Пронин поменял планы: визит к Левицкому он отменил. Теперь с Левицким можно было говорить только о костюмах, а эта тема Пронину порядком надоела.
Вечером Пронин ждал гостей - да каких! Два иностранных товарища, с которыми Иван Николаевич собирался обстоятельно поговорить. Со Стерном пришел Железнов.
- Валенки в подъезде отряхивать надо. Ковры из-за тебя не просыхают, ирод! - привычно ворчала на Виктора Агаша.
- Мы и сами не просыхаем! - улыбался Стерну Виктор. - Это современное русское арго. Не просыхает - значит, каждый день поддает. В смысле, квасит. Ну, закладывает за воротник. Киряет. То бишь употребляет спиртные напитки.
- Богат русский язык!
- Особенно много раскудрявых вариантов на три понятия. Деньги, выпивка и… Ну, о третьем вы и так догадываетесь.
- Делать любовь!
Стерн сегодня выглядел собранным, уверенным в себе. Куда подевался сентиментальный мечтатель, которого Пронин пытался разговорить несколько дней назад?
Для почетных гостей Агаша внесла в комнату раскаленный самовар (и где только она ухитрилась его вскипятить?). Стерн и Крауз галантно бросились ей помочь, но отшатнулись от горячих боков адской чайной машины.
- С самоваром лучше Агаши никто не управится, - сказал Пронин. - Не стоит и пытаться. Не волнуйтесь, друзья, не чаем единым я буду вас угощать. Есть бутылка отличного армянского коньяку.
- Мы в этом не сомневались, - Стерн присел на краешек тахты.
- Прошу за стол!
Гости заняли места возле стаканов и рюмок. Они посмеивались, бодрились, но Железнов чувствовал, что это показное веселье, а на душе у Стерна и Крауза скребут кошки.
- Итак, товарищи, мы все угодили в шпионское дело. Это штука липкая и отмыться от нее можно только с бензинчиком. А бензин надолго оставляет отвратительный запах. Это присказка, как у нас говорят. А сказка такая. Дитмара посадили. В общем, ему самое место за решеткой. Молодой человек вел себя в гостях, как распоследняя свинья.
- Свинья? - Стерн удивился такой резкости Пронина.
- Да-да, именно свинья. Да и вам, наши дорогие европейские друзья, опасно будет жить в Москве, да и вообще в Советском Союзе, если вы не сведете меня с матросом. С вашим знакомым матросом. В старину московские купцы, а особенно - купчихи пили чай из блюдец. Так он быстрее остывал. А мы любим суровые стаканы в подстаканниках. В стаканах чай долго остается горячим, обжигающим. Все-таки мы далеко ушли от замоскворецких купцов, этих воротил из "темного царства". А как вам коньяк?
- А я уже привык к хорошему советскому коньяку. Еще у вас меня приучили закусывать лимоном, - сказал Крауз, который в отличие от Стерна не краснел и не кусал губы, потому что угрозы Пронина вроде бы не касались его социал-демократической персоны.
- Правильно. А эта традиция пришла к нам от последнего русского царя. Царя сбросили, а лимоны к коньяку - остались. Недурно?
- Неужели от царя? - удивился Железнов, хотя Пронин на его глазах рассказывал эту байку, наверное, в пятидесятый раз.
Пронин налил себе второй стакан ароматного чаю. А вот коньяк он пил такими миниатюрными глотками, что темная жидкость в рюмочке никак не иссякала.
- Да, товарищ Стерн. Есть такая русская пословица: коготок увяз - всей птичке пропасть.
- Как? Вся птичка? - спросил Крауз, и Железнов принялся что-то объяснять ему шепотом.
- Но эта пословица слишком максималистична. Если коготок увяз в трясине шпионажа - приходите к нам, расскажите все по совести. И мы тогда с удовольствием продекламируем уже не народную пословицу, а стихи Пушкина:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны!
- Значит, до весны птичка будет содержаться в местах заключения? - спросил Железнов.
- Весна иногда заглядывает к нам и посреди зимы. Это называется оттепель. Я вам обещаю немедленную весну, если сегодня вечером смогу увидеться с матросом.
