Священник произносит слова прощания. Они тонут в шуме вертолетов. Каждый из прощающихся проходит мимо могилы, бросает красную розу и, поклонившись родным, отступает в сторону…
Тем временем голос диктора произносит:
- Федеральное криминальное ведомство обратилось за помощью к Интерполу. За сведения, которые помогут обнаружить преступников, власти свободного ганзейского города Гамбурга, полиция, Вирховский центр и ряд международных фармацевтических концернов выплатят вознаграждение общей суммой в пять миллионов марок.
Снова перебивка кадра, появляется диктор в студии.
- Вы смотрели репортаж о похоронах профессора Гельхорна и членов его семьи, ставших двадцать пятого августа жертвами террористического акта в цирке "Мондо". Просим извинить за кратковременные помехи… Южная Африка. В результате новых серьезных столкновений между чернокожими и солдатами регулярной армии убито не менее шестидесяти человек, более двухсот раненых доставлены в больницы…
Голос обрывается, экран темнеет.
Это Норма, нажав на кнопку пульта дистанционного управления, выключила телевизор. Теперь в комнате горит только маленький торшер.
Вестен сразу же спрашивает:
- Кто был тот человек, при виде которого ты так закричала?
- А, этот, бледный! Знаешь, в цирке было три телефонных кабины. Я стояла в одной из них и звонила в редакцию. И тут он, этот в очках без оправы, рванул на себя дверь. Он был крайне возбужден, но сразу извинился и исчез.
- И оказался сегодня… одним из служащих похоронного бюро?
- Да, Алвин, да! Я совершенно уверена. - Она вдруг вскочила, и глаза ее сверкнули. - Ты сказал: "Ничего бессмысленного в мире не происходит. Многие вещи бессмысленны только с виду. Пока мы не знаем, в чем смысл". Конечно, в этом убийстве тоже был какой-то смысл. И я узнаю, в чем он. Пусть это и станет последним расследованием в моей жизни! - она поймала себя на том, что перешла на крик, и, сконфузившись, проговорила только: - Ах, Алвин!
Он быстро встал и обнял ее.
- Ты узнаешь правду, Норма.
Значит, я все-таки сумел ей помочь, подумал он, испытывая чувство, близкое к счастью. Смерть, дай мне еще немного пожить!
7
На другой день жара усилилась.
Норма ехала на своем голубом "гольфе" в северном направлении, мимо Аусенальстер, по которой скользили яхты с разноцветными парусами. На ней было черное платье без рукавов и черные туфли. Темные очки прикрывали воспаленные глаза. Она чувствовала себя разбитой, опустошенной, снедаемой мучительным беспокойством. С маленькой фотографии в целлулоидном квадратике во весь рот улыбался ее сын. Надо бы убрать карточку, подумала Норма. Она проезжала район Винтерхуде, Бармбекерштрассе. От жаркого встречного ветра у Нормы разболелась голова. Сейчас почти одиннадцать часов дня. Она свернула на Любекерштрассе к зданию "Гамбургер альгемайне цайтунг", где условилась встретиться с главным редактором.
Доктору Гюнтеру Ханске пятьдесят четыре года, он среднего роста, с явной склонностью к полноте. Губы тонкие, нос крупный, узкий, в коричневых глазах постоянно светится любопытство, волосы очень густые, темно-каштанового цвета. Впрочем, пышная шевелюра Ханске - парик. Норма знала об этом, потому что однажды, напившись в стельку, он в ее присутствии парик снял. Было это с год назад. Придя к Норме в гости, он принялся жаловаться на одиночество, на обеих жен, сбежавших от него, и на то, что на сороковом году жизни у него по какой-то роковой необъяснимой причине за месяц выпали все волосы. В тот вечер он преисполнился к себе вселенской жалостью, но заставил все же Норму поклясться, что она никому о его парике не проговорится. Ханске всегда одевался по последней моде. Он многого добился в жизни, был очень образован и подвержен частым приступам меланхолии. Любовницы у него надолго не задерживались. Он то и дело менял их. Все его подруги были совсем молоденькими - знакомился с ними, наверное, на дискотеках. Личная жизнь у него была сложной. Приходилось, например, говорить каждой девушке, чтобы, лаская, она не гладила его по голове, не перебирала волосы и уж ни в коем случае не дергала за них - он, дескать, по странной прихоти судьбы, испытывает от этого мучительнейшую боль, особенно когда сексуально возбужден.
