- На молодом. Это я хорошо помню…
- А как они вас подрядили?
- Очень просто. Еду я, значит, по Черноморскому проспекту, в самом его конце, на выходе из города уже, там недалеко мой участок расположен, готовлюсь приступить к операции…
- Какой "операции"? - спросил подполковник.
- Это я так сбор ящиков с мусором называю… Да… Вижу голосуют двое. Затормозил. "Шеф, - говорят, - подбрось до улицы Лавриченко". На бутылку дадите? - говорю им. Извиняюсь, конечно, что в рабочее время колымил… Только я эти ящики все равно вовремя опорожнил, товарищ начальник!
- Не отвлекайтесь. Давайте по существу. Значит, потребовали у ночных пассажиров на бутылку… С кем шел разговор?
- С молодым. С тем, кто в кепочке. Старый, он таки больше в молчанку играл.
- Дальше рассказывайте, - попросил Василий Михайлович.
- "Не обидим, говорит, только рви побыстрее… Жены нас с фонарями ищут…" Тогда я и решил: рыбаки подгуляли, а сейчас до своих Марусек целят. Садитесь, говорю, прокачу, как на вороных. А что? Город пустой, можно и скоростиху врезать.
- И врезал?
- Врезал, товарищ подполковник!
- А где высадил их?
- У четырнадцатого дома. Я его, дом этот, хорошо знаю, там у меня свояченица живет.
- Видели, что они вошли в этот дом? - спросил Василий Михайлович.
- Вот этого не скажу. Сразу развернулся и поехал. Они еще на тротуаре стояли.
- А деньги? Как они расплатились с вами?
- Когда я тормознул, сначала пожилой вылез. Потом молодой в кепочке руку в карман сунул и мне в куртку смятые бумажки влупил. Я покамест ноль внимания, а когда отъехал, остановил у фонаря, смотрю: пять рублей по карбованцу и шестой - доллар.
- Ну и что в этом особенного? Случайно попал, ведь рыбаки эти из-за границы пришли… Что вас встревожило?
- Доллар, конечно, пустяк… Я сам, пока не женился, три года в пароходстве работал, держал эти "зелененькие" в руках. Не могу объяснить словами, товарищ начальник, но каким-то странным показался мне этот доллар.
- Фальшивым, что ли?
- Не совсем так… Может быть, и забыл бы я про этих типов, да после смены какое-то неуютство меня охватило. Дай, думаю, зайду в милицию. Вроде и под удар себя ставлю - "левых" возил, а только отдам я этот доллар ментам… Простите, товарищ подполковник, вырвалось… Отдам его милиционерам, и на душе станет легче. А теперь вижу - правильно сделал. Иначе б второй раз меня не вызывали.
- А вы наблюдательный человек, Иван Прокофьевич, - заметил подполковник Свешников. - И сообразительный…
- Сигнальщиком был на Черноморском флоте, - ответил Елисеев. - И на торгашах рулевым ходил… Это они, те самые, товарищ начальник?
- Кто "те самые"?
- Ну, которые радиста по соседству убили?
Василий Михайлович улыбнулся.
- Вы молодец, Иван Прокофьевич, хотя и нарушаете служебные инструкции, запрещающие перевозку пассажиров в автомашинах специального назначения. Хорошо, что пришли к нам с этим долларом. Вам он в таком количестве ни к чему, а вот нам может пригодиться. Что же касается вашего вопроса, то скажу лишь одно: излишнее любопытство не относится к положительным свойствам человеческого характера.
Елисеев пожал плечами.
- У каждого свои недостатки, - сказал он.
- Да, - сказал Свешников, - бывают недостатки и похуже. Думаю, что вы понимаете - о нашем разговоре никому ни слова.
- Заметано, товарищ подполковник! - воскликнул водитель и подмигнул Свешникову.
XXXVII
Пока Вадим Щекин беседовал с Ириной Мордвиненко, Сергей Гутов бродил по улицам пригородного поселка Лаврики, заходил в соседние с усадьбой Никиты Авдеевича дома, спрашивал, не сдадут ли ему хозяева комнату на лето, и между делом, исподволь, незаметно выспрашивал о директоре кафе "Ассоль".