Стерн не прикасался ни к стакану, ни к рюмке. Сидел в оцепенении.
- Хотите поговорить со мной наедине? Мы можем перейти в Агашину комнату. Там удобный диван, там пальма растет.
- Я буду говорить. Не надо пальма. Вас интересует мой советский друг, морской доктор? Вам повезло. Он сейчас в Москва.
- Что вы о нем знаете? Адрес, распорядок дня.
- Я не шпион. Я не следил за ним. Ни за кем не следил. Мы просто общался.
Железнов положил перед Стерном лист бумаги, чернильницу и перо. У него все было предусмотрено, у Железнова-то!
- Пишите адрес, товарищ Стерн.
Пронин посмотрел на Железнова одобрительно: вот сегодня все, как по нотам, а то наломали дров в начале нового года…
- И напишите, когда он бывает дома. Хотя вы за ним и не следили. Ориентировочно напишите, - не унимался Железнов.
- Адрес я помню. Большая Татарская улица, дом четырнадцать.
- Хм, помню, в начале двадцатых там работала Землячка. Поскольку больших татар я там никогда не встречал, для меня эта улица - улица Землячки.
- Землячка - это значит, такая же москвичка, как и ты? - спросил Крауз. А сокрушенный Стерн не был настроен на светскую беседу…
- Нет, Фридрих. Землячка - псевдоним одной нашей яростной революционерки. Она дочка богатого купца Залкинда, посвятила себя борьбе. Сейчас она возглавляет комиссию советского контроля при Совнаркоме. Грозная дама, знаете ли. С ней, кстати, знаком мой друг писатель Овалов. А наш поэт Демьян Бедный написал про нее остроумные стихи:
От канцелярщины и спячки,
Чтоб оградить себя вполне,
Портрет товарища Землячки
Повесь, приятель, на стене…
Бродя потом по кабинету,
Молись, что ты пока узнал
Землячку только по портрету:
В сто раз грозней оригинал!
Так оно и есть. Землячка - фурия революции.
- Демьян Бедный - поэт-большевик, член ЦК? - спросил Крауз.
- В прошлом, товарищ Крауз. Бывший большевик, бывший член ЦК. Он склонен к перегибам, как и товарищ Землячка. Однажды в пьеске выставил на осмеяние русских богатырей. Самого Илью Муромца не пожалел! Ну, товарищ Сталин и подверг его товарищеской критике.
- Что же, у вас реставрируется монархия? Снова кресты и золотые погоны?
- Зачем вы так? - обиделся Пронин. - У нас власть большинства. Но не охлократия. Власть большинства в условиях просвещения. Понимаете? И русские богатыри к советской власти куда ближе, чем к царскому режиму с его ростовщиками и фабрикантами. А Демьян поднял руку на народных героев! За это - позор Демьяну. Вот ему и дали пинка из партии. Что не отменяет его заслуг перед революционной поэзией. Ибо - какой-никакой, а талант.
Как говорят в почтенных романах, Пронин встал, всем своим видом показывая, что аудиенция закончена. Крауз уходил улыбаясь, а Стерн прошмыгнул, как вороватая мышь, а на площадке, возле лифта, схватил за пуговицу Железнова и пару минут ему что-то втолковывал. Железнов проводил гостей до подъезда, а потом вернулся к Пронину.
- Что он тебе говорил?
- Вы что, в глазок подглядывали?
- Да нет, просто у меня интуиция натренированная. И железная логика. А вообще, дорогой друг, отвечать вопросом на вопрос - это просто невежливо.
- Да странный он какой-то. Просит охрану. Боится, что ему будут мстить за откровенность.
- Честный советский матрос, корабельный эскулап будет мстить. Понятно. Значит, Стерн сам не верит в басни про советского матроса. Это упрощает дело.
- Видать, мы на верном пути?
- Видать. Выйдешь в поле… Далеко тебя видать. На Татарскую поедем, как солидные люди. С Адамом. И Кирия возьмем для острастки.
Пронин, как вельможа, сел на заднее кресло. Рядом с ним - оруженосец Железнов. А Кирий - косая сажень в плечах - уселся рядом с водителем, как и положено телохранителю.
