– Она за этим Тизанниковым следит давно. Он купил имение около Парижа. К нему приезжали дамы из России. Там устраивались оргии. Но никто не жаловался. Мы допросили нескольких участниц, и никто из них не высказал протеста. Потом примерно года полтора назад все кончилось. Мы бы про него забыли, если бы не его смерть.
– Он действительно умер от сердечного приступа?
– Так утверждает патологоанатом. Ты действительно хочешь встретиться с баронессой?
– Да.
– Заставить тебя мы не имеем права. Но если ты сам хочешь, мы тебе поможем. Сегодня ты отправишься в Тулузу и завтра утром попытаешься проникнуть к ней.
– К чему такая спешность? Я бы хотел пригласить тебя в ресторан.
– Эта дама неожиданно приехала в Париж. Скорее всего, на похороны Тизанникова. Однако пробыла в Париже только один день и отправилась к себе в замок. У нас есть опасение, что она может в самое ближайшее время покинуть Францию. Надо попытаться поговорить с ней, пока она здесь.
Алис нажала на какие-то кнопки, поговорила с кем-то. В дверях появились два парня. Она показала им на меня:
– Это бразильский полицейский. Эжени. Фамилию я не смогу выговорить. Вы вместе с ним прямо сейчас отправитесь в Тулузу. Надо сделать все возможное, чтобы он проник в замок мадам, как там ее фамилия… словом, Элиз. Оплата гостиницы и ресторана за наш счет. Отправляйтесь прямо сейчас.
Дальше пошли распоряжения.
– Желаю тебе успеха, малыш.
Глава шестая. Баронесса Морнингтауэр
23. Замок Лизы
Познакомились в машине.
– Меня зовут Рене.
– Меня Пьер.
– А я Эжен. Сегодня до Тулузы доедем?
– Доедем, – ответил Рене. Он сидел за рулем.
– Если не будем заезжать в каждую брассери, – уточнил Пьер. – Рене у нас большой поклонник пива. Мы его зовем Берю. Есть такой персонаж.
– Знаю.
Пьер удивился:
– Ты читал Сан-Антонио?
Сан-Антонио – герой популярных французских полицейских романов. Берю – постоянный персонаж этих романов, большой любитель пива.
– Читал.
– И всё понял? Я и то не всё понимаю.
– У меня есть словарь.
У меня действительно есть словарь Сан-Антонио.
Рене обернулся:
– Только вот Старика у нас нет. Есть Старуха.
Старик – это начальник Сан-Антонио.
– Осторожней. Мадам назвала Эжена "малыш", а для сынка он вроде староват. А ты следи за дорогой и не отвлекайся.
– У вас в Бразилии хорошее пиво?
– Хорошее.
– Но такого пива, как в брассери, куда мы сейчас заедем, нет.
Подрулили к одноэтажному строению позапрошлого века с вывеской "Всегда модерн".
– Шоп пресьон каждому, – распорядился Рене.
"Прессьон" – это бочковое пиво. А "шоп" – двухлитровая кружка.
– А правда, что в Бразилии все женщины ходят без бюстгальтера? – спросил Пьер.
– Не все. Но многие ходят.
– Даже на работу?
– И на работу тоже. И мало того, что без бюстгальтера, но еще вместо трусов у них… нить Ариадны. И знаете, что тогда хочется?
– Знаем, – дружно ответили мои спутники.
– Очень хочется холодного пива.
Ответом было дружное:
– Извращенец.
– Неправда. У нас все нормальные. Потому что у нас нет худых. Худых мужиков наши бабы в постель не пускают, и они не размножаются. А вот у вас худых мужиков много. Я с утра имел дело с одним таким в вашем отделе. Похож на мумию Рамзеса Второго, только не очень свежую. Помните, у Сан-Антонио: следователь был похож на momie occasion (мумия, бывшая в употреблении) и по воскресеньем подрабатывал в качестве фотомодели в археологическом журнале.
Сан-Антонио такого не говорил, но Карнье мне не понравился, и мне хотелось прилепить к нему кличку "momie occasion".
