Фокс изобразил крайнее добродушие, отметил исключительную наблюдательность Уильяма, воздал должное лояльности и сдержанности мисс Паркер и Спенса. Не вполне точно придерживаясь правовой стороны процедуры дознания в полиции, Фокс сообщил, что любое сделанное кем-либо здесь и сейчас заявление, в силу некоей таинственной алхимии, снимает с такого лица всякое подозрение в причастности. Через минуту-другую он уже знал, что востроухий Уильям, продолжая обретаться на лестничной площадке, видел, как Ривера прошел в бальный зал, и слышал почти целиком его ссору с Бризи Беллером. Против этого сообщения ни Спенс, ни мисс Паркер возражений не имели, и стало достаточно ясно, что они тоже все слышали. Выяснилось, что и мадемуазель Гортензия не в силах скрывать переполняющие ее сведения. Однако она смотрела на Элейна и адресовала свое сообщение именно ему. У нее был своеобразный дар, даже особый талант, свойственный многим ее соплеменницам, выходцам из деревни, демонстрировать, ничего специально для этого не предпринимая, осознание собственной привлекательности и привлекательности - уже для нее - того мужчины, с которым она говорит. Элейн - так, казалось, считала она - прекрасно понимает, что она была доверенным лицом молодой госпожи. Месье Дюпон, до сего времени хранивший полное молчание, изобразил на своем лице безусловное согласие и заявил, что, ясное дело, отношения между служанкой и ее хозяйкой имели деликатный и конфиденциальный характер.
- В связи с этим I affair Rivera…? - уточнил Фокс, намеренно перейдя на французский.
Гортензия повела плечиками и слегка покачала головкой. Она снова адресовалась к Элейну. Несомненно, этот месье Ривера пылал страстью. Это было видно с первого взгляда. И мадемуазель, будучи крайне впечатлительной, отвечала ему взаимностью. Но помолвка? Говорить об этом не совсем уместно. Он на этом настаивал. Бывали сцены. Потом примирения. Потом снова сцены. Однако в последний вечер! Она вдруг сделала сложное и красочное движение рукой, словно что-то написала в воздухе. И при молчаливом, но почти осязаемом неодобрении английских слуг Гортензия с мгновенной решимостью добавила:
- Прошлым вечером все кончилось. Безвозвратно кончилось.
2
Выяснилось, что без двадцати десять Гортензию вызвала к себе в спальню леди Пестерн, где шла подготовка к выходу, и служанка помогла хозяйке облачиться в плащ и добавить, как предположил Элейн, последние штрихи к ее глянцевому и уже безукоризненному облику. Гортензия следила за временем, поскольку такси было заказано на десять тридцать, а леди Пестерн любила отдохнуть. Минут через десять пришла мисс Хендерсон с известием о том, что Фелисите находится в крайнем возбуждении и хочет целиком и полностью сменить toilette. К Фелисите послали Гортензию.
- Вообразите себе эту сцену, месье! - сказала Гортензия, вставляя словечки из родного языка. - В комнате полнейший беспорядок, а мадемуазель в deshabille. Ей нужен совершенно другой toilette, вы понимаете? Целиком и полностью новый, снизу доверху, как вам это понравится? Пока я ее одеваю, она мне рассказывает. С месье Риверой покончено, словно ничего и не было. Произошла ужасная ссора. Она прогнала его навсегда, а тем временем пришло письмо, окруженное романтическими обстоятельствами. От джентльмена-журналиста, которого мадемуазель в глаза не видела, но обменивается с ним посланиями. Он готов предстать ее взору. Говорит о страстном чувстве. И в то же время просит сохранить тайну. Что до меня, - добавила Гортензия с явным ощущением собственной правоты, - то я никогда-никогда не повторила бы ни словечка из того разговора, если бы не считала своим долгом уверить месье в полной потере у мадемуазель интереса к месье Ривере, счастливым освобождением от него, а значит, в том, что здесь не было crime passioned.
- Понимаю, - сказал Элейн. - Вы правы. Все очень убедительно.
Гортензия одарила его взглядом субретки и зазывной улыбкой.
