Сам Свирьин неторопливо поднялся на борт лайнера, спросил у вахтенного штурмана, который с тоской смотрел на белый город, куда ему - увы - не попасть уже в этот раз - его суточная вахта была отходная, на судне ли старпом.
- На судне Арсений Васильевич, на судне, - вздохнул Василий Руденко, третий штурман.
- Меня не спрашивал?
- Тосковал, Аполлон Борисыч, жутко тосковал… Рыдал и плакал: "И где мой любимый подшкипер!? Подать его мне под лангеддокским соусом!"
- Ладно подначивать, Степаныч, - с улыбкой сказал Свирьин. - А на серьезе?
- Радуйся, отец… Никто в тебе пока не нуждался. Дыши спокойно.
- Я у себя буду, - сказал подшкипер.
- Будь, - ответил штурман.
Проходя главной палубой, Аполлон Борисович повстречал Алису.
- Алиса Петровна! - воскликнул Свирьин. - Как я рад вас видеть!
- Почему? - невозмутимо спросила Алиса.
- Знаете, каждый раз, когда вижу вас, то начинаю думать, что бог незаслуженно осчастливил меня, позволив существовать в одном с вами времени, - выдал подшкипер, язык у него был хорошо подвешен.
- А вы говорун, Аполлон Борисович, - усмехнулась Алиса.
- Стараемся, - нимало не смутившись ее холодным тоном, бойко ответил Свирьин. - У меня к вам просьба, Алиса Петровна… Хочу перечитать повесть Хемингуэя "Старик и море". На английском. Подыщете?
- Вы читаете на английском?
- А почему бы и нет? Ведь я почти штурман… Да и за кордон всю жизнь шастаю. Ноближ оближ, - как говорят французы. Положение обязывает. Или как там у Старика Хема… "Фиш, ё май братзе, фиш… Ай лав ю, фиш, бат ай мает килл ю тудэй!"
- Неплохо, - сказала Алиса, уже с нескрываемым интересом глянув на подшкипера. - Я рада, что вы интересуетесь языками. Правда, на французском у вас произношение…
- Я ведь мордва, Алиса Петровна, - опустив голову и вздохнув сказал Аполлон Борисович. - Бедный мальчик из приволжского села… Сирота и подкидыш. Какое уж тут произношение…
- Вы заходите ко мне в библиотеку, - приветливо проговорила Алиса. - И Хемингуэя я вам дам…
- Спасибо, огромное спасибо! - воскликнул подшкипер, придав лицу своему сияющее, восторженное выражение.
Аполлон Борисович, разработавший тридцать три способа обольщения женщин, сейчас работал по методу номер двадцать: объект - образованная молодая женщина из хорошей интеллигентной семьи - принимает участие в мужчине с трудным детством, который гегемон, но рвется в прослойку, пытается сам себя сделать, порою выглядит наивным, но жизнестойкость его, приверженность цели, вкупе с сильным характером бесспорны.
В конце коридора Свирьин повернулся и посмотрел вслед Алисе.
"Первосортный бабец, - причмокнул он губами. - Такую подвалить - хорошо и уму, и телу…"
XL
В просмотровом зале генерал Вартанян, полковник Картинцев и сотрудники группы Владимира Ткаченко знакомились с киноматериалами, которые прислали им коллеги из Львова и Минска. На экране сменяли друг друга страшные кинокадры, повествующие о зверствах гитлеровцев на советской земле. Повешенные патриоты, сцены массовых расстрелов, гигантские рвы с трупами ни в чем неповинных людей.
Когда загорелся свет, некоторое время чекисты молчали, придавленные тяжким грузом увиденного.
- И этих немыслимых убийц пытается обелить американский президент, - нарушил наконец тишину задумчивый и горький голос Мартироса Степановича. - Воздать почести эсэсовцам… Какое кощунство!
Он повернулся к майору Ткаченко.
- Владимир Николаевич, - сказал генерал. - Покажите этот фильм вашему Зюзюку… Как он?
- Понемногу разговорился, товарищ генерал.
- Покажите, обязательно покажите… Ну ладно. Пойдемте все ко мне, товарищи. Подведем итоги сегодняшнего дня, время-то уже позднее.