- И они тебе верят? - полюбопытствовала Норма, когда он рассказал об этом.
- А-а, они всему верят, - ответил Ханске и стащил с головы парик, словно желая на нем поклясться, что говорит чистую правду.
Голый череп был розоватым и блестел.
Чуть погодя Ханске начал умолять Норму выйти за него замуж, и когда она самым вежливым образом отказала ему, попытался взять ее силой, но был слишком пьян. Впоследствии они ни словом не упоминали о парике и о той ночи. Ханске остался ее преданным другом и всегда гордился, что работает вместе с Нормой.
Он немедленно принял Норму, которая рассказала ему о шефе спецгруппы "25 августа", криминальоберрате Карле Сондерсене из федерального криминального ведомства в Висбадене. Ему поручили вести расследование, и Норма встретилась с ним в тот самый черный день.
Между ними сразу возникло понимание, хотя он пока что ничем не мог помочь ей. На вопрос, как убийцам удалось попасть на манеж цирка "Мондо", этот на удивление моложавый для своего чина полицейский, высокий и загорелый, ответил:
- Очень просто. Мои люди нашли настоящих клоунов в гримуборной. Их чем-то оглушили и связали. Убийцы сняли с них костюмы и полумаски и быстро загримировались. Никто ничего не заметил… И с тех пор их след простыл. Все было продумано до мельчайших деталей, все подготовлено заранее.
- О’кей, - сказал главный редактор Ханске, когда Норма рассказала ему о мужчине со смертельно бледным лицом, который ворвался в ее телефонную будку и которого она узнала на экране телевизора. - Действуй, как считаешь нужным. На свой страх и риск - и на свое усмотрение. Если тебе что понадобится, получишь. Все что угодно. Как всегда. Сама знаешь.
- Я уже созвонилась с доктором Барски, - добавила она. - Заместителем профессора Гельхорна, припоминаешь?
Ханске кивнул.
- Мы с ним договорились на одиннадцать. В Центре. С Барски и начну.
- Ни пуха ни пера, - сказал Ханске на прощанье.
Переезжая на машине по мосту через Гольдбек-канал, Норма вспоминала, как приятно и свежо было в кабинетах редакции, где недавно установили новые кондиционеры. Потом она свернула на Гинденбургштрассе и проехала мимо большого городского парка с озером и пляжем. Чуть поодаль, левее, здание планетария, а за ним - три небоскреба Вирховского центра; их мощные двускатные крыши как бы образовывали треугольник.
Норма притормозила у проходной, ей навстречу вышел вспотевший вахтер, поздоровался.
- Я к господину доктору Барски из института микробиологии, - сказала она. - Меня зовут Норма Десмонд. Меня ждут.
Из редакции она повторно созвонилась с Центром и условилась о встрече с секретаршей Барски.
- Один момент. - Вахтер исчез в будочке, поговорил с кем-то по внутреннему телефону и сразу же вернулся. - Все в порядке, фрау Десмонд. Первый корпус. Четырнадцатый этаж.
Легкий шлагбаум поднялся, и Норма въехала на автостоянку перед самым высоким из трех зданий. Она знала, что в одном из тех, что пониже, размещались глазная больница и отделения отолорингологии, гинекологии и урологии, а в другом - детское отделение, психиатрия, неврология, хирургия и клиника скорой помощи. А в этом, самом высоком, находилось несколько научно-исследовательских институтов и кардиологический центр.
