- Вероятно, они держат его в зале ожидания.
Тяжело дыша, Эшенден вбежал в зал ожидания. Несколько человек, перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя, столпились вокруг кого-то, лежащего на полу.
- Что случилось?! - вскричал Эшенден.
- Полюбуйтесь! - сказал Феликс.
На полу в неестественном положении, с широко раскрытыми глазами и тонким слоем пены на губах лежал мертвый Чандра Лал.
- Он убил себя. Мы вызвали врача. Он нас опередил.
Эшендена охватило внезапное смятение. Когда индиец спустился по трапу, Феликс сразу же его узнал. На берег вышли всего четверо пассажиров, Чандра был последним. Феликс, пытаясь выиграть время, долго разглядывал паспорта первых троих и наконец взял паспорт индийца. Тот предъявил испанский паспорт, который был в полном порядке. Феликс задал ему несколько вопросов, что-то отметил в своем блокноте, а затем с вежливой улыбкой сказал:
- Пожалуйста, пройдите на минутку в зал ожидания - кое-какие мелкие формальности.
- У меня не в порядке документы?
- В полном порядке.
Чандра было заколебался, но потом направился вслед за чиновником в зал ожидания. Феликс распахнул перед ним) дверь и посторонился.
- Входите.
Чандра вошел, и ему навстречу, как по команде, встали два детектива. Тут он, вероятно, заподозрил, что это полиция, и понял, что попал в западню.
- Садитесь, - обратился к нему Феликс. - Мне надо задать вам пару вопросов.
- Здесь очень душно, - сказал Чандра. И действительно, в комнате была небольшая печка, которую растопили докрасна. - Если позволите, я сниму плащ.
- Конечно, - великодушно согласился Феликс. Чандра стянул с себя плащ, повернулся, чтобы положить его на стул, и тут, прежде чем Феликс и оба детектива сообразили, что произошло, они вдруг заметили, что он побледнел и тяжело рухнул на пол. Снимая плащ, он сумел проглотить содержимое бутылочки, которую по-прежнему крепко сжимал в руке. Эшенден нагнулся к горлышку бутылки. В нос ударил терпкий запах горького миндаля.
Некоторое время все молча разглядывали лежавшего на полу человека. Феликс понимал, что виноват, и заметно нервничал.
- Мною будут недовольны? - спросил он.
- По-моему, вашей вины тут нет, - сказал Эшенден. - Во всяком случае, вреда он больше причинить не сможет. Что до меня, то я даже рад, что он покончил с собой, - сознание того, что его казнят, особой радости мне не доставляло.
Через несколько минут появился врач, который подтвердил, что Чандра мертв.
- Цианистый калий, - сказал он.
Эшенден понимающе кивнул.
- Пойду к мадам Лаццари, - сказал он. - Если она захочет остаться здесь еще на пару дней, я возражать не буду. Если же предпочтет уехать прямо сегодня вечером, пусть едет. Вы дадите указания своим людям, которые дежурят на вокзале, чтобы ее пропустили?
- Я сам приду на вокзал, - сказал Феликс.
Эшенден двинулся пешком обратно в Тонон. Идти приходилось в гору. Уже стемнело. Стояла холодная, ясная ночь; в черном безоблачном небе рельефно вырисовывался белый серп молодого месяца, и Эшенден из суеверия сунул руку в карман и погремел мелочью. В этот раз отель почему-то вызвал у него отвращение своей бездушной пошлостью. Пахло капустой и вареной бараниной. В вестибюле были развешаны рекламные плакаты железнодорожных компаний с видами Гренобля, Каркассона и лечебных курортов Нормандии. Он поднялся наверх и, постучав, приоткрыл дверь в комнату Джулии Лаццари. Она сидела за туалетным столиком и с отсутствующим видом, лениво, словно от нечего делать, смотрелась в зеркало, в которое Эшендена и увидела. Обратив внимание на его бледность, она и сама мгновенно переменилась в лице и так резко вскочила, что уронила стул.
- В чем дело? Почему вы так бледны? - вскричала Джулия и, повернувшись, устремила на Эшендена пристальный взгляд. В глазах у нее мелькнул ужас.
- Il est pris? - выдохнула она.
- Il est mort, - отозвался Эшенден.
- Мертв?! Он принял яд. Успел все-таки. Не дался вам в руки.
- Что это значит? Откуда вы знаете про яд?
- Он никогда с ним не расставался, говорил, что англичанам живым не дастся.