"Каким путем Андрей Балашев шел из этого дома, торопясь к себе, туда, где ждала его смерть? - подумал Сергей Гутов, рассматривая издали усадьбу Никиты Авдеевича Мордвиненко. - Понять, как Андрей Балашев покинул сарай, который служил ему ночлегом, с какой стороны подобрался к площади поселка, откуда можно уехать на такси даже ночью, значит, в некоей степени воссоздать обстановку той ночи. И даже уловить состояние его души в то время…"
Бродя по поселку, Гутов стремился узнать как можно больше и о директоре Мордвиненко.
К Никите Авдеевичу соседи относились уважительно. Почти все они подчеркивали его бескорыстность, готовность прийти на помощь, выручить в трудную минуту. Особо отмечались его трезвость, трудолюбивость, - "все сам, сам управляется, и в доме, и в саду", хвалили и умельство Мордвиненко - "золотые руки". Не скупились соседи на похвалу и Ирине, правда, женская половика не забывала присовокупить, что гонору ей не мешало бы поубавить, а так девка хоть куда.
Словом, более чем приличные люди жили в доме, где еще недавно ночевал радист Андрей Балашев. Но какая неведомая сила подняла на рассвете и перебросила на улицу, названную именем подпольщика Семена Лавриченко, где ждала молодого парня безвременная смерть? Никаких зацепок, хоть как-то и что-то проясняющих, Сергей Гутов не обнаружил. Он собирался уже прекратить "поиски комнаты на лето", как вдруг задний сосед Мордвиненко, моложавый на вид пенсионер-полярник из города Гремученска, допытывавший у старшего лейтенанта, в чем он видит разницу между "Москвичом" и "Жигулями" - пенсионер собирался купить машину, вдруг этот будущий "буржуин", так Гутов называл владельцев частных машин, сказал:
- Нет, беру все-таки "Жигуленка". У "Москвича" мотор больно шумный. Тут вот недавно сосед мой ночью приехал… Так пока машину во двор загонял, все урчал, урчал, разбудил меня. Потом до утра уснуть не мог, все ворочался в койке.
- А на кой ляд он по ночам ездит? - осторожно спросил старший лейтенант. - На рыбалку, наверно?
- Да нет, - возразил пенсионер-полярник. - Никита Авдеевич - мужик серьезный, этим промыслом не балуется, предпочитает в саду время провести или в мастерской что-нибудь ладит. Для дома, для семьи… Слыхал я, что дружка фронтового возил. По местам, значит, боевой славы. Видно, задержались где - вот и вернулись ночью.
- Вечером, значит? - прикинулся простачком Сергей Гутов.
- Не вечером, а ночью, - уже несколько раздраженным тоном поправил его хозяин. - Вроде бы четырех еще не было, но около того.
Старший лейтенант решил прекратить пока дальнейшие расспросы. Надо будет - этого бывшего полярника вызовут свидетелем. Главное в том, что установлена неувязка в показаниях отца и дочери. Не утром приехал Никита Авдеевич, а ночью. Ночью! И это многое в корне меняет.
- Так что извините, - сказал пенсионер, - сейчас вам сдать комнату не могу. Дочка с внуком-школьником приезжает. А вот в сентябре - милости прошу. Бархатный сезон опять же… И виноград поспеет. Тогда и приезжайте!
Гутов поблагодарил хозяина и вышел на улицу. "Надо двигать в управление, - подумал он. - Предупредить майора - Мордвиненко приехал ночью… Пусть использует этот факт в разговоре с директором морского кафе…"
Старший лейтенант пошел вниз по улице, намереваясь берегом моря пройти на трамвайное кольцо и взять там такси. На кольце стояла и их с Вадимом служебная машина, но судя по всему капитан Щекин не закончил разговор с Ириной Мордвиненко, он и оставит ему машину.
Море начиналось метров в двухстах от последнего дома на этой улице. Сначала шла полоса зарослей ежевики, затем хороший песчаный пляж. У самой воды было полно купальщиков, и потому Гутов свернул влево, на дорожку, которая шла между ежевикой и песком.
