- Да мало ли! Ночным сторожем работал. На важнейшем объекте! Секретном, конечно, где, не говорил - не имел права. А еще журналистом. Все время в разных газетах. И опять же никогда не рассказывал в каких. Я ему верила, потому что любила его как дура. Втрескалась в него по уши. А как же - мужчина на всю жизнь. Когда влюбишься, в самое дерьмо и вляпаешься. Разве не так, а? Еще он был киномехаником. Это точно, да. В "Старе". Я там раз заглянула в кабину киномеханика, он стоял у аппаратов. А потом он писал книгу. Целый год, здесь, дома. И конечно, толку никакого. Вроде бы работал еще где-то курьером, черт его разберет. Говорит, развозил секретные документы! Я, дура, верила ему…
- Куда развозил?
- В Цюрих. В Париж. В Милан. Откуда мне знать, куда точно. Ни одному его слову верить было нельзя… И с другими любовь крутил… все это время… А меня оставил на бобах! И что мне теперь делать? В моем возрасте! Когда вокруг столько шлюх, которые сразу лезут мужику в ширинку? Сигарету?
- Нет, спасибо.
Мужчина в ванной прокашлялся.
- Не позволите заглянуть в его комнату, фрау Майзенберг?
- Запросто. Только ничего вы не найдете. Пойдемте, дамочка! Смотрите сколько хотите! Можете все ящики открыть. Ни карандаша там не найдете, ни листочка бумаги. Все документы, все удостоверения забрал с собой. Я даже не знаю, Лангфрост его фамилия или нет. О Боже мой! - Она встала и открыла одну из дверей. Маленькая комната с окном, выходящим на брандмауэр - глухую стену дома напротив. Шкаф, кровать, стол, стул.
- Он ведь все время проводил в моей комнате, - объяснила фрау Майзенберг. - Вот, посмотрите, что в шкафу. Это все я ему покупала: туфли, рубашки, кальсоны, носки, костюмы. Галстуки - самые красивые. Разве нет? А какие дорогие! На мои кровные. Он же ко мне нищим пришел. В рванье каком-то. И дырявых туфлях. Я его и одевала, и кормила, и поила. Любила потому что. И ничего своего не оставил - я тут уже все перерыла!
Да, пусто, мысленно согласилась с ней Норма несколько минут спустя. Вернувшись в прихожую, попыталась как-то утешить.
- Не утешайте меня, - сказала фрау Майзенберг, открывая входную дверь. - Поделом мне, дуре. Всегда была дурой. Всю жизнь! Ну, всего вам, фрау Десмонд, будьте здоровы!
- Спасибо, - сказала Норма.
В ванной зашумела вода.
11
"…в ответ на заявление президента Рейгана о том, что он не намерен впредь следовать статьям договора ОСВ-II, советский партийный официоз - "Правда" - угрожает установкой ракет новейшего типа. Договор ОСВ-II, который, правда, никогда не был ратифицирован, оставался одним из немногих существующих соглашений о разоружении. В кругах НАТО и в столицах европейских союзников Америки критически оценили последнее несогласованное выступление американского президента и выразили недовольство по этому поводу. Лейпциг: после осмотра ярморочных павильонов премьер-министр Бельгии…"
Норма встала и как бы внутренне отключилась от голоса комментатора, доносившегося из телемониторов, установленных в вестибюле редакции "Мир в кадре". Многоэтажное здание телестудии находилось в маленьком прибрежном городке Бендешторф, рядом с гостиничным комплексом "У змеиного дерева" и кинопавильонами, построенными здесь после войны. Все информационные сюжеты первой программы монтировались в Бендешторфе и уже отсюда передавались на телесеть страны. Норме пришлось выехать довольно далеко за пределы Гамбурга: сначала по мосту через Эльбу, потом по автостраде по направлению к Ганноверу, до поворота на Раммельсло и дальше в сторону пустоши. А сейчас она шла по вестибюлю навстречу мужчине, который только что спустился на лифте. На нем была голубая рубашка с короткими рукавами, легкие летние брюки.
- Норма! - Он с нежностью обнял ее.
Редактор теленовостей Йенс Кандер, ее сверстник, еще восемь лет назад был журналистом, репортером. Они встречались часто и Бог весть где. Сейчас Кандер выглядел неважно.