В доме на Большой Татарской со старорежимных времен оставались отдельные квартиры. Только самые вместительные апартаменты на втором этаже были разделены на коммуналки. А на третьем этаже как были тесные изолированные квартиры, так и остались. Ничего удивительного, что одинокая пожилая хозяйка временно переселилась на кухню и сдала комнату приезжему моряку.
- У них балкон. Это скверно. Надо было взять товарищей… - Пронин нахмурился. - Ладно. Семь бед - один ответ. Адам, за балконом следи в оба. И вон те два окна тоже на твоей совести. Выполняй, друже. И не серчай, что нештатную работу тебе даю.
Адам добродушно пожал плечами.
- Пустяки.
- Нет, не пустяки. Револьвер свой заряди антикварный.
Уже в парадном Пронин вполголоса командовал:
- Виктор, ты войдешь первым. Ты, Кирий, будешь перекрывать дверь. Если я свистну - войдешь в комнату и скрутишь клиента. Все это - на случай, если он дома. Если нет - будем ждать. И с хозяйкой уж тогда погутарим, и с соседями. Ну, с богом. Я на лифте, вы - пешком.
У двери они встретились. Аккуратная дверь, не обшарпанная, обитая коричневатой кожей - редкость по нашим временам. Кто у нас хозяйка? Учительница литературы и еще сдает комнату. Понятное дело, доход имеется. Одинокая женщина, все тратит на комфорт. Пронин позвонил в дверь. В ответ - мертвая тишина. Попытался открыть - разумеется, дверь была заперта. Пронин подморгнул Виктору - и ребята в два счета взломали немудреный замок. Там еще была цепочка, но она свободно болталась. Значит, в квартире никого. Что ж, будем ждать.
- Всех соседей по площадке надо опросить. Кирий, родной ты мой, остаешься в квартире. Гляди, какой диван-то удобный.
С первой же соседкой им повезло. В квартире напротив жила вдова комдива Алексеева - женщина, общительная донельзя. Вдовья пенсия позволяла поддерживать скромный достаток. Она все знала про ассортимент близлежащих магазинов и про соседей. И, разумеется, не держала антисоветских камней за пазухой.
- Ирина Петровна?
- Так точно. А вы кто будете?
- Моя фамилия Пронин. Майор Пронин.
- Вы из…
- Вот именно. Поэтому сразу предупреждаю, что разговор наш будет секретный.
- Никому ни слова, ни вздоха. Да вы в комнату проходите, что ж в коридоре-то стоять.
- А говорить мы будем про вашу соседку Макарову Елену Емельяновну.
- Это дело государственной важности?
- Другими не занимаемся. Но нас интересует не столько Елена Емельяновна, сколько…
- Ее квартирант! Жилец, по-простому. Понимаю, понимаю.
Пронин даже не смог скрыть удивления.
- Он не в первый раз у нее останавливается. Можно сказать, каждые полгода приезжает на неделю-другую. А нынче задержался. Уж целый месяц живет, хлеб жует. Хотите чаю? У меня с брусничным листом, с собственной дачи.
- С наслаждением. И товарища Железнова чайком угостим. Он у нас особенно любит с брусничным листом.
Алексеева всплеснула руками, сконфуженно покачала головой:
- Конечно, что же он в дверях-то стоит? Стыд-то какой. Приобщайтесь к столу, товарищ Железнов, приобщайтесь!
Виктор, покряхтывая, подсел к Пронину, хозяйка, широко улыбаясь, налила ему чаю, положила печенья.
- Чай у вас изумительный, Ирина Петровна. Под стать вам. - Пронин попытался смастерить комплимент. Но, кажется, первый блин вышел комом. А вдова и впрямь была хороша собой. Даже, когда ворчливо рассуждала о соседях, не теряла женственности. И глаза согревали голубоватым огнем. Пронин даже размечтался о такой вот подруге жизни - хлопотливой, простодушной. Эх!…
А расспрашивать приходилось про матроса.
- И как вам этот квартирант? Вы познакомились?
