- Вы понимаете, с кем связались? Вся эта команда состоит из глупцов и смутьянов. Они вас просто используют. Но когда я ими займусь, не надейтесь, что для вас будет сделано исключение и я отнесусь к вам иначе, чем к ним. Допускаю, что вы расследуете действия этих злодеев по поручению вашего правительства. Допускаю, что вам поручено сотрудничать с этой группой. Послушайте, англичанин, эти нарушители спокойствия скоро узнают, что я могу доставить им неприятности значительно большие, чем они способны представить.
- Верю, - сказал я. - Однако мой опыт подсказывает, что в большинстве они не такие уж злые люди. Скорее, запутавшиеся, невежественные и плохо информированные.
- В России нет плохо информированных людей, - сказал полковник Шток.
- Многие считают, что вода не имеет вкуса, - задумчиво ответил я ему поговоркой, - только потому, что мы рождаемся со вкусом воды во рту, и этот вкус всегда с нами.
Шток ничего не ответил.
- Гостиница "Европейская", - бросил он шоферу.
Машина тронулась с места.
- Мы доставим вас в гостиницу. Сегодня не самая подходящая ночь для прогулок.
Я не стал спорить. Шток знал, что говорил.
12
В состав Советского Союза входят пятнадцать республик. Каждая из них представляет собой отдельную этническую единицу, имеет относительно самостоятельное хозяйство, флаг, Верховный Совет, Совет Министров и, что самое важное, находится между Россией и окружающими Советский Союз странами. Три прибалтийские республики - это Эстония, Литва и Латвия. Они прилепились друг к другу и черпают балтийскую воду вместе со Швецией и Финляндией.
Я летел рейсом Аэрофлота № 392 из Ленинграда в Ригу. Самолет был забит людьми в зимних пальто и меховых шапках, которые никак не могли решить, что им делать с верхней одеждой. То ли оставить свои пальто в маленькой раздевалке рядом с пилотской кабиной, то ли совсем не снимать их. Возникла непременная путаница с местами. Две женщины, чьи руки были заняты пальто и плачущим младенцем, предъявили билет на мое место. Но недоразумение быстро уладила очаровательная бортпроводница. Она раздала пассажирам леденцы и сделала замечание закурившему мужчине.
Самолет скользнул над дымными окраинами Ленинграда, заводом "Электросила" и железнодорожными путями. Кирпичные многоэтажки уступили место большим деревянным домам, затем пошли одноэтажные домики, расстояние между которыми все увеличивалось. Наконец городской пейзаж скрылся из глаз и теперь под нами расстилались серые замерзшие болота. Зима запорошила лицо земли, и снег лежал мятый и серый, как ветхий саван. Под крылом самолета медленно проплыло Чудское озеро, по-эстонски - Пейпус, место великой битвы Александра Невского с рыцарями Тевтонского ордена. Рыцари рвались на восток, но провалились под лед и утонули вместе с лошадьми и оружием в глубокой темной воде.
Стюардесса в аккуратной форме, под которой наш итальянец радостно обнаружил бы "грацию" западного производства, принесла целлофановый пакет для авторучек и пластмассовую чашечку с лимонадом. Я улыбнулся ей, и она, тоже с улыбкой, протянула мне свежий номер "Правды". Под нами уже проплывала земля в белую и коричневую полоску, похожая на шкуру пегой лошади. Над Рижским заливом мы начали снижаться и пронеслись над военным аэродромом. Два пассажира в креслах передо мной вдруг узнали свою ферму. Им захотелось, чтобы и я посмотрел на нее. Мы закивали и заулыбались друг другу, показывая пальцами вниз, а рядом с ревом набирал высоту двухместный реактивный истребитель. Им, судя по манере, управлял опытный пилот.
- Вы из Лондона? - спросила стюардесса, предложив мне леденцы.
Я взял с подноса леденец и поблагодарил ее.
- Я знаю стихотворение о Лондоне, - сказала она.
- А я знаю шуточные стихи о Риге, - в тон отозвался я.