Эшенден задумался. Про яд, стало быть, она умолчала Впрочем, можно было догадаться и самому. Кто бы мог подумать, что Чандра покончит с собой таким романтическим способом?
- Итак, теперь вы свободны. Можете ехать куда угодно препятствий мы вам чинить не будем. Вот ваш билет и ваш паспорт, а это - деньги, которые у вас отобрали при аресте Хотите его видеть?
Она вздрогнула:
- Нет, нет.
- Никакой необходимости в этом нет. Просто я подумал, что у вас может возникнуть такое желание.
Джулия не плакала - видимо, все эмоции были давно израсходованы. Она впала в апатию.
- Сегодня вечером на испанскую границу будет послана телеграмма, чтобы вам не чинили там никаких препятствий. Советую вам как можно скорее покинуть пределы Франции.
Джулия молчала, да и Эшенден сказал все, что хотел.
- Простите, что был с вами так суров, - буркнул он на прощание. - Хочется надеяться, что худшее у вас уже позади и время сгладит горечь утраты.
Поклонившись, Эшенден повернулся к двери, однако Джулия его остановила.
- Погодите, - сказала она. - Могу я кое о чем вас попросить? Мне кажется, вы не такой бессердечный.
- Я к вашим услугам!
- Скажите, что будет с его вещами?
- Не знаю. А что?
И тут она сказала такое, чего Эшенден никак не ожидал:
- У него должны быть ручные часы, которые я подарила ему на Рождество. Они стоят двенадцать фунтов. Можно их забрать?
Густав
(пер. А. Ливергант)
Когда Эшендена впервые отправили в Швейцарию на связь с несколькими засланными туда агентами, Р., который хотел, чтобы Эшенден имел представление о том, какого рода информация была бы желательна, вручил ему в качестве образца пачку отпечатанных на машинке бумаг - секретные сводки, поступавшие от агента, известного в разведке по кличке Густав.
- Лучше Густава у нас никого нет, - пояснил Р. - Его информация всегда обстоятельна и надежна. Отнеситесь к его отчетам с должным вниманием. Разумеется, Густав - хитрая бестия, но это вовсе не значит, что мы не должны требовать таких же точных сведений и от других агентов. Все зависит от того, насколько хорошо мы им разъясним, что от них требуется.
Густав жил в Базеле и представлял швейцарскую фирму с филиалами во Франкфурте, Мангейме и Кельне, благодаря чему имел возможность беспрепятственно ездить в Германию и обратно. Он путешествовал вверх и вниз по Рейну и собирал информацию о передвижении войск, производстве боеприпасов, настроениях в стране (этому Р. придавал особое значение) и других вещах, представлявших интерес для союзников. Густав регулярно отправлял жене в Базель шифрованные письма, а она тут же пересылала их в Женеву Эшендену, в чьи обязанности входило эти письма расшифровывать, извлекать из них нужную информацию и передавать ее по назначению. Каждые два месяца Густав возвращался домой и писал отчеты, служившие образцом для других агентов этого отдела разведки.
Руководство было довольно Густавом, да и Густав не мог пожаловаться на руководство; его сведения были так важны, что, помимо большего, чем у других агентов, жалованья, он, если добывал особо важные данные, получал еще солидную премию.
Так продолжалось больше года. Затем Р., отличавшийся редкой, главным образом интуитивной проницательностью, что-то вдруг заподозрил. Ему почему-то стало казаться, что Густав водит его за нос. Эшендену он об этом ничего не сказал (свои предположения Р. предпочитал держать при себе), однако велел ему ехать в Базель и в отсутствие Густава, который в это время находился в Германии, побеседовать с его женой. Характер этой беседы Эшенден должен был определить сам.
Приехав в Базель и оставив вещи на вокзале (неизвестно было, останется он здесь или нет), Эшенден доехал на трамвае до угла той улицы, где жил Густав. Убедившись, что за ним не следят, он направился к довольно обшарпанному многоквартирному жилому дому, из тех, что навевают мысли о честной бедности; здесь, по всей видимости, жили люди скромного достатка - мелкие клерки, торговцы. На первом этаже, прямо за входной дверью находилась сапожная мастерская, и Эшенден остановился.
- Скажите, герр Грабофф здесь живет? - спросил он на очень неважном немецком языке.
- Да. Всего несколько минут назад я сам видел, как он поднялся наверх. Он дома.