- А вы не знаете, - спросил он, - кто был тот человек? Письмоносец?
Оказалось, Фелисите показала ей письмо. Компания уже отправлялась в "Метроном", посему Гортензия побежала вниз с флаконом нюхательной соли для леди Пестерн и увидела (это ее просто сразило!) месье Эдуарда Мэнкса с цветком в петлице пиджака. Все прояснилось! И какой огромной - подумала Гортензия сразу после того, как Спенс закрыл за ушедшими дверь, - какой огромной будет радость ее светлости, ведь она всегда желала этого союза! Гортензия была не в силах скрыть собственного удовлетворения и, когда присоединилась к своим коллегам в комнате для слуг, пела от чистой радости. Ее коллеги, за исключением месье Дюпона, сейчас бросали на нее мрачные взгляды и воздерживались от комментариев.
Элейн сопоставил рассказ Гортензии со сведениями, изложенными на бумаге лордом Пестерном, и пришел к выводу, что описание групповых перемещений изложено его светлостью более чем достоверно. От маленьких компаний постепенно откалывались отдельные личности. Мэнкс остался один в гостиной. Леди Пестерн пребывала в своей комнате в одиночестве до появления Гортензии. Сама Гортензия и Уильям перемещались по всему дому. То же относилось к Спенсу. Элейн уже собирался отложить карандаш, как вдруг вспомнил о мисс Хендерсон. Она ушла к себе вскоре после начала вечера и оставалась предположительно у себя вплоть до прихода к ней Фелисите, о чем она тут же уведомила леди Пестерн. Странно, подумалось ему, что он выпустил из памяти мисс Хендерсон.
Но предстояло выяснить еще множество подробностей и ввести их в общую картину. Элейн снова заглянул в заметки лорда Пестерна. В 9.26, как отмечалось там, лорд Пестерн, находившийся тогда в бальном зале, вдруг вспомнил о сомбреро, в котором решил предстать перед публикой при исполнении своего номера. В таблице запись была краткой и выглядела так: "9.26. Я. Бальный зал. Сомбреро. Найти. По всему дому. Уильям. Спенс. И т. д."
О сомбреро слуги говорили охотно и вспомнили, какой поднялся в доме переполох, когда начались его поиски. Это произошло сразу за последним событием, о котором поведал Уильям. Фелисите и Ривера находились в кабинете, мисс Хендерсон поднималась наверх, сам Уильям топтался на лестничной площадке, когда из бального зала вылетел лорд Пестерн с криком: "Где сомбреро?" Минуты не прошло, а поиски были уже в полном разгаре. Спенс, Уильям и лорд Пестерн вели их по разным направлениям. Нашла же в конце концов сомбреро мисс Хендерсон (к ней, без сомнения, относилось сокращение "и т. д.") - оно лежало в шкафу на лестничной площадке. Лорд Пестерн появился с сомбреро на голове и триумфально возвратился в бальный зал. Во время суматохи Спенс, искавший в прихожей, обнаружил на столике письмо, адресованное мисс де Сюзе.
В этом месте рассказ был прерван впечатляющей стычкой между Спенсом, Уильямом и горничной Мэри. Мистер Спенс, как возмущенно заметил Уильям, сделал все, чтобы не передать письмо мисс Фелисите сразу, как оно появилось в доме. Уильям отрицал, что знал что-либо о письме, и, по его словам, не открывал дверь никакому посыльному. Все отрицала и Мэри. Ничего о письме не знали остальные. Спенс, видимо, полагал, что кто-то из его коллег лжет. Элейн спросил, видел ли кто-нибудь конверт. Гортензия с ненужной аффектацией выкрикнула, что подобрала конверт с полу в спальне мадемуазель. Фокс вместе с Уильямом устроил летучий коллоквиум на тему изучения содержимого мусорных ящиков; Уильям в страшном возбуждении убежал и вскоре вернулся триумфатором со смятым и грязным конвертом, который и выложил на стол перед Элейном. Тот сразу опознал шрифтовые особенности машинки лорда Пестерна и спрятал конверт в карман.
