- Слушаюсь, сэр, благодарю вас, сэр. - Официально, по-уставному ответил майор Бойд. - Отправляем в Россию Гельмута Вальдорфа с двумя нашими людьми.
- Кого вы намечаете?
- Пойдут два лучших "десантника" - Биг Джон и Рауль.
- Хорошо, - кивнул полковник Адамс. - Эти многое умеют.
- Отправим их на теплоходе "Калининград" в обычном туристском круизе. Корабль стоит в порту неделю, за это время можно вывезти половину города.
- Но-но, Джек… Не забывайте о русских контрразведчиках. Это еще те парни… Если уж кого поведут, то из рук не выпустят.
- Биг Джон и Рауль - профессионалы высшего класса, шеф. А наш "Кэптэн" прошел старую школу в СД. Да и после войны занимался кое-чем таким, что только шлифовало его выучку.
- За Вальдорфа я спокоен, - сказал полковник Адамс. - Помню его с сорок пятого года. Это был хоть и молодой, как, впрочем, и я сам в те времена, но волк-оборотень хоть куда.
- И еще, сэр… Обеспечение транспортировки груза, который вырвет у русских "Голубой десант", я предлагаю возложить на "Шорника", нашего нового агента.
- Это тот самый Саддлер?
- Совершенно верно, сэр.
IX
Кафе "Ассоль" считалось одним из ярких достопримечательностей города. Расположенное на половине пути между старым центром с его изумительным по архитектурному стилю оперным театром, южным торговым двором и пляжем, это учреждение общественного питания, как официально его определяли, переросло уровень "точки", где можно просто выпить и закусить.
Все дело в том, что кафе "Ассоль" разместилось на самой что ни на есть парусной шхуне, отплававшей свое, вытащенной на берег, а вот алые паруса не утратившей. Все в этом кафе-корабле было настоящее, морское. И матросы-официанты, и свирепого вида боцман-метрдотель, капитан, то бишь директор кафе, сманил его из батумского ресторана, и такелаж с рангоутом были не бутафорией. Когда дул ветер, "Ассоль" поднимала алые паруса, и рында отбивала склянки в положенное время.
Но самой колоритной фигурой в экипаже "Ассоли" был ее капитан - директор кафе Никита Авдеевич Мордвиненко. Не пиратского вида, с двумя глазами и безо всяких там деревянных ног, он походил скорее на постаревшего и не утратившего элегантности капитана Грея.
В системе общепита Никита Авдеевич работал вот уже лет двадцать, с тех пор как приехал на побережье с Урала, где тоже заведовал рабочей столовой. Уже здесь, в этом большом портовом городе, Мордвиненко закончил вечерний факультет института народного хозяйства, потом поступил на заочные курсы иняза, отделение немецкого языка. Английский Никита Авдеевич освоил самостоятельно.
Это обстоятельство вкупе с хорошими деловыми качествами, честностью, умением наладить доброжелательные отношения в коллективе выдвинули Никиту Авдеевича в категорию лучших руководителей общепитовскими "точками" города.
Из маленькой закусочной-забегаловки в районе городского рынка он перешел в новую столовую-автомат. Затем командовал кафе "Степное", на въезде в город со стороны Херсонского шоссе. Когда управляющий городским трестом столовых и ресторанов узнал, что Мордвиненко изучил два закордонных языка, он вызвал его к себе и предложил возглавить интуристовский ресторан "Монерон".
Только Никита Авдеевич отверг эту идею, взамен предложив свою.
Так и возникло кафе-шхуна с лирическим названием "Ассоль", для посещения которого местные жители и гости записывались в очередь. И время пребывания на борту "Ассоли" было ограничено. Ведь на шхуне не просто пили и закусывали. Посетитель здесь погружался в особую атмосферу средневековой морской романтики, участвовал в театрализованном действе, уносил с собой неизгладимое впечатление от переброски в далекие времена вольного каперства, географических открытий, великой колумбовой ошибки и радости от ощущения твердой земли под ногами после долгих и изнурительных недель океанского бденья.
