- Где мертвые, там обязательно кто-то нагреет руки, - поддержал его тот, которому "Деррик" не понравился.
- Что понапрасну языками молоть, - оборвал его толстяк. - Дали вам здесь работу, и радуйтесь! Я - сталевар. И два года без работы. Альфреда не принимают в университет. Ты, Орье, со своей дизайнерской мастерской в Берлине прогорел. Подъем, процветание! Процветание? Это как для кого! А разорившихся сколько? Каждый день только и слышишь! Крематорий и кладбище - бизнес надежный. Мертвые не переведутся, факт!
- А как насчет монеты, приятель? - сказал берлинец Орье. - На нас еще бочку катят! Один малый так прямо и ляпнул: зашибаешь по-страшному, а жмешься! Обхохочешься, а? Пусть кто-нибудь из них попробует хоть разок засунуть труп утопленника в печь с первого раза!
- Вечно ты канючишь, Орье, - скривился толстяк, сделав приличный глоток из бутылки. - Мы с тобой попали в контору по первому разряду! Не сомневайся, я дело говорю! Ты только подумай, какое фуфло в других местах. Ну, в Дортмунде. Там раскопали, что умники из "котельной" кладут в один гроб сразу двоих. И в печку! Гробы, что остались, выкатывают наверх и продают за милую душу.
- Про Мюнхен слыхали? - спросил тот, что с бутылкой. - Там кто-то углядел, что из труб чересчур черный дым идет. Почему, спрашивается? Потому что администраторы подкладывали в гробы не только всю эту дребедень, которую приносят родственники - колоды карт, клубки шерсти, семейные фотографии, - но и стеклянные банки с остатками нефти и бензина, старые телефонные справочники и разную другую муть. Вот свиньи, а?
Вернулся Сондерсен. Сказал старшему из серохалатников:
- Директор Норден ждет вас у телефона.
Тот словно испарился. Тогда Сондерсен повернулся к своим сотрудникам:
- Сделайте снимки! - И он указал на труп. - И не забудьте отпечатки пальцев! Проверьте зубы! Короче, все как полагается. Начинайте!
Оба открыли металлические чемоданчики, в которых принесли аппаратуру и инструменты, один опустился перед гробом на колени, щелкнул затвор фотоаппарата. Вернулся пожилой служитель.
- Ну? - повернулся к нему Сондерсен.
- Сделаем все, как вы скажете, господин криминальоберрат. Поймите, мы люди маленькие…
Сондерсен пожал на прощанье руку ему и всем остальным.
- Заранее благодарю! В случае чего - мой телефон у директора Нордена, - и, взглянув на Норму и Барски, предложил - Поднимемся наверх! Подождем там, пока фрау Тубольд привезут в отделение патологии. Что-то вы так побледнели? - участливо заметил он Норме.
- Это из-за духоты, - ответила Норма. - Здесь жуткая духота.
Несколько минут спустя они сидели на скамейке неподалеку от крематория. Из того крыла, где они недавно спускались в подвал, потянулась траурная процессия. Несколько мужчин поднесли небольшой гроб к черному катафалку-"мерседесу". Несмотря на жару, они были в традиционных костюмах: в черных бархатных сюртуках, белых накрахмаленных воротниках, черных панталонах, длинных вязаных чулках и шапках-треуголках на головах. Другие укладывали в машину венки. Венков принесли много, и гостей собралось множество. Процессия во главе со священником медленно прошествовала в сторону шоссе, обсаженного кустами рододендронов. Огромное кладбище походило на прекрасно ухоженный парк. Старые деревья, пруды, каналы, вдали - живописные лужайки, а напротив крематория возвышался памятник жертвам фашизма. Норме приходилось видеть его раньше. В кирпичной раме высотой в шестнадцать метров - пятнадцать рядов урн из красного мрамора с землей и пеплом из ста пяти концлагерей. Этот памятник соорудили в сорок девятом, вспомнила Норма, мне даже приходилось писать о нем. Сто пять концлагерей. Сто пять. А неонацисты опять убивают, кощунствуют на кладбищах и пачкают синагоги. Памятник! - подумала Норма. В чьем сердце живет эта память?
