– Хоть сказал, в каком он городе?
– Сказал. Тизанников потом нашел этот город на карте.
– Нью-Йорк? – подсказал я.
– Да нет. Какая-то дыра на севере. Потом Тизанников не смог вспомнить. Где-то в Вермонте.
– И что у него за бизнес?
– Не поверишь. Торгует картинами. Ты точно не хочешь остаться на обед?
Больше ничего интересного я не узнаю, и я вернулся к старой теме:
– Значит, Тизанников умер своей смертью?
– Он чахлый был.
– А я, когда увидел эти фотографии, подумал, что можно докопаться до чего-либо интересного. Меня всегда интересовало влияние Песталоцци на Шаррельмана.
– Дегенерат, – на этот раз "дегенерат" звучало устало.
Я понял, что мне пора уходить:
– На обед я не останусь. Но если разрешишь, я приеду к тебе завтра.
– Приезжай.
– Ты сможешь уделить мне пару часов? Погуляем в парке.
– Можно и в парке.
25. По дороге домой
Вернувшись в машину, я передал Пьеру жучок.
– Все нормально? – спросил он.
– Вроде бы да. Теперь выключай. Начинается личная программа.
– С полным одобрением.
И мы отправились назад в Тулузу. Добирались долго. Остановок было пять или шесть. Оказавшись в своем номере, я рухнул на кровать и проспал до утра.
Весь следующий день мои спутники отсутствовали. А я гулял по Тулузе. Пообедал в совершенно уникальном для Франции ресторане: чтобы туда попасть, надо выстоять очередь в полчаса. Вечером отправился в казино Баррьер на концерт Жерара Ленормана.
Утром в хорошем настроении я явился на завтрак. Рене уже сидел за столиком. У него тоже было хорошее настроение, мы спели пару куплетов из "Баллады счастливых людей" Ленормана и потребовали, чтобы официантка нам помогала. Она помогла. Помог и турист из Лиона.
Рене довел до моего сведения, что писать мне ничего не надо (а я и не собирался), что все четко записано на пленку и старуха (теперь они не стеснялись при мне так называть Алис) просила поблагодарить меня за работу.
Появился Пьер. У него был серьезный вид:
– Кто такой Шаррельман?
– Шаррельман? Это… Это ученый, последователь Песталоцци. Но он был категорически против эпизодического и комплексного преподавания. Однако, тем не менее, его работы по систематическому и предметному изучению представляют огромный интерес.
Мои спутники смотрели на меня, как котята на кошку: преданно и с любопытством.
– А тот, другой? – спросил Пьер. – Фамилию я забыл.
Я забыл тоже. А когда не знаешь чего-либо, лучше всего выразить активное невосприятие.
– Нет-нет. Я категорически против эмоционально-подчинительного принуждения.
– Старухе вчера принесли справки на этих типов, – рассказал Пьер, – О каждом на десять страниц и такие труднопонимаемые, что у нее заболела голова. Она передала их в отдел стратегического планирования.
– А ты, я вижу, – вмешался в разговор Рене, – действительно специалист по этому Песталоцци.
– Да, – со спокойной уверенностью ответил я, – это не так весело, как Сан-Антонио, но тоже очень поучительно.
* * *
На следующий день мои спутники сообщили мне, что их начальство официально выражает мне благодарность и оплатит билет в первом классе до Рио-де-Жанейро. Из этого я понял, что мне вежливо предлагают побыстрее убираться. Это было и в моих интересах. Задание я выполнил.
Шеф поставил передо мной пять задач.
– Что за наркотик употреблял Тизанников? Я узнал, это "Мефистофель".
– Каковы его запасы? Осталось около половины четвертинки.
– Где находятся запасы? В каком-то городе в Вермонте.
– Кто распоряжается этими запасами? Гражданин России Игорь Семицветов. Под какой фамилией он живет в США, неизвестно. Но я смогу узнать его в лицо.
