- Вся эта ваша старая агентура, гауптштурмфюрер, наполовину вымерла естественным образом, а вторая ее половина выловлена русскими чекистами.
- Нет, - сказал Вальдорф, - русские ничего не знают об этих людях. Они готовились на длительное выживание. Это настоящие "консы", полковник. А главное - на свободе Конрад Жилински.
- А где гарантия того, что этот ваш заместитель не выдал всех "консов" советским властям, купив тем самым их прощение и свободу?
- Гарантий нет, - твердо сказал гауптштурмфюрер. - Поэтому на первую встречу с ним пойду я…
- Вы рискуете головой, "Кармен", - заметил майор Бойд.
- Я столько раз ею рисковал, мистер Хортен, - горько усмехнулся бывший гестаповец, - что, право, можно рискнуть еще раз. Игра стоит свеч. А мой провал ваших людей никак не коснется. Зато в случае успеха вы получите полсотни отличных фугасов. Пятьдесят тайных бомб на территории Советов! Даже если и половина из них вымерла, как изволили заметить, мистер колонель, у них остались вдовы, дети, внуки, наконец… А кому из них захочется, чтобы все узнали - твой милый дедушка был изменником родины, гитлеровским шпионом? Обращаю на это обстоятельство ваше особое внимание. Здесь такая благодатная почва для психологического шантажа…
- А что вы скажете по этому поводу, гауптштурмфюрер? - спросил Хортен-старший и протянул Вальдорфу прозрачную папку из пластика. - Здесь материалы судебного процесса в России над исполнителями ликвидационных акций одной из ваших зондеркоманд. Они расстреляны…
- Мелкая сошка, - махнул Гельмут Вальдорф. - Это мясники… Я вам отдаю агентурную элиту.
- По нашим сведениям органы КГБ арестовали некоего Зюзюка.
- Не знаю такого.
- А Стефан Кадуба вам известен?
- Это мой человек.
- Так вот он на самом деле Зюзюк. Иван Егорович… А Кадубой назвался вам, предъявив фальшивый паспорт. Вас он сумел облапошить, гауптштурмфюрер, а чекистов провести ему не удалось.
- Сорок лет они его все-таки искали…
- Лучше поздно, чем никогда, "Кармен". Ладно… Знал кого-нибудь из тех людей Зюзюк-Кадуба?
- Разве что двух или трех агентов. И то по кличкам.
До встречи с Вальдорфом полковник Адамс в присутствии Бойда снова просматривал досье гауптштурмфюрера.
- Ему можно верить, - сказал, теряя терпение, Малютка Джек. - Мы проверили Гельмута Вальдорфа тройной сетью по системе Джоунса.
Майору Бойду хотелось поскорее начать операцию "Голубой десант", в которой ему отводилась руководящая роль. Он рассчитывал всерьез повысить свое реноме в руководящих кругах разведывательного ведомства, которому принадлежала их резидентура, прикрытая шипчандлерской конторой "Паоло Хортен и братья".
- Верить нельзя никому, включая самого себя и даже господа бога, - улыбнулся полковник Адамс, повертывая в руке фото Вальдорфа, сделанное в разных ракурсах. - Тотальное недоверие, дорогой Джек, вот главный девиз разведчика.
"Черта с два занимался бы я этим дерьмовым делом, если бы не пустые карманы, с которыми выпроводил меня в свет мой разгильдяй-папаша, промотавший деньги деда, - подумал полковник Адамс. - А на этой операции можно заработать еще и хорошие комиссионные от "Америкэн айрон компани". Если, конечно, мы добудем секреты лаборатории, которой заведует сынок этого "Лося".
Уильям Адамс вспомнил о судьбе своего бывшего шефа Фрэнка Визнера, возглавлявшего в середине 50-х годов Управление координации политики. Именно Фрэнк Визнер организовал выступление контрреволюционных мятежников в Венгрии в пятьдесят шестом году, вдохновлял их, снабжал оружием и пропагандистской литературой. Когда дело зашло слишком далеко, и в воздухе запахло третьей мировой войной, Дуайт Эйзенхауэр остановил операцию, в которую Фрэнк Визнер вложил свою фанатическую душу ярого антикоммуниста.