– Это точно Карнье, – захохотал Пьер. – Momie occasion.
– Точно, Карнье, – подтвердил Рене.
– Похоже, что он. Пугал. Еще немного – и я бы признался, что прибыл во Францию для организации фермы по разведению динозавров.
Оба разом поставили кружки на стол.
– Каких динозавров?
– Самых разных. С хвостами и без хвостов. Худых надо удивлять. Никакой логикой их не проймешь. Логика – это для толстых. Не для Карнье.
Рене согласился:
– Это точно. Momie occasion. Обязательно расскажу Ани.
– Ани – это подруга Рене, – объяснил Пьер. – Правда, тоже немного худовата.
– Только спереди, – не согласился Рене. – Спереди биллиардный стол, это верно. Зато сзади тыловой аэродром для тяжелых бомбардировщиков. Одновременно можно принимать четыре самолета. А не заказать ли нам графин "бордо мезон"?
То есть домашнего бордо.
В Тулузу мы попали около двух ночи. Остановились в "Новотеле" на площади Вильямса. Решили не ужинать и сразу отправились по номерам.
– Выезд завтра в одиннадцать, – на правах Сан-Антонио распорядился Пьер.
* * *
Минут сорок ехали по девятой дороге, потом повернули на шестьдесят вторую. Где-то, не доезжая Ажена, возник Рене:
– Если по шопу прессьон? Я знаю, тут есть небольшой городок Лафокс. Отличное бочковое. Местный заводик.
– А зачем Эжену прессьон? – Пьер развел руками, что человеку за рулем не следовало бы делать. – Его в замке угостят бургундским 1989 года.
– При ее внешних данных лучше виски, и много.
– Страшна?
– Страшна. Но для дела приходится пренебрегать этим.
– Это верно. Такова наша служба. Но противно.
Пьер на несколько минут сосредоточился на дороге, потом вспомнил про Сан-Антонио:
– Сан-Антонио говорил, если закроешь глаза, то все они кажутся одинаковыми, и мисс Европа, и торговка рыбой. Только от одной пахнет черт знает какими кремами, а от другой приятным запахом свежей рыбы.
После Сан-Сельв повернули направо, попетляли по узким дорогам и минут через пять остановились около старинных ворот. В былые годы к этим воротам, скорее всего, прилагалась ограда, иначе зачем было ставить ворота. Ограды теперь не было, и возвышались они посреди дороги, как триумфальная арка. За воротами просматривался дом. Брижит назвала его замком, но, если это и замок, то не слишком средневековый.
Я проверил жучок в кармане куртки, спросил Пьера:
– Приемное устройство включил?
– Всё в порядке, можешь идти.
Я поднялся по избитым временем и отсутствием ремонта ступеням, нажал кнопку звонка. Через минуту на пороге появилось унылое существо с серой, морщинистой, изможденной невзгодами физиономией, одетое в сюртук времен Бальзака.
– Меня зовут Лонов. Эжен Лонов. Я хотел бы видеть мадам.
– Лонов. Эжен Лонов, – повторило существо и исчезло.
Я ждал и рассматривал дверь. Деревянная, по виду из хорошего дуба, широкая, для дам в платьях восемнадцатого века. А звонок маленький и ржавый.
Существо в сюртуке появилось снова:
– Мадам не может вас принять сегодня.
– А завтра сможет?
– И завтра не сможет.
– А когда?
– Боюсь, месье, что никогда.
– Почему?
– Мадам нелюдима, месье.
– Не могли бы вы оказать мне услугу?
– Я попытаюсь, месье.
– Не могли бы вы от моего имени поцеловать мадам?
– Боюсь, это ей не понравится, месье.
Я с этим согласился и пошел к машине, где Пьер встретил меня с понимающим вздохом:
– Не пустила?
– Не пустила.
– Не огорчайся, не ты первый. Что будешь делать?
– Попробую завтра еще.
– А это верно. Сан-Антонио говорил: "С первого раза тебя примут только в публичном доме". Я тут рядом знаю один городок. Там местное красное…
Потом спохватился:
– Выключи записывающий аппарат.