– Как можно уничтожить эти запасы? Надо сначала найти Семицветова.
В зале для пассажиров первого класса мои спутники заказали бутылку "Veuve Clicquot" и не торопились ее открывать. Наконец Пьер вынул пробку, и в этот момент в зале появилась Алис. Явление было театральным, под хлопок шампанского.
Она подошла ко мне и обняла меня. И это не были дружеские объятия. Она поцеловала меня. И это не был дружеский поцелуй.
– На нас смотрят, – вполголоса сказал я.
– Мы во Франции, малыш.
Из-под объятий я посмотрел на моих спутников. Они в восторге подняли руки.
Мы действительно были во Франции.
* * *
Через несколько часов я уже гулял по Барахасу. Там я успешно поменял билет с Мадрид – Рио-де-Жанейро на Мадрид – Орландо.
До посадки оставалось минут двадцать. Я увидел телефон: "Бесплатные звонки по всем странам Евросоюза". Отлично. Я набрал номер в Онфлере.
– Мне Кики. Если можно.
– Ах, это вы!
Высокая табуретка.
– Сколько лет вы отсутствовали? Двадцать?
– Что-то около.
– Я не спрашиваю, где вы были, но догадываюсь. Двадцать лет! Это означает убийство с заранее обдуманными целями. Но это не мое дело.
– Что не сделаешь по молодости! – вздохнул я. – Как Кики?
– Она законная супруга великого художника Вестфеллера. Он очень великий. Но картины пишет она, а он просто великий.
– Она по-прежнему в Нормандии?
– Ей всегда почему-то нравился север. Она на севере. В Квебеке. Ее супруг хорошо зарабатывает. А она? К сожалению, должна огорчить. Она располнела. Хотя то, что вас всегда в ней привлекало, осталось на прежнем месте.
Я попросил передать привет. Она посоветовала мне быть осторожней и заботиться об алиби.
Я пообещал.
Через день я уже был в Орландо.
26. Леопард и бегемот
"Тати" – небольшое кафе, всего десять-пятнадцать столиков. Когда я бываю в Вашингтоне, мы с Биллом приходим туда "на ланч". В проспекте кафе значится "французским". И действительно, владельцы, два уже немолодых грека, готовят французские блюда безукоризненно по-французски, и, что немаловажно, цены с годами почти не меняются, разве что порции уменьшаются в размере.
– Петух в вине, – заказал Билл.
– Мне тоже петуха в вине, – присоединился я. – И бутылку "Мутон Каде".
За петухом мы обсуждали последние сплетни. Сплетен по обыкновению было много, а петух как всегда великолепен.
Подали эспрессо.
– Что еще нового? – спросил я.
Билл посерьезнел:
– Когда ты был в Париже, ты встречался с… как его там… Дидье…
– Шаплоном. Ты мне дал его данные.
– Верно. У него неприятности. Его обвинили в том, что он промышляет перепродажей украденных картин.
– Ничего себе!
– Его допрашивали. Но потом выяснилось, что это ошибка. Обвиняли его и еще трех журналистов. Один парень из газеты "Паризьен". Его фамилия…
– Дешан, – подсказал я.
– Верно. Дешан. Откуда ты знаешь?
– Ты мне сам дал его фамилию для прикрытия звонков Шаплону. Хочешь, я догадаюсь, кто третий? Лекокк из "Экип". Ты тоже мне дал его телефон. Есть еще и четвертый.
Билл превратился в восковую фигуру, на его лице застыла гримаса, которую можно было расшифровать как: "А я не знал, что Вашингтон – столица Соединенных Штатов".
– Так это ты продавал тигра и верблюда? – произнес он, снова превратившись в живое существо.
– Я.
– Зачем?
– Я тебе рассказывал, что, когда приезжаю в страну, набираю случайные номера по телефону и задаю вопрос по поводу какой-нибудь глупости. Прекрасный метод для вхождения в язык. Я позвонил неизвестной даме. Предложил ей тигра полосатого и верблюда двугорбого. А она мне предложила крокодила зубастого. Шутка.