Когда он поднялся на возвышенное место, то справа от дорожки увидел девушку с мольбертом. Она стояла к нему вполоборота, отрешенная, не замечающая окружающего мира, который жил за пределами пространства, ограниченного размерами ее холста.
Девушка писала море.
Сергей Гутов замедлил шаги. Ему захотелось подойти и посмотреть, что же получается у нее, заговорить с художницей, обменяться парой-другой фраз на профессиональном языке, ведь в свое время он сам окончил в Москве художественно-промышленное училище имени М. И. Калинина, а в органы госбезопасности ушел со второго курса Суриковского института. Сергей даже приостановился, когда оказался за спиной девушки, но затем решительно двинулся прочь.
"Не время, - подумал он, - не время… Надо спешить в управление. Приду сюда в субботу. Может быть, застану ее здесь. Да и с делом этим прояснится, полегче станет".
XXXVIII
Майора Ткаченко директор "Ассоли" встретил приветливо, любезно даже. Таким он бывал неизменно при общении и со своими работниками, и посетителями кафе-шхуны. Впрочем, постоянная предупредительность по отношению к клиентам, граничащая с сердечностью, была стилем капитана Грея, который выработал в своем поведении Конрад Жилински, едва он решил закрепиться в этой жизни на ниве общественного питания.
Владимир не стал подробно распространяться о том, кто он и откуда. Сказал просто, что ведет расследование по факту убийства радиста Андрея Балашева, жениха его, Никиты Авдеевича, дочери Ирины.
Мордвиненко воспринял появление товарища "оттуда" как должное, будто ждал его, только переспросил:
- Жениха? Вы считаете, что у них дошло до этого уровня?
Ткаченко пожал плечами.
- Вообще-то, Никита Авдеевич, вам лучше знать… Но, по крайней мере, об том нам сказала ваша дочь.
- Видите ли, - заговорил директор "Ассоли", - я, конечно, знал о том, что Ирина дружит с этим парнем. И не имел ничего против, хотя мне казалось, что Андрей избегает общения со мной. Понятное дело, мне не очень нравилось, что Андрей - моряк. Если говорить откровенно, то морские семьи, на мой взгляд, уродливое, неестественное явление. Жены без мужей, дети без отца… Но, разумеется, я никогда не стал бы препятствовать намерениям Ирины. Сердцу не прикажешь…
- Это так, Никита Авдеевич, - согласился майор. - А каких-либо явных, открытых конфликтов между вами и Андреем Балашевым…
- Нет, - твердо сказал Мордвиненко. - Ничего такого не было.
- В ту ночь вас в городе…
- Да, я отсутствовал. Возил фронтового друга по местам нашей боевой молодости.
- Вы здесь воевали, Никита Авдеевич?
- В составе 3-го Украинского фронта, Владимир Николаевич. Потом был ранен… Инвалидность получил. Правда, вскоре после войны попросил ее снять, чувствовал себя неплохо, как говорится. Оклемался.
- А сейчас на здоровье не жалуетесь?
- Слава богу, все в порядке.
- Товарищ ваш уехал?
- Уехал. Хотел, чтобы у меня погостил еще, с дочерью собирался познакомить, только сейчас ей, как понимаю, не до новых знакомств.
- Ирина Никитична тяжело переживает гибель Андрея Балашева…
- Это верно, - вздохнул Мордвиненко. - Просто не знаю, как отвлечь ее… А что известно о мотивах убийства?
- Попытка ограбления квартиры, - как бы между прочим обронил Ткаченко.
По закону майор не имел права разглашать что-либо из материалов следствия, но сейчас сделал это с умыслом. "Если допустить, что Мордвиненко как-то связан с убийцами или убийством, - подумал Владимир, - то наша "версия" станет известна тем, кто стоит за смертью Балашева. И тогда пусть думают: мы пошли неверным путем".
- А убийц не нашли? - спросил Никита Авдеевич спокойным, даже несколько равнодушным тоном, и майор уловил некую нарочитость, пережим в стремлении Мордвиненко показать свою незаинтересованность в исходе следствия.