* * *
Я сидел в своем номере и размышлял. Лиза могла меня не вспомнить. Лонов. Эжен. Как ей напомнить о себе? Песталоцци. А почему нет? И я взял перо. Точнее, фирменный карандаш отеля, и дальше, как у Пушкина: рука потянулась к перу, перо – к бумаге. Через пару часов я прочел написанное и остался доволен.
Утром за завтраком распорядился:
– Мне нужен лист очень хорошей бумаги.
– Будет сделано, – по-военному отрапортовали оба моих верных спутника.
И меньше чем через час я сидел у себя в номере и аккуратно записал то, что сочинил ночью.
Когда-то мы неверных жен пороли,
Теперь наш брат разжалован в пажи.
Но грянет гром, мы восстановим роли,
И будет не хватать сукна для паранджи.
Во власти баба – капитан без лоций,
Что не по ней, так сразу в морду – хрясть.
Сто раз был прав великий Песталоцци,
Когда сказал, что дамам лучше прясть!
* * *
И снова дорога. Рене вчера весь вечер говорил по телефону со своей Ани и теперь рассказывал:
– Я ей сказал, что мы едем на ферму, где разводят динозавров, и пообещал привезти ей маленького динозаврика. Спросил, какого она хочет: с хвостом или без хвоста. А она на меня: "Ты с ума сошел! При твоей зарплате мы можем позволить себе только кошку. И та помрет от недоедания".
После Сан-Сельв мы снова повернули направо и снова остановились около старинных ворот.
– Смелее, Эжен, – напутствовал меня Рене. – В случае чего зови нас на помощь.
Я снова поднялся по лестнице, позвонил. Вышел тот же тип, что и вчера, в том же сюртуке.
– Передайте мадам этот листок. И скажите, что я жду.
– Я это сделаю, месье.
И так же, как вчера, величественно удалился.
Ждал я недолго. Дверь открылась, и снова появилось существо в сюртуке.
– Мадам вас ждет.
24. Тайны замка Лизы
Меня ввели в зал, исторической достопримечательностью которого могло служить наличие большого количества дверей и ламп на тумбочках.
Лиза стояла возле большого, в четверть стены, окна. На ней было нелепое платье в обтяжку и туфли на высоких каблуках. Она как-то обветшала: и фигурой, и лицом.
– А я вчера не догадалась, что это ты. Как я выгляжу? Я изменилась? Конечно. Ну и ладно.
Она закрыла штору у окна. Стало темно. Она подошла к ближайшей к окну лампе, пыталась зажечь. Безуспешно. Поочередно обошла пять ламп. С тем же результатом.
– Когда строили замок, еще не изобрели электричества, – предположил я.
Она вернулась к окну, отодвинула штору.
– Это хорошо, что ты появился. У меня к тебе есть дело. Точнее, мне нужен совет. Ты не подскажешь, как мне убить мужа?
Это было неожиданно.
– Я не специалист. Лучше купить десяток полицейских романов, там описаны разные способы.
– Способы, способы… Как ты меня нашел?
Я не знал, какого века замок, и решил рискнуть:
– Разве ты не знаешь, что в замке, где ты живешь, останавливался Песталоцци?
– А кто здесь не останавливался! Может быть, твой дегенерат Песталоцци тоже. Дегенераты. Дегенераты. В мире много дегенератов. И ты дегенерат.
Я попытался возразить, она не дала:
– Только дегенерат может искать дом, где два века назад жил другой дегенерат. Ну и что из того, что он здесь жил? Все дегенераты, а главный дегенерат – мой супруг.
– И поэтому ты его хочешь…
– А что мне делать?!
Она дернула за шнурок, и появился тип, похожий на беззубую рыбу. Она повернулась ко мне:
– Кофе? Виски?
– Если можно, кофе.
– Два кофе, – распорядилась она. – К обеду тебя не оставляю. Потому как, если ты увидишь моего супруга, ты его тут же задушишь. Любой нормальный человек, едва его увидит, сразу хочет удушить.