Когда все перебрались в кабинет начальника управления и расселись вокруг стола для заседаний, Мартирос Степанович первому предоставил слово Сергею Гутову.
- Начнем с самого молодого, - приободрил он улыбкой старшего лейтенанта. - Он у нас с хорошим уловом сегодня.
Гутов повторил то, что ему удалось узнать у соседа Никиты Авдеевича. Про его ночной приезд сотрудники уже были информированы прежде.
Когда старший лейтенант закончил рапорт, начальник управления предложил выслушать остальных, а уже потом начать анализ новых данных.
Вадим Щекин рассказал о встрече с Ириной Мордвиненко, о ее странном сне.
Майор Ткаченко передал содержание разговора с капитаном-директором морского кафе "Ассоль".
- Теперь моя очередь, - сказал Мартирос Степанович. - Боюсь, что оправдались наши самые худшие предположения. В городе действует группа неизвестных нам пока разведчиков. С той стороны… Судя по расшифрованным, наконец, радиограммам, они так или иначе завязаны на теплоход "Калининград", находятся среди иностранных туристов, совершающих круиз по Черному и Средиземному морям. Будем искать…
Но их там восемьсот человек! - воскликнул Сергей Гутов.
- Именно так, молодой человек, - покачал головой начальник управления. - А что делать? Надо… По всей вероятности они прибыли за каким-то ценным для них грузом. Но то, что представляет интерес для потенциального противника, безусловно во вред нашему государству. Чем это может быть?
- Или кем, - заметил полковник Картинцев.
- Не исключаю, Валерий Павлович, - согласился Вартанян. - Допускаю, что словом "товар" они закодировали личность агента, которого хотят вывезти на "Калининграде", или нужного им человека, обладающего некими секретами военного или политического характера.
- От ваших друзей в милиции поступило сообщение, - сказал полковник Картинцев. - Они считают, что это может нас заинтересовать… Неожиданное самоубийство некоего пенсионера Горовца.
- Самоубийство? - поднял густые брови Мартирос Степанович. - Каким боком оно ложится к нашему делу?
- Безмотивное происшествие, товарищ генерал. Этот Горовец известен как селекционер, садовод-любитель, широко развернул дело, обменивался семенами и опытом со всем Союзом. Полное согласие и благополучие в семье. И вдруг… Разнес череп выстрелом из ружья. Странная записка сыну. Будто хотел в чем-то признаться, но сил дописать не хватило. И был у него некто перед этим. Соседи видели, говорят - чужой.
- В каком смысле? - спросил генерал.
- Не здешний… А главное - сын Горовца, Александр, заведует той самой лабораторией в Дижуре. Помните, к ней уже проявляли интерес супостаты…
- Гм, - хмыкнул Вартанян, - связь прослеживается… Пусть и это событие возьмет на себя майор Ткаченко. Вы слышите, Владимир Николаевич? Тяните уж весь воз сразу.
- Понял вас, товарищ генерал, - ответил Владимир. - Потяну…
- Теперь по поводу Мордвиненко, - продолжал Мартирос Степанович. - Не нравятся мне эти разночтения. Он говорит, что приехал утром, дочь это подтверждает, а соседа разбудил ночью работающий двигатель "Москвича". Зачем понадобилось темнить директору кафе? Что произошло ночью во дворе его усадьбы? Ведь по времени Мордвиненко должен был столкнуться с Андреем Балашевым, поднявшимся ни свет, ни заря и удравшим из Лавриков на свою погибель… Словом, установите постоянное наблюдение за его домом, за ним самим. И в кафе тоже. Фиксировать все контакты Мордвиненко? Не по душе мне и то, как лихо он отбарабанил Владимиру Николаевичу все сведения о фронтовом товарище и логично объяснил, почему у него нет адреса. Ха! Не успел записать… А спали они в лесу. Вроде и алиби, а как его проверишь? Нет, этот Никита Авдеевич - тертый калач, в уме ему не откажешь…
- У меня создалось впечатление, что передо мною айсберг, - сказал Ткаченко. - Не в смысле того, что ледяная гора. Нет, Мордвиненко говорил со мною любезно, даже с некоей теплотой. Только вот не исчезало ощущение… Как бы это получше выразиться. Ну, словом, не весь он был передо мной, не целиком.
