- Ну что же, я попытаюсь что-нибудь сделать, но для этого потребуется не меньше двух недель. Надо не только подобрать безопасные места, но еще и получить согласие хозяев на малоприятное занятие - укрытие неизвестных лиц. Нужны и пароли, по которым те и другие узнают друг друга…
- Я вас очень прошу, дорогой Будрис, не откладывайте это дело. Ведь речь идет о самом главном для англичан - о создании столбовой дороги в Россию! Я вам говорил о своей задаче…
- Я помню, Вилкс…
- И еще: англичане постоянно теребят меня по поводу разведывательной информации…
- Я привез пакет от Приеде. Он собрал кое-что о работе Рижского порта…
- Спасибо! - лицо Вилкса растянулось в улыбке. Но он тут же сказал: - А не могли бы вы передавать мне через кого-нибудь из ваших помощников латышские газеты? Из них тоже можно почерпнуть кое-какую информацию…
- Неужели англичан может интересовать газетная информация?
- Обычная - нет, но я знаю, как ее преподнести.
- Хорошо. Это я вам устрою.
- И последняя просьба: могу ли я получить автомат?
- Лидумс говорил, что вас вооружили.
- Да, пистолетом, но разве это оружие? Мало ли что может случиться!
- Ну что ж, это можно сделать. Лидумс отзывается о вас как о смелом и сдержанном человеке.
- Благодарю вас!
- Пошлите ко мне Лидумса.
Они дружески попрощались, и Вилкс вернулся на пост охраны. Лидумс прошел к Будрису, поговорил немного, помог ему выкатить мотоцикл, подождал, пока стрекочущий этот зеленый кузнечик скрылся из виду, и просигналил отход. Вилкс догнал его.
- Акция разрешена, - сказал Лидумс. - Хотите участвовать в ней?
- Обязательно!
- Будьте осторожны с оружием! Нам совсем ни к чему убийства. Достаточно припугнуть кассира и охранника.
- Да, я понимаю.
- Будрис приказал вручить вам автомат. Это я сделаю по возвращении.
- Благодарю, командир!
Он шел, не чуя ног. Наконец-то он становится полноправным членом отряда. Пусть теперь Кох или Бородач попробуют упрекнуть его в том, что он напрасно ест хлеб "братьев"! Он будет участвовать в акции!
Увы, не обошлось и без разочарования. Когда Лидумс вручал радисту немецкий "шмайссер", Вилкс, принявшись разбирать автомат, вдруг обнаружил, что у автомата короткий боек. Хорошо еще, что Юрка оказался мастером на все руки. Он взял автомат, вытащил откуда-то свои инструменты и через несколько минут вывинтил боек на требуемое расстояние, браня на чем свет стоит тех, кто не умеет стрелять, а заботится о снабжении "братьев" оружием. Он тут же показал свой автомат, на котором был поставлен самодельный боек.
- А будет ли автомат стрелять с таким ненадежным бойком? - забеспокоился Вилкс.
- Попроси у командира разрешение на пристрелку. Может, тебе придется завтра же употребить его в дело, - посоветовал Юрка. Он и сам был заинтересован, удачно ли исправил оружие.
Лидумс не возражал.
Делиньш и Вилкс попросили всех выйти из бункера, завесили плащ-палаткой вход, пристроили мишень, и Вилкс дал две короткие очереди. Автомат стрелял отлично.
Вилкс попытался было испробовать и пистолет, но тут Делиньш возразил: лучше пистолет опробовать в другой раз.
Резон был веский. Особенно веско звучал он сейчас, когда готовилась акция. Не стоит вызывать беду на свою голову. А автомат работал как часы, так что теперь Вилксу не надо будет просить об одолжении, когда командир назначит его на пост или отправит на явку к Будрису. И Вилкс лег в эту ночь спать в обнимку с автоматом, как спали все "братья".
Утром вернулся из разведки Мазайс. Он сообщил, что кассир должен быть в рыбацком поселке на третий день к вечеру.