Она кивнула и пошла дальше по проходу между креслами. Вскоре самолет приземлился и вырулил с посадочной полосы на ровную площадку, окруженную радарными установками и прочим аэродромным оборудованием.
В городе было полно солдат в меховых шапках, потертых шинелях и грязных сапогах. Женщины убирали снег с тротуаров. По улицам тянулись бесконечные грузовики. Все это напоминало 1945 год, когда отступающая армия вермахта еще топталась в паре миль отсюда. Иллюзию усиливали двуязычные надписи на русском и латышском языках.
Дворники работали быстро, но не поспевали за падающим снегом. Снежинки мерцали в темном зимнем воздухе, как трассирующие пули.
До гостиницы я добрался легко. "Рига" построена на месте старой гостиницы "Рим" - прямо напротив оперного театра.
Не раздеваясь, я прилег поспать и проснулся почти в девять часов вечера. Привел себя в порядок, умылся, переоделся и отправился на прогулку по старой части города, где странные средневековые дома напоминают декорации в Голливуде. Я пробирался по узеньким улицам и дошел до замка, за которым трамвайная линия поворачивает к дальнему берегу Даугавы. Здесь старые осевшие дома тесно лепятся друг к другу, чтобы не растерять тепло.
"Хвоста" за собой я не заметил. Предполагаю, что шпик, которого не могло не быть, решил, что я скоро вернусь. А возможно, воспользовался моей прогулкой, чтобы порыться в моих вещах. После холодных булыжных мостовых ресторанчик гостиницы показался местом, наполненным безудержным весельем. Маленький оркестр играл "Огни Москвы", официанты гремели металлическими судками и размахивали салфетками. Вокруг царила та немного нервная обстановка, которая бывает на сцене большого театра, когда музыканты настраивают инструменты.
Ресторан ничем не отличался от тысяч таких же ресторанов Советского Союза, разве что был несколько опрятнее. Вощеный паркет. Накрахмаленные скатерти. Официанты в чистых рубашках. За столом возле окна сидела африканская делегация, за другим, ближе к танцплощадке, гости из Юго-Восточной Азии. Они усердно кивали головами, откликаясь на каждое слово своего русского хозяина. В разных концах зала сидели группы увешанных медалями армейских офицеров в неотглаженных брюках и в сапогах. Каждый раз, когда начинал играть оркестр, пять-шесть мужчин вставали и, нетвердо держась на ногах, под звуки музыки шли по залу приглашать женщин на танец. Чаще всего женщины отказывались, но подвыпивших мужчин это не обескураживало.
Я заказал красную икру, черный хлеб, масло, двести грамм водки и медленно ел, наблюдая за танцующими. Я пытался отгадать, кто из женщин - русские, а кто - латышки.
Напротив меня уселся неряшливый мужчина в рубашке с оторванным воротником и с большим свертком. Он попросил огонька. Я предложил ему сигару "Галуа". Он внимательно рассмотрел ее, поблагодарил меня и раскурил сигару. Спросил, не англичанин ли я. Я ответил, что ирландец. Мужчина сказал, что сейчас не самое подходящее время для приезда в Ригу. Сюда надо приезжать в июне. Просветив меня таким образом, он заказал двести грамм водки.
- Это вы делаете бизнес? - обратился к моему собеседнику один из армейских офицеров, сидящих за соседним столиком.
Тот наклонился ко мне.
- Им нужны ананасы, - сказал он.
- Вот как? - удивился я.
- Да, - сказал он, - а у меня - самые лучшие в городе.
Один из офицеров поднялся из-за стола. Это был невысокий светловолосый мужчина с золотыми погонами и черными эмблемами танковых войск. Другие офицеры поддразнивали его. Не обращая внимания, он прошел через зал к длинному столу возле танцплощадки, за которым сидела делегация. Щелкнув каблуками, с поклоном пригласил на танец красивую девушку с азиатскими глазами. Она встала, и они не без изящества исполнили фокстрот посреди нескольких неуклюже кружащихся пар. После танца танкист проводил партнершу к столу, вернулся к нам и что-то шепнул на ухо моему неряшливому соседу. Тот достал сверток, завернутый в старые номера "Правды". В свертке оказался большой ананас. Офицер достал бумажник и расплатился.