Айк, в качестве президента великой державы, не мог позволить себе и дальше поощрять авантюру Фрэнка. И тогда Визнер подал в отставку - его сменил Ричард Биссел, а затем впал в депрессию и покончил с собой.
Но самое интересное было потом. Когда вскрыли ящики письменного стола Фрэнка Визнера, они оказались забитыми нераспечатанными конвертами. В конвертах были чеки - заработная плата начальника Управления координации политики, отделения которого в 1952 году находились уже в сорока семи странах. Фрэнк Визнер был одним из богатейших людей Соединенных Штатов, Фрэнк не нуждался в денежном содержании кадрового разведчика и служил в ведомстве исключительно за идею.
"Увы, - подумал полковник Адамс, - немногие из нас могут позволить себе не распечатывать конверты с чеками".
Когда он решил сам встретиться с Гельмутом Вальдорфом, то подумал о судьбе последнего. Судя по всему, гауптштурмфюрер не сумел преуспеть в послевоенной жизни, как это сделали его коллеги по РСХА. Правда, Адольфа Эйхмана выкрали агенты израильской спецслужбы, а таким одиозным фигурам, как "доктор" Менгеле или штандартенфюрер Рауф, "изобретатель" душегубки, пришлось скрыться под вымышленными именами, а вот Клаус Барби даже прикатил во Францию под конвоем, но зато сотни других сумели неплохо устроиться в Федеративной Германии, да и за океаном тоже.
- …Вас не смущает судьба Барби, херр Вальдорф? - спросил Хортен-старший у гауптштурмфюрера.
- Не скрою: не испытываю никакого желания попасть в руки советских властей, - сказал Вальдорф. - Но у меня есть одно смягчающее обстоятельство, херр полковник. Я никогда не приводил исполнение смертных приговоров лично. Как, впрочем, и мой заместитель Конрад Жилински. В этом мы с ним сходились. И не потому, что мы опасались возмездия. Кто об этом думал тогда?! Попросту мы считали, что черновую работу необходимо поручать слугам…
- Вы дальновидный человек, гауптштурмфюрер, - усмехнулся полковник Адамс. - Именно поэтому я выпустил вас из лагеря в сорок пятом…
XVI
Был восьмой час утра.
Владимир Ткаченко только что побрился и ждал, когда закипит вода для кофе. Сидел со вчерашней газетой в руках в небольшой кухонке однокомнатной квартиры, которую получил сравнительно недавно. Прежде он занимал комнату в офицерском общежитии.
Едва майор влил крутой кипяток в медную турку, ее подарила когда-то давно-давно на день рождения Алиса - "в первобытные времена", - усмехнулся Владимир, раздался телефонный звонок.
Звонил начальник отдела, его непосредственный шеф, полковник Картинцев.
- Не разбудил, Владимир Николаевич? - вежливо осведомился Валерий Павлович. Он вообще отличался в управлении неизменным тактом и предупредительностью.
- Давно на ногах, - отозвался Ткаченко.
- Тогда вот что, - полковник Картинцев помедлил некоторое время. - С утра в управление не приезжайте, а отправляйтесь в городской отдел милиции. Там у них обнаружилось ночью убийство… Товарищи утверждают, что событие как-то связано с нашей организацией. Вот вы и узнайте, так ли это… И если есть такие особые зацепки, возьмите дело на себя. Пока только в порядке контроля. Не возражаете, Владимир Николаевич?
- Не возражаю, Валерий Павлович, - улыбнувшись, хотел ответить в тон начальнику Ткаченко, но тут услыхал, как свалился на плиту закипевший кофе, коротко бросил "Есть!", положил трубку и метнулся в кухню, не подумав даже, что надо спросить полковника Картинцева: к кому обратиться в горотделе.
"Дежурный будет в курсе дела, - успокоил себя Ткаченко, вытирая тряпкой плиту. - И к Василию Свешникову зайду, в уголовный розыск".
Так оно и оказалось, что именно его старый знакомый, работали как-то вместе по общему делу, подполковник милиции Василий Михайлович Свешников получил задание руководства заняться загадочным убийством на улице Семена Лавриченко, в доме номер восемнадцать.