Представления на шхуне "Ассоль" разыгрывались по специальному сценарию, написанному для Никиты Авдеевича писателем-маринистом, бывшим штурманом дальнего плаванья. Капитан-директор приглашал и профессиональных актеров. Впрочем, его собственный экипаж приобщился со временем к искусству и зачастую, отойдя от драматургической канвы, вдохновенно импровизировал на темы "Таинственного острова", "Пятнадцатилетнего капитана", "Морского волка" и замечательных сочинений Александра Грина.
На шхуне вкусно кормили, меню было разнообразным и под стать остальному антуражу - экзотическим. Кок "Ассоли" со своими помощниками творил чудеса с тем, прямо скажем, не особенно широким ассортиментом продуктов, которым располагал Мордвиненко. Правда, ему разрешили, в порядке исключения, закупать продукты на рынке у частников и свежую рыбу у любителей-рыболовов. Блюда из таких продуктов стоили недешево, но что не отдашь за пару часов, проведенных наедине с собственным детством…
А к тем, кто норовил налечь на спиртное, относились строго. Их попросту выпроваживали с борта шхуны подобру-поздорову. За десять лет существования "Ассоли" не было на ее борту ни одного пьяного инцидента.
Вот сегодня он, кажется, назревал.
Поначалу этот высокий старик, стриженный под вышедший сейчас из моды "бобрик", в темных очках, одетый по обычной курортной форме - светлые брюки и рубаха-распашонка с погончиками, не вызывал у матросов-официантов и боцмана-метра какого-либо беспокойства. Он выкушал некую толику ледяной водки из запотевшего графинчика, отведал малосольных огурчиков, приготовленных по-одесски, с аппетитом съел нечто невообразимое, куда входили черноморские бычки, антарктические кальмары, баклажаны с Красного Лимана, томаты с Фурштадтовки, жмеринский перец, не уступавший по крепости кайеннскому, сухумский лавровый лист, три сорта атлантических рыб, свежевыловленные мидии и… Словом, и еще бог - и морской повар "Ассоли" - знает, что жуткое месиво, которое усатый кок шхуны, походивший внешне на Бармалея, но обладавший скромной фамилией Полещук, называл претенциозно "Русский буайбез".
Затем посетитель "Ассоли", по виду иностранец, а там черт его разберет, перекупивший, кстати говоря, гостевой билет у делового парняги с приличным потягом, очередью на шхуну тайком приторговывали ухватистые ребята, этот самый старикан в черных очках, занявший один из лучших столиков на юте, вдруг стал затевать нечто вроде скандала.
Для начала он уронил на палубу бокал, а возникшему тотчас рядом официанту сунул в карман пятерку и ухмыльнулся, не извинившись.
Вахтенный боцман-метр тут же взял "деда" на заметку и стал удерживать его в поле зрения, даже поворачиваясь к нему спиной.
Затем гость сбросил тарелку, именно сбросил, боцман-метр Тарас Иванович видел это собственными глазами. Тарелка, конечно, не стоила той второй пятерки, которую этот тип выложил Володе Мухачеву, матросу-официанту.
"Нарывается", - отметил Тарас Иванович, еще не зная, как определить действия клиента.
И тут старик в светофильтрах, он так и не снял их ни разу, ударил кулаком по столу.
- Жалобную книгу! - громко сказал он.
Мгновенно оказался Тарас Иванович рядом со столиком беспокойного гостя.
- Вы, кажется, чем-то недовольны, сэр? - изысканно модулируя голосом, сказал боцман и будто невзначай тронул левой рукой висевший на боку внушительного вида абордажный нож.
Затем он повторил фразу на английском языке, по опыту зная, как этот прием сбивает спесь с отечественных клиентов, перебравших земляков.
Старик неожиданно приветливо, широко улыбнулся.
- Ну что вы, - сказал он по-русски с чуть заметным акцентом. - Такого и у нас в Таллинне не найти… Do you speak English?
- Yes, sir, - несколько оторопев, ответил Тарас Иванович и тут же добавил: - Very little.