- А у вас трудно достать ананасы? - повернулся ко мне сосед.
- Думаю, не трудно, - сказал я. - А вот как вам здесь удается их добывать?
Он потрогал кончик носа указательным пальцем.
- Я привожу их из Джакарты, - объяснил он. - Я пилот Аэрофлота.
Оркестр заиграл "Когда святые идут в рай".
- Моя любимая песня, - обрадовался пилот-бизнесмен. - Пойду приглашу кого-нибудь потанцевать…
Он изобразил рукой какую-то танцевальную фигуру и чуть не смахнул графин с водкой. Пошатываясь, побрел в сторону оркестра.
- Покараульте мои ананасы, - крикнул он мне с полпути.
- Пожалуйста, - отозвался я.
В Латвии, по крайней мере в Риге, - жизнь более цивилизованная, чем в Ленинграде или Москве. Если попросить принести завтрак в номер, вас вряд ли поймут, но все равно выполнят просьбу. В Ленинграде или Москве подобное сочтут чуть ли не подрывом устоев. В Риге официантки одеты в чистую униформу и белые накрахмаленные шапочки. В Ленинграде они почему-то предпочитают грязные черные костюмы.
Поздно вечером, когда я уже готовился ко сну, услышал стук в дверь и не очень удивился, увидев официанта и заставленный едой столик, покрытый салфеткой.
- Я ничего не заказывал, - неуверенно произнес я.
Официант медленно входил в комнату спиной, как будто тянул кабель. Войдя, он повернулся и улыбнулся.
- Не знал, что в бюро обслуживания можно заказать и сотрудника КГБ, - пошутил я.
- Был бы вам признателен, если бы вы говорили потише, - сказал полковник Шток.
Он подошел к умывальнику, взял стакан и, приставив его к стене, прижался ухом к донышку.
В это время я вытащил из моих вещей бутылку виски "Лонг Джон", привезенную из Хельсинки.
Шток, не переставая прислушиваться к своему доморощенному микрофону, утвердительно кивнул голозой. Я подошел к нему и плеснул ему изрядную порцию виски в протянутый стакан.
Полковник был в вечернем костюме, не очень хорошо сидевшем на нем, и походил на персонаж из какого-нибудь старого фильма с участием братьев Маркс.
- В течение этого часа, - сказал он, - вам позвонят.
Он отхлебнул из стакана и замер, как бы ожидая аплодисментов.
- И это вы называете революционной сознательностью?
Полковник Шток посмотрел на меня, словно пытаясь что-то прочесть в моих глазах.
- Да, - ответил он наконец, - это революционная сознательность.
Он потянул за один конец галстука, узел развязался, и галстук потек по рубашке, как струйка чернил.
- Итак, в течение часа вам позвонят, - повторил Шток свое предсказание. - И, возможно, предложат встретиться возле Комсомольского бульвара, рядом с Октябрьским мостом. Если вы пойдете на эту встречу, я буду вынужден обойтись с вами, как со всеми остальными в этой истории. Не советую идти на это свидание. Вы попадете в опасное положение.
- От кого исходит опасность?
Полковник Шток был громаден, как старый дубовый шкаф. Конечно, во время многочисленных транспортировок кое-где резьба на его углах поистерлась, но он все еще был по-прежнему тверд и тяжел. Он прошелся по комнате. Несмотря на почти бесшумный шаг, все в комнате дрожало от его веса.
- Не от меня, - ответил Шток. - И не от моих людей. Это я вам гарантирую.
Он залпом допил виски.
- Думаете, что мне причинят вред люди, от которых вы меня предостерегали?
Шток снял пиджак и повесил на вешалку, которую взял в моем раскрытом чемодане.
- Думаю, да, - сказал он. - Они могут навредить вам.