- Стой, Владимир Николаевич, - засмеялся генерал. - Так мы с тобой до раздвоения личности договоримся. Ты мне лучше скажи, майор: есть за этим твоим айсберговым ощущением нечто материальное? Можешь ты толково объяснить, ссылаясь на реальные факты, что именно смущает тебя в личности Мордвиненко?
- Пока не могу, - искренне сказал Владимир.
XLI
Он хотел, чтобы перед отходом "Калининграда" в рейс Алиса пришла к нему домой. "Надо же нам проститься, - сказал Владимир. - Поговорить…" И Алиса согласилась, предупредив, что только вот разговоров никаких не надо. "Я совсем - совсем другая, Володя, - сказала она. - Нет, не так… Я прежняя, Володя. Такая, какой была тогда в Голицыне. Ты понимаешь? А остальное - наваждение. Помешательство временное… Теперь я выздоровела, Володя. Ты веришь мне? Выздоровела…" Верю, сказал Владимир, теперь я тебе верю, малышка.
Но утром Алиса позвонила Владимиру Ткаченко и сказала, что, к сожалению, не сможет до отхода судна заглянуть к нему.
- Прости, Вова, - виновато проговорила она, - уж так получилось… Доставили новую литературу на иностранных языках. Мне надо ее принять и разобрать до того, как мы выйдем в море. Ведь пассажиры уже прибывают на судно из отелей и экскурсионных поездок.
- Жаль, - стараясь придать голосу безразличную сухость, произнес Владимир.
- Вова! - воскликнула Алиса. - Ведь это ничего не значит… Ведь ты хотел меня принять у себя, следовательно, располагаешь каким-то временем. Вот и приезжай ко мне на судно… Тут уж я улучу минутку для тебя, не выходя на брег. Приезжай, Володя!
- Мало, - сказал Ткаченко.
- Чего "мало"? - не поняла Алиса.
- Минутки мало. Хочу много минуток. На всю оставшуюся жизнь.
- Боже мой, Вова, - тихо проговорила Алиса, - она вся твоя, эта жизнь. Только дай мне сходить в море и вернуться. Если хочешь - этот рейс будет последним.
- Хочу, - сказал Владимир. - Жди меня на теплоходе. Сейчас выезжаю.
"Почему мы расстались тогда? - думал он, направляясь на такси в порт. - Были слишком молоды, неопытны, не сумели оценить доставшееся нам счастье? Я с головой ушел в науки, взялся окончить еще и юридический и совсем забыл, что рядом со мной молодая женщина, которой ничто женское не чуждо. Какие мы, мужчины, эгоисты! Жертвуем собой во имя идеи и требуем такой жертвенности и от своих близких, не понимая, что они совсем другие и могут вовсе не исповедывать наших идей".
Внешне их разрыв был банальным и скучным. Через год после сумасшедшей "экскурсии" в Голицыно Владимир вернулся однажды домой, они снимали комнату в Медведкове, усталый и голодный, весь день просидел в библиотеке иностранной литературы. Алиса, одетая в плащ, в сапогах и косынке, сидела у окна.
- Ты пришел, - будничным голосом сказала она. - А я вот ухожу… Ужин на кухне. Еще теплый.
- Не поздновато идти к Манюше? - спросил Владимир.
Это была их однокурсница, москвичка, живущая с родителями в соседнем доме.
- Я совсем ухожу, Володя, - сказала Алиса. - Жизнь наша не задалась! Десант в Малые Вяземы был ошибкой.
Оглушенный услышанным, но все еще не осознавший до конца того, что случилось, Ткаченко сел на стул и дрожащими руками стал раскуривать сигарету.
И только теперь он заметил чемоданчик Алисы, стоявший у двери.
- Ну что ж, - сказал он, сильно затянувшись дымом. - Тогда иди…
Алиса поднялась, подошла к нему, наклонилась, поцеловала в голову и вышла.
Потом он узнал, уже после развода в народном суде, что бывшая его жена вышла замуж за известного журналиста-международника, еще не очень старого вдовца, у него было двое детей, старшеклассников, мать которых погибла годом раньше в автомобильной катастрофе.