- Господин Сондерсен, - сказала она, - вы не сомневались, что доктора Штайнбаха не окажется и в этом гробу. Вы были уверены, что его труп похищен, да?
- Да, - кивнул Сондерсен.
И снова на его моложавом лице появилось выражение усталости и отвращения, столь несвойственное вообще-то для человека, одержимого идеей победить зло и никогда не пасовать перед ним. В свое время к этому же стремился в Нюрнберге Сондерсен-старший. Но что сейчас с нашим криминальоберратом, подумала Норма. Какая тоска его гложет?
- Я тоже был почти уверен, - сказал Барски. - Кто бы ни убил профессора Гельхорна, членов его семьи и вашего, фрау Десмонд, сына, сделал это, потому что хотел получить от Гельхорна какие-то сведения, но у него ничего не вышло. Доктор Сасаки меня убедил, - по дороге в Ольсдорф они с Нормой подробно рассказали сотруднику ФКВ о поездке в Ниццу. - Теперь следует предположить, что этот Некто заинтересовался и вирусом, который настолько изменил Тома и Петру. Мы собирались исследовать мозг Тома. Этот Некто, без сомнения, избрал тот же путь. Поэтому он организовал похищение трупа Тома.
- Неужели исследование мозга покойного столь много даст? - спросила Норма.
- Порядочно, - ответил Барски. - Хотя и ничего не скажет о ДНК вируса. В одном я не сомневаюсь: неизвестного безумно интересует, какие именно клетки головного мозга претерпели изменения.
- Но почему? Зачем?..
- Не представляю себе, - сказал Барски. - Какие у вас планы, господин Сондерсен?
Тот смотрел в сторону дежурной полицейской машины, на которой они сюда приехали. Оба полицейских стояли перед открытыми из-за жары дверцами.
- Необходимо установить личность умершего, - сказал Сондерсен. - И как можно скорее. Придется, конечно, проверить Гесса, его людей и все такое.
- А как быть с родителями Тома? - спросил Барски. Они сидели в тени старого-престарого могучего каштана. - У стариков такое горе!.. Как я скажу им, что теперь вдобавок ко всему исчезло тело их сына? Как объясню? Нет, это выше моих сил, господин Сондерсен, - он посмотрел криминалисту прямо в глаза. - Мы с Томом старые друзья, родители меня знают… Они прибывают самолетом в девятнадцать тридцать сегодня вечером. Харальд - доктор Хольстен - пообещал им по телефону, что мы с ним встретим их в аэропорту. Боже мой, что мне сказать родителям?
- У меня есть кое-какие варианты, - сказал Сондерсен. - Придется, конечно, запросить Висбаден, надеюсь, там возражать не станут. И если вы не боитесь угрызений совести, может получиться. Вы, насколько я знаю, верующий?
- Чтобы избавить пожилых людей от боли и отчаяния, я пойду на все.
- Ваша идея: передать родителям урну с прахом сына… пусть, дескать, захоронят, хотя пепел и не их сына?.. - спросила Норма.
Сондерсен опустил голову.
- Норден, директор крематория, наверняка не станет противиться такой лжи во спасение. По крайней мере, после телефонного разговора у меня сложилось о нем впечатление как о вполне благоразумном человеке. Конечно, необходимо, чтобы язык за зубами держали все. И в этом отношении… - Он оборвал себя на полуслове, потому что один из полицейских сделал ему условный знак.
Сондерсен побежал к машине, где его подчиненный уже держал наготове трубку радиотелефона. Норма и Барски видели, как он что-то возбужденно говорил и даже махал руками. Они сидели не шевелясь. Стоял сентябрь, жаркий сентябрь, и в пышной кроне старого каштана резвились и напевали птицы.
- Здесь лежит Бравка, - сказал Барски. - Ее похоронили у самой ограды.
Норма положила свою руку на его. Здесь обязательно есть урна с пеплом убитых поляков, подумала она. Бедный Барски! Бедные поляки. Бедные люди. Нет, счастливая Бравка. И Пьер счастливый. И сын мой счастливый. Все мертвые счастливые - им нет больше дела до этой грязной жизни.