- Я убежден, мистер Спенс, - смело заявил Уильям, - что никакого окружного рассыльного не было.
Предоставив слугам возможность обсудить эту тему, Элейн продолжил проверку графика лорда Пестерна. Все еще не успокоившийся Спенс сказал, что, обнаружив письмо на столике в холле, поднялся с ним наверх, в гостиную, где застал только свою хозяйку, мисс Уэйн и мистера Мэнкса, который, по его мнению, недавно пришел сюда из столовой. Выйдя на лестничную площадку, Спенс встретил мисс де Сюзе, выходившую из кабинета, и отдал письмо. Сверху доносился шум, свидетельствовавший, что поиски сомбреро продолжаются. Спенс был готов присоединиться к ним, когда раздался победный клич лорда Пестерна, и только после этого вернулся на половину слуг. Он даже заметил время - 9.45.
- И как раз в это время, - сказал Элейн, - леди Пестерн и мисс Уэйн собираются оставить мистера Мэнкса одного в гостиной и подняться наверх. Мисс де Сюзе и мисс Хендерсон уже у себя в комнатах, а лорд Пестерн вот-вот начнет спускаться вниз с сомбреро на голове. Мистеры Беллер и Ривера в бальном зале. Остается сорок пять минут до отправления компании в "Метроном". Что же происходит далее?
Однако надежды Элейна оказались напрасными. Если не считать приведенного выше рассказа Гортензии о ее посещении дам наверху, узнать еще что-либо существенное от слуг не удалось. Они разошлись по своим комнатам за несколько минут до отъезда хозяев в "Метроном", Спенс и Уильям спустились в прихожую, чтобы помочь джентльменам надеть пальто, подать им шляпы и перчатки и проводить к машинам.
- Кто помогал мистеру Ривере одеться? - спросил Элейн.
Этим человеком оказался Уильям.
- Вы ничего в нем не заметили? Чего-нибудь необычного, хотя и не слишком бросающегося в глаза?
- У джентльмена было… смешное ухо, сэр, - без обиняков заявил Уильям. - Красное и немного кровоточило. Как у боксера, если так можно выразиться.
- А раньше в тот вечер вы не замечали этого? Когда наклонялись над мистером Риверой, обслуживая его, например, во время обеда?
- Нет, сэр. Впервые я увидел это ухо лишь перед уходом господ.
- Вы уверены?
- Готов поклясться, - решительно сказал Уильям.
- Будьте осторожнее, делая такие заявления, Уилл, - с беспокойством посоветовал Спенс.
- Я знаю, что прав, мистер Спенс.
- Как, на ваш взгляд, он получил это телесное повреждение? - спросил Элейн.
Уильям усмехнулся, как стопроцентный кокни.
- Ну, сэр, я бы сказал, что, извините за выражение, джентльмен схлопотал в ухо.
- Кто мог это сделать, по-вашему?
Уильям ответил, не раздумывая:
- Судя по тому, как мистер Эдуард Мэнкс бережно поддерживал правую руку левой и как свирепо убитый джентльмен смотрел на него, я бы сказал: мистер Мэнкс, сэр.
Гортензия разразилась потоком чрезмерных и лестных похвал по адресу мистера Мэнкса. Месье Дюпон широко развел руками и, как бы подводя итоги, воскликнул: "Великолепно! Этим объясняется все!" Мэри и Миртл тараторили каждая сама по себе, а Спенс и мисс Паркер, повинуясь единому порыву, вскочили и в ужасе крикнули дуэтом: "Это НЕДОПУСТИМО, Уильям!".
Элейн и Фокс оставили слуг в большом возбуждении и начали спускаться по лестнице в прихожую.
- Каков же итог этой маленькой дружеской встречи, - хмыкнул Элейн, - кроме подтверждения графика старого Пестерна вплоть до момента, когда до отбытия компании оставалось полчаса?
- Черт возьми, сэр, мы узнали всего-навсего, - пожаловался Фокс, - что каждый из них в течение хотя бы некоторого времени оставался наедине с самим собой, мог взять ручку от зонтика, принести ее в кабинет, вставить в ручку и закрепить в ней клеем маленький стилет, а потом сделать Бог знает что еще. Каждый из них!
