный вагон.
Выйдя наутро из поезда, Эшенден обнаружил, что на улице солнечно, но довольно холодно. Отдав свои вещи носильщику, он налегке подошел к вагону Джулии, возле которого уже стояли танцовщица и два детектива.
- Доброе утро. Вы можете быть свободны, - сказал, обращаясь к детективам, Эшенден.
Те приподняли шляпы, простились с Джулией и ушли.
- Куда это они? - с тревогой спросила она.
- Не беспокойтесь, вы их больше не увидите.
- Теперь, стало быть, я под вашим надзором?
- Никто здесь над вами надзирать не будет. Я лишь позволю себе отвезти вас в отель, после чего, с вашего разрешения, откланяюсь. Вы должны как следует отдохнуть.
Носильщик Эшендена взял у Джулии ручную кладь, а она дала ему багажную квитанцию. На привокзальной площади их уже ждал кеб. Дорога до отеля заняла немало времени, и иногда Эшенден перехватывал косые взгляды Джулии. Чувствовалось, что танцовщица волнуется. Всю дорогу Эшенден просидел молча. По приезде владелец отеля (это была небольшая, уютная гостиница с красивым видом, расположенная в конце тенистой аллеи) показал им номер, приготовленный для мадам Лаццари.
- Идеальная комната, - сказал, поворачиваясь к хозяину, Эшенден. - Позвольте, я задержусь буквально на пару минут.
Хозяин поклонился и вышел.
- Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы вам здесь было уютно, мадам, - сказал Эшенден. - В этом отеле вы сами себе хозяйка и можете заказывать все, что вам заблагорассудится. Учтите, для хозяина вы такая же гостья, как все, и ничем от остальных постояльцев не отличаетесь. Можете собой распоряжаться.
- Я могу выходить на улицу? - быстро спросила она.
- Естественно.
- В сопровождении двух полицейских?
- Вовсе нет. В этом отеле вы можете жить так же свободно, как в собственном доме. Можете уходить и возвращаться, когда сочтете нужным. Единственная просьба: не писать писем без моего ведома и не покидать город без моего разрешения.
Джулия смерила Эшендена долгим вопросительным взглядом. Она явно не понимала, что все это значит. Вид у нее был такой, словно она грезит наяву.
- В моем положении я вынуждена подчиниться. Даю вам честное слово, что не буду пытаться выехать без разрешения из города, а также не стану писать писем, не показав их предварительно вам.
- Благодарю. А теперь я вас покидаю. Не смогу отказать себе в удовольствии навестить вас завтра утром.
Эшенден кивнул и вышел. Зайдя ненадолго в полицию чтобы убедиться, что там все в порядке, он взял кеб и по ехал в сторону гор. На окраине Тонона находился небольшой коттедж, в котором Эшенден останавливался всякий раз, когда приезжал сюда по делам. Хотелось поскорей принять ванну, побриться и влезть в домашние туфли. Остаток дня, окончательно разленившись, Эшенден провел лежа на диване за чтением романа.
Когда стемнело (даже в Тононе, хотя городок и находился во Франции, секретные службы старались привлекать к Эшендену как можно меньше внимания), к нему наведался агент местной полиции по имени Феликс. Это был маленький смуглый француз с острым взглядом и небритым подбородком, одетый в дешевый серый неглаженый костюм, в котором он был похож на безработного стряпчего. Эшенден предложил ему стакан вина, и они сели к огню.
- А ваша дамочка не теряет времени даром, - сообщил Феликс. - Уже через четверть часа после приезда вышла из гостиницы со свертком под мышкой и в магазине возле рыночной площади продала свои побрякушки и кое-что из одежды. Когда же пришел дневной пароход, она спустилась на набережную и купила себе билет в Эвиан.
Эвиан был соседний с Тононом городок на французской территории, откуда пароход шел на противоположную сторону озера, в Швейцарию…
- Паспорта у нее, разумеется, не оказалось, поэтому на пароход ее не пропустили.
- А как она объяснила отсутствие паспорта?
- Сказала, что забыла, что в Эвиане у нее назначена встреча с друзьями, и попыталась уговорить чиновника пропустить ее, для чего попробовала даже сунуть ему сто франков.
- Я думал, она умнее, - сказал Эшенден.
Однако когда на следующий день, часов в одиннадцать утра, он пришел навестить Джулию, то ни словом не обмолвился, что знает о ее попытке бежать. Теперь, когда она привела себя в порядок, как следует причесалась, накрасила губы и напудрила щеки, вид у нее был не такой изможденный, как в поезде.
- Я принес вам книги, - сказал Эшенден. - Ведь сейчас время для вас тянется, должно быть, ужасно медленно.
- А вам какая разница?
- Я бы не хотел причинять вам излишние страдания. Итак, я вам эти книги оставлю, а уж вы решайте сами, читать их или нет.
- Знали бы вы, как я вас ненавижу.
- Знал бы - очень огорчился. Я, право, не понимаю за что. Ведь я делаю лишь то, что мне приказывают.
- Что вам от меня надо? Только не говорите, что вы пришли справиться о моем здоровье.