К ним возвращался Сондерсен, и Норма убрала руку с ладони Барски.
- Я говорил с фрау Тубольд. Ее нашли у сестры. Сейчас она в патологии. Умерший - ее муж. Вне всяких сомнений.
Он смотрел на кусты и лужайки с отрешенным видом, мгновенно замкнувшись.
- Вы не договорили, - напомнила ему Норма. - Перед тем, как вас позвали к машине, вы сказали, будто ложь во спасение уместна в данном случае при одном условии: если все будут держать язык за зубами… "И в этом отношении…" - сказали вы, но тут вас отвлекли. Да, так что?
- И в этом отношении у меня нет никакой уверенности, - проговорил он, понизив голос, и повернулся к Барски. - Доктор Сасаки из Ниццы убежден в том, что в его команде есть предатель. И он уверен, что и в вашей, доктор Барски, команде тоже вскоре появится предатель. Понятно?
15
- Я сообщил вам обо всем, что брат Така, Киоси, рассказал фрау Десмонд и мне, - сказал Барски.
Было без четверти десять вечера, и он сидел во главе длинного стола в большом конференц-зале. По правую руку от него сидела Норма, по левую - Сондерсен, который и настаивал на этом совещании, как бы поздно оно ни началось. Некоторые коллеги Барски не успели даже переодеться и сидели в белых халатах: высокий голубоглазый блондин-израильтянин Эли Каплан, маленький хрупкий японец Такахито Сасаки, англичанка Александра Гордон, с зачесанными назад и собранными в пучок каштановыми волосами, и приземистый Харальд Хольстен с наметившейся уже лысиной и с подергивающимся веком левого глаза. Барски рассказал и о том, как они с Хольстеном встретили родителей Тома и отвезли к нему на квартиру…
- Мы объяснили им, что вскрытие продлится до завтра, а затем тело будет немедленно кремировано - чересчур, мол, велика опасность передачи инфекции. Разумеется, все мы придем на похороны. Они еще благодарили нас - ведь мы столько сделали для их бедного мальчика… Мать меня поцеловала. Это был самый ужасный момент. А господин Сондерсен получил тем временем разрешение положить в урну чужой пепел - к нашему счастью!
Будем надеяться, что к счастью, подумала Норма. Будем надеяться, обойдется без последствий…
- Короче говоря, брат Така считает, что в его клинике есть предатель и что у нас, поскольку Гельхорн проявил мужество и твердость, вскоре появится свой предатель, - вернулся к теме Барски. - Господин Сондерсен, которому я об этом сказал, просил меня передать это вам всем. После всего случившегося у нас мнение брата Така - как ни больно говорить об этом - абсолютно логично. Дела у нас обстоят прескверно.
- Да уж куда хуже! - сказал Хольстен, усталый и злой.
Остальные выглядели свежее его, но взвинчены были все. Один Эли Каплан сидел, откинувшись на спинку кресла, и преспокойно покуривал трубку.
- Я считаю предположение Киоси чудовищным и оскорбительным, - сказал он. Хольстен и Гордон согласно кивнули. - Что себе позволяет твой брат? Пусть не сует нос в чужие дела! Ну, допустим, он думает, будто у него в Ницце кто-то продался, предал. Это его личное дело. Но как он смеет подозревать в чем-то подобном нас?
- Есть немало фактов… - осторожно проговорил Барски.
Норма посмотрела на него. Как он серьезен! Посмотрела на Сондерсена. Тот с величайшим интересом вглядывался в лица всех присутствующих.
- Кто-то, скорее всего, выдал тему, над которой мы с вами работаем. Иначе профессора Гельхорна не шантажировали бы…
- Да откуда тебе известно, шантажировали его или нет? - воскликнула Гордон. - Это всего лишь предположение брата Така! И не сомневаюсь, господина Сондерсена тоже, а?
- Я ничего не предполагаю, фрау доктор. Я только складываю мозаику. Многих камешков недостает. Моя обязанность найти их. Это мой профессиональный долг. И за помощь, даже самую незначительную с виду, я буду очень благодарен.