Норма вынула ключи зажигания. Взгляд ее снова упал на фотографию улыбающегося сына. Она вынула снимок из целлулоидного пакетика и вышла из машины. Идя по широким каменным плитам, снова невольно вспомнила Бейрут. Плиты настолько нагрелись на солнце, что жгли даже через подметки легких туфель, а ветер был таким же душным и неприятным, как и в том городе. Нет, твердила она, не смей и вспоминать о Бейруте! В Бейруте ветер пропах смертью и тленом, и Пьер погиб там. Да, и что с того? Твой сын тоже погиб. Они убили его здесь, в Гамбурге. Помни об этом! Помни об убийцах! Она почувствовала, что по затылку стекают струйки пота. И вот она уже в тени здания…
В холле перед тремя лифтами - медная указательная доска. Норма поднялась на четырнадцатый этаж. Вместе с ней в лифте ехали три медицинские сестры.
- В магазине торговля идет туго, - рассказала одна. - И салат, и шпинат, и зеленый лук, и цветная капуста - все лежит, не раскупают. Хотя цены снизили на треть. После того, как оказалось облученным молоко, нас всех предупредили, что есть опасность заражения сальмонеллой молочного порошка.
- Позавчера им пришлось в который раз остановить реактор в Хамм-Уэнтропе, - сказала другая.
- Это не там, где в августе дважды были какие-то неполадки? - спросила первая.
- Да, а сегодня в "Новостях" по радио передали, будто немецко-французская комиссия не обнаружила - ну, еще бы! - никаких дефектов на АЭС в Каттеноме, - вмешалась третья.
- Когда говорят об уровне безопасности при облучении, каждый приводит разные цифры. Детям не рекомендуется играть на траве - детям можно играть на траве сколько угодно. Детям не рекомендуется играть в песочницах - дети могут играть в песочницах хоть целый день. Мой малыш спросил меня: "Мамочка, мы все умрем?" Напугали их - ужас! Сначала ученые подсчитали, что шанс катастрофы на АЭС - раз в десять тысяч лет! Такова, мол, вероятность. Ничего себе вероятность! Сегодня Чернобыль, а в семьдесят восьмом году "Три майл айленд".
- Думаешь, они что-то от нас скрывают?
- А то нет! Говорят даже, будто облучение вообще не опасно, - сказала вторая. - Не опасно - и точка. Сам Коль сказал. Мы должны продолжать развивать атомную энергетику, не то рухнет вся промышленность, сказал он. Вчера по ЦГТ. Паникуют-де люди совершенно безответственные. А Дреггер сказал, что все это - бред трусливых мерзавцев. А Циммерман говорит: пусть русские объяснят поподробнее, что у них там произошло, тогда мы подумаем. Подумаем? Они не собираются ничего нам объяснять.
- Знаешь, почему они врут? Потому что речь идет о миллиардах, Ева, о десятках миллиардов, если не больше!
- Если им суждено подохнуть, им никакие миллиарды не помогут.
- А вдруг? Вдруг помогут? Они небось в этом уверены. У кого миллиарды, тому облучение нипочем. Да и сама атомная война тоже. Подожди, скоро выяснится, кто в Чернобыле виноват.
- Кто же?
- Евреи, - ответила первая сестра.
Лифт остановился на четырнадцатом этаже. Норма прошла по коридору до двери, на которой висела табличка: "Вход воспрещен". Здесь коридор поворачивал под прямым углом. По одну сторону множество дверей, по другую - высокие окна со спущенными из-за жары жалюзи. Температура здесь поддерживалась постоянная, от сияющей белизны просто слепило глаза: стены, двери, даже мебель в уголках для ожидающих пациентов были белого цвета. Вот дверь в секретариат Гельхорна, рядом его кабинет. На белом пластиковом четырехугольнике черные буквы: "Профессор доктор Мартин Гельхорн", и чуть ниже: "Запись рядом". Теперь дело осложняется тем, что к профессору Гельхорну не запишешься, подумала она, потому что профессор Гельхорн мертв. Как Пьер. Мне нужно позвонить в интернат. У Нормы закружилась голова, она прислонилась к белой стене. Через несколько секунд почувствовала себя лучше и пошла дальше. Не думай об этом, приказала она себе. Думай о своей работе! Двери, еще двери. И таблички: "Такахито Сасаки", и ниже: "Запись рядом"… "Д-р Александра Гордон. Запись рядом"… "Д-р Харальд Хольстен. Запись рядом"… "Д-р Ян Барски. Запись рядом".