"Или он от природы такой бесстрастный и сдержанный, или капитан-директор хочет внушить мне это сейчас, - подумал Владимир. - А может быть, и показалось…"
Вслух он ответил лаконично:
- Ищем… Только куда они денутся?!
Немного помедлил и вдруг быстро спросил, подавшись к директору кафе-шхуны.
- Убийцы? А почему вы решили, что там были убийцы? По нашим сведениям, в квартире Балашева действовал один человек, Никита Авдеевич.
Но хозяина каюты-кабинета не так-то просто было застать врасплох. Он и глазом не моргнул, медленно выпрямился и, глядя майору в глаза, спокойно произнес:
- Ограбление квартиры - дело серьезное, молодой человек. В одиночку осуществить его - трудно. И потом, я знаю, что Андрей был крепким парнем. Остальное - дедуктивный метод мышления.
Ткаченко искренне, от души рассмеялся.
- Небось, детективы читаете? - спросил он.
- Грешен, - сдержанно улыбнулся Мордвиненко. - Люблю этого рода литературу… И мне кажется, что все читают детективы. Только одни говорят об этом прямо, а другие притворяются, будто игнорируют их.
- Я и сам привержен, - сказал Владимир. - Любопытно, знаете, посмотреть на себя и товарищей со стороны.
"Почему директор не спросил у меня удостоверение личности? - подумал Ткаченко. - Не поинтересовался даже, откуда я такой взялся - из уголовного розыска, прокуратуры… Поверил на слово? Нет, Никита Авдеевич не похож на человека, который верит кому-либо на слово… Тогда почему он с такой готовностью отвечает на мои вопросы, хотя и может послать меня на многоточие - ведь я действую сейчас вовсе неофициально".
- А этот ваш фронтовой товарищ…
"…Нужен для того, чтобы подтвердить алиби", - опустил вторую половину фразы и произнес ее мысленно Владимир.
- Его зовут Борис Сергеевич, а фамилия - Виноградов, - с готовностью, но с прежней сдержанностью ответил Мордвиненко. - Мой бывший командир роты. Живет в Свердловске. Только вот адрес его не записал. Он мне говорил, когда заночевали в лесу под Дижуром в машине. Ни в гостинице, ни в мотеле не нашлось для нас, ветеранов, места. Мы и решили, значит, в лесу… Я ведь думал он у меня поживет… Рано утром снялись, как говорится, с якоря, я отвез его в Дом колхозника, где он остановился, условились, что заеду после обеда, встретиться договорились в сквере, у памятника Пушкина. А тут такое событие…
- Домой вернулись утром?
- Часов в восемь.
- Все правильно, Никита Авдеевич, - изобразив на лице глубокое удовлетворение, сказал майор. - Вот и Ирина, ваша дочь, об этом же говорит… Извините, что побеспокоил вас в служебное время. Позднее мы пригласим вас повесткой к себе, надо будет оформить наш разговор протоколом. Формальность, конечно, но закон обязывает.
- Понимаю, - просто сказал директор "Ассоли". - Позовёте - непременно приду.
И снова Владимир Ткаченко отметил, что Никита Авдеевич не спросил: куда ему надо будет прийти.
Попрощавшись, майор вышел на палубу шхуны и прошел к столику, за которым ждала его Алиса.
Когда Владимир сел и стал искать глазами официанта, чтобы заказать мороженое и кофе, Алиса сказала ему:
- Посмотри, какой забавный старик сидит за столиком у самого борта? Держу пари - он из племени морских волков.
- А это мы сейчас проверим, лисонька.
К их столику приближался боцман-метрдотель.
- Скажите, - обратился к нему Ткаченко, - вы не знаете случайно вот того гражданина?
Он кивнул в сторону приглянувшегося Алисе старика.
- Ну как же, - отозвался морской метрдотель, - это наш гость… Заслуженный человек. Эстонский капитан из Таллинна.
