- А Клайпеда? Вы не забыли, что Клайпеда - наша? Только вы начнете акцию против Литвы, мы тут же оккупируем Клайпеду. Необходимые меры уже приняты. Потому что русские обязательно зашевелятся. А против русских мы можем быть сильны лишь вместе.
- Ваши слова можно расценивать как предложение о военном сотрудничестве против СССР? - в упор спросил Липский.
- Разумеется. - "Неужели не понимает, что это слишком серьезно, чтобы не бросаться словами на ветер!" - чертыхнулся про себя Геринг, он торопился, на затянувшийся диалог с Липским уже обращали внимание.
- Конкретные шаги?
Геринг раздраженно засопел - этим полячишкам вынь да положь все скопом:
- Сразу же после Вены… Я же сказал, все необходимые меры уже приняты… Гудериану нужно лишь развернуть свои колонны… Кейтель…
- Да-да, - удовлетворенно кивнул Липский, - мне показывали карту с германо-польской демаркационной линией на территории Литвы - она нас устраивает. Жму руку, - и посол направился к выходу.
"И этот побежал патрону звонить, - злобно усмехнулся Геринг. - Это же надо - их устраивает! Скажите спасибо, что раздел Литвы устраивает нас… Что вместе с Клайпедой мы не пристегиваем и Варшаву… Будет еще время!"
Сияя улыбкой, Геринг подошел к британскому послу Гендерсону все с теми же словами о недобросовестности Шушнига.
Гендерсон слушал с непроницаемым лицом - Герингу не понравилась эта маска невозмутимости, она не сулила так ожидаемого от англичан одобрения.
- Но господин рейхсмаршал, - наконец произнес Гендерсон. - Если даже канцлер Шушниг и недостаточно благоразумен, разве это основание, чтобы Германия совершала столь грубое насилие?
"То, о чем говорил Гесс, - отметил Геринг. - Впрочем, нет, обычное британское лицемерие… Галифакс же заверил Риббентропа, что ему до Австрии дела нет. Однако следует принять слова посла за чистую монету".
Геринг взглянул на часы и ответил:
- Слишком поздно. Фюрер уже выехал из Берлина, чтобы завтра утром вступить в Вену.
Перед отъездом из рейха Гитлер подписал приказ о вторжении в Австрию 12 марта в 12 часов дня. В приказе особо выделялось: "В случае сопротивления сломить его при помощи оружия с величайшей беспощадностью".
16
Шушниг стоял у окна. Он наблюдал, как внизу, на Баль-плац, вооруженные штурмовики выстраиваются плотной цепью, оттесняют от здания бундесканцелярии демонстрантов. Кальтенбруннер сидит в машине, в железную трубу рупора подает команды. Слов не слышно, оттого кажется, что нижняя его челюсть поднимается и опускается, как у Щелкунчика.
Часы пробили один раз. Половина четвертого. Половина четвертого пополудни 11 марта…
От демонстрантов отходит небольшая группа, люди идут к машине, говорят с Кальтенбруннером, показывают ему на здание бюро бундесканцлера - хотят пройти. Опять депутация? К кому? К Шушнигу или к президенту Микласу?
Миклас сидит за его спиной, в кресле, не слышно даже дыхания президента. Только тихо стрекочет наборный диск телефона. Это Гвидо Шмидт, министр иностранных дел, звонит - бесконечно звонит в Лондон, в Париж, в Рим… Париж вообще не отвечает. Хорас Вильсон неопределенно сказал, что в данный момент экспедиционный корпус британской армии не совсем готов к боевым действиям. Муссолини был краток: "Я уже говорил, что считаю тактику канцлера Шушнига в Берхтесгадене абсолютно правильной и очень умной. Что вы еще хотите? О поддержке Италией австрийской независимости теперь не может быть и речи. Это парадокс".