Владимир встречался с Алисой каждый день на лекциях, но как будто не видел ее. Так прошли два года, пока они оба не закончили институт иностранных языков. Потом Ткаченко потерял ее из виду вовсе, и встретил шесть лет назад, когда Алиса, припарковав свой "понтиак" у Дома журналистов на Суворовском, направлялась на прием в японское посольство.
- Я к Алисе Петровне, - сказал майор вахтенному штурману.
- Да-да, - отозвался тот. - Алиса Петровна предупреждала меня, что к ней гость. Оставьте у вахтенного матроса документ и можете идти. Знаете, где ее каюта? Третья палуба, левый борт, рядом с читальным залом.
- Найду, - сказал Владимир, протягивая штурману паспорт, который он, как и все его коллеги, всегда носил с собой вместе с удостоверением личности.
В дверях Алисиной каюты торчала сложенная вчетверо записка.
"Наверно, это для меня", - подумал Ткаченко, достал и развернул листок.
"Володя! Я сейчас приду. Входи и располагайся, как дома. Алиса".
Дверь в каюту была не заперта. Владимир вошел, осмотрелся, потом сел к столу, который жался к узенькому дивану. Каюта была тесной, но рациональное размещение всего необходимого позволяло на небольшой площади создать приемлемые условия для сносного человеческого существования.
На столе лежала раскрытая книга. Ткаченко взглянул на обложку и тут же отложил книгу, потому как в каюту влетела возбужденная, светящаяся от радости Алиса.
- Вова! - воскликнула она. - Милый… Ты пришел… А мне вахтенный штурман позвонил, Вася Руденко. К вам гость, Алиса Петровна. Я бросила все свои каталоги - и сюда. Здравствуй!
Майор Ткаченко поднялся и, обогнув стол, неловко стукнувшись при этом бедром, шагнул навстречу Алисе.
Она осторожно поцеловала его в щеку. Владимир попытался обнять Алису, но молодая женщина ускользнула.
- Потом, Володя, - сказала она. - Ведь ты же не уходишь сию минуту. Ты побудешь у меня некоторое время, правда?
- Побуду, - сказал Владимир. - Только не очень долго… У нас в конторе сейчас запарка.
- Мне кажется, что у вас спокойных дней и не бывает, - возразила Алиса. - В последнее время прочитала кучу книг о твоей работе. Хочу разобраться, лучше тебя понять, Володя. Вот и сейчас штудирую вон тот объемистый том. Там есть повесть о том, как наш разведчик стал следователем гестапо. Представляешь: в гестапо! В художественном отношении написано слабо, но какова фактура!
- Знаю я эту повесть, - отозвался Ткаченко. - Уже в самом заголовке ее содержится дезинформация. На оккупированных фашистами территориях нашей страны никогда не было подразделений гестапо - гехайм стаатс полицай - тайной государственной полиции.
- Как не было? - удивилась Алиса. - Ведь наша литература о подпольщиках и партизанах просто пестрит от слова "гестапо"…
- Пестрит, - усмехнулся майор, - это точно… Плохо, информированы наши писатели. Гестапо - IV управление РСХА - действовало исключительно на территории рейха, в районах Польши, присоединенных к Германии, и еще во Франции. Это все. В остальных странах, захваченных вермахтом, функции гестапо выполняли специальные команды или управление СД - службы безопасности - зихерхайтдинст. Сотрудники этой службы носили армейскую полевую форму, но с эсэсовскими знаками различия. А этот наш разведчик-следователь из твоей книги вообще служил в ГФП - гехайм фельд полицай. Эта служба - тайная полевая полиция - защищала интересы государственной безопасности внутри самой гитлеровской армии, делая акцент на политической стороне. В то время как III отдел абвера - контрразведка - осуществлял борьбу против наших разведчиков преимущественно в военном смысле. Впрочем, они могли и подменять друг друга, что не мешало им постоянно соперничать между собой.
- Вот это да, - сказала Алиса. - Значит, гестапо у нас не было?