Эшенден улыбнулся:
- Я хочу, чтобы вы написали вашему возлюбленному, что из-за отсутствия каких-то штампов в паспорте швейцарские власти не разрешают вам пересечь границу, поэтому вы приехали в Тонон, уютный тихий городок, такой тихий, что, живя в нем, трудно представить себе, что идет война, и предлагаете Чандре приехать сюда.
- Неужели вы думаете, что Чандра так глуп? Он откажется.
- Вы, во всяком случае, должны сделать все возможное, чтобы его уговорить.
Прежде чем ответить, Джулия долго смотрела на Эшендена, и тот подумал, что она, вероятней всего, прикидывает, удастся ли ей выиграть время, если она согласится написать письмо, продемонстрировав тем самым свою лояльность.
- Хорошо, диктуйте. Я напишу все, что вы скажете.
- Я бы предпочел, чтобы вы написали письмо сами.
- Дайте мне полчаса, и письмо будет готово.
- Я подожду здесь, - сказал Эшенден.
- Почему?
- Так мне хочется.
Глаза Джулии злобно блеснули, однако она сдержалась и ничего не ответила. На этажерке были сложены письменные принадлежности. Джулия села к туалетному столику и начала писать. Когда она вручила Эшендену письмо, он обратил внимание, что сквозь румяна на ее лице проступила мертвенная бледность. Это было письмо человека, не привыкшего выражать свои мысли посредством пера и чернил, однако написано оно было неплохо, а в конце, где говорилось о том, как она любит Чандру, и где, увлекшись, она писала от всего сердца, даже ощущалось что-то вроде истинной страсти.
- Теперь добавьте: "Человек, который передаст тебе это письмо, - швейцарец. Ты можешь ему всецело доверять. Почтой я посылать письмо не стану, чтобы оно не попало в руки цензора".
С минуту Джулия колебалась, но затем дописала то, что требовалось.
- Как пишется слово - "всецело"?
- Пишите как знаете. Теперь напишите на конверте адрес, и я наконец избавлю вас от своего обременительного присутствия.
Это письмо Эшенден передал своему агенту, который должен был переправить его через озеро, а уже вечером из Швейцарии пришел ответ.
Когда Эшенден принес его Джулии, та выхватила письмо у него из рук и прижала к сердцу. Прочитав его, она даже тихонько вскрикнула от облегчения:
- Он не приедет.
В написанном цветистым, высокопарным стилем письме звучало горькое разочарование. Лал писал своей возлюбленной о том, с каким нетерпением ждет встречи с ней, и умолял ее сделать все, что в ее силах, чтобы уладить неурядицы, помешавшие ей пересечь границу. Он писал, что не приедет, что это невозможно, что за его голову назначена награда и что было бы чистым безумием идти на риск. Он даже пытался шутить: "Ты же не хочешь, чтобы твоего маленького толстенького пупсика расстреляли, правда?"
- Он не приедет, - повторяла Джулия. - Он не приедет.
- Вы должны объяснить ему, что он ничем не рискует. Что, если б его жизнь подвергалась хоть малейшему риску, вам никогда бы не пришло в голову просить его приехать. Напишите, что если он вас действительно любит, то обязательно должен приехать.
- Не напишу. Нет.
- Не валяйте дурака. Вам же будет хуже.
Из глаз Джулии брызнули слезы. Она упала перед Эшенденом на колени и, обхватив его ноги, стала умолять сжалиться над ней.
- Если вы отпустите меня, я сделаю все, что вы пожелаете.
- Что за вздор! - воскликнул Эшенден. - Неужели вы думаете, что я хочу стать вашим любовником?! Перестаньте, возьмите себя в руки. Вы же прекрасно понимаете, что вам грозит.
Тогда она вскочила на ноги и в приступе внезапного бешенства стала осыпать Эшендена проклятиями.
- Ну вот, такой вы мне нравитесь гораздо больше, - сказал он. - Итак, будете писать письмо или мне вызвать полицию?
- Он не приедет. Это бесполезно.
- В ваших интересах уговорить его приехать.
- Что вы хотите этим сказать? Вы намекаете, что если я сделаю все от меня зависящее, а он все-таки…
Она смотрела на Эшендена безумными глазами.
- Да, вопрос стоит именно так: либо вы, либо он.
Джулия сникла. Она прижала руку к сердцу, а затем, не сказав ни слова, взяла лист бумаги и села к столу. Но письмо, которое она написала, Эшендену не понравилось, и он заставил ее писать новое. Закончив, она бросилась на постель и вновь разразилась громкими рыданиями. Горе ее было неподдельным, но в его внешнем проявлении было что-то театральное, и Эшенден поэтому никакого сочувствия не испытал. В этот момент он ощущал себя врачом, который бессилен облегчить страдания своего пациента. Теперь он понимал, почему Р. поручил это несколько необычное задание именно ему, - здесь надо было действовать без эмоций, на холодную голову.
На следующий день он Джулию не видел. Ответ на ее письмо в Лозанну пришел только после обеда, и принес его Феликс, явившись к Эшендену с ежедневным докладом.
- Какие новости?