- Понимаешь, Владимир, не нашего профиля это дело, чую нутром - не наше, - рассказывал подполковник. - Главное - нет мотива. Все в квартире цело, ничего не тронули.
- Месть, убийство из ревности, да мало еще что, - заметил Ткаченко. - Пока не вижу причины, по которой меня подключили к милиции.
- Будет причина, потерпи… Обнаружил труп сосед по площадке: дверь приоткрылась, видно: спешили убийцы, прихлопнули дверь, а язычок замка возьми и не защелкнись. А открывали дверь отмычкой. На замке следы таких сплавов, которые нашей промышленностью не освоены. Это раз. Утром пришел в Центральный райотдел водитель ночного уборщика и сказал, что подвозил к тому дому двоих странных, на его взгляд, людей. Один из них сунул ему комок смятых рублей, а в комке среди наших бумажек - доллар. Вот он, полюбуйся.
- Почти у каждого моряка нашего города, недавно вернувшегося из загранрейса, может заваляться доллар-другой…
- Вполне. Хотя иностранную валюту наши моряки не таскают запросто в кармане, не так ее у них и много. Но вот тебе главный козырь.
- Что это?
- Обложка журнала "Советская женщина", сфотографированная специальным способом. На этой обложке писали. Но листок, судя по всему, унесли убийцы. Остались только вдавленные следы, по ним эксперты воспроизвели все буквы. Взгляни-ка на текст, Владимир.
Ткаченко раскрыл тоненькую папку, в которой лежали материалы экспертизы, и на одном из листков прочитал восстановленные, снятые в особых лучах слова:
"В Комитет государственной безопасности. Заявление…"
XVII
- Далеко еще? - спросил Гельмут Вальдорф. - Не в гости ли к чекистам ты везешь меня, Конрад?
- Для этого не стоило выезжать из города, - отозвался бывший оберштурмфюрер Жилински, не отрывая глаз от дороги. - Мы ведь так условились: я беру тебя до тайника, вынимаю сейф с документами и передаю тебе.
- А я вручаю чек, - подхватил "Кэптэн". - Эти деньги, Конрад, уже помещены в один из банков Цюриха. Личный сейф можно открыть только по твоим отпечаткам пальцев.
Конрад Жилински хмыкнул.
- Уже и до этого додумались, - проговорил он после некоторой паузы. - Значит, шифра недостаточно…
- Шифр можно узнать… Вырвать его тайну у владельца, применив третью степень или наркотические препараты. А отпечатки… Старо, как мир, но куда надежнее.
- Но что я буду делать с этим чеком, Гельмут? Показывать подчиненным в кафе "Ассоль" или поместить под стекло в рамку и демонстрировать посетителям шхуны?
- Ты не утратил чувства юмора, Конрад, и я рад этому. Но сейчас ты сострил неудачно. Разве я не говорил тебе, что со следующим рейсом "Калининграда" сюда придет наш человек. Он внешне похож на тебя плюс грим… Вы обменяетесь с ним документами, и ты уйдешь, наконец, отсюда, вернешься на родину.
- Я родился в Кенигсберге, Гельмут, - хмыкунув, ответил Конрад Жилински. - Теперь это город Калининград. Двадцать пять рублей за билет, чуть больше часа в полете - и я в родном городе. Правда, теперь это русский город.
- Но ты ведь остался немцем! - вскричал гауптштурмфюрер.
Жилински пожал плечами.
- Во мне половина русской крови… И две трети своей жизни я прожил среди русских и в их обличье. Правда, по нынешнему паспорту я украинец, но в общем-то это все одно. Славянин…
Конрад глянул на Вальдорфа и усмехнулся.
- Моя фамилия Мордвиненко, Гельмут, - сказал он. - И у меня есть дочь Ирина. Какое отношение имеет она к моему прошлому?
- Но ты ведь согласился помочь нам!? - встревоженно сказал гауптштурмфюрер.
Поворот разговора не нравился Вальдорфу.
- А разве я отказываюсь? - спросил Мордвиненко-Жилински. - Это мой долг перед прошлым. Ведь никто меня не освобождал от присяги, которую я принес когда-то на верность фюреру. Эти документы принадлежали рейху, и я должен был передать их вышестоящему по должности офицеру. Таким офицером для меня являешься ты, Гельмут. И когда увидел тебя на шхуне, то сразу понял, зачем ты явился. И не колебался ни минуты. Я отдам тебе сейф, Гельмут.