- Вы будете благодарны нам! - возмутился Хольстен. - Благодарны! Как вы себе это представляете, господин Сондерсен? Какую помощь вы ожидаете от команды, где отныне каждый будет подозревать каждого, видя в нем потенциального предателя или даже прямого виновника кровавой бойни в цирке? Иначе и быть не может! Теперь мы все глаз друг с друга сводить не будем, если не сказать, что будем просто шпионить - все за всеми! Прежде мы были не только коллегами, но и друзьями, господин Сондерсен. С сегодняшнего вечера с этим покончено. Благодаря твоему брату, Так!
А веко не дергается, подумала Норма. Хотя он наверняка очень нервничает.
- Оставь моего брата в покое, слышишь? - сказал Такахито Сасаки. - Несколько часов назад мы говорили с ним по телефону. И он сумел во многом меня убедить.
- Ах вот как? - изумилась Гордон. - Какое трогательное совпадение взглядов. Да это и понятно. Братья, они братья и есть.
- Как понять твои слова, Александра? - поднялся с места Такахито.
- Сядь и не ломай комедию! - сказал Барски.
Но тот не сел.
- Я хочу знать, что она имеет в виду, черт побери!
- Почему-то ты не слишком торопился поделиться с нами этой идеей о предательстве! - не сдержалась Гордон.
- Вот-вот! - поддакнул Барски.
- Почему же? Сразу после разговора с братом и поделился.
- Весной в институте твоего брата вскрыли сейф и похитили результаты его последних исследований. Как нам теперь известно со слов Яна и господина Сондерсена, взломщик был из той же фирмы "Генезис два", что и человек, который стрелял во фрау Десмонд, - гнула свою линию Гордон.
- Ну и что? Ну и что?! - грохнул кулаком по столу Такахито. - Откуда мне было знать, из какой они оба фирмы? Ведь все это только сейчас выяснилось!
Но Гордон не унималась:
- А сам ты к мысли о возможной связи событий в институте твоего брата и у нас не додумался?
- Нет, черт побери! Здесь у нас перестреляли кучу людей. У моего брата украли несколько дискеток. Какая тут связь? У нас украли что-нибудь? Нет!.. Знаете, с меня хватит! У меня до сих пор комом в горле стоит наш разговор с Яном. Он, видите ли, считает, будто мы с братом замешаны в каком-то колоссальном свинстве. По-моему, Ян пришел к выводу - как и вы все сейчас, - что мой брат упомянул о предателях для того, чтобы напустить туману. И более того - предатели, дескать, сами часто трубят о возможном предательстве! Старая, дескать, история…
- Мысль вовсе не дурна, - сказал Каплан, вынимая трубку изо рта.
- И ты решил на меня наброситься, Эли? А ведь я тебя считал своим верным другом. Ничего не скажешь, очень мило с твоей стороны. - Вдруг он перешел на крик: - Ну тогда давайте, давайте, давайте! Перед вами человек, повинный в смерти многих людей! - Он вытянул руки и повернулся к Сондерсену. - Почему вы медлите, господин криминальоберрат? Где же наручники? - Он закашлялся, на глазах появились слезы.
- Так, - тихо произнес Барски. - Не ломай комедию. Замолчи и сядь наконец!
- И не подумаю! - Сасаки обращался теперь прямо к Сондерсену. - Я хочу вам кое-что объяснить, господин криминальоберрат. Когда американцы - да благословит Господь этот достойнейший народ! - шестого августа сорок пятого года сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму, двести шестьдесят тысяч погибло, а сто шестьдесят тысяч пропали без вести или получили ожоги и ранения. Тогда мои родители еще не были знакомы. Я родился в пятьдесят пятом. К этому времени большинство раненых уже умерло - из-за этого проклятого радиоактивного облучения. Но и по сей день в больницах множество пациентов с лучевой болезнью. Почему, спрашивается, я здесь, в Гамбурге? Потому что, когда подрос, решил непременно выучиться на врача. И заниматься наукой, которая ищет средства против лейкемии, против рака вообще, против болезней, вызываемых радиацией. Тогда я и представить себе не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься рекомбинированной ДНК. И брат мой ни о чем таком не помышлял. Радиация разрушает наследственную субстанцию. Мой брат готовился бороться с этим. Вот каким путем он пришел к ДНК. Будь оно все проклято - мы оба хотели и хотим помочь людям! Помочь, поймите! А вы осмеливаетесь подозревать нас в желании навредить людям, если не убить. Не знаю даже, в каких мерзостях вы нас подозреваете! Зато вы отлично знаете!..
