– Известный фигурист. Не катает уже лет десять. А может, и больше. Но его помнят.
– Ты помнишь? – спросил я Карину.
– Нет.
– И прекрасно, – обрадовался Кузякин. – Но многие помнят. И мы решили заодно пустить и его в дело.
– Найти пожилых дам, – подсказал я.
– Да нет! – Кузякин посмотрел на Карину. – Если бы для дам!
И Карина принялась хохотать:
– Андрея для мужиков. Андрея! Я ему обязательно расскажу. Андрея!
Теперь бокал поднял я:
– За тебя, Марат. Где теперь мы с тобой встретимся в следующий раз? – И пояснил для Карины. – Мы встречались во Франции, в Италии, в Квебеке. Теперь в Болгарии. Где в следующий раз!
– В Штатах, – подсказала Карина.
– Нет. В Штаты я не поеду. Я вовремя выскочил оттуда. Вовремя.
– Это верно, – согласился я. – Вовремя. Ты предугадал, что будут неприятности?
– Не предугадал, а догадался. Я, как увидел ее, – он показал на Карину, – то понял, надо смываться.
– Карину? – удивился я.
– Ты посмотри на нее. Она же копия Марины. Я вот смотрю на нее и вижу, как Марина приносит мне факс в ЦК партии. Как я ее увидел, я сразу понял: ты рядом. А с тобой мне встречаться в Штатах не хотелось. Да и, честно говоря, этот Андрей мне не понравился. Я никак не мог вспомнить, где я его видел. Но что видел, в этом я не сомневался.
Вошел человек, которого мы встретили в дирекции выставки:
– Пора ехать, мистер Кузиакин. Ваши вещи уже в автобусе.
Кузякин встал:
– Пора. Вы спокойно заканчивайте, закажите кофе и сладкое для девочки. Все оплачено. Потом мой шофер отвезет вас в Бургас. В какой гостинице вы остановились?
– В "Нобеле".
– Не самая лучшая, но и не плохая. Подождите минуту.
Он быстро вышел. Я думал, что больше он не вернется. Но ошибся. Он вернулся, протянул мне пластиковую карточку:
– Возьми. Мне это больше не пригодится. Я уже никогда в Штаты не приеду. Теперь всё. А я думал, ты догадаешься.
Мы обнялись. Он похлопал Карину по плечу, дошел до выхода. Обернулся, посмотрел на Карину:
– Как она похожа на свою мать!
Он ушел, а мы заказали кофе и сладкое для Карины.
* * *
Карточка, которую мне оставил Кузякин, оказалась очень интересной. Это были водительские права на имя… Александра Жвирблиса. Так вот кто был Жвирблисом!
Кузякин сказал: "А я думал, ты догадаешься". Ну, конечно. Теперь я вспомнил. Культурный центр в Алжире. Кузякин был директором, а Жвирблис его помощником. Столько прошло времени!
На фотографии был изображен субъект прибалтийского типа, совершенно не похожий на настоящего Жвирблиса. Мне он напоминал кого-то, но кого, вспомнить я не мог. Отношение к Прибалтике настоящий Жвирблис имел весьма косвенное, он взял фамилию жены, потому как своя у него была странная: "Судак-оглы". Эта фамилия досталась ему от отчима, тот сначала усыновил его, а потом сбежал. А каково человеку с типичной русской физиономией жить с такой фамилией! Судак да еще Оглы!
Потом шофер Кузякина отвез нас в гостиницу. Весь день мы гуляли по Бургасу. А на следующее утро сели в самолет на Вену.
Карина сразу же задремала, а я рассматривал удостоверение Жвирблиса и пытался вспомнить, на кого похож человек на фотографии. И вдруг меня осенило – на эстонского гроссмейстера Пауля Кереса.
– Ну да. На Кереса! – сказал я вслух.
Карина открыла глаза, удивленно посмотрела на меня:
– Что случилось?
– Этот человек похож на Кереса.
С решимостью только проснувшегося человека Карина спросила:
– Кто такой Керес?
– Шахматист. Гроссмейстер.
– Кузякин играл в шахматы?
– Да, – ответил я. – Однажды он выиграл матч у Корчного.
– Кто такой Корчной?
Я вспомнил Вирджинию Вульф и ответил:
– Сосед по даче.
55. Дама с конфетами
И снова Вена. Снова салон для VIP пассажиров.
Первой, кого я увидел в зале, была стройная седая дама в строгом сером костюме.
– Алис.
Я ждал знакомое "Здравствуй, малыш", но, увидев рядом со мной Карину, она ограничилась тепло-приветливым:
– Эжени!
Поймав ее вопросительный взгляд на Карину, я решил прояснить положение:
– Это моя дочь. Карина.
Алис облегченно улыбнулась:
– У тебя очень красивая девочка.