- Ты настоящий немец, Конрад, и добрый фронтовой товарищ, - растроганно, дрогнувшим голосом проговорил Вальдорф.
- Спасибо, - просто сказал "Никита Авдеевич". - А деньги… Деньги мне нужны. Я вовсе не бессребреник. Только где мне тратить ваши доллары? Меня накроют прежде, чем я попытаюсь реализовать первый их десяток. У нас совсем иная жизнь, Гельмут. За два дня жизни в России ты ничего в ней не поймешь. Отправиться на Запад? Вопрос серьезный. Надо привыкнуть к этой мысли, а главное решить, как быть с Ириной. Я любил ее мать, она помогла мне выстоять…
- Твоя жена знала?..
- Нет. Для нее я был Никитой Мордвиненко, раненым сержантом, которого она выходила в госпитале.
- Ты сумел?
- Да, прикрылся документами убитого русского парня. Все сошло как нельзя лучше. Он оказался круглым сиротой, воспитанником детского дома. До сих пор, а прошло столько лет, я ни разу не наткнулся на того, кто знал человека, давшего мне свое имя. Вернее, я сам взял его… Но представляешь, каково было мне, когда понял, что обречен остаться здесь навсегда.
- Представляю, - сказал Гельмут Вальдорф и, нервно пощелкав зажигалкой, закурил сигарету. - И ты не попытался переправиться через границу?
Конрад-Никита рассмеялся.
- До чего же наивные вы люди, на Западе, - сказал он. - Поэтому, наверно, и попадаетесь так часто в лапы здешней контрразведки… Ты слышал выражение "Граница на замке"? Так вот у русских она и в самом деле на замке. И никакие отмычки твоих коллег, Гельмут, не помогают.
Вельдорф буркнул неразборчиво, втянул голову в плечи и замолчал, нахохлившись.
Они проехали еще минут пятнадцать и после столба с указателем "Корфовка - 5 км" Жилински свернул направо.
- Скоро уже? - спросил Вальдорф.
Конрад покосился на него.
"Злая ирония судьбы, - подумал бывший оберштурмфюрер. - Думал ли я, что через сорок лет увижу бравого Гельмута в обличье этого старика? Конечно, он еще пыжится, мой бывший шеф, но это уже только безжалостная карикатура на него. Время, время… Конечно, я тоже далеко не юноша. Но сумел наладить свою жизнь, пусть и не такую блестящую, о которой мечтали мы, когда ждали приказа фюрера, сосредоточив танковые дивизии за Бугом. "Сначала мы завоюем Европу, а потом весь мир…" Теперь мне снова сулят Европу. Уже, так сказать, в индивидуальное пользование. Это, увы, вовсе не партийная постановка вопроса. Нас учили иначе… Личность сильна, когда она сливается в единую массу, образует коллективную силу. Народ, партия и фюрер едины. И как только нарушилась эта тройная связь, мы проиграли… Нет, Гельмут, такая Европа мне не нужна. Уж лучше я останусь капитаном на шхуне, которая никогда не выйдет в море. Я прикован к ней, как раб-галерник к своему веслу".
- Потерпи, Гельмут, - сказал он гауптштурмфюреру. - Осталось совсем немного.
Они проехали Корфовку, за поселком Жилински свернул направо, затем с высокого обрывистого берега спустился к морю и погнал свой "Москвич" у самого уреза воды.
Здесь Конрад развил скорость, они промчались вдоль моря по плотному песку минут десять, затем водитель притормозил и, свернув налево, ввел машину в овраг, заваленный обломками ракушечника.
- Что здесь? - спросил Гельмут Вальдорф.
- Когда-то добывали строительный камень открытым способом, - ответил директор кафе "Ассоль", ведя машину по извилистой заброшенной дороге. - Бывший карьер…
- Черт побери! - выругался Конрад по-русски, едва не налетев на лежавший у самой дороги камень, резко вывернул руль вправо.
Он проехал еще немного и остановил машину.