– Но ведь ты сама хотела…
Она снова меня прервала:
– Все не так просто, Евгений. Существует проблема наследства.
– Земли, замок.
– Земли – это кусок реки, к которой нельзя подойти на пять шагов. Она воняет, и там жабы. А то, что ты назвал замком, – до первого сильного ветра. Но продать реально, дегенератов много, могут и купить. Только хороших денег не дадут. Есть еще чековая книжка. Там есть кое-что. А сколько, не знаю. Он жадный и дегенерат.
– Он знает, что ты его – как бы сказать правильнее – не любишь?
– Знает.
– И не боится?
– Он уверен, что мне это невыгодно, так как после его смерти мне почти ничего не достанется. Ты не можешь себе представить, сколько у него прямых наследников! Одних внуков тридцать пять. Четырнадцать детей от шести жен. Он размножался, как кролик. Представляешь, сорок восемь прямых наследников, и я сорок девятая!
– Значит, душить его не надо?
– Надо.
– Но…
– Скажи, Евгений, я дура?
– Нет.
– Сначала я хотела собрать здесь всех родственников. Подложить пару авиационных бомб. И грохнуть. Но потом придумала… Тебя интересуют нравы крупно-копытных в экваториальном лесу?
– Нет. Нисколько.
– А моего дегенерата интересуют. Любит он диких африканских животных. Когда еще свободно передвигался, раз в год ездил на сафари. А теперь смотрит про них фильмы… Так я подобрала литературу про зебр. Фильмы, рисунки. Заказала даже несколько рисунков в постмодерне.
– Зачем?
– Нет, ты точно живешь в прошлом веке. А затем, что этот дегенерат оставил всё наследство обществу защиты зебр. Всё наследство.
– Идиот, – не удержался я.
– Дегенерат. Написал завещание. И теперь надо побыстрее его прибить.
– А зебры…
– Никаких зебр. По завещанию всё его имущество продается и полученные средства переходят обществу защиты зебр.
– Тебе это зачем?
– А затем, что председатель и распорядитель средств этого общества – я. Так что все эти бегающие пижамы скоро передохнут от голода.
– А как же его родственники?
– Родственники? Они все дегенераты.
– Все сорок восемь?
– Можешь удивляться, Евгений, все. Все крупно-копытные.
Тип, похожий на беззубую рыбу, принес кофе. На огромном подносе стояли две маленькие чашки и на блюдце два кусочка сахара. Поставив поднос на столик, он величественно удалился.
– Ты по-прежнему покупаешь лес?
– Изделия из ценных пород древесины.
– Тогда сделай себе из ценных пород композицию "Три поросёнка". Бюст Песталоцци в виде большой свиньи. А по бокам бюсты Шаррельмана и Декролли, тоже в виде свиней, но поменьше.
Я понятия не имел, кто такие Шаррельман и Декролли, но догадался, что это ученые, как-то связанные с Песталоцци.
– Два года назад я был в Париже. Тогда я интересовался работами Шаррельмана и…
Лиза меня прервала:
– И ты, вместе с этим дегенератом Шаррельманом, готов доказывать вред эпизодического и комплексного преподавания?
Пока я размышлял, готов я или не готов, Лиза продолжила интеллектуальную атаку:
– А знаешь, почему ты зациклен на самых идиотских формах систематического и предметного изучения? Не знаешь?
Я действительно не знал.
– А я тебе отвечу. Ты весь пропитан Песталоцци.
Я продолжал своё:
– Я не соглашусь с тобой по поводу Шаррельмана. Тогда в Париже я зашел к Тизанникову. Шаррельман его не интересовал…
– А вот это меня не удивляет. Последняя книга, которую прочел Алик, была "Каштанка" Чехова. Потом его выгнали из школы за двойки. Весь набор его культурных предпочтений ограничивался рок-н-роллом прошлого века и порнографическими открытками.
– Точно, – согласился я. – Он показывал мне порнографические фотографии. И какие! С мазохистским уклоном.