Лидумс приказал всем готовиться к переходу в новый лагерь.
Четыре человека - участники акции - уходят в засаду одновременно с теми, кто отправляется на новую базу. Перед этим необходимо так замаскировать свой бывший приют, чтобы никому и в голову не пришло, будто тут жили люди.
Два следующих дня "братья" чистили лес. Бункер был замаскирован новым "ветровалом". Деревья с корнями валили на все вытоптанные тропы, на кухню, на уборную. Прочесали весь лес, как настоящие грибники, но собирали не грибы, а клочки бумаги, окурки, пачки из-под сигарет, даже обгорелые спички. Все это отныне становилось уликами. Собранный в лесу мусор закопали в землю.
Рано утром, в день акции, все, кто не участвовал в ней, простились с остающимися, забрали вещи и оружие и вышли в двадцатикилометровый поход. Прощание было молчаливым.
Только Граф осмелился пошутить на прощание. Он подмигнул Вилксу, показал на автомат, сказал:
- Смотри, не перестреляй своих, когда будешь брать кассира…
Кох угрюмо ответил:
- А что, перестреляет, так ему "синие" орден дадут. Говорят, у них ордена не железные, как у немцев были, а из настоящего золота…
Но никто его не поддержал. Да Вилкс и сам видел, что Кох злится только по привычке. Ему, наверно, хочется участвовать в ограблении, вот он и завидует.
И вот они пошли цепочкой, тяжело нагруженные, и кустарник тотчас скрыл их из глаз.
К вечеру Лидумс, Бородач, Делиньш и Вилкс, последний раз проверив, не наследили ли снова на старой стоянке, пошли в засаду.
Кассир с охранником должны были выехать из Слоки в Талси по шоссейной дороге, а затем свернуть на проселочную и добираться лесом. В одном месте проселочная дорога пересекала речушку. От моста начинался довольно крутой подъем, на котором лошадь кассира неминуемо пойдет шагом. Это место и выбрал командир для засады.
Печально и глухо гудели мачтовые деревья бора. Вилкс прислушался. Трудно было даже представить, что тут вот, рядом, лежат люди, не выпуская из рук оружия. Жаркое солнце швыряло сквозь листву золотые пятаки, они медленно перекатывались с места на место. Припомнилось, как Вилкс и его коллеги приехали по такой же лесной дороге в лагерь, и в тот миг, когда уже представились командиру, вдруг услышали сигнал, после которого из земли выросли еще два человека с автоматами в руках. Да, эти лесные люди научились прятаться, скрываться, ходить бесшумно, терпеливо, жить в дымных землянках… Научится ли всему этому искусству он, Вилкс?
И нестерпимо захотелось почесать искусанные комарами руки и лицо, захотелось чихнуть, просто встать, наконец, с сырой земли, сесть посвободнее, и ничего этого нельзя было делать. Он подумал:
"Хорошо еще, что сейчас день. А как бы я чувствовал себя ночью?" - и захотелось прогнать эти трусливые мысли, тем более, что где-то далеко взревела автомашина, выбираясь, наверно, из колдобины, потом пронеслась мимо, осыпая лежащего в кустах Вилкса мелкой, похожей на нюхательный табак пылью, и снова наступила такая тишина, словно мир еще не родился.
Осторожно повернув голову, Вилкс вгляделся в небо. Оно было чистое, ясное, но какое-то чужое, опасное, словно и сверху кто-то мог подглядеть, как четверо ставших похожими на зверей "братьев" подкарауливают Человека, потому что только зверям присуще лежать в засаде, терпеливо перенося все мучения, ибо от их долготерпения зависит и сама их жизнь…
Вот так же, по-волчьи, лежали сейчас четыре бандита, - это Вилкс вдруг понял с особой остротой, - именно четыре бандита, а совсем не четверо людей, и поджидали они добычу, без которой могли подохнуть, если и не от голода, так от дурной пищи, от болотной воды, от выстрела охотника, ибо Человек имеет право охотиться на зверей, особенно на хищных.