- Капитан Юхан Лунк, - отрекомендовался, поднимаясь со стула, посетитель. - Эстонское пароходство.
- I am glad to see you, sir, - по инерции ответил на английском Тарас Иванович и, спохватившись, добавил - Рад вас видеть…
- Я хотел записать вам мое морское спасибо, - продолжая улыбаться, сказал капитан Лунк. - Но благодарных книг у нас в стране, к сожалению, нет. Вот и напугал немножко вашего мальчика.
Он кивнул в сторону стоявшего поодаль, готового в любую минуту прийти боцману на помощь Володи Мухачева.
Тарасу Ивановичу понравился эстонский капитан. А некоторую эксцентричность поведения гостя он отнес на счет особенностей характера жителей далекой и какой-то туманной, в представлении метрдотеля, Прибалтики, бывать в которой ему никогда не приходилось.
- Мне говорили, - продолжал Юхан Лунк, - что ваш директор - бывший капитан торгового флота, старый моряк. Это правда?
- Не совсем так, - замялся боцман-метр. - Только Никита Авдеевич и без того достойный человек. Self-made-man! Человек, сделавший себя сам…
- О! - поднял указательный палец капитан Лунк. - Это показатель большой энергии. Я хотел бы лично пожать ему руку!
Последнее делом было нетрудным, но Тарас Иванович знал, что их капитан Грэй строго-настрого наказал все конфликты разбирать самостоятельно, директора привлекали в исключительных обстоятельствах, как и настоящего капитана на настоящем корабле.
"Опять же это вовсе не конфликт, - размышлял Тарас Иванович прежде чем ответить этому симпатичному эстонцу. - Человек от души… Говорит, что и в Таллинне у них такого не увидишь А я слыхал, что в этом самом Таллинне общепит вроде как за кордоном - на ихний манер, образцовые порядки в нашей сфере. И гость этот капитан к тому же…"
- Хорошо, - согласился он. - Посидите, а я доложу капитану "Ассоли", сэр.
Метрдотель осторожно постучал в каюту Мордвиненко.
- Это я, Никита Авдеевич, - сказал он. - К вам один из гостей лично просится. Руку с благодарностью пожать. Приличный джентльмен из Эстонии. Капитан дальнего плаванья. Позвольте ему зайти?
- Капитан из Эстонии говоришь? Что ж, проси его сюда, Тарас Иванович.
Когда боцман ввел капитана Лунка в каюту Никиты Авдеевича, хозяин любезно предложил гостю сесть, придвинул коробку с кубинскими сигарами "Упман", приветливо сказал:
- Рад с вами познакомиться, капитан Лунк. Юхан… как вас по отчеству? Чашку кофе? Коньяк, виски?
- Это все потом…
Капитан Лунк глянул на дверь, которую аккуратно притворил за собою Тарас Иванович, и снял темные очки.
Потом подошел к Никите Авдеевичу вплотную и, медленно роняя немецкие слова, спросил:
- Ты и в самом деле не узнаешь меня, Конрад?
X
Иностранных туристов, прибывших на теплоходе "Калининград", временно разместили в гостинице "Черноморская", так назывался теперь знаменитый еще в дореволюционные времена "Париж", отель братьев Лехман, которые еще и хлебом по-крупному торговали с Европой.
- Недурной домишко отгрохали эти братцы, - заметил Биг Джон, высосав рюмку охлажденной русской водки и заедая ее черной икрой.
Биг Джон, имевший в кармане паспорт швейцарского гражданина Жана Картье, защитил в свое время магистерскую диссертацию в Колумбийском университете в Нью-Йорке, специальностью его была экономическая география. Поэтому каждый раз, прежде чем отправиться на задание, Биг Джон обстоятельно изучал не только нынешнее экономическое состояние той страны, которую он собирался почтить своим посещением, но и все что происходило в ней во времена, канувшие в Лету.
- Мне в высшей степени на них наплевать, - откликнулся Рауль, рыжий и нескладный долговязый ирландец. Он носил испанское имя-кличку потому, что несколько лет работал во Флориде по связи с кубинскими эмигрантами. По паспорту он был жителем Цюриха Иоганном Вейсом.