Шмидт сам национал-социалист. И если он сейчас конвульсивно пытается что-то предпринимать, то лишь из страха, что реальная власть над страной перейдет из рук национал-социалистов к их берлинским патронам. Но ведь так и будет, так и будет…
Вернувшись из Берхтесгадена, Шушниг сказал Шмидту: "Десять часов я боролся с сумасшедшим". Возможно, уже тогда следовало проводить мобилизацию? Или уже тогда объявлять плебисцит? Было бы то же самое. И Шмидт ответил: "К чему тянуть время…" Теперь они все тянут время, надеясь, что Зейсс-Инкварт все-таки договорится с Гитлером, пусть восторжествует в стране тоталитаризм, но Австрия сохранит независимость. Нет, Гитлеру мало просто союзного государства, ему нужны средства, деньги, земли - все!
- Вы должны, Курт, обратиться к народу по радио, - тихо сказал Миклас.
Президент все еще надеялся, что народные массы не позволят, австрийцы не дадут… О, эта псевдодемократичность! Еще в феврале Объединенный комитет профсоюзов обратился к президенту за разрешением провести сбор подписей под петицией в борьбе за независимую Австрию. Миклас настоял, чтобы в петиции прозвучала формулировка "За независимую, свободную, социальную христианскую и немецкую Австрию". Но комитет металлистов, а там сплошь все коммунисты, и их председатель Келер, тоже коммунист, вычеркнули слова "христианская" и "немецкая", и Миклас вынудил Шушнига вообще запретить сбор подписей.
Утром, проезжая по улицам Вены, Шушниг видел массу радостного народа, который надеялся на счастливый результат плебисцита. Прошло несколько часов, и даже внешний вид улиц полностью изменился. Появились отвратительные типы, банды диких молодых людей, триумфально-шумные нацистские демонстрации, первые вооруженные отряды штурмовиков и эсэсовцев - матери попрятали детей, из скверов бежали старики…
"Может быть, я напрасно приказал Янзе подать в отставку? - подумал Шушниг о начальнике генерального штаба. - Но его действия слишком авантюрны и неосторожны. Он уповал на какие-то двести тысяч солдат, сто пятьдесят орудий. Но у Австрии нет современных танков! Я был прав, когда приказал отвести войска от границы, чтобы не провоцировать столкновений… А Янза упорствовал, якобы стоит лишь продемонстрировать силу, стоит только взять в руки оружие, и Гитлер повернет назад, ибо начать войну с Австрией для него означало бы перечеркнуть всю пропаганду о кровном родстве и стремлении австрийцев к аншлюсу. Но теперь даже если мы, я и Миклас, если мы отступим, на нашей совести не будет ни пятнышка австрийской крови, ни одной вдовьей и сиротской слезы…"
Звонок телефона. Нет, не международный. Шмидт схватил трубку.
- Шмидт! - крикнул громко, потом только повторял "да", "да". Голос его падал все ниже.
- Это опять Инкварт, - сказал он, опустив трубку на рычаг. - Он повторил ультиматум Гитлера. И добавил, что если он не будет к семи вечера назначен канцлером, то войска рейха, которые уже находятся на границе или приближаются к ней, начнут продвижение по всему фронту, и Австрия прекратит свое существование… Вторжение будет приостановлено в том случае, если в половине восьмого мы сообщим о назначении нового канцлера.
- Я с утра готов к отставке! - нервозно выпалил Шушниг. - Я устал в конце концов… От всей этой истории…
- В таком случае я тоже вынужден уйти в отставку. Я тоже переутомлен, - мрачно ответил Миклас. - Гвидо, что там у Скубла?
- Полицай-президент Вены уже докладывал, что граница у Зальцбурга закрыта полностью и железнодорожное сообщение с Германией приостановлено.
- Ну вот видите, Курт. - Шушниг подумал, что президент впадает в прострацию. При чем тут железнодорожное сообщение? Один танковый переход…
Шушниг опять посмотрел на площадь. Депутации не видно… Может быть, их пропустили? Он оторвался от подоконника, пошел к двери. Секретаря не было. На стульях для посетителей сидели штурмовики и офицеры СС. Шушниг захлопнул дверь.
- Там… Там они.
Миклас поежился. Зазвонил внутренний телефон. Шмидт, придерживая плечом трубку международного, свободной рукой поднял трубку. Прикрыв ладонью микрофон, сказал:
- Канцлера просят выйти к депутатам Объединения профсоюзов.
Шушниг быстро вышел. Он больше не мог видеть обреченного лица Микласа.