Мысли эти были отвратительны, но убежать от них было некуда, слишком уж долгой была засада! И Вилкс с горечью подумал: а что, если и другие в их засаде думают так же? Где же тогда героизм, высокое дело, великие замыслы? Может, потому и приучились эти люди ходить по звериным тропам тем же лисьим ходом, каким ходит и настоящая лиса, что стали ближе к зверям, чем к людям?
Додумать эту мысль он не посмел, да и не успел. Командир тоненько свистнул, как свистит черно-серый дрозд, и Вилкс невольно весь сжался от нестерпимого желания, чтобы все это кончилось как можно быстрее!
По мосту тарахтела тележка на железном ходу, дребезжали колеса, позванивали рессоры. Тяжело дышащая лошадь взбежала на половину подъема и перешла с рыси на шаг. В тот же миг "братья" поднялись из кустов и, выставив автоматы, бросились к тележке. Вилкс, которому было поручено остановить лошадь, выдернул вожжи из рук перепуганного кассира и завернул тележку в кусты.
Все остальное происходило быстро, как и было предусмотрено при разработке "акции". Лидумс разоружил охранника, Делиньш и Бородач выдернули простенький дерматиновый портфель из рук кассира, раскрыли его, увидели деньги и торопливо принялись связывать и кассира и охранника по рукам и по ногам. Вилкс привязал лошадь к дереву.
В тележке лежали еще какие-то свертки, подарки, купленные в городском магазине, их брать не стали. Но глаза Вилкса приковались к новеньким хромовым сапогам, голенища которых блестели, отражая дробящееся солнце. Невольно он протянул руку за этими сапогами, слишком уж надоели ему продравшиеся в путешествиях по лесу его резиновые.
Лидумс увидел его борение между желанием и некоторой неловкостью: одно дело - акция, другое дело - просто кража! Усмехнувшись чему-то, сказал:
- Ладно уж, берите, считайте это военным трофеем! И пошли!
Вилкс перекинул через плечо нечаянную добычу, оглянулся еще раз на поверженных людей, которые, кажется, еще не верили, что уцелели, на лошадь, равнодушно тянувшуюся к высокоголовому, начинавшему желтеть пырею под деревом, на тележку, на разбросанные вокруг бумаги… И опять что-то неуловимое обеспокоило его. Только отходя, он вдруг понял, что это было… Все напоминало грубую, постыдную кражу, и трудно было оправдать ее…
Только в лесу он немного пришел в себя. Отход оказался куда труднее, чем сама кража. Лидумс торопливо вел их по болотам, по колено, по пояс в воде, а там, где они выползли, наконец, из кишащих гнусом и комарьем болот, заставил натереть подошвы сапог керосином, сыпать табак на свой след…
Окончательно успокоился Вилкс только в лагере, под общий шум и поздравления "братьев". В портфеле кассира оказалось пятьдесят пять тысяч рублей. Да еще военные трофеи - винтовка и хромовые сапоги! И Вилкс, слушая похвалы сотоварищей по лагерю, и сам снова начал восхищаться умелыми и тонкими действиями Лидумса, Бородача, Делиньша, и, конечно, своими.
Уже на следующий день он сочинял тайнописное послание в разведцентр, в котором, не скрывая своей гордости, писал:
"Дорогой Силайс!
Как я уже писал тебе, мы находимся у надежных людей, наших героев-партизан. Это железные люди. Подумать только, как можно жить несколько лет без крова, хлеба, когда каждый необдуманный шаг несет смерть. Из-за куска хлеба люди отдают жизни.
У партизан такой закон, что каждая группа снабжает сама себя - берут все, что плохо лежит.
Еще до нашего прихода группа совершила крупную акцию, добыла солидную сумму денег, но потеряла одного человека.
Перед нашим приходом в группу Будрис запретил нашему командиру совершать акции. Это было сделано только в целях нашей безопасности.
Все лето жили на приобретенные до нашего прихода деньги и на то, что мы привезли с собой. Но деньги уже на исходе.