- Мы с женой написали тебе вчера письмо, - сказал он. - От всей души сочувствуем твоему горю, поверь!
- Я знаю, что ты это искренне, - сказала Норма, приглаживая коротко остриженные волосы. - Но, прошу тебя, не будем об этом! Я позвонила тебе, потому что мне необходимо кое-что уточнить. Уверена, ты поможешь.
- Всем, чем сумею. - Он обнял ее за плечи и повел к лифту. - Рассказывай…
В своем кабинете Кандер указал ей на черный кожаный диванчик, а сам сел за письменный стол, снял трубку и набрал номер.
- Биргит? Это Йенс. Выручай! Мне нужен тот выпуск "Мира в кадре", что давали вчера в восемь вечера… Там был репортаж о похоронах профессора Гельхорна и его семьи… его повторили еще в одиннадцать вечера… Знаю, что последних выпусков у нас нет… поэтому и прошу просмотреть главный!.. Можно прокрутить на моем мониторе?.. Конечно, не ты… Кто-нибудь из отдела хроники… Идет! Кланяюсь тебе… - Наберись терпения на пару минут, - сказал он Норме, положив трубку. - Так что там с этим служителем?
Она рассказала ему о причинах своего визита в самых общих чертах.
- Пока не знаю. Пытаюсь выяснить. Можно сделать его фотографию?
- Посмотрим. Мы работаем только с электронной телеаппаратурой! Так что снимок придется делать с экрана.
- Думаешь, плохо выйдет?
- Нет, почему. У ребят из отдела хроники и из архива полно всяких трюков. Получится как в ателье… ну, не на все сто, но почти…
- Ты меня очень обяжешь, Йенс, - она взглянула на него повнимательнее. - Слушай, что с тобой? Неприятности?
- М-да…
- С женой поругался?
В кабинет всунула голову молоденькая длинноволосая блондинка:
- "Бомбу в ирландском автомобиле" ты делаешь?
- Не-ет. По-моему, Генри.
- О’кей. - И дверь захлопнулась.
- Да нет, жена тут ни при чем, - сказал Йенс. - Я сам точно не знаю, в чем причина. Мне муторно уже несколько месяцев. Паршиво мне, и точка. Паскудно. Все время. С коллегами отношения хорошие. Работа классная, если считать, что рассказывать каждый день о близящемся конце света - обычное дело. Но мы все привыкли. На Ингу мне жаловаться нечего. Дети живы-здоровы. Во мне дело, во мне! Я сам себе осточертел, противно глядеть на себя в зеркало. Странно: с Ингой я еще ни разу об этом не говорил, а с тобой - с ходу.
- Потому что мы видимся раз в сто лет. Иной раз легче откровенничать с барменом в кафе, чем с близкими людьми, - сказала она. - Но почему ты себе осточертел?
- Не знаю, зачем я живу. В прямом смысле. В чем идея моей жизни? В самопознании? Или в чем другом? Как это назвать? Кто я и зачем я - вот на чем я споткнулся.
- Скажи пожалуйста!
- Нет, ты ответь: откуда мне знать, кто я такой? Жизнь катится и катится. Все, что я делаю, я делаю всякий раз единожды. Я не знаю, когда и в какой ситуации я принял правильное решение, а когда ошибся. Но исправить допущенную ошибку мне не дано. Если бы события могли повториться в точности, как при просмотре вчерашнего материала, - да, тут был бы шанс! Извини, это идиотское сравнение. Кадры можно повторить, события же - никогда. Ни одно не повторится! Будь это иначе, я имел бы возможность многое сделать по-другому, умнее. Может, тогда я нашел бы себя. А так? Кто я? Зачем я? И что такое человек вообще? Ты, я, Инга, все? События не повторяются. Как же во всем разобраться? Сам себе жить правильно не прикажешь или приказа не услышишь… Выходит, все получается так, как должно получаться? Какой во всем этом смысл?
- Не знаю, Йенс.
- Ты тоже не знаешь, кто ты такая?
- Представления не имею, - ответила она устало.
- Да, но мы должны быть кем-то! Мы… - он оборвал себя на полуслове. - Дерьмо! Как говорится, тебе бы да мои заботы… Извини, Норма! Ты спросила, что со мной? А ведь если кому действительно паршиво, то это тебе. Тебе…
- Прекрати! - громко сказала она. И сразу понизила голос: - На кладбище вы снимали несколькими электронными камерами. Значит, у вас там была передвижная телестудия.