В нижнем зале приемов собралось человек двадцать. Среди них был и Келер, коммунист из металлистов. Бем, социалист, председатель президиума Австрийского объединения профсоюзов, вручил Шушнигу петицию рабочих. Три предложения: безусловная поддержка режима против нацизма; нейтралитет в отношении Германии; поддержка правительства Шушнига после обещания канцлера выполнить требования рабочих - свобода политической деятельности и право признания социалистического мировоззрения, свободные выборы объединенных профсоюзов, право на издание ежедневной рабочей газеты…
"Эти люди в своей борьбе не стесняются использовать тяжелейший момент в судьбе родины!" - Шушниг усмехнулся.
Будто прочитав его мысли, заговорил Келер:
- Господин бундесканцлер! Нас разъединяют массовые могилы февраля тридцать четвертого года, но мы живем в одном с вами доме, и этот дом горит. Если мы сегодня потушим вместе пожар, мы завтра поговорим, какой порядок навести в доме. Мы за активную борьбу с нацизмом, но и безусловно выступать за защиту нынешнего режима мы не можем. Да, мы требуем осуществления наших жизненных требований. Времени для торга нет. Мы за то, чтобы войти в легальные организации борьбы без всяких условий.
- Вена перекроется баррикадами? Париж, девяносто третий год? - Шушниг покачал головой.
- Откройте арсенал, и мы их разгоним. - Келер отмахивался от предостерегающих жестов Бема.
- Не ищите предлога для коммунистической революции, - тихо проговорил Шушниг и направился к лестнице.
У лестницы стояли эсэсовцы. Шушниг видел, как они небольшими отрядами входят в здание и занимают комнату за комнатой, зал за залом. Выстрелов слышно не было, но оружие они держали наготове.
У кабинета Шушнига стоял Кальтенбруннер.
- Вы пришли арестовать меня? - спокойно спросил Шушниг. Если да, он не окажет сопротивления. Просто все это кончится…
- Пока я не имею подобных указаний, - ответил глава австрийских штурмовиков и лихо откозырял канцлеру.
Кабинет Микласа тоже охранялся эсэсовцами. Они пропустили Шушнига. Миклас встретил его вопросом:
- Вы позаботились о своей семье, Курт? - Встреча с профсоюзами его не интересовала.
- Я отправил жену и дочь в Будапешт, к родным.
- Рискованно, - заметил Шмидт. - Сегодня Вена, завтра Прага и Будапешт…
- Но ваша семья в Вене, ей ничто не угрожает, - усмехнулся Миклас. - Мои уехали в деревню. А для полной безопасности… Следует торопиться разве что в Москву.
- У вас еще есть силы шутить! - бросил Шушниг и снова занял свое место у окна.
- Что же остается, дорогой Курт… Мы в плену. Я принял вашу отставку. Обратитесь к народу. Срок ультиматума истекает. - Шушниг оглянулся на часы, он и не заметил, как ушло время, без двадцати восемь…
Радиостудия бюро бундесканцлера находилась в конце коридора. Шушниг шел к ней через строй черных мундиров. Его сопровождал - или конвоировал - Кальтенбруннер.
Микрофон был уже включен.
- Президент Миклас просил меня сообщить австрийскому народу, что мы уступаем силе, так как мы не готовы в этой обстановке к пролитию крови. Мы решили приказать войскам не оказывать серьезного, - голос прервался, - не оказывать никакого сопротивления…
Когда Шушниг закончил выступление, в радиостудию зашел президент. Миклас молча показал уже бывшему канцлеру свой приказ о назначении канцлером Зейсс-Инкварта. Потом взял микрофон: - Я, президент Австрийской республики Миклас, объявляю народу Австрии о своей отставке. Под давлением тяжких обстоятельств я вынужден передать всю полноту власти в стране Артуру Зейсс-Инкварту. Он принимает на себя полномочия президента и канцлера.
…В эту минуту Шушниг был уверен, что спас Австрию от кровопролития. Но 300-тысячная армия вермахта уже шла на Линц.
17
Капитан Редер скомандовал танковой колонне "делай как я" и остановил свою машину.