- Вы подразумеваете и каждую женщину, Джилл?
- Пожалуй, да. Хотя не будем торопиться.
Элейн протянул Фоксу график и собственные заметки. Они подошли к выходу и уже закрыли за собой внутреннюю стеклянную дверь.
- Подумаем в машине, - сказал Элейн. - Я полагаю, из всего этого удастся кое-что выжать, Фокс. Пошли.
Но когда Элейн уже взялся за ручку наружной двери, Фокс как-то непонятно хрюкнул, Элейн обернулся и увидел на лестнице Фелисите де Сюзе. Она была в дневном наряде и в неярком свете прихожей казалась бледной и измученной. Секунду они смотрели друг на друга через стеклянную дверную панель, а затем девушка сделала рукой нерешительное и какое-то незаконченное движение. Элейн выругался про себя и вернулся назад в прихожую.
- Вы хотите поговорить со мной? - спросил он. - Что вас подняло в такую рань?
- Не могла спать.
- Сочувствую, - сказал он из вежливости.
- Думаю, мне нужно поговорить с вами.
Элейн кивнул Фоксу, вошедшему в прихожую следом.
- Наедине, - сказала Фелисите.
- В этом деле инспектор Фокс работает вместе со мной.
Она с неудовольствием посмотрела на Фокса.
- Ну да все равно… - сказала она и, поскольку Элейн молчал, добавила: - Боже мой!
Она стояла на третьей ступеньке от подножия лестницы, стояла без стеснения, прекрасно сознавая, какую представляет собой картину.
- Лайла сказала мне, - начала она, - про вас и про письмо. Я имею в виду, что вы его у нее отобрали. Я думаю, у вас составилось довольно туманное представление, будто бы я послала Лайлу выполнить вместо себя грязную работу, верно?
- Это не имеет значения.
- Я была совершенно bouleversee. Я знаю, ужасно было посылать ее туда, но, между прочим, я думаю, она с радостью занялась этим. - Элейн обратил внимание на то, что верхняя губа Фелисите полнее нижней и что улыбка у нее кривая. - Дорогая Лайла, - продолжала она, - ведет не слишком богатую событиями жизнь, поэтому ее безумно занимают мелкие треволнения других людей. - Она посмотрела на Элейна уголком глаза и добавила: - Мы все ее обожаем.
- О чем вы хотите спросить меня, мисс де Сюзе?
- Вы не могли бы отдать мне письмо? Прошу вас!
- В свое время вы его несомненно получите.
- Не сейчас?
- Боюсь, сейчас это невозможно.
- Довольно печально, - сказала Фелисите. - Я полагаю, мне следовало по-настоящему во всем признаться.
- Если это относится к нашему делу, - согласился Элейн. - Я занимаюсь только смертью мистера Риверы.
Она прислонилась спиной к перилам, вытянула ноги и, посмотрев вниз, приняла такое положение, чтобы Элейн мог их как следует разглядеть.
- Я предложила бы вам пойти куда-нибудь, где можно посидеть, - сказала она, - но, похоже, здесь единственное место, где за углом не притаился второразрядный шпик.
- Тогда останемся здесь.
- С вами не очень легко разговаривать.
- Мне очень жаль. Буду рад выслушать все, что вы хотите нам сообщить, но, сказать по правде, у нас впереди тяжелый день.
Они стояли, испытывая взаимную неприязнь. "Она превратится со временем в продувную штучку, - думал Элейн. - Возможно, ей нечего на самом деле сказать; у меня есть кое-какие факты, но я затрудняюсь сказать, в чем именно их смысл". - "Минувшей ночью я не обратила на него внимания, - думала Фелисите, - и напрасно. Если он узнает, каким на самом деле был Карлос, он будет презирать меня. Он выше Неда. Хорошо бы он оказался на моей стороне и оценил мои мужество, молодость и привлекательность. Например, что я моложе Лайлы, а у меня уже двое возлюбленных. Интересно, какого сорта женщины ему нравятся. Пожалуй, мне страшновато".