- Увы, - сказал Владимир. - Конечно, методы команд и управлений службы безопасности подчинявшихся, заметь это, не Мюллеру, начальнику IV управления, а непосредственно Кальтенбруннеру, шефу полиции и службы безопасности, ничем не отличались от методов гестапо. И в общем-то эта аббревиатура стала нарицательной, но подразделений именно этой кровавой "фирмы" на нашей территории не было.
- Значит, писатели…
- Видишь ли, малышка… Как тебе получше это разъяснить. Разведка разведке рознь. Тот факт, что обыкновенные люди, ну вроде тебя, как сказать, непосвященные, связывают обычно нашу работу с обязательной пальбой из бесшумных пистолетов, автомобильными гонками, приемами карате и джиу-джитсу… Конечно, в этом повинны прежде всего писатели детективного жанра. Они получили возможность сочинять и фантазировать в этом сфере потому, что слова "разведка" и "контрразведка" стали использовать для прикрытия таких полувоенных операций, как саботаж, диверсии, государственные перевороты, а также тех контрдействий, которые направлены на нейтрализацию перечисленных мною акций, совершаемых тайно, без официального признания государством, которому принадлежит данная спецслужба. И поэтому любой литератор, который решит писать о разведчике, максимально приближаясь к правдоподобности, заметь, я говорю не о правде, все равно должен заранее примириться с определенным ограничением. Ведь подлинная деятельность разведки всегда окутана тайной, а тайна создает стойкое в умах людей убеждение, что и сама тема эта расплывчата и неопределенна. Понимаешь?
- Понимаю, Володя…
- Но в фактических деталях, вроде структуры тайных служб третьего рейха, писатель должен быть непременно точен.
- Сложная у них была система полицейского аппарата, у гитлеровцев, - задумчиво проговорила Алиса. - Не мудрено, что наши литераторы до сих пор в ней не разобрались.
- Обилие разношерстных разведывательных и контрразведывательных служб - типично для империалистических государств, - сказал Владимир Ткаченко. - Вон в нынешних Соединенных Штатах… Так там до полутора десятка различных тайных служб. Их комплекс так и называется - разведывательное общество.
- Ты расскажешь мне об этом как-нибудь, Володя?
- Расскажу, если ты заинтересовалась нашей темой, - согласился Ткаченко. - Что же касается гитлеровских спецслужб, то они характеризуются двойным подчинением: государственным и партийным. Например, Гиммлер ведал РСХА - Имперским управлением безопасности - и как министр внутренних дел, это по линии государственной, и как рейхсфюрер, глава СС, а ведь СС - это охранные войска нацистской партии.
- А Кальтенбруннер? - спросила Алиса. - Он ведь тоже ведал…
- Тоже, - сказал Ткаченко. - Но более конкретно, что ли… Видишь ли, в составе РСХА, которое являлось как бы частью СС, было семь управлений. Оперативной работой занимались четыре: третье - служба безопасности внутри рейха - с обергруппенфюрером Олендорфом во главе, четвертое - пресловутое гестапо, "фирма" Мюллера, пятое управление ведало криминальной полицией, а шестое - партийная заграничная разведка, ею командовал бригаденфюрер Вальтер Шелленберг. Была в гитлеровской Германии и так называемая полиция порядка, которая не входила в РСХА, но и ею распоряжался Кальтенбруннер, потому что он был не начальником РСХА, такой должности не существовало, вопреки утверждениям многих наших авторов, а начальником полиции и шефом службы безопасности. Улавливаешь?
- Да, все это не так просто, - воздохнула Алиса. - Но я обещаю тебе, что во всех тонкостях разберусь. И хватить о спецслужбах… Давай пить кофе.
- А как твои дела в библиотеке? - спросил Владимир.
- Потерпят… Подожди, я закрою дверь. Ведь у меня кипятильник… А все электронагревательные приборы на судне запрещены. Наш старпом Ларионов зорко следит за этим… Представляешь, какая страшная вещь пожар в море?!
- Представляю, - отозвался Владимир, улыбаясь, - и готов отказаться от кофе, если его приготовление связано с административным проступком.
- Но ты не выдашь меня старпому? - спросила Алиса, доставая кипятильник из верхнего отделения платяного шкафа.