И Билл начал хохотать. Я никогда не видел, чтобы так хохотали. Стаканы на столике тряслись. Шторы на окнах шевелились. Билл разводил руками, как дирижер оркестра. Посетители смотрели на него, как на не совсем здорового человека. Подскочил хозяин и взглядом спросил меня, что с ним. Я ответил, что всё в порядке. А Билл повторял:
– Тигр полосатый! Крокодил зубастый! Верблюд двугорбый!
Потом, немного отдышавшись, залпом выпил бокал "Мутон Каде" и спросил:
– Ты хоть знаешь, кому ты звонил?
– Ни малейшего представления.
– Ты попал к хозяйке художественного салона, которая подозревалась в скупке краденых картин и к телефону которой была подключена прослушка. Ты ей предлагал тигра и верблюда. Французы решили, что это условные названия украденных картин. Допрашивали ее с пристрастием целую неделю. Ничего. Обыскали ее виллу. Ничего. И ты знаешь… На вилле у одного из ее любовников нашли украденный десять лет назад рисунок Дюрера.
– И что теперь?
– Сидят. И она, и ее любовник.
– А причем здесь журналисты?
– Когда начали расшифровывать звонки с телефона, по которому ей звонили, вышли на журналистов. Одному ты предлагал леопарда, другому бегемота. Как к тебе попал этот телефон?
Я решил правду не говорить.
– Совершенно случайно. Кто-то забыл его на скамейке.
– И ты не знаешь, чей это телефон?
– Ни малейшего представления.
– Профессора этики.
– Ничего себе!
– Крупного специалиста по проблемам этики.
– И его тоже допрашивали?
– Еще как! И про леопарда, и про бегемота. На вторую неделю он признался, что, будучи студентом в Сорбонне, украл у своего товарища кошелек.
– Видать, хорошо допрашивали.
– Французы это умеют.
– Ну и народ! Профессора этики воруют кошельки. Любовники владелицы салона картин крадут рисунки классиков. Ну, как жить после этого!
Прошло два года.
Фокусы и фокусники
Глава седьмая. Писатель Рогаликов
27. Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля
Билл как всегда остановился в "Пибоди отель". Мы договорились встретиться в два часа. Я опоздал на двадцать минут и начал извиняться. У него было хорошее настроение:
– Не знал, что в Орландо тоже пробки.
– Пробок нет. Но есть жены, которые, отдав свою машину в ремонт, берут машины мужей, не поставив их в известность.
– Такие жены есть и в Вирджинии.
– Прилетел погреться?
– И погреться тоже.
– Что-нибудь случилось?
– Одна история. Пока ничего серьезного. Я, конечно, познакомлю тебя с официальными документами, но хотел бы, чтобы ты прочел и это.
Он протянул мне листок:
– Я мог бы прислать тебе иконку, но предпочитаю по старинке печатный текст. Почитай.
Я взял листок:
"Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля:
– Ты скоро закончишь?
Андрей посмотрел на часы:
– Еще пять минут".
– Это fiction? – спросил я. (fiction – художественное произведение, выдумка, роман).
– Да. Автор некто Рогаликов. Андрей Рогаликов. Русский, сорок пять лет. Работал в Москве переводчиком. Кстати, у него очень хороший английский. У меня такое впечатление, что он вышел на людей, которые нас могут заинтересовать.
– Чем он занимается?
– Пианист в универмаге. Пять лет назад женился на американке Рогалековой. Взял ее фамилию. Переехал в Вирджинию.
– Фамилия не американская.
– Рогалекова она по первому мужу. Его фамилия Рогалек, он чех. А у чехов…
– Знаю. У чехов к фамилии женщины добавляется окончание "ова".
– Верно. При регистрации брака он взял фамилию жены. И стал "Рогалеков". Потом поменял фамилию на "Рогаликов". По его мнению, она звучит для русского уха более привычно. Это так?