А дверь рядом была открыта. Норма вошла. Две женщины сидели за длинными письменными столами. Старшая по возрасту отбирала диапозитивы для предстоящего доклада, другая же, в наушниках, печатала на электрической машинке. От наушников длинный тонкий провод тянулся к диктофону. Жалюзи на окне тоже были приспущены. Где-то рядом громко смеялся мужчина.
- Добрый день, - проговорила Норма.
На обеих женщинах были белые халаты. Старшая сняла очки и подняла на нее глаза.
- Здравствуйте.
- Я Норма Десмонд. Мы условились о встрече с…
- … господином доктором Барски, - она кивнула, а младшая продолжала печатать.
На письменных столах стояли маленькие керамические дощечки с черными буковками. Норма прочла имя секретарши.
- Вы говорили со мной, фрау Десмонд. И договорились о встрече на одиннадцать часов, - словно для того, чтобы проверить свою память, женщина взглянула на лежащий перед ней перекидной календарь.
- Да, фрау Ванис, - сказала Норма. - На одиннадцать. Надеюсь, я не опоздала.
Сейчас и молодая, фамилия которой была Воронеш, взглянула на нее и приветливо улыбнулась.
- К сожалению, фрау Десмонд, - произнесла старшая, - доктор Барски пока занят. Может, хотите отдохнуть в соседней комнате? - Она прошла вперед. Здесь, как и в секретариате, стояла белая мебель. - Прошу вас, присаживайтесь!
- Большое спасибо. - Норма села поближе к столику.
- Пойду взгляну, как там дела, - сказала фрау Ванис и вернулась на свое рабочее место. Сквозь приоткрытую дверь Норма услышала еще, как она позвала: - Герта!
После этого стук пишущей машинки прекратился. Молодая наверняка сняла наушники. Норма впервые услышала ее голос.
- Да? В чем дело?
- Доктор Барски все еще не вернулся из инфекционного отделения?
- Да, и остальные тоже там.
- Спасибо, Герта.
Мягкий стук возобновился. Кто-то набрал короткий номер телефона. И снова послышался голос старшей секретарши.
- Ванис. У вас доктор Барски… Да, да, вместе с другими, я знаю. К нему пришла фрау Десмонд. Не передадите ли доктору Барски… - Пауза. - Ах, вот как… гм… да… да, благодарю.
Фрау Ванис зашла к Норме.
- Мне очень жаль, фрау Десмонд. Доктор Барски еще занят. Вам придется подождать. Увы, никак не менее получаса. Там что-то стряслось… Когда мы с вами говорили по телефону, я не знала…
Норма улыбнулась.
- Конечно, я подожду. Откуда вы могли знать, что что-то случится.
Фрау Ванис благодарно кивнула и вышла из приемной. На столике перед Нормой лежали журналы и каталоги. Она принялась рассеянно листать их. А за стеной время от времени похохатывал мужчина.
8
Однако через полчаса доктор Барски не появился. И лишь еще двадцать минут спустя из коридора послышались мужские голоса. Один из них произнес перед самой дверью секретариата:
- Итак, прошу всех в пятнадцать часов ко мне.
Когда шаги нескольких врачей затихли в коридоре, Барски переступил порог секретариата. Норма еще не видела его, только вновь услышала голос:
- Извините, но раньше я не мог.
- Фрау Десмонд ждет вас почти целый час, господин доктор.
- Я же извинился! - И он направился в приемную.
Норма поднялась ему навстречу. Первой ее мыслью было: "В жизни он куда выше ростом, чем кажется на экране". А второй: "Выглядит он несравненно хуже, чем на том же экране. Бледный. Под глазами глубокие черные круги, они его старят. Устал от работы, выдохся? Нет, тут что-то другое. Тревожится о чем-то? Чего-то боится? Да, но чего? Мучается, страдает? На экране он производил впечатление человека несокрушимого. Железного. А тут…"
Барски отдал легкий поклон. Его коротко остриженные черные волосы слегка курчавились и были очень густыми.