- Да. В автобусе сидел наш Вальтер Грютер, редактор. Перед мониторной стенкой. Потом он здесь уже смонтировал материал. Написал дикторский текст и наговорил его на диктофон. Ну, а вечером ребята из отдела хроники вставили его в программу "Мир в кадре".
- Вы до сих пор храните все выпуски "Мира в кадре"?
- Двадцатичасовой главный выпуск мы целиком переписываем на видео. Каждый день. Хочешь посмотреть "Мир в кадре" от четвертого сентября десятилетней давности - милости просим.
- И где эти кассеты хранятся?
- Есть специальное хранилище в подвальном помещении. Скоро там уже места не будет. Между прочим, Норма, есть полным-полно людей, которые твердят, будто прекрасно знают, зачем родились на белый свет и кто они такие.
- Не верю. А если и впрямь знают, какой им в этом прок?
- Не скажи, - протянул Кандер. - Если бы я, например, знал, я бы…
Резко зазвонил телефон. Он снял трубку, назвал себя.
- Да, Биргит? - И несколько секунд слушал. - Что значит "нет"? Должен быть! Проверьте еще раз! Значит, проверьте в четвертый… Извини, я нервничаю… Не могла же эта штуковина исчезнуть…
Норма откинулась на спинку диванчика.
- Что значит: "пропала"? У нас никогда ничего не пропадало! Позвони в "Хронику". Может, вы оставили кассету у них… Уже звонила… В "Хронике" нет… Черт бы его побрал! Нет, что за дела… Подожди, я сейчас спущусь…
Он положил трубку и встал.
- Немыслимо! Якобы пропала кассета с записью вчерашней вечерней передачи… Я… - Быстро подошел к Норме. - Боже мой, что ты?.. Что с тобой?.. - Он непонимающе смотрел на нее. - Ты вся в слезах. Даже ворот платья мокрый… Норма! Норма, умоляю тебя!
Она вытерла лицо платком. Тихо проговорила:
- Я правда ничего не заметила. Йенс. Я… нет, я сейчас не о Пьере думала…
- А о чем же?
- Об этом выпуске "Мир в кадре"… о том, что на свете ничто не повторяется, как ты сказал… и что ни у кого нет шанса изменить, поправить что-либо… Ладно, все, я уже в порядке. Иди, не волнуйся за меня.
- Оставить тебя одну? Сейчас?
- Да, конечно. Знаешь, эта жара… А я с утра за рулем…
- Приляг! Хочешь выпить? Водки? Виски? Коньяка? Воды со льдом?
- Нет, ничего не надо. - Она легла с ногами на диванчик. - Да иди же, Йенс.
Когда Кандер ушел, она закрыла глаза. И некоторое время спустя начала беззвучно взывать к Богу. Тебя нет, шевелились ее губы. Но если Ты действительно существуешь - ведь Пьер верил в Тебя даже в Бейруте, - если Ты действительно существуешь, сделай так, чтобы мой мальчик был избавлен от страха и мучений, молю Тебя! Чтобы он парил в неземном умиротворении. Чтобы он испытал это. Пожалуйста, сделай так, если Ты существуешь. Если Тебя нет, все мои надежды, конечно, тщетны. Но, если… Всем сердцем своим, всеми своими добрыми помыслами я с тобой, мой мальчик. С тобой и с твоим отцом. Оставайтесь, пожалуйста, со мной и помогите мне жить достойно… Ах, дьявольщина, подумала она, ведь что-то очень похожее говорил мне Пьер той самой ночью в отеле "Коммодор" в Западном Бейруте, а я сказала: "Ты сам в это не веришь. Признайся, а?", и он ответил: "О’кей, я тоже не верю. Но Боже мой, как бы мне хотелось в это верить, mon petit chou". Тогда было ужасно жарко и душно в Бейруте, на улице трещали пулеметы, снова прилетел бомбардировщик и дал ракетный залп, и весь наш отель содрогнулся. Все было так, как бывало в Бейруте каждой ночью, и я никогда не смогу забыть ни тебя, Пьер, ни тебя, мой маленький Пьер… От этого с ума сойти можно, я сейчас разревусь! Нельзя, ни в коем случае…
Она села, открыла свою репортерскую сумку, достала зеркальце. Почему вы смогли умереть, а я должна жить, думала она. Это несправедливо. Конечно, Бога нет… Она привела лицо в порядок, а потом долго сидела, стараясь ни о чем не думать.