Кажется, образовался затор. Капитан забрался на башню - далеко впереди извивалась вереница танков, автомашин и лафетов тяжелой моторизованной артиллерии. Опять, должно быть, вышли из строя легкие танки. Редер видел, как впереди на тросах вытаскивают из колонны несколько машин. Редер чертыхнулся, выплевывая пыль. Нечего было лезть с танками, если у них на ходу отваливаются гусеницы. Танки новые, собраны на заводах Круппа, а там рабочие не просто саботируют, они принимают свои меры, чтобы машины войны не ушли после успешно проведенных испытаний дальше Баварии.
Вот так и проходит "бросок" на Вену. Сейчас пять часов утра 12 марта, из Мюнхена вышли вчера в 22.40, а все еще в пути.
Подъехал старый "оппель-капитан". Редер узнал офицера абвера Гаука, рядом с ним сидел майор в армейской форме, лицо показалось явно знакомым, но… Не сразу узнаешь даже знакомого человека, если встречаешь его там, где его и быть не могло. Еще бы! Еще вчера Эрвин фон Лахузен гулял по Мюнхену в форме обер-лейтенанта австрийской армии. Быстрая метаморфоза! Видимо, немало услуг оказал он управлению "Заграница-абвер".
- Что, капитан, - крикнул Редеру из машины Гаук, - опять стоим, опять затор? Слушайте, нам нужно обогнать колонну. Сделайте что-нибудь…
Редер только покачал головой. Что же тут поделаешь?..
- Эй, Редер, вы не знаете, далеко ли ближайший аэродром, у вас нет карты?
Редер нехотя раскрыл планшет.
- Только в Линце! - глянув на карту, ахнул Гаук.
- Черт побери! Они же увезут архивы, - выругался Лахузен. - Придется в объезд по лесной дороге. Вот она, - он ткнул пальцем в карту и приказал шоферу: - Давай вперед!
"Они спешат перехватить архивы, - сразу понял Редер. - Предвидят ли это обстоятельство в Вене? Удобнее всех опередить события было бы Вайзелю с его ребятами из пожарной части. Архивы - это бумага, а бумага - это пожар… Но ему может просто не прийти в голову. Просто не прийти".
- Курт! - крикнул Редер в люк адъютанту. - Возьми у разведчиков мотоцикл. Я сейчас подготовлю пакет. Поедешь в Вену, и быстро.
Обдавая тяжелые танки Редера дорожной пылью, появилась вереница легковых автомашин. Из второго автомобиля вылез Гитлер, пошел вдоль колонны. Видеман, его адъютант, уже видел, как затряслась правая рука фюрера, верный признак приближающегося приступа ярости.
- Где Кейтель? - тихо, почти шипя, спросил Гитлер адъютанта.
- Здесь…
- Браухича, Кейтеля, кого угодно! - Голос фюрера взвился вверх.
Когда Кейтель подошел, фюрер посмотрел на него оловянными глазами и снова прошипел, указывая на остановившиеся танки:
- Как я должен понимать?..
- Орудия и машины прошли только стендовые испытания…
- Молчать! Как я должен это понимать? Они должны быть в Линце, но не здесь! Не здесь! Я должен уже быть в Линце! Я не могу попасть в свой родной город!
- Но, мой фюрер, Браухич предупреждал вас… И хотя я принял все меры…
- Где Гудериан?