- Барски. Здравствуйте, фрау Десмонд. Простите великодушно, что заставил вас так долго ждать. Срочные дела, знаете ли…
- Я знаю, доктор. В инфекционном отделении.
На его широком лице появилось вдруг такое выражение, что Норма испугалась. Только что он как будто непринужденно улыбался, теперь же эта улыбка оледенела, превратившись в отталкивающий оскал.
- Где?
- В инфекционном отделении, - повторила она, ощущая необъяснимую беспомощность.
- С чего вы взяли? - В его приятном голосе появились режущие слух нотки.
- Ну да, вы были в инфекционном отделении, - повторила Норма.
Это просто омерзительно, подумала Норма. С какой стати я заискиваю перед ним? И что его так разъярило?
- Кто вам сказал?
Он почти выкрикнул это.
- Одна из ваших секретарш… Она звонила в инфекционное отделение и передала, что я здесь. Хотела помочь мне… Доктор Барски, послушайте, я…
- Извините, я на секунду оставлю вас, - и он вышел в секретариат, с силой хлопнув дверью.
Здесь что-то не так, подумала Норма. Ладно, наберемся терпения! Ей пришлось прождать минут пять, прежде чем Барски вернулся. Он улыбался. Улыбается из последних сил, подумала Норма.
- Все выяснилось. Вы ослышались, фрау Десмонд. Фрау Ванис сказала вам, что я задерживаюсь, потому что у меня дела в двенадцатой лаборатории.
Ладно, оставим это на время, подумала Норма.
- Да, наверное, я ослышалась.
Не пойму, почему мое невинное замечание так взбесило его. Почему бы ему не зайти в инфекционное отделение? Это ведь больница! И какое мне вообще дело до того, где он был. Нет, почему он так распсиховался?
Он снова улыбнулся.
- Я понимаю вас, - негромко проговорила Норма. - Эти страшные события… конечно… нервы у нас у всех не в порядке…
- У вас тоже? О-о, разумеется… Примите мои соболезнования! Да, у вас тоже горе… Хотите что-нибудь выпить? Кофе? Сок? Кока-колу?
- Нет, благодарю, доктор.
- Прошу вас. - Он открыл дверь и вошел в свой кабинет.
Норма последовала за ним. Ее удивили огромные размеры комнаты. И здесь вся мебель была белая: белые книжные полки и белый письменный стол, на котором в беспорядке лежали книги и рукописи.
- Чем я могу помочь вам, фрау Десмонд? - Сейчас он говорил спокойно, голос у него был низкий, приятный.
- Я расследую дело о террористах, жертвами которых стали профессор Гельхорн и члены его семьи… мой маленький сын… и другие люди… За этот акт террора еще никто не взял ответственность на себя. Мне не хотелось говорить с вами об этом по телефону. Я рассчитываю узнать от вас о предположительных мотивах преступления… то есть ваше мнение о том, чем оно могло быть вызвано.
Она с удивлением заметила, что его лицо снова посуровело.
- С чего вы взяли, что мне известны мотивы?
- Ну… - она нервно улыбнулась. - Вы были одним из ближайших помощников профессора Гельхорна, не правда ли? Вы сотрудничали с ним двенадцать лет.
- И что же?
- Если кто и может догадаться о тайных причинах преступления… Я вот что хочу сказать: на свете нет ничего, что делалось бы без всякого смысла. Разве что оба эти клоуна были душевнобольными. В данном случае такая вероятность исключена. Не сомневаюсь: за это время вы не раз прокручивали в уме возможные мотивы этой истории. Если вы сегодня не в настроении, назначьте мне другой день для встречи. Но как можно скорее… Чтобы мы побеседовали в совершенно спокойной обстановке.
- Нет, - сказал Барски.
- Как, простите?
- Я не назначу вам другого дня для встречи и не намерен беседовать с вами в спокойной обстановке. - Сейчас в его ледяном голосе отчетливо ощущался польский акцент.
- Вы не желаете встречаться со мной… Но почему?