Эшендена это несколько озадачило, ибо буквально накануне он получил из Мангейма пересланное ему женой Густава письмо, в котором тот сообщал о передвижениях и численности германских полков, только что переправившихся через Рейн. Эшенден уже собирался было задать сапожнику соответствующий вопрос, но передумал и, поблагодарив, поднялся на третий этаж. Нажав на кнопку, он услышал, как по квартире разнеслись трели звонка; через минуту дверь открыл маленький подвижной человечек с круглой бритой головой, в очках и мягких домашних туфлях.
- Герр Грабофф?
- К вашим услугам, - откликнулся Густав.
- Можно войти?
Густав стоял спиной к свету, и выражения его лица Эшенден видеть не мог. Поколебавшись с минуту, он назвался именем, на которое жена Густава пересылала письма мужа из Германии.
- Входите, входите. Очень рад вас видеть.
Густав провел его в душную, заставленную резной дубовой мебелью комнатушку. На большом, покрытом толстым зеленым сукном столе стояла пишущая машинка. Должно быть, Густав печатал сейчас один из своих бесценных отчетов. У открытого окна, штопая носки, сидела женщина, которая по знаку мужа молча встала, собрала свою работу и удалилась; Эшенден нарушил трогательную картину семейного счастья.
- Садитесь, пожалуйста. Как удачно, что я оказался в Базеле! Мне так давно хотелось с вами познакомиться! Я ведь только что вернулся из Германии. - И он показал на стопку бумаги, сложенную возле пишущей машинки. - Надеюсь, вы будете довольны новой информацией. На этот раз я располагаю особо ценными сведениями. - Он захихикал: - Чего не сделаешь ради премиальных!
Густав был крайне любезен, но Эшендену его любезность показалась несколько наигранной. Он широко улыбался и при этом внимательно следил за Эшенденом из-под очков; в глазах его - возможно, впрочем, Эшенден и ошибался - скрывалась тревога.
- Быстро же вы доехали, - сказал Эшенден, - ведь письмо ваше, адресованное в Базель и отправленное мне в Женеву вашей женой, опередило вас всего на несколько часов.
- Что ж, ничего удивительного тут нет. Я как раз собирался сообщить вам одну важную новость. Заподозрив, что секретные сведения передаются в деловых письмах, немцы решили задерживать на границе всю корреспонденцию на сорок восемь часов.
- Понятно, - с вежливой улыбкой сказал Эшенден. - И в этой связи вы предусмотрительно проставили дату, на двое суток более позднюю, чем на самом деле?
- Разве? Какая глупость с моей стороны! Вероятно, я просто спутал число.
Эшенден с улыбкой взглянул на Густава. Довод был, прямо скажем, малоубедительный: уж Густав должен понимать, какую огромную роль, особенно в деле, которым он занимался, играют даты. Добывать информацию из Германии приходилось окольными путями, и поэтому важно было знать, в какие именно дни происходят те или иные события.
- Разрешите взглянуть на ваш паспорт? - сказал Эшенден.
- Зачем он вам?
- Я хочу проверить, какого числа вы въехали в Германию и какого выехали.
- Неужели вы думаете, что в моем паспорте проставлены даты въезда и выезда? У меня свои способы пересечения границы.
На этот счет Эшенден был осведомлен неплохо. Он прекрасно знал, что и немцы, и швейцарцы охраняют свою границу очень тщательно.
- А почему, собственно, вы не переходите границу обычным путем? Вас ведь потому и завербовали, что швейцарская фирма, с которой вы связаны, имеет немецкие филиалы, и это дает вам возможность, не внушая подозрений, часто ездить в Германию и обратно. И потом, допустим, вам удается усыпить бдительность немецких пограничников. Но как быть со швейцарскими? Их вы тоже обходите стороной?
Густав изобразил на лице негодование:
- Я вас не понимаю. Вы что же, подозреваете меня в том, что я работаю на немцев? Даю вам честное слово… Я не позволю, чтобы пятнали мое доброе имя…
- Многие получают жалованье и тут и там, а ценных сведений не дают никому.
- Значит, по-вашему, сведения, которые от меня поступают, лишены всякой ценности? Почему же в таком случае мне вы платите больше, чем любому другому агенту? Полковник не раз высоко отзывался о моей работе.
Теперь уже Эшенден расплылся в лучезарной улыбке:
- Ну-ну, будет, не обижайтесь. Не хотите показывать паспорт - не надо, я не настаиваю. Неужели вы думаете, что мы не проверяем сведений, поступающих от наших агентов? Что мы настолько глупы, что не следим за их передвижениями? Даже самую остроумную шутку невозможно повторять без конца. По профессии я юморист и знаю это по собственному горькому опыту. - Тут Эшенден подумал, что сейчас самое время блефовать - в покере, прекрасной, очень непростой игре, он кое-что смыслил. - Мы располагаем информацией, что в Германию вы не ездили, что вы вообще, с тех пор как завербованы, ни разу там не были, а сидели себе преспокойно в Базеле, и что все-эти отчеты - плод вашего богатого воображения.