- Ну вот что, - сказал Сондерсен. - Поговорили, и хватит. Сядьте на свое место, доктор Сасаки. - Такахито колебался. - Сядьте немедленно! - повысил голос Сондерсен, и маленький японец опустился в кресло. - Не сомневаюсь, все собравшиеся руководствуются только желанием помочь людям - как и ваш брат в Ницце. У каждого есть помимо всего прочего свои личные побудительные мотивы, пусть и другого характера, чем у вас с братом. Однако в данной ситуации подозреваются все. В равной степени, никто не больше и никто не меньше остальных. Это плохо. Но погибшие люди - это куда хуже…
- Прошу извинить меня за неуместную нервозность, - совсем тихо проговорил Такахито Сасаки, по его щекам катились слезы.
Каплан похлопал его по плечу.
- Нам нужно держаться друг друга, - сказал он. - Не то мы все свихнемся. Давайте рассуждать с точки зрения элементарной логики. Что делал каждый из нас после смерти Тома?
- А вдруг предателем был как раз Том? - предположила Гордон.
- Не исключено. Тогда он дорого заплатил за свое предательство, - сказал Каплан.
- По-моему, это исключено, - сказал Хольстен. - Гельхорна застрелили после того, как Том заболел.
- Чисто теоретически Том мог предать до того, как подцепил эту болезнь, - сказал Каплан. - Вернемся все-таки к тому, что делал каждый из нас после его кончины. Кто был у него? У него были мы с Харальдом. Кто незадолго до этого звонил в Ниццу Яну и просил его немедленно вернуться в Гамбург? Харальд. Во время телефонного разговора я стоял рядом с ним. Кто занимался выпиской свидетельства о смерти и разрешением на вскрытие?
- Я, - сказал Хольстен.
Теперь веко опять дергается, отметила Норма.
- Я же написал его фамилию на бирке и привязал ее к большому пальцу на ноге Тома.
Норма встала и подошла к окну. Ясная и теплая сентябрьская ночь, звездное высокое небо. Какая благодать, подумалось ей. Вот они сидят за моей спиной, солидные и достойные люди. Все хотят делать добро. И все же один из них скорее всего повинен в стольких смертях и муках! И все же один из них - пусть и невольно - убийца моего сына…
Высокий светловолосый израильтянин сказав:
- All right. Снова моя очередь. Как только Харальд оформил документы, он передал их мне. А после того, как привязали бирку, я сказал, чтобы он позаботился о Петре. В операционной находились еще несколько человек. Это я на тот случай, если потребуются свидетели, господин Сондерсен.
Тот кивнул.
- Потом появились два санитара со специальной жестяной ванной и завернули тело Тома в пленку. Им я сказал, чтобы тело немедленно перенесли в отделение патологии. Они прошли через шлюз, где тело подверглось стерилизации, и покинули инфекционное отделение через подвальное помещение.
- Ты сам видел? - спросила Гордон.
- Только до шлюза. Дальнейшее нет.
- Фамилии санитаров знаешь?
- Нет. - Каплан выбил пепел из трубки. - Но при встрече я их непременно узнаю.
- Это Карл Альберс и Чарли Кронен, - сказал Сондерсен. - Мои люди их и допросили.
- Ну и?.. - спросил Каплан.
- Их показания полностью совпадают с вашим рассказом, доктор, - Сондерсен безучастно посмотрел на него. - Они утверждают, что пронесли ванну через подвальное помещение прямо в отделение патологии.
- Вот видите.
- Погодите-ка… Оба они показали, что передали ванну с телом покойного патологоанатому доктору Клуге. И получили от него соответствующую справку, которую отнесли в главный секретариат. Там она и находится. Мои люди убедились в этом. На справке подпись Клуге. Что он и подтвердил.
- А я о чем толкую. - Каплан принялся снова набивать трубку.