– Умер твой Алик.
– Что случилось? Какой ужас! – Я изобразил скорбь.
– Да никакого ужаса нет. Он был дегенерантом.
– Дегенератом с садистским уклоном, – подсказал я. – Он мне показывал свои фотографии с кнутом.
Лиза улыбнулась:
– Я встречала только одного садиста. Со шпицрутенами.
– Да. Но я только в порядке эмоционально-подчинительного принуждения.
Фраза показалась мне слишком научной, но я не успел пожалеть, как Лиза среагировала:
– Опять Песталоцци! У тебя есть свои мысли?
Я продолжал делиться впечатлениями:
– Он показал мне фотографии, где он с плеткой, а женщины в клетках.
– И ты подумал, что это садомазохистские оргии?
– Не без этого. Ведь никто из этих женщин в полицию не обращался.
Я понял, что совершил ошибку. Я не должен был знать, что в полицию никто не обращался. Но Лиза не заметила.
– Верно. Не обращался. Более того, они платили огромные деньги за то, чтобы с ними так поступали.
– Значит, они мазохистки?
– Женя, Женя… Как ты далек от реальной жизни! Ты еще в восемнадцатом веке вместе с этим дегенератом Песталоцци. Мазох, маркиз де Сад. Мы живем в двадцать первом. Понял? В двадцать первом веке. Эти женщины – зря ты назвал их женщинами – законченные дегенератки, они платили по пять тысяч долларов в месяц за то, чтобы попасть к Тизанникову. Тоже дегенерату.
– Зачем?
– Не понимаешь?
– Не понимаю.
Я действительно не понимал:
– Чтобы похудеть.
У меня был такой глупый вид, что Лиза расхохоталась:
– За месяц у Тизанникова эти дегенератки худели на двадцать-тридцать килограммов. Причем, если после какой-нибудь идиотской диеты, килограммы через месяц возвращались, то после месяца у Тизанникова – никогда. Более того, женщины становились сильней, здоровей и с такой сексуальной энергией…
Я вспомнил пассажирку, которую однажды довез до Внукова. Она тоже готова была похудеть любым путем. И спросил:
– И как они это терпели?
Лиза уклончиво пожала плечами:
– Терпели.
– Им давали наркотик?
– Без этого никак, – согласилась Лиза.
Я решил пойти ва-банк:
– С наркотиком помог Игорь?
Она среагировала спокойно:
– А кто еще!
Я ожидал услышать очередной раз "дегенерат", но на этот раз было покрепче:
– Он ублюдок.
Я решил изобразить изумление:
– Игорь порядочный парень.
Лиза была категорична:
– Ублюдок.
И я решил рискнуть:
– У него просто кончился "Мефистофель".
– Откуда ты знаешь?
– Предположил.
– Неправильно предположил. Оставалось еще полбутылки. А он взял да слинял. Просто взял да слинял. Ублюдок.
Итак, она ответила на главный вопрос, для решения которого я прилетел во Францию. Наркотик, которым они пользовались, – действительно "Мефистофель". Оставалось только знать, где теперь этот Игорь Семицветов.
– Ты уверена, что Игоря нет во Франции? Мне все-таки кажется, что это он Тизанникова…
Лиза даже испугалась:
– Нет-нет! Не он. Он трус. Он ублюдок и трус. Его уже три года как нет во Франции. Он в Америке.
Я удивился:
– В Америке?! И что он там делает?
– У него бизнес.
– Сбавляет вес американкам?
– Нет. Для этого у него слишком мало снадобья.
– Ты сказала: половина пол-литровой бутылки.
– С тобой трудно, Женя. Ты такой же наивный, как твой дегенерат Песталоцци. Какая пол-литровая? Помнишь, раньше были такие маленькие бутылочки…
– Четвертинка, что ли? – догадался я.
– Именно.
– И он с половинкой чекушки поехал завоевывать Америку!
– Подонок.
– Он тебе звонит?
– Мне – нет. А вот Тизанникову раз позвонил по Скайпу. Приглашал к себе, а адрес не оставил.