Она держала в руках раскрытую коробку конфет. Протянула Карине:
– Попробуй. Это замечательные конфеты. Такие теперь делают только в Австрии.
Карина взяла конфету. Алис улыбалась:
– Красивая, очень красивая девочка. Она такая же красивая, как ее мама?
Это означало вопрос: "Жена у тебя красивая?"
– Да, она похожа на маму.
Алис говорила по-французски. Карина, естественно, ее не понимала, но догадывалась, о чем идет речь, и на всякий случай улыбалась.
– Как приятно осознавать, что у твоих друзей хороший вкус. У тебя всегда был хороший вкус. Конечно, бывали исключения…
Я решил переменить тему разговора:
– Как дела во Франции?
– Во Франции никогда ничего не меняется. Те же Робеспьеры и Талейраны, только помельче. Наполеоны и де Голли рождаются раз в сто лет.
– Как наши общие знакомые?
– Прекрасно. Рене и Пьер пошли на повышение. Пьер у меня руководит сектором, а Рене командует нашей группой в Монпелье. Тебя вспоминают.
– Передай им привет.
– Обязательно. Они будут рады. Дюма тоже в отделе. Но привет ей я не передам. Художница Дижон держит с мужем салон в Шербуре. Привет передать затруднительно. Ибо это не тот Шербур, что в Нормандии, а тот, что в Квебеке. Говорят, у них хорошо идут дела. Я рада за нее.
– И я тоже.
– Хорошо идут дела и в оздоровительном салоне.
Все-таки Асю она отыскала.
– Хозяйка открыла еще два салона. Она финансово поддерживает Коммунистическую партию. У нас уже мало кто поддерживает коммунистов. А она поддерживает. Я ее за это уважаю. Людей, которые не меняют политические взгляды, надо уважать. Теперь это редкость. Недавно я встретила Джонни Холлидея. Сказала ему, что люблю его: "Que je t’aime". Он очень обрадовался. Он очень постарел.
– Все мы стареем.
– А вот баронесса Морнингтауэр…
Алиса оборвала фразу, и я заметил ее взгляд на Карину: строгий, профессиональный.
– Ты говоришь по-французски?
– Нет, – призналась Карина.
– Совсем?
Ответил я:
– Совсем.
– Это плохо. Очень плохо. – Алис перешла на английский. – Ты виноват. Ты должен был научить ее говорить по-французски и по-итальянски.
– Я говорю по-португальски, – гордо заявила Карина.
Алис расплылась в улыбке:
– Милая, милая девочка. Бери еще конфету. Но иностранные языки надо изучать. Бери пример со своего отца. – Говорила она по-английски безукоризненно. – На чем мы остановились?
– На баронессе Морнингтауэр.
– О да! У нее произошло большое несчастье. Скончался муж!
– Какое горе! – воскликнул я. – Она его так любила. Что с ним приключилось?
– Катался на велосипеде и потерял управление. Упал в обрыв.
"Катался на велосипеде и потерял управление. Упал в обрыв". Где-то я это уже слышал. Но эта точно не мать Тереза!
– Несчастная вдова!
– Да. Но она быстро утешилась. Вышла замуж за родственника умершего мужа. Много старше ее. Но он лорд.
– Теперь она – леди?
– Не только. Скоро ее мужа назначат послом ее величества в какую-то страну и она станет женой посла.
Я смотрел на Алис и поймал себя на мысли, что она оставалась такой же, какой я знал ее раньше: ироничной, умной, всё понимающей. И не удержался:
– А ты не изменилась.
И про себя обрадовался, что говорим мы по-английски, где нет "ты", и моя дочь не сможет определить уровень моего знакомства.
Появился человек в темном костюме, подошел к Алис:
– Пора, мадам.
Алис протянула Карине коробку конфет.
– Бери все, девочка. Ты очень похожа на отца.
Потом повернулась ко мне и сказала по-французски:
– До свидания, малыш. Напрасно ты в последний раз быстро уехал из Парижа.
– Но ты сама меня прогнала.
– Женщины отличаются от мужчин тем, что мужчины никогда не признают своих ошибок, а женщины признают. Я ошиблась.
И ушла.
– Она графиня? – спросила Карина.
Я удивился:
– Почему ты так решила?
– Говорила про баронов, лордов.
– Во Франции давно уже нет графинь.
– Тогда она актриса.
– Нет. Она руководитель службы безопасности.
– Всей Франции?
– Почти.
– Ну и знакомые у тебя, папа!
– Да у меня даже дочь – сотрудник ФБР.
– Это правда, – согласилась Карина.
Мы уселись на свои места в первом классе. Карина держала в руках коробку конфет, подаренных Алис.
Мы долго молчали. Потом она повернулась ко мне:
– Я очень горжусь тобой, папа.