XXXIX
Утром Аполлон Свирьин примчался на площадь Монерон и нашел там свою машину, на том же самом месте, на котором оставил ее с вечера. Дверцы и багажник были закрыты на ключ, и внешне непохоже было, что на машине ездили куда-либо ночью. Но забравшись в кабину, подшкипер первым делом глянул на спидометр и обнаружил, что та цифра, которую он запомнил вечером, отличается от утренней на пятьдесят километров.
Он открыл отделение для перчаток с правой стороны и увидел там свернутую в несколько раз газету. Вчера, подшкипер точно это помнил, никакой газеты там не было, да и вообще ничего подобного Свирьин в машинный "бардачок" не прятал.
Он развернул газету, из нее выпал обычный почтовый конверт, незаклееный даже. В конверте Аполлон Борисович нашел двадцать сторублевых бумажек.
"Вот это да! - присвистнул Свирьин. - Плата за полсотни километров? Так я готов хоть каждую ночь оставлять здесь свою машину…"
Но тут он вспомнил о том, что в багажнике должен находиться загадочный ящик, который ему необходимо доставить на судно и везти его на "Калиниграде" в иностранный порт, и Свирьин помрачнел. Гонорар в две тысячи рублей за эту, прямо скажем, опасную операцию был не так уж и велик.
"Может быть, это только аванс? - с надеждой подумал он, - А вообще пусть мне валютой платят, нечего с ними церемониться. Так им и скажу…"
Включая зажигание, подшкипер даже не сообразил, что взяв деньги, он тем самым целиком и полностью включился в операцию, весьма опасную для государства, подданным которого являлся. Теперь Аполлон думал только о том, как ему провезти "товар", спрятанный в багажнике его машины. И уже тронув с места, Свирьин решил заехать поначалу в гараж и там без случайных свидетелей посмотреть, что же ему положили его нынешние хозяева.
Жил Аполлон Борисович один. Была когда-то у него семья, жена и парнишка, сейчас он учился уже в пятом классе. Но по вине подшкипера, который, будучи женатым человеком, не отказывал себе в холостяцких утехах, семья распалась. Потом он официально связал жизнь с молодой стюардессой Аэрофлота. Только вторая его жена была копией самого Свирьина. Она считала: пока молодая - надо гулять во все тяжкие… Подобные убеждения Аполлон Борисович считал приемлемыми только для себя одного, и потому они расстались.
В свое время подшкипер учился в мореходном училище, о котором мечтал в детстве, проведенном в родной Мордовии. Из мореходки его выгнали с третьего курса, и началась у Свирьина пестрая жизнь…
В гараже он открыл багажник. Ящик, который обнаружил там подшкипер, был сколочен из обычных тонких досок и напоминал тару, в которой Аполлон Борисович получал снабжение на отечественных складах.
Это обстоятельство успокоило его. Провезти такой груз в порт и пронести его на судно не составляло для Свирьина особого труда, он всегда может сказать вахтерам в проходной, что везет ящик с кистями или еще чем-нибудь подобным. Впрочем, вахтеры, которым подшкипер постоянно подбрасывал в качестве "презента" импортные сигареты, жевательную резинку, пластиковые пакеты с портретами заграничных певцов и прочую дребедень, никогда в багажник Аполлона Борисовича не заглядывали.
И все-таки он выправил на этот небольшой по размерам ящик фальшивую накладную, исходя из принципа "Береженого бог бережет"… А вдруг в охрану порта приняли салагу, который как раз сегодня и заступил на пост?!
Но все обошлось. Вахтер был старым корешем, он даже вытянулся в воротах и лихо приложил два пальца к козырьку форменной фуражки, пропуская в порт подшкипера и не подозревая, какой напасти дал он "зеленую улицу".
Остальное было делом техники. Развернувшись у трапа "Калининграда", Свирьин подозвал пожарного матроса, который точил лясы рядом с вахтенным, открыл багажник и велел отнести ящик в подшкиперскую.
- Вот ключи, - сказал он. - Положи там где-нибудь, а ключи ко мне в каюту. Я скоро буду. Все понял, служивый?
- Будь еде, Аполлон Борисыч! - с готовностью ответил матрос, выхватывая ящик из багажника, и едва не бегом рванулся по трапу.