Густав пристально взглянул на Эшендена, однако ничего, кроме терпимости и добродушия, на его лице не прочел, Он вымученно улыбнулся и слегка пожал плечами:
- А вы думали, что я как дурак буду рисковать жизнью за пятьдесят фунтов в месяц? Я люблю свою жену.
Эшенден громко рассмеялся:
- Что ж, поздравляю. Не каждому удается целый год дурачить британскую разведку.
- Это было несложно. Правда, моя фирма, когда началась война, перестала посылать меня в Германию, но все необходимое я узнавал от других коммивояжеров. Я прислушивался к разговорам в ресторанах и пивных и регулярно читал немецкие газеты. Отчеты и письма, которые я вам посылал, необыкновенно меня забавляли.
- Еще бы, - буркнул Эшенден.
- Что вы предпримете?
- Ничего. А что мы можем сделать? Только не думайте, что мы так и будем продолжать платить вам жалованье.
- Да, на это рассчитывать не приходится.
- Кстати, позвольте задать вам один нескромный вопрос: вы и немцев тоже водили за нос?
- О нет! - вскричал Густав. - Мне такое и в голову не могло прийти. Мои симпатии целиком на стороне союзников. Я всем сердцем с вами.
- А что? Это было бы не так уж глупо. У немцев денег полно, почему бы не заставить их раскошелиться? Мы наверняка не раз сообщали вам сведения, за которые немцы с удовольствием бы заплатили.
Густав постучал пальцами по столу и перелистал страницы никому не нужного теперь отчета.
- С немцами иметь дело опасно, - сказал он.
- Вы очень умный человек. В конце концов, даже если мы перестанем платить вам жалованье, вы всегда сможете заработать приличную сумму, если сообщите интересующие нас сведения. Но учтите, впредь бездоказательная информация оплачиваться не будет.
- Я подумаю.
Эшенден закурил и, затянувшись, стал смотреть, как поднимается, тая в воздухе, выпущенный изо рта дым.
- Вас интересует что-то конкретное? - неожиданно прервал молчание Густав.
Эшенден улыбнулся:
- Вы могли бы заработать не меньше двух тысяч швейцарских франков, если бы выяснили, какое задание дали немцы своему агенту в Люцерне. Он англичанин, зовут его Грантли Кейпор.
- Имя знакомое, - отозвался Густав и, помолчав, добавил: - Сколько еще времени вы здесь пробудете?
- Столько, сколько понадобится. Я устроюсь в гостинице и сообщу вам адрес. Если что-то выясните, застать меня в номере можно будет каждый день, в девять утра или в семь вечера.
- В гостиницу я пойти не рискну. Но могу послать записку.
- Очень хорошо.
Эшенден встал, и Густав проводил его до двери.
- Вы против меня ничего не имеете?
- A-а, бросьте! Будем хранить ваши образцовые отчеты в архиве.
Эшенден прожил в Базеле три дня. Город не произвел на него особого впечатления, и большую часть времени он провел в книжных магазинах, листая книги, которые стоило бы прочесть, если б человеческая жизнь продолжалась тысячу лет. Один раз он увидел на улице Густава. На четвертый день вместе с утренним кофе ему принесли письмо. В конверт не известной ему торговой фирмы вложен был отпечатанный на машинке лист бумаги. Обратный адрес и подпись отсутствовали. Интересно, знает ли Густав, что пишущая машинка может так же легко выдать автора послания, как и его почерк? Внимательно перечитав письмо дважды, Эшенден - вероятно, в подражание детективам из криминальных романов - поднял его на свет, чтобы разглядеть водяные знаки, а затем зажег спичку, поднес ее к письму и долго смотрел, как оно горит, после чего скомкал съежившуюся бумагу.
Спустя некоторое время он встал (в Базеле, пользуясь представившейся возможностью, он имел обыкновение завтракать в постели), уложил чемодан и отправился в Берн, откуда должен был дать шифрованную телеграмму Р. Подробные инструкции он получал каждые два дня, не выходя из номера, в такое время суток, когда можно незамеченным подняться по лестнице и пройти по гостиничному коридору. Через двадцать четыре часа, хотя ехать пришлось кружным путем, он уже был в Люцерне.