Неужели догадалась.
Глава четырнадцатая. Художники Квебека
56. Дама из Шербура
– Что теперь будем делать? – спросил Билл.
– У нас осталась одна ниточка. Семицветов.
– Есть идеи, как его найти?
– У меня есть знакомый художник, некто Вестфеллер. Я недавно совершенно случайно узнал, что он работает в Шербуре. Это Квебек, на границе с Вермонтом. Может быть, он знает что-то про Семицветова.
– Поедешь в Шербур?
– Сначала попытаюсь узнать, действительно ли этот Вестфеллер в Шербуре.
– Чем мы можем тебе помочь?
– Пока ничем.
– Ты бывал в Шербуре?
– Нет. Но наслышан про шербурские зонтики.
– Дождливое место?
Я не стал просвещать пытливого американца рассказом о печальной истории, которая произошла под великолепную музыку Мишеля Леграна в том Шербуре, что находится не в Квебеке, а во Франции.
– Сначала я позвоню.
* * *
В списке художников Шербура имени Вестфеллер не значилось.
Я решил поговорить с кем-нибудь из местных живописцев: может быть, он что-то знает про своего коллегу Вестфеллера.
Я выбрал салон с многообещающим названием "Salon de grandes espérances", что означало "Салон больших надежд". Где-то я слышал, что в отличие от маленьких надежд большие иногда сбываются.
Высокий женский голос прокудахтал:
– Алло.
Не поняв, на каком языке это "Алло", я начал разговор по-французски и, как можно в более доступной форме, объяснил, что приехал издалека, из самой Франции, и что мне нужно найти господина Вестфеллера.
Ответом мне было "Почему вы позвонили мне?" по-французски. Хоть с языком не ошибся! В Квебеке это важно. Не на том языке начнешь разговор, на том же языке можешь сразу окончить, таковы дружеские отношения между двумя языковыми комьюнити.
Я хотел было начать разъяснения по поводу господина Вестфеллера грустными словами: "Дело в том, что я…", но был остановлен неожиданно разговорившейся собеседницей:
– Вы, наверное, абсолютно лишены представления о живописи! Знаете ли вы, что…
И дальше пошла оценка различных направлений живописи и крайне нелестная оценка творчества господина Вестфеллера.
Я решил отойти от диспута о живописи:
– Я хотел бы найти мадам Анжелику Вестфеллер или, может быть, она еще Анжелика Дижон. Она тоже художница. Знаете такую?
– А ее все знают. А что касается "художница"… Вас интересует, что она рисует руками или ногами?
Кики не меняет своих привычек, удовлетворенно оценил я, и хотел было внести ясность, но мадам "Большие надежды" продолжала кудахтать:
– Может быть, у вас во Франции ее творчество и назвали бы произведением искусства. Я в прошлом году была в Париже и лицезрела художников на Пигале. У нас таких бы забрали в полицию за издевательство над вкусом. Да, да.
– Рисунки господина Вестфеллера меня не интересуют, – решительно заявил я.
– А он и не рисует. Рисует она, эта, как вы ее назвали "Анжелика", мы ее звали просто "Кики", а ее муж, этот Вестфеллер трижды идиот. Во-первых, он верит, будто все верят, что рисует он, а не эта Кики. Во-вторых, он считает, что она гениальна.
Мадам замолчала. Я подождал и спросил:
– А в-третьих?
– Я еще не придумала, – честно призналась кудахтающая мадам.
Я воспользовался ее замешательством:
– Меня не интересует творчество мадам Анжелики Вестфеллер.
– А что вас интересует?
– Меня интересуют документы, связанные с продажей ее дома в Онфлере.
– Дома? – удивилась мадам.
– Да, дома. Документы, связанные с продажей ею своего дома.
– Она что? Мошенница? – В голосе дамы явственно прозвучал отзвук больших надежд.
– Нет, нет, – поспешно прервал ее я. – До решения суда нельзя ничего утверждать.
– Суда… – Теперь ее голос почти пел. – Ее посадят?
– В интересах следствия я не имею права что-либо сообщать.
– А ее мужа тоже посадят?
– Пока еще трудно что-либо утверждать, но, я думаю, худшее может произойти.
– Его незачем сажать. Он дурак.
– Это, вероятно, то третье, о чем вы забыли упомянуть, характеризуя его? – предположил я.
– У нас в Квебеке за мошенничество сажают надолго.
– Во Франции тоже, – успокоил я ее. – Но с начала мне нужно найти мадам Анжелику Вестфеллер, урожденную Анжелику Дижон. Я был бы вам признателен, если бы вы помогли мне в этом.
– Вы ее найдете в Монреале на улице Сан-Поль.