Поэтому наш командир, по моей просьбе, уговорил Будриса разрешить провести новую акцию.
Через надежных людей были получены достоверные данные о том, что в определенный день и час будет проезжать на подводе кассир рыболовецкого колхоза с деньгами.
Имелись также точные данные о маршруте кассира и его охране.
Я сам принимал личное участие в разработке плана проведения акции и, убедившись, что дело надежное, решил принять в ней участие.
Конечно, это не значит, что я буду все время участвовать в таких акциях. Эгле, как ты сам знаешь, для этих работ неподходящий, и вообще пацифисту в партизанах не место.
Дорогой Силайс, если бы тебе представилась возможность посмотреть на этих ребят, с которыми меня свела судьба, я уверен, что и ты без малейшего колебания согласился бы пойти с ними в огонь и в воду.
Акция была проведена следующим образом.
Я, командир, Барс и еще один партизан заняли позиции и вели наблюдение за дорогой задолго до появления кассира.
Кассир появился только к вечеру, ехал он на подводе и рядом с ним сидел охранник с винтовкой в руках.
Когда лошадь поравнялась с кустами, за которыми мы лежали, по знаку командира все, как один, мгновенно набросились на охранника и кассира. Я схватил лошадь за узду и сразу завернул ее в кусты. Я не успел и оглянуться, как винтовка охранника уже была в руках Барса, а охранник и кассир сидели с поднятыми руками. Охранника и кассира связали, привязали к телеге и заткнули рот, лошадь также привязали к дереву, забрали деньги и ушли. Уходя, тщательно маскировали свои следы, засыпали табаком и поливали керосином, а так же бродили по болотам.
Добыча оказалась не очень большой - пятьдесят пять тысяч рублей.
Как нам стало известно от наших людей, легально проживающих, кассира и охранника нашли только на следующий день. На место происшествия выезжала милиция с собакой, но наших следов они не нашли. Мы в ту же ночь сменили лагерь. Командир похвалил меня за смелые действия, и остальные ребята также довольны мной.
Надеюсь, что скоро и я стану настоящим партизаном, хотя многому еще надо учиться. Я еще первоклассник, а Эгле вообще младенец в партизанской жизни.
В этом письме я так подробно описываю акцию, чтобы тебе была понятна моя жизнь и ты правильно мог обрисовать ее нашим хозяевам.
С боевым приветом
Вилкс"
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Торжественно и чинно приближалась длинная, многокрасочная приморская осень.
После первого заморозка комары устроились на зимовку где-то в щелях коры на деревьях и больше не досаждали "лесным людям". Только мелкая мошка еще крутилась столбами при первом намеке на солнечный день, но она была безвредна. Так называемый гнус - северные москиты, величиной с острие иглы, все лето мучившие людей, исчезли начисто. Начиналась самая чистая пора леса, с тонкими запахами, с тихими вечерами, с долгими зорями.
Но человек так далеко ушел от природы, что уже не умеет отдаться под ее защиту. На смену летним огорчениям приходили другие. Не стало комаров, но стало холодно по ночам. Утром, придя к речке за водой для завтрака или для умывания, нужно было сначала разбить ледок, холодная вода обжигала. Вечером в бункере натапливали камелек докрасна и ложились раздетые, а среди ночи принимались натягивать на себя все теплое и просыпались охрипшие, злые. Мазайс, тяжело бухая кашлем, снова спрашивал: "У кого есть кодеин?" - и почему-то оказывалось, что о кодеине опять забыли.
Еды стало больше: началась охотничья пора. Но зато в лесу появились чужие люди да еще с собаками, пришлось удвоить осторожность, чтобы не попасть "на глазок" охотникам. Сами "братья" охотились подальше от бункера, охотились удачно, но когда вспоминали о долгой зиме, которая не за горами, у каждого невольно пробирал холодок по спине, куда сильнее пронизывавший сердце, нежели ночной холод в бункере.