Он повесил на вешалку еще и пальто, рванул воротничок рубашки, расстегнул запонки. Накрахмаленная рубашка с треском распахнулась. Полковник бросил запонки в пепельницу. Они звякнули. Он скинул лакированные туфли и пошевелил пальцами ног.
- Мои ноги, - пожаловался он. - Вы, молодой человек, не поймете, какое испытываешь удовольствие, снимая ботинки, которые жмут.
Он выгнул в подъеме ступню, как кошка спину, и вздохнул:
- А-а-х!..
- Вы тоже удовлетворяете "сиюминутные потребности", - не отказал я себе в язвительной реплике.
Шток немного помолчал, а затем посмотрел как бы сквозь меня.
- Я касался живого Ленина, - сказал он. - Я стоял рядом с ним на площади Восстания в июле 1920 года - и я ощущал его. Так что не вам повторять ленинские слова о сиюминутных потребностях.
Мой гость, говоря это, стаскивал рубашку, и фраза прозвучала откуда-то из-под белой хлопчатобумажной ткани. Под рубашкой оказалась майка цвета хаки. Снова появилось раскрасневшееся и улыбающееся лицо Штока.
- Вы читали поэта Бернса?
Он повесил на вешалку брюки, оставшись в длинных кальсонах и носках с длинными резиновыми подвязками.
- Я знаю "Оду Хаггису", - ответил я. Да и кто не знал этой оды! Хаггис, или ливер в рубце - шотландское блюдо из бараньей или телячьей печени, сердца и легких, прославился на весь мир благодаря Роберту Бернсу, воспевшему это народное блюдо в нескольких своих стихотворениях.
Шток одобрительно кивнул.
- Я тоже читаю Бернса, - сказал он. - Вам следовало бы читать его чаще. Вы бы многое узнали. "Питаем мы своим горбом потомственных воров, брат…" Бернс разбирался в жизни. Человек, который учил меня английскому, мог часами читать Бернса наизусть.
Шток подошел к окну и выглянул на улицу, отогнув занавеску, как в гангстерских фильмах.
- Вашим гостям всегда не хватает выпивки? - прозрачно намекнул он.
Я долил виски в стакан. Даже не поблагодарив, Шток осушил его.
- Это уже лучше, - одобрил он и подошел к сервировочному столику. Широким жестом сдернул накрахмаленную салфетку. Вместо металлических судков с едой на столике лежала офицерская форма с фуражкой и начищенные сапоги. Шток влез в брюки, застегнул ширинку, заправил рубашку и повернулся ко мне. Снова пошевелил пальцами ног.
- Возможно, вы не понимаете, зачем я предостерегаю вас, вместо того чтобы взять с поличным? Готов объяснить. Думаете, если я устрою облаву и захвачу этих преступников и смутьянов, а заодно и вас, кто-нибудь скажет: "Какой молодец этот полковник Шток! Он обезвредил шайку бандитов до того, как они смогли нанести вред нашей стране"? Держи карман… Будет сказано: "Смотрите, сколько подрывных элементов работало прямо под носом полковника Штока". Поймите это, англичанин. Мы давно знаем друг друга. Я хочу, чтобы ваши люди покинули вверенную мне территорию и расстались со своими фантастическими планами. Это единственное мое желание. - Шток завязал галстук с такими усилиями, словно гнул пальцами металлический прут, а не кусок материи. Он влез в китель и поддернул рукава, чтобы стали видны манжеты рубашки.
- А какие у них фантастические планы? - спросил я.
- Не делайте из меня дурака, англичанин, - сказал Шток, затягивая узел галстука. Протянув руку к бутылке, он плеснул себе еще виски.
- Я просто хочу знать, в чем дело, - уточнил я.
- Эти смутьяны думают, что Советский Союз вот-вот сбросит своих "тиранов". Им кажется, что все люди, идущие по нашим улицам, мечтают снова стать рабами капитализма. Они уверены, что мы не спим ночами, мечтая уехать в Америку. Они рассчитывают, что им позволят распространять прокламации, швыряться золотом, что, если понадобится, немедленно возникнет армия монархистов и встанет против нас. Это я и называю фантастическими планами. Теперь понятно?