Конечно, улица Сан-Поль. Я помнил эту улочку в старом Монреале недалеко от порта. Художники обретаются именно там.
– У них там салон?
– Какой салон! Маленькая каморка. Картин они продают мало. Но Кики рисует.
– Руками и ногами, – подсказал я.
– Именно так. Он же, этот Вестфеллер, полный идиот. Она здесь спала со всеми. Кроме председателя торговой палаты. Да и то потому, что он… он…
– Любит мальчиков, – подсказал я.
– Если бы! Он в детстве упал с карусели и отшиб себе, сами понимаете что. Я это точно знаю.
Я ей поверил.
– Простите, я не знаю вашего имени, мадам.
– Моя фамилия Вольтер. Я Жаклин Вольтер.
В том, что она Вольтер, я не сомневался.
– Спасибо, мадам Вольтер. Вы нам помогли.
– Я всегда рада помочь полиции. Я уважаю полицейских и всегда смотрю про них сериалы.
– Дело в том, – немного замялся я. – Я не полицейский.
– А кто? – посерьезнела мадам.
– Я налоговый инспектор.
– Должна признаться, я не люблю налоговых инспекторов. Но в настоящее время полностью поддерживаю вашу работу.
* * *
Через три дня я уже был в Монреале. За те десять лет, которые я отсутствовал, улица Сан-Поль совершенно не изменилась. Салон Вестфеллера я нашел быстро. С пару минут постоял перед витриной, немного посомневался, ибо на вывеске имени Вестфеллер упомянуто не было. А потом вошел.
Первое, что я увидел, был большой портрет перед входом. И я сразу понял, что попал по адресу. Ибо на портрете был изображен… я. В полный рост.
57. Тех лет душевной полноты
Автор картины появилась сразу.
Да, она стала полнее, но форм не потеряла, блеск глаз оставался тот же. И голос:
– Я торопилась. Думала, не успею к твоему приезду.
– Ты меня ждала?
– Живописцы так же болтливы, как и секретные агенты. Когда до меня дошло, что налоговый инспектор из Франции разыскивает меня по поводу мошенничества с продажей дома, которого у меня, кстати, никогда не было, я поняла. Кроме тебя, такая глупость не могла прийти в голову никому, и принялась читать местные газеты.
– Зачем?
– Искала, кого в последнее время убили. Ты ведь без покойников не можешь.
– Но…
– Не нашла. Значит, всё впереди.
– Но я…
– Когда неожиданно объявляется поклонник, который исчезал на десять лет, то…
Она на минуту задумалась, а потом пошло, как в былые годы:
– Американка решает, что он стал коммивояжером и пришел продавать новые пылесосы. Немка уверена, что он разбогател и решил отдать долг – сто пфеннигов, которые ему по ошибке дала ее покойная мать. Итальянка уверена, что это божественное провидение, и теперь она бросит своего мужа, уедет в Америку и там будет тосковать по своей матери, у которой оставит пятерых детей. А француженка просто спросит: "Что тебе от меня надо?"
– Мне надо решить одну проблему.
– Одну?
– Одну.
– Если ты не изменился, у тебя должны быть две проблемы. Сначала мы пойдем пообедаем, после обеда спокойно займемся второй проблемой, а потом ты мне изложишь первую.
Я еще раз осмотрел ее с головы до ног и решил, что такой распорядок дня меня устраивает. А она, не дав мне опомниться, продолжала:
– Здесь через два квартала есть кафе. Называется оно "Сташ Кафе". Ты его легко найдешь. Я должна закончить ведомость и через десять минут там буду.
* * *
Найду ли я "Сташ Кафе"!
Лет тридцать назад я случайно зашел туда. В центре зала висел огромный портрет Маяковского, а на стене плакат "Нигде кроме как Моссельпроме". Кафе оказалось польским, а кухня понятной. Там был "шницель веденский" и "шницель швабовый", один из телятины, другой из свинины. Оба прекрасно приготовлены, и оба с чудесным, как когда-то говорили в России, "сложным" гарниром. Когда я бывал в Монреале, я обязательно заглядывал в это кафе.
В кафе была одна уникальная странность: туалеты. Чтобы туда попасть, надо было выйти из зала через малоприметную дверку за баром, подняться по лестнице, затем спуститься еще по одной лестнице. На дверях туалетов висели рисунки, по которым трудно было догадаться, какой из них для дам, какой для мужчин. В первый раз я ошибся и, влетев в дамский туалет, попал на двух дам, одна стояла у умывальника, другая сидела на диване.
– Мы вам всегда рады, – холодно приветствовала меня дама на диване.
После чего я стал извиняться и говорить:
– Я пойду.
– Заходите еще, – с такой же холодной приветливостью напутствовала меня дама у умывальника.
И вот снова "Сташ кафе".
Тот же Маяковский. То же меню.