- Будешь ждать меня около часа, Гельмут, - сказал Жилински. - Сиди спокойно в машине, кури, пей кофе, вот здесь, в сумке, термос. Во фляжке коньяк…
- Может быть, я пойду с тобой? - неуверенно предложил гауптштурмфюрер. Ему очень не хотелось оставаться в этом мрачном месте одному.
- Нецелесообразно, - отрезал Конрад Жилински, выключив фары и вылезая из машины. - Можешь выйти и размяться. Только ни в коем случае не отходи далеко. А лучше вообще не вылезай…
Он хлопнул дверцей и исчез в темноте. Гельмут Вальдорф остался один. Помедлив немного, он вздохнул и положил на колени сумку, о которой говорил ему бывший заместитель, оберштурмфюрер Конрад Жилински.
"Мой заместитель, - усмехнулся "Кэптэн" и покачал головой, - как давно это было… Да и было ли? Порой мне кажется, что все это происходило и не здесь, и не со мной. Не слишком ли долго я живу на этом свете?"
Усилием воли гауптштурмфюрер отогнал расслабляющие дух мысли и расстегнул сумку. Он нащупал в ней термос, фляжку и пакет с бутербродами. Есть ему не хотелось, а вот выпить было бы кстати.
Гельмут Вальдорф отвинтил колпачок фляжки и сделал два добрых глотка. Напряжение медленно отступало, мир, погруженный в темноту, уже не казался таким мрачным.
"И все же у меня есть шанс, - подумал бывший начальник Легоньковской службы безопасности. - Пусть он так долго не давался мне в руки, но уж сейчас я не выпущу его. Чудак Конрад… Он не знает, куда ему девать доллары. Спроси у меня, старый камерад! Впрочем, он и прежде был в некотором роде идеалистом, а сейчас такая долгая жизнь среди славян вовсе развратила арийскую сущность Конрада".
Тут мысли Вальдорфа приняли практическое направление. Он подумал, что если Жилински-Мордвиненко откажется от вознаграждения, а это неизбежно произойдет в случае… "Да-да, - прикинул гауптштурмфюрер, - Конрад останется здесь, значит, ему деньги фирмы Хортенов ни к чему…"
Вальдорф стал лихорадочно прикидывать, как бы приобщить к своему гонорару и деньги Конрада, но толкового ничего в голову не приходило.
"А не ликвидировать ли его в этом карьере? - явилась вдруг мысль, и Гельмут Вальдорф не удивился ее возникновению. - Товар он мне передаст, его миссия будет выполнена… Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. На тот свет… Только вот что это даст мне? Полковник Адамс имеет на Конрада свои виды, это становится понятно, если задуматься над инструкциями, которыми снабдил меня Биг Джон".
Гауптштурмфюрер хорошо знал, что бывает с тем, кто нарушит инструкции, отнесется к ним неуважительно.
Он снова хлебнул из фляжки. Настроение явно улучшилось, хотя Вальдорф и не придумал еще, как положить деньги Конрада к себе в карман.
"Надо поговорить с полковником Адамсом, - решил гауптштурмфюрер, - он сумеет найти правильный ход. Впрочем, рано об этом думать…"
Ему вдруг припомнился тот еще совсем недавний солнечный день, утром которого этот бармен-макаронник говорил, что Клауса Барби, скрывавшегося в Боливии под фамилией Альтман, надо повесить… "Повесить такого ловкого делового человека! - мысленно возмутился Вальдорф. - Только истинный немец мог так элегантно провернуть ту историю с австрийскими танками…"
"Кэптэн" хорошо знал подоплеку этого дела. В апреле 1980 года из арсеналов австрийского государственного завода исчезло сто танков, лучших в Европе образцов бронированных машин.
Пресса и общественность узнали об этом, когда танки были уже переправлены через Атлантический океан. А спустя несколько месяцев во время президентских выборов в Боливии правая верхушка военных кругов совершила переворот. В боливийскую столицу Ла-Пасу вошли войска в сопровождении тех самых новеньких австрийских танков, доставка которых была обеспечена при посредничестве Клауса Барби.
"Вот это была операция, - подумал с завистью Гельмут Вальдорф. - Целую страну наш камерад положил к ногам нового правительства. Конечно, и сам Барби не остался в накладе".