Наконец вернулся Йенс Кандер и взволнованно сообщил, что видеозапись вчерашнего выпуска "Мир в кадре" с репортажем о похоронах и впрямь исчезла, в редакции переполох.
- Эту штуковину украли, - сказал Кандер. - Если ты знаком с устройством архива и у тебя есть ключи от него - нет ничего проще. Значит, это кто-то из наших. Ты о чем думаешь?
- О второй программе, - ответила Норма. - Они наверняка повторили репортаж в выпуске "Двадцать четыре часа" - ведь это практически повтор "Мира в кадре".
- Повторили, а как же. Да, и вот еще что: федеральное криминальное ведомство дало разрешение на съемки на кладбище всего двум студиям - обе немецкие.
- Знаю, - кивнула Норма. - У тебя друзья в Штарнберге найдутся?
- Спрашиваешь! Полно. Мы часто работаем вместе, и всегда друг другу помогаем. Моего хорошего приятеля зовут Роттер. Он там у них главный.
- Прошу тебя, позвони и спроси, на месте ли его репортаж о похоронах или тоже исчез. Нет! Узнай только, можно ли получить кассету.
- О’кей! О’кей! - Йенс Кандер сел за стол и попросил секретаршу соединить его с Куртом Роттером из главной редакции теленовостей второй программы в Штарнберге.
Связь дали сразу и поговорили быстро. Прикрыв трубку ладонью, он повернулся к Норме:
- Видеозапись у них, сама понимаешь, осталась. Он запросил архив… - Через несколько секунд он снова говорил с Роттером. - Что?.. Запись на месте? Ну, конечно… Нет, нет, у нас тоже найдется, просто кто-то куда-то сунул…
- Спроси, может ли он переписать ее, - прошептала Норма.
- Понимаешь, мы хотим кое-что перепроверить, Курт. Смог бы ты переписать эту пленку?.. Отлично!.. Да, прямо сразу, если не трудно… Да, звони!.. Спасибо, Курт, с меня причитается… Привет! - Он повесил трубку. - Со Штарнбергом проблем не бывает. Погоди-ка! - И снова взялся за телефон. Потом сказал: - Это займет еще минут пятнадцать. А потом прокрутим кассету у меня. Ее принесут.
- Прекрасно, Йенс.
Норма принялась листать лежавшие на столике ежедневные газеты. Почти все они дали фотоинформацию с похорон. Норма разглядывала снимки родственников убитых, сотрудников и знаменитых зарубежных коллег Гельхорна, съехавшихся отовсюду. Вот подпись под групповым снимком: Михаил Соболев, профессор генной химии Московского университета имени Ломоносова; Альберт Робертсон, президент американского концерна "Америген"; Том Стаффорд, профессор института генной технологии Кембриджского университета; профессор Робер Кайоль, президент директорского совета компании "Евроген", Париж. Норме все время попадались снимки этих людей, друзей покойного и его ближайших сотрудников. На некоторых видны и лица служителей похоронной конторы. Но ни на одном не было человека со смертельно бледным лицом.
В дверь постучали. Девушка в джинсах принесла видеокассету.
- Приветик, Йенс. Это тебе. Нам только что передали из Штарнберга.
- Спасибо, Моника - И когда та вышла, поднялся. - Что ж, посмотрим. - Кандер вложил кассету в видеомагнитофон, стоявший рядом с телевизором. Задернул занавески и зажег маленькую настольную лампу. Включил "видик" и телевизор.
На черном фоне со свистом пролетели цифры 5, 4, 3, 2 и 1, после чего сразу начался репортаж о похоронах в том виде, как его передавали по второй программе. Норма записывала кадр за кадром. Репортаж и по тональности, и по содержанию почти буквально повторял выпуск первой программы. Правда, из-за того, что оператор стоял в другом месте, планы отличались - но это вполне понятно и объяснимо. Снова скорбящие родственники, коллеги Гельхорна, его сотрудники, полицейские машины, солдаты, вертолеты пограничной охраны и, наконец, вынос гробов.