Она опустилась на ступеньку и обхватила руками колени - юная, немного похожая на мальчишку, подобие gamine.
- Все об этом проклятом письме. Нет, конечно, не проклятом, поскольку оно от человека, в которого я очень влюблена. Вы наверняка прочли его.
- Увы, да.
- Мой дорогой, меня это не волнует. Только, вы сами в этом убедились, письмо, между прочим, имеет секретность номер один, и я буду чувствовать себя неуютно, если все это выйдет на поверхность, тем более что оно абсолютно никак не связано с вашей маленькой игрой. Не может быть ничего менее к ней относящегося.
- Прекрасно.
- Но мне кажется, я доказала все, что нужно, не так ли?
- Вы сделаете удачный ход, если добьетесь этого.
- Ну что же, попробую, - сказала Фелисите.
Элейн устало слушал, пытаясь не упускать смысла произносимых слов и прогоняя мысли об ускользающем времени и жене, которая скоро проснется и увидит, что его нет дома. Фелисите рассказала, что переписывалась с Г. П. Ф. из "Гармонии" и в его советах звучало такое глубокое понимание, что она почувствовала настоятельную, как удар копытом, потребность встретиться с этим человеком, но, хотя его письма становились все более личными, он настаивал на сохранении инкогнито. "Все эти Купидоны и Психеи мало что значат в жизни и ничего не дают", - сказала она. Затем она получила письмо, о котором идет речь, и Эдуард Мэнкс появился с белым цветком в петлице, и внезапно она, никогда прежде не обращавшая особого внимания на старину Неда, ощутила в себе астрономическую влюбленность. Потому что в конце концов мысль о том, что все это время Нед, который и был Г. П. Ф., пишет такие фантастические вещи, бодрит и в один прекрасный момент обрушивается на тебя, как груда пересохших кирпичей, разве не так? Здесь Фелисите сделала паузу и, приняв высокомерный вид, добавила с некоторой поспешностью: "Вы понимаете, что к этому времени бедняга Карлос для меня стал просто невыносим. Я хочу сказать, что простой, как выеденное яйцо, он увял в моих глазах. И еще: к Карлосу это уже не относилось, поскольку я явно была не в его вкусе, мы охладели, и я знала, что это его не волнует. Вы понимаете, что я хочу сказать?"
- Вы хотите сообщить мне, что расстались с Риверой друзьями?
Фелисите неопределенно покачала головой и подняла брови.
- В такой форме ваш вопрос звучит очень значительно, - сказала она. - Просто все, что было, тихо-мирно умерло.
- И между вами, например, между четвертью и половиной десятого в кабинете не было никакой ссоры? Или позже - между мистерами Мэнксом и Риверой?
Последовала долгая пауза. Фелисите наклонилась вперед и подергала ремешок туфли.
- В конце концов зачем вы забиваете себе голову этими ничтожными мелочами? - не слишком уверенно проговорила она.
- А эти мелочи совершенно не соответствуют истине?
- Я знаю, - громко и весело сказала она и посмотрела Элейну в лицо. - Вы посплетничали со слугами. - Она игривым тоном обратилась к Фоксу: - Ведь он этим занимался?
- Не могу знать, мисс де Сюзе, - вежливо ответил Фокс.
- Как вы могли! - набросилась она с упреками на Элейна. - Кто же вам все это наговорил? Гортензия? Бедняжка мистер Элейн, вы не знаете Гортензию. Она последняя лгунья! Не может без вранья, слабоумная. Это у нее патологическое.
- Значит, никаких ссор не было? - гнул свое Элейн. - Между кем-либо из вас?
- Дорогой, разве я не говорила вам?!
- Тогда почему мистер Мэнкс ударил по уху мистера Риверу?
Фелисите открыла рот и вытаращила глаза. Затем подняла вверх плечи и зажала зубами кончик языка. Элейн мог поклясться, что она поражена, и тут же стало ясно, что своим вопросом он доставил ей удовольствие.