Видеман бросился за Гудерианом. Гитлер медленно прошелся вдоль машины, кинул взгляд на лес - за ним Линц, Дунай, щемяще знакомые улицы, кладбище с могилой матери… О, как она была добра к нему! Как тонко понимала его, своего сына, уже тогда отмеченного печатью гения. Отец не любил Адольфа, считал неудачным ребенком и не надеялся, что из него получится настоящий человек - вероятно, оттого, что Адольф дурно учился в школе: по неведомому стереотипу школьная неуспеваемость равнозначна несостоятельности. А мать чувствовала, что успехи в школе сын принес в жертву своему идеалу: мечте стать художником. Поэтому после школы не поддержала отца, желавшего отправить сына на неквалифицированную, вполне годную для недоучки работу помощника чертежника, а позволила остаться дома, чтобы лучше подготовиться к экзамену в Венскую художественную академию. Два года Адольф готовился к большому поприщу, два года, пока "испанка" не унесла и мать, и отца… Пришлось взять тогда кисть, увы, не живописца - маляра, пришлось столкнуться с нуждой, таскать кирпичи. "Только сильная натура могла перенести подобный прыжок с высоты, - с удовлетворением отметил Гитлер, вглядываясь в танковую колонну, ждал, вот-вот взревут моторы и она все-таки двинется. - Только истинно сильная натура могла тогда сохранить свое лицо и не стать пролетарием… Вот так! Моя одежда в то время была еще прилична, выражался я литературно, вел себя сдержанно - но был вынужден таскать кирпичи. Высшая несправедливость! Я лишь искал работы, чтобы не умереть с голоду, чтобы иметь возможность продолжать образование хотя бы урывками…" - вспомнился школьный учитель, фамилия выскочила из головы, он был немец, пангерманист, читал историю, которая представлялась в его уроках прекрасным героическим германским эпосом… Преклонение перед Фридрихом Великим, ненависть к династии Габсбургов вошли в плоть и кровь. "Двадцать шесть лет назад я был вынужден оставить Линц, - вздохнул Гитлер, ища, кому бы сообщить сей трепетный факт, пожалел, что Геббельса нет рядом, но при первой встрече нужно будет подбросить ему эту тему - четверть века спустя фюрер снова в родном Линце. Еще час, - предвкушал Гитлер, - и я снова пойду улицами, по которым бегал с ранцем за плечами… Линц! Мой Линц! И пусть болтает Браухич, пусть ломаются эти проклятые танки. Это даже по-своему неплохо. Мы получили урок на будущее. Только бы быстрее двинулась колонна… А, вот и Гудериан…"
У Гитлера настроение стало элегическим, и он сказал чуть ли не с нежностью:
- Вы слишком опытный танкист, чтобы оставить все как есть. Постарайтесь - я сгораю от желания попасть домой. - И глянул на Гудериана тем взглядом, который Магда Геббельс называла "очаровывающим".
Гудериан растерялся. Его личный танк тоже стоял, механик пытался что-то исправить в системе передач, но тщетно.
Гитлер отвернулся от Гудериана, бормоча проклятия, направился опять к машине.
- Мой фюрер, - остановил его Кейтель. - Здесь рядом железнодорожная ветка. Я распоряжусь… Нужны платформы. Мы погрузим вставшие танки и артиллерию, таким образом они успеют к церемонии в Линц.
Телефон обнаружился на почте ближайшей деревушки. Но там не было ни единого служащего. Деревня как вымерла. Видеман приказал солдатам взломать двери и найти "хоть кого-нибудь". Оказалось, что сквозь деревню прошла часть СС. Они расстреляли бургомистра и трех лавочников-евреев. Остальные жители бежали в лес. Но телефон работал. Оказалось, что Зейсс-Инкварт уже вылетел в Линц, что в Вене командуют Кальтенбруннер и прилетевший ночью Гесс. Командование над австрийским СА принял по старой памяти генерал Далюге.
- Все идет нормально, - сказал Видеману помощник Гиммлера Шольц, он сидел на телефоне Инкварта. - Первые два имперских закона уже обнародованы.
Имелись в виду две краткие конституционные формулировки: "Австрия является землей германской империи" и "Австрия навеки воссоединяется с Германией".
- Референдум объявлен? - спросил Видеман.
- Назначен на десятое апреля. Опросные листы сегодня начнут печатать.
Предполагалось распространять в Австрии бюллетени народного опроса с кратким ответом на вопросы: "Согласен ли ты с происшедшим воссоединением Австрии с Германской империей?" и "Признаете ли вы Адольфа Гитлера своим фюрером?"
Это была идея Геббельса. Он и представить себе не мог, что кто-то ответит "нет".
- Что в учреждениях? - спросил Видеман.
- Тех чиновников, что отказываются присягать фюреру, увольняют. - Шольц не добавил "отправляют в тюрьму", это было и так ясно. - А в общем все тихо. Минуточку… Сейчас доложу о состоянии подвижного состава. - До Видемана донесся приглушенный голос Шольца, через минуту он стал отчетливым, Шольц сказал в трубку: - Еще полтора часа терпения. Им нужно же доехать до вас…