Формируя группу "Голубой десант", майор Бойд решил Биг Джона и Рауля сделать соотечественниками, чтобы их тесное общение между собой выглядело более естественным.
Бывшего же нациста он включил в итальянскую группу под видом давно переселившегося на Аппенинский полуостров из германоязычного кантона Швейцарии Петера Краузе. По "легенде" Краузе не знал прежде ни Картье, ни Вейса, все трое встретились на "Калининграде" уже в рейсе, познакомились и старались держаться вместе. Ведь старого Краузе вполне естественно должно было тянуть к бывшим землякам, спортивного склада парням, которые годились по возрасту ему в сыновья.
- А водка у них по-прежнему хороша, - начал новый поворот темы Биг Джон.
- "Смирновская" повсюду одинакова, - ответил Рауль, - во всех тридцати странах, в которых она распространяется! И тебе, Джон, специалисту, известно это лучше меня.
- Известно, - согласился мнимый Жан Картье. - Не светский ты человек, Рауль. Не умеешь поддерживать разговор.
- Попросту не хочу. Я начинаю болтать, когда приходит успех. Такова уж у нас, ирландцев, национальная привычка… Сейчас меня заботит этот наш недорезанный фашист. Где его черти носят до сих пор?
- Выходит на связь с хранителем "товара".
- Долго он выходит, - проворчал Рауль. - Говорил ведь: пошлите меня с ним. Я бы сказал этому типу пару нежных слов, показал ему, чем мы располагаем, назначил цену - и делу конец.
- Нельзя, Рауль…
Биг Джон покачал головой.
- Ты забыл про психологический фактор. Это раз. Не принял во внимание и то обстоятельство, что Конрад Жилински здесь у себя дома, а ты всего-навсего иностранный турист. И потом, существуют инструкции, полученные от шефа. Это два. Главное в них - осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Сорвется Капитан - дело десятое. Пусть горит синим пламенем, он уже отработанный пар и нужен нам как наводчик. А тебе или мне попадаться в лапы кэгэбистов еще рано. Или тебя устраивает такая перспектива?
- Ничуть, - отозвался Рауль. - Вот он, идет наш бравый наци.
В зале ресторана появился Гельмут Вальдорф, то бишь Петер Краузе. Возникнув в дверях, он снял светофильтры, внимательно огляделся и, увидев молодых друзей, направился к ним.
- Добрый вечер, господа, - приветствовал их, улыбаясь, "Кэптэн". - Рад видеть вас вместе. Если позволите, я поужинаю с вами. У меня прямо-таки волчий аппетит.
- Располагайтесь, герр Краузе, прошу вас, - любезным жестом Биг Джон пригласил гауптштурмфюрера за стол и повернулся, ища глазами официанта.
Пока тот исполнял заказ, все трое вели незначительный разговор о том, что им удалось посмотреть сегодня в этом русском городе на Черном море. Затем Рауль спросил:
- Да или нет?
- Да, - ответил Гельмут Вальдорф. - Но позволю себе заметить: сделать это мне было нелегко. Конрад так переменился… Это совсем другой человек.
- Надеюсь, в партию большевиков ваш бывший заместитель не вступил? - с некоторой издевкой в голосе спросил Рауль.
- До этого, слава всевышнему, как будто бы не дошло.
- И напрасно, - заметил Биг Джон. - Если мы хотим и в будущем делать ставку на "Книголюба", это ему и нам вовсе не повредит.
- Не будет он больше работать, - покачал головой Вальдорф. - Для разведки это потерянный человек.
- Может быть, он и от гонорара отказался? - насмешливо сощурился Рауль.
- Не отказался, - коротко ответил капитан. Он успел уже возненавидеть этого рыжего ирландского щенка, но старался не обострять с ним отношений, не та была для этого обстановка.
- А как в отношении переброски "Книголюба" на Запад? - спросил Биг Джон. - Его реакция на наше предложение?