Эгле по-прежнему держался замкнуто. Он не порывался на охоту, на заготовку дров, по грибы, по ягоды, как это делал Вилкс, старавшийся ничем не отличаться от других "братьев", однако работы по лагерю выполнял добросовестно.
На посты по охране лагеря Лидумс ни Вилкса ни Эгле по-прежнему не назначал. Но теперь оба понимали - это не недоверие, а тщательная забота об их безопасности. Делиньш, не умудренный еще большим жизненным опытом, как-то прямо сказал, что в случае нападения "синих", партизаны обязаны спасти "представителей Запада" даже ценою собственной жизни.
По вечерам много разговаривали о зимовке. "Братья" вспоминали прошлые свои приключения на длинном зимнем отдыхе, называли хуторки, где того или другого из них принимали с открытым сердцем. У Бородача на одном из дальних хуторов была вдовушка, мастерица варить самогон. У нее Бородач катался как сыр в масле. "А придет весна, - рассказывал он, - моя Марта и ревет и бранится, а я все равно усидеть не могу, все жду, когда придет сигнал от командира… Привык, что ли?" - удивлялся и сам он.
Кох собирался вернуться к жене. Жена сообщала, что за все лето никто о нем не спрашивал, и Кох надеялся, что если разрешит командир, ему удастся легализоваться. Двоюродный брат, рассказывал Кох не без гордости, стал писарем в районном Совете. Возможно, брат достанет чистые документы.
Разговоры эти происходили без Лидумса. При командире на них не решались. Говорили, что командир не любит, когда бередят душу разговорами о доме. У самого Лидумса уже много лет нет никакого дома. Кажется, этот железный человек мог прожить всю зиму в лесу в полном одиночестве.
Но, как видно, ржа и железо ест. Иногда Вилкс заставал командира у мольберта и вдруг замечал эскиз - море, берег и девушка, с неясным лицом, обращенным к зрителю, и чувствовалось, что художник боится выписать это лицо.
Иногда появлялась на эскизах командира высокая строгая женщина с суховатым бледным лицом, со скорбно, а может, обидчиво поджатыми губами, но эти эскизы Лидумс торопливо замазывал.
В эту пору, пору дождей и всеобщего увядания, времени у лесных людей стало много, так как никто не стремился наружу из теплого бункера, поэтому больше разговаривали, порой тоскливо вспоминали прошлую жизнь.
Начинал такие разговоры обычно Кох.
- Эх, теперь бы на Елизаветинскую закатиться в "Эспланаду" или в Старый город к Залцману! Сколько я там водки выпил!
- А помнишь, - подхватывал Мазайс, - как немецкий офицерик уронил в трамвае десять пфеннигов и не может найти, затемнение в городе, лампочки только зеленые, а кондуктор зажигает ассигнацию в пятьдесят марок с голубой крестьяночкой, говорит: "Разрешите, герр офицер, я вам посвечу…"
Порой Вилксу казалось, что "братья" являются полными хозяевами леса. Тогда он передавал решительные телеграммы в разведцентр о том, что им подысканы и подготовлены площадки для приема самолетов с вооружением и людьми, обусловливал нужные сигналы с земли и воздуха, но англичане что-то не очень торопились исполнить свое обещание, - то ли не верили, то ли побаивались противовоздушной обороны. Они все больше настаивали на передаче секретных сведений о промышленности и вооруженных силах, расположенных в Латвии. Но эти сведения мог поставлять только Будрис, у которого, как понял Вилкс, была разветвленная группа или связи с другими националистами, помогавшими собирать эти сведения. Изредка присылал письма Приеде, он давал сведения по Риге.
Но когда Вилкс начинал вслух мечтать о "широкой дороге", кто-нибудь из "братьев" вдруг загадочно говорил:
- Погоди, что ты запоешь зимой, когда каждый след на снегу виден!
- А что тогда?
- А то, что любой лесник или охотник, каждый лесоруб или просто колхозник, выехавший на лесную поляну за сеном, может тебя обнаружить. А от чекистских групп уйти не так просто, особенно зимой.
- Но ведь вам же помогают…