– Так.
– Жена продавала нитки в открытом моле в Лэнгли около русского магазина. Он стал ей помогать. Они купили домик на две спальни в Фолс-Черче, спокойно жили четыре года. А потом она встретила своего первого мужа и уехала к нему в Чехию. Развелись. Магазин продали, деньги поделили. Деньги невеликие, но все-таки. Дом остался у него. Он хочет стать писателем. А пока работает пианистом. Играет в "Нордстроме" на втором этаже.
– Пишет по-английски?
– По-русски. Говорит, так удобней. Потом будет переводить на английский.
– Это понятно. Как ты его нашел?
– Если ты помнишь, в "Нордстроме" на первом этаже есть кафе. С полгода назад там должны были встретиться люди, связанные с наркоторговлей. Я попросил его последить. Он согласился. С тех пор мне помогает.
– Доволен?
– Доволен.
Он протянул мне еще несколько листов.
– Это две главы из его fiction. Там в литературной форме изложены события, которые меня заинтересовали. В их основе лежит эротический экстрим.
– Даже так?!
– Даже так. А в таких вопросах литераторы разбираются лучше полицейских.
Я вспомнил, что когда Иван Сергеевич Тургенев работал на русскую разведку, он писал "сообщения" совершенно не в литературной форме, тогда они назывались казенным словом "донос".
– И как ты классифицируешь его сочинения: доверительная информация или просто донос?
– Никак. Страна у нас свободная, запретить ему писать мы не можем. А так пишет под нашим контролем, не называет ни настоящих имен, ни настоящего места действия. Пока у нас нет замечаний. Если так будет дальше, мы поможем ему издать его fiction. Пишет он хорошо. Прочтешь с интересом. Прямо как detective story.
– Все доносы – это маленькие detective story, – проворчал я.
– А почему бы тебе не начать писать fiction?
– У меня не получится. "Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля". Девятнадцатый век. А он нормальный?
– Нормальный.
– Ну, ну. А кроме "облокотилась на крышку рояля", есть у тебя что-нибудь попроще?
– На, читай. – Билл протянул мне папку с документами. – Я пойду, возьму еще кофе.
– Кофе в больших количествах вреден. И не забудь: сегодня вечером мы с Мариной отвезем тебя в "Texas de Brazil Churrascaria". Это тоже на International Drive только в другом конце, строение 5259. Самый лучший бразильский ресторан в этой стране. Это я говорю тебе как коренной бразилец.
* * *
Позже Андрей Рогаликов любезно предоставил мне право использовать по моему усмотрению отрывки из его так и не написанного романа.
Ниже я привожу две главы из этого романа. Я кое-что поправил, вернул некоторым персонажам их настоящие имена, вычеркнул все, что не имеет отношения к делу. Кроме того, не удержался и добавил к тексту свои комментарии. Но немного.
Итак, отрывок из романа. Который, естественно, начинается с "Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля".
28. Эротический экстрим. Глава из романа А. Рогаликова
Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля:
– Ты скоро закончишь?
Андрей посмотрел на часы:
– Еще пять минут.
– Ладно, ладно. Я подожду.
Андрей продолжал играть.
Три раза в неделю он играет на втором этаже в универмаге "Нордстром". Элиз работает там же манекенщицей или, как называют ее должность, "приходящей моделью". Он точно не знает, чем она и пять ее подруг, таких же длинных, как она, занимаются в "Нордстроме", но встречаются они часто, пьют вместе кофе, ходят на ланч.
– Мне нужно с тобой поговорить. Срочно.
Черный в обтяжку костюм придавал ей строгость и делал ее еще выше. "С ее ростом, – подумал Андрей, – ей было бы обеспечено место на правом фланге любой гвардейской роты".
– С тобой что-то стряслось?
– Дело не во мне. Я хочу тебе рассказать нечто важное.