- Как вам сказать, месье Картье, - заговорил на французском языке Гельмут Вальдорф. - Уклончивая реакция. Конрад сразу спросил: а что будет с моей дочерью Ириной? Мы ведь знали о ней, а вот того, что Конрад подумает о дочери в первую очередь, не предусмотрели.
- Странные люди работали в вашем хваленом офисе, - сказал Рауль. - Слабодушное дерьмо ваш Конрад, а не разведчик. Тоже мне - кадровый сотрудник СД!
- Будьте осторожнее в выражениях, мой друг Иоганн, - понизив голос, сказал Биг Джон. - И потом не забывайте: столько времени пробыть среди русских… Как тут не заразиться всеми странностями загадочной славянской души. А нам ведь еще в специальной школе твердили, что русские люди отличаются непредсказуемостью своих действий, их поведение нельзя программировать заранее.
- А если учесть, что Конрад наполовину русский, то тем более, - сказал Гельмут Вальдорф, невозмутимо ковыряя котлету по-киевски.
- Что вы сказали?
И Биг Джон, и Рауль уставились оторопело на "Капитана".
- Мать у Конрада была русской графиней, которая эмигрировала из России. Кстати, отбыла на пароходе в Стамбул вот из этого самого города, - сообщил гауптштурмфюрер, явно наслаждаясь замешательством "голубых десантников".
- Но почему вы не сообщили об этом раньше? - спросил Биг Джон. - Возможно, наши инструкции были бы иными, херр Краузе… Этот фактор не учитывался.
- Происхождение Конрада не имеет никакого отношения к делу, которое я подрядился выполнить для вашей фирмы. Вы ведь изучали политическую экономию, месье Картье. Помните формулу: товар - деньги - товар. Я вам товар, вы мне и Конраду деньги. Остальное - эмоции, которые не имеют материального эквивалента.
"Молокососы, - презрительно подумал о своих спутниках Гельмут Вальдорф. - Если бы ваши отцы не оттолкнули руку, которую протянул им рейсхфюрер, мы бы сидели сейчас в этом городе как хозяева, а не какие-то там жалкие, дрожащие при каждом шорохе интуристы…"
Гауптштурмфюреру вдруг с пронзительной ясностью представилась картина той суровой ночи с 23 на 24 апреля 1945 года, когда после налета авиации союзников на Любек, где Вальдорф состоял тогда в охране рейхсфюрера, Генрих Гиммлер предпринял последнюю попытку договориться с американцами и в присутствии графа Бернадотта, представителя шведского Красного Креста, тут же, при свечах, электростанцию подняли на воздух бомбы с "Летающих крепостей" и "Ланкастеров", написал письмо Дуайту Эйзенхауэру.
- Я хотел бы поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, - сказал Гиммлер графу Бернадотту.
Попытки начать диалог с янки Гиммлер предпринимал, правда, весьма осторожно, еще с 1943 года. Тогда это был зондаж типа "на всякий случай". Но с января сорок пятого рейхсфюрер, почуяв, что корабль Третьей империи перестал быть непотопляемым, занялся этим всерьез, поручив практическую сторону Вальтеру Шелленбергу, начальнику заграничной разведки СД (Зихерхайтдинст) - службы безопасности.
Уже в феврале Гиммлер при содействии бригадефюрера Шелленоерга встретился с графом Бернадоттом.
Встреча повторилась в начале апреля. Но рейхсфюрер пока еще не решался открыто выступить против Гитлера. А вот в ту грозовую любекскую ночь…
Уже после войны Гельмут Вальдорф сумел прочитать воспоминания графа Бернадотта об этой ночи.
- Гитлер, наверное, уже мертв, - сказал рейхсфюрер, - или умрет в ближайшие дни. Во всяком случае, реальной властью он уже не обладает. У него под рукой только телефон, а у меня отборные дивизии СС, сохранившие мне верность. Поэтому я буду вести переговоры с союзниками от имени рейха. Именно у меня развязаны сейчас руки. И чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте с тем, чтобы войска западных держав как можно скорее продвинулись на Восток. Однако я не хочу капитулировать на Востоке. Я всю жизнь являлся заклятым врагом большевизма и навсегда им останусь.