- Да, - ответил я.
Шток надел фуражку и стеганую куртку до бедер, похожую на те, что в русских войсках носят вместо рабочей спецодежды в сильные морозы. Кажется, она называется "ватник". Никаких знаков отличия на ватнике не было. Шток подошел к окну и вытащил нож. Провел им по бумажной ленте, которой было заклеено окно, и распахнул створку.
- Спасибо, что разрешили воспользоваться вашей комнатой, - сказал Шток и перелез через подоконник на пожарную лестницу.
- Услуга за услугу, - заявил я. Он протянул руку за своим стаканом.
- Что ж, согласен, - ответил Шток. - Поступайте, как хотите. У нас свободная страна.
Он выпил и поставил стакан на подоконник.
- Не верьте тому, о чем читаете в "Правде", - сказал я ему вслед.
И полковник Шток погрузился во мрак.
Я налил себе виски и, медленно прикладываясь к стакану, соображал, как быть дальше. О том, чтобы связаться с Долишем, не могло быть и речи. Еще меньше меня привлекала служба безопасности Мидуинтера. Чтобы дозвониться до Нью-Йорка, необходима уйма времени. Но, может быть, Мидуинтер уже рассчитал, как перехитрить Штока? По правде говоря, в это я не верил. Со Штоком не справиться ни одному компьютеру. Наверное, это и нравилось мне в полковнике.
13
Через час и десять минут после ухода Штока зазвонил телефон. "Ну тебя к черту", - сказал я ему, но после третьего или четвертого звонка снял трубку.
- Западные наряды, - услышал я. - Безопасно. Две лишние рубашки. Комсомольский бульвар возле Октябрьского моста.
- Я никуда не пойду, - сообщил я. - Я болен.
- До встречи, - раздалось в трубке.
- Не ждите меня, - ответил я.
Я положил трубку на место и повторил свои слова. Пошли они все к черту! Налил еще полстакана виски, но пить не стал. Операция явно была обречена на провал - слишком многое не в нашу пользу. Не стоило даже браться за это. Я втянул ноздрями запах спиртного, выругался по-русски, надел пальто и пошел на встречу.
Домский собор, покрытый снегом, сиял в лунном свете. Возле Политехнического притулились два маленьких такси-пикапа. Около машин стояли и разговаривали двое. Они неестественно следили за улицей из-за плеча друг друга. Круговой обзор. Один из них обратился ко мне по-немецки:
- Не хотите ли продать какие-нибудь западные наряды?
Я сразу узнал его. Это был тот самый лысый, с которым я разговаривал по видеотелефону. От него разило чесноком.
- Есть пара лишних рубашек, - отозвался я. - Шерстяных. Я мог бы их уступить, если это не запрещено.
- Договорились, - сказал лысый и открыл дверцу одной из машин. Я забрался в такси, и водитель с энтузиазмом газанул, въезжая на Октябрьский мост.
Над противоположным берегом нависло красное от огня и дыма заводских печей небо. Предприятия тяжелой промышленности Ленинского района работали и по ночам. На берегу у выезда с моста - огромный плакат "Балтийское море - море мира".
В такси сидели несколько мужчин в отсыревших пальто, и водитель с трудом вел перегруженную машину по обледеневшей дороге. "Дворники" со скрипом возили по стеклу мокрые снежные хлопья. Пассажиры замерзли, и кто-то из них постукивал ботинками по полу, восстанавливая кровообращение в ногах. Все молчали. Второе такси не отставало от нас, и, когда машину подбросило на дороге, его фары осветили лица людей, в компании которых я оказался. Лысый сунул в рот очередной зубчик чеснока.
- Любите чеснок? - спросил он, дыхнув мне прямо в нос.
- Если он еще не был в употреблении, - ответил я, но он не понял.
- У меня простуда, - пояснил лысый.
Русские уверены, что чеснок помогает от простуды.