Норма вся подалась вперед.
Вот они, в традиционных гамбургских траурных костюмах, проносят первый гроб. Второй. Третий и четвертый, маленькие, в них дочери Гельхорна. Но служители сняты с другой стороны. И на сей раз Норма не увидела того, бледного, в очках без оправы. Нет, в репортаж, снятый для второй программы, он не попал. Поэтому его и не украли, подумала Норма. Не горячись. Утверждать ты не можешь. Но и исключить этого нельзя. Все, репортаж кончился.
- Ну? - спросил Йенс Кандер, выключив телевизор и отодвинув занавески.
- Что "ну"?
- Ну, нашла ты его?
- Нет, - ответила Норма.
Кандер почесал за ухом.
- Выходит, на нашей пленке он был, а на пленке второй программы его нет.
- Да.
- И нашу пленку украли, а эту оставили.
- Да.
- Ничего себе историю ты начала раскапывать!
- Не говори, - кивнула Норма.
12
Когда она около шести вечера поставила свою машину на Паркштрассе позади "вольво" серебристо-серого цвета, он сидел на невысокой каменной ограде сада. Узнав ее, быстро пошел навстречу - смущенный, с большим букетом желтых роз в руках.
- Что вам здесь надо? - спросила Норма.
- Я хочу извиниться перед вами, фрау Десмонд.
- В самом деле? - Она сняла темные очки и поглядела на него, наморщив лоб. Здесь, вблизи Эльбы, да еще вечером, было не так душно.
- Я сегодня днем вел себя просто постыдно. Пожалуйста, простите меня и возьмите эти цветы! - Он был взволнован.
Норма заметила уже, что, когда Барски волнуется, он начинает говорить с сильным польским акцентом. Вот и сейчас тоже…
- О'кей, - сказала она. - Настроение не всегда от нас зависит. Да и собеседников мы не всегда сами себе выбираем. - Взяв цветы, она протянула ему свободную руку. - Спасибо! Хорошо, забудем! No hard feeling…
Барски не отпускал руки Нормы.
- Нет, нет… Я хотел не только извиниться, фрау Десмонд…
Он большой и сильный, как медведь, подумала Норма. И сейчас - не злобный медведь. Да, сейчас он вежлив. Сейчас он явился с розами.
- А что еще?.. - полюбопытствовала она.
- Прошу вас, фрау Десмонд, спрашивайте меня, о чем хотите. Позвольте рассказать вам все, что мне известно об этой трагедии!
Она спрятала очки в сумочку.
- Не вы ли вышвырнули меня сегодня из клиники и запретили появляться на территории Центра?
- Не надо, фрау Десмонд, - он казался донельзя смущенным. - Это было ужасной ошибкой с моей стороны…
- Ошибка! Недурно сказано!
- Я хотел сказать - наглостью. Неслыханной наглостью. Все мои коллеги так говорят.
- Коллеги? С какой стати?
- Мы провели небольшое деловое совещание, и вдруг речь зашла о нашей с вами встрече. Ну, сами понимаете… И все, абсолютно все сказали, что я немедленно должен встретиться и объясниться с вами. Рассказать обо всем…
- Подождите-ка, - перебила его Норма. - Выходит, не будь этой истории с инфекционным отделением, вы бы обо всем рассказали мне сегодня утром?
- Нет, - сказал он.
- Нет? Тогда почему вы вообще приняли меня? Говорите правду!
- Поймите: у нас в институте произошло нечто ужасное. Об этом пока никто не знает.
- И полиция тоже?..
- Нет, они в курсе. - Барски прикусил губу. - Но кроме них - никто. Тем более журналисты. Ни общественность, ни пресса не должны до поры до времени знать…
- Силы небесные! Почему же вы все-таки встретились со мной, если так? - воскликнула Норма.
Тише, подумала она. Спокойнее! Не давай воли своим чувствам.
- Я согласился на встречу с вами, потому что подумал: придется принять ее, таким известным журналистам не отказывают. Тем более - журналисткам. Прими ее, сказал я себе, и наври с три короба…
- Просто замечательно.
Именно так я все себе и представляла, подумала Норма.