Через пять минут они спустились на первый этаж и, взяв по экспрессо, сели за столик.
– Я тебе кое-что расскажу, но ты сразу не делай выводов, – начала она. – Я в этом году должна платить большой налог. С перефинансированием дома ничего пока не выходит. И надо чинить машину.
– Ты хочешь сказать, что тебе нужны деньги, – подсказал Андрей.
– Да, мне нужны деньги, и я взялась за работу, как бы тебе сказать… Ты меня, конечно, будешь осуждать… И не только ты… Но…
– Перестань. Я не вчера родился. Я знаю, как рождаются дети. Более того, я знаю, как сделать так, чтобы они не рождались. Говори, в чем дело.
– Ну, ладно. Я тебе расскажу. Я не могу не рассказать. Если я не расскажу, может произойти несчастье.
Она нервничала, руки у нее тряслись:
– Ты меня, конечно, будешь осуждать…
Андрею догадался, о чем пойдет речь:
– Ты начала любить за деньги. Не ты первая.
Однако, к его удивлению, Элиз отмахнулась:
– Да нет же, не то. Совсем не то.
– А что?
– Как бы тебе сказать… Ты, наверное, читал, что есть люди, которым нравятся всякие извращения. Им нравятся, когда их наказывают.
– Читал и никогда не мог их понять.
– Я тоже. Но, ты знаешь, эти люди совсем не производят впечатления сумасшедших или больных.
– Ты с ними знакома?
Теперь он действительно начинал догадываться:
– Ты получала деньги за то, что… – он сразу не мог подобрать слово, – за то, что помогала им получать удовольствие такого рода.
– Да, – обрадовалась помощи Элиз. – Ты меня не очень осуждаешь?
– За что осуждать?! Работа, наверное, не самая приятная.
– Очень неприятная. Но деньги… И труда никакого. И с клиентами нет проблем. Мне их находит одна женщина. Кстати, она русская. Ее зовут miss Natasha. Она объясняет мне, что надо делать.
Андрей решил продемонстрировать знание предмета:
– Тебе надо специально одеваться? Кожаное пальто, сапоги.
– Miss Natasha объяснила мне, что я должна выглядеть буднично, ее клиенты предпочитают именно таких. Она сама одета очень строго, во все серое. У нее длинные светлые волосы, может быть, даже некрашеные. И очки, как у профессорши. Теперь то, что произошло вчера. Принеси еще кофе.
Андрей принес. Элиз продолжала:
– Три дня назад miss Natasha позвонила мне и предложила работу. Сказала, работа нелегкая, но заплатят хорошо. Я спросила, какой сценарий. Она сказала, что на месте мне объяснят. Я согласилась. Она дала мне адрес и попросила, чтобы я приехала к клиенту в семь вечера. Это здесь недалеко, в Грейт Фоллс. Я приехала. Огромный дом, во дворе два "мерседеса". Позвонила. Дверь открыла миловидная дама лет тридцати, в светлом костюме. Пригласила в дом и сказала, что нужно поработать с ее мужем. "Он будет сопротивляться?" – спросила я. "Нет, – ответила она. – Он в игре. Вы у него будете требовать, чтобы он признался в том, что встречался с моей подругой. А потом накажете за это". "Как он переносит наказание?" – спросила я. "Он – тряпка и трус. У вас проблем не будет".
* * *
Мой комментарий.
Знал я в Москве одного такого. Солидный мужик, прилично зарабатывал. Захотел экстремальных эмоций. Нашел девчонку, между прочим, студентку философского факультета МГУ, заплатил ей. Но как только она приступила к работе, он взвыл и начал орать, да так, что соседи вызвали милицию. Студентку посадили на пятнадцать суток. Отсидев положенное, она вместе с тремя подругами, тоже будущими философами, явилась к нему, и они так его поучительно отделали, что он потом уступал место в троллейбусе всем женщинам. Даже девчонкам-школьницам.