- А как же? Однажды он на Первое мая приезжал, так мне бутылочку "Массандры" занес. Уважил. Он вообще добродушный такой, улыбчивый. Как-то сумки тяжелые мне помогал донести.
- Свойский, значит, парень.
- Морской командир, - уважительно сказала вдова. - У меня муж-то красноармейцем был с 18-го года. Защищал Петроград. Немцев бил, Юденича. Потом с Климент Ефремычем служил. Инфаркта не пережил. Оставил меня одну в этой квартире. Детишек-то не было у нас… Он службе всю свою жизнь отдал, все силы - Красной Армии…
Пронин как можно ласковее перебил хозяюшку:
- Значит, понравился вам этот морской доктор. А было в его поведении хоть что-нибудь подозрительное, необычное?
- Уж и не знаю. Разве что… Не всегда он ночевал дома, часто являлся под утро. Но это, я считаю, в порядке вещей. Ему учительница-то наша, синий наш чулок, не разрешала друзей приводить. А он человек еще не старый и веселый. Товарищи у него, наверное, имеются. В Москву он после плавания приезжает, с деньгами. Моряки получают-то - чемоданами. Такие деньжищи. Военврачи - люди состоятельные. Понятное дело, хочет отдохнуть как человек. Но пьяным я его не видела. Даже по утрам возвращается прибранный, аккуратный. Настоящий краснофлотец. - Алексеева приятным голосом (и Пронин отметил эту приятственность!) пропела: "Всегда краснофлотцы готовы бороться за честь и Отчизну свою!"
- Не сомневаюсь. Я давненько с ним знаком. У него высокий лоб, мягкие русые волосы. Немного поседевшие, но это не бросается в глаза. Нос прямой, массивный. Тонкие губы. Взгляд добродушный, насмешливый. Чувствуется военная выправка. Живот не растет. Так? Правильно я описываю вашего временного соседа?
Алексеева посмотрела на Пронина с интересом, как истинная женщина. В ее глазах сверкнуло даже восхищение. Пронин это прочувствовал.
- Сразу видно, что вы с ним давно знакомы. Точно, это он, Юрий Васильич.
- Ах, он еще и Юрий Васильич! Ну-ну.
Когда они звонили в дверь третьей - последней - квартиры на площадке третьего этажа - Пронин подмигнул Железнову:
- Ну, как тебе веселая вдова? Чаек-то брусничный понравился?
- Хорошая баба.
- Она не баба. А очень и очень красивая женщина. Тебе-то небось девчонки нравятся. Скороспелки мичуринские. Ничего, дорастешь еще, - говорил Пронин мечтательно, даже певуче. - Когда-нибудь. Если не пристрелят нас.
В третьей квартире никто не отвечал. Железнов даже нанес по двери несколько гулких боксерских ударов. Безрезультатно.
- Ну, что ж. Люди не обязаны в рабочее время сидеть в квартирах на случай нашего визита. Взламывай. И не забудь потом оплатить этим людям работу плотника. У меня на это времени не будет, так что это на твоей совести.
Железнов знал, что, как бы ни был занят Пронин, он проверит это поручение. Нужно высоко держать марку ВЧК. А то можно потерять самое дорогое - доверие народа, которому мы служим.
Пронину нравилось, что Советский Союз стал страной хлипких дверей. Значит, мы хорошо работаем. И не только мы, но и ребята из Уголовного розыска. Люди не боятся воров, не боятся налетчиков. К началу сороковых годов мы переварили гнилостные жиры нэпа и создали для честных советских обывателей тихую жизнь. Не идеальную - ведь до коммунизма еще далеко. Но оптимальную. В квартире чекисты не обнаружили никого и ничего подозрительного.
Тем временем Кирий скучал, лениво прислушивался к шагам на площадке и попивал воду, которую налил в стакан прямо из крана. На кухне, прямо на столе нахально стояла бутылка водки. Но Кирий надменно от нее отвернулся: Пронин не терпел ни выпивонов на службе, ни мародерства. В эти минуты Кирий был часовым и действовал по принципу "На Шипке все спокойно". Если бы Железнов с Прониным сгинули, канули, забыли про Кирия, если бы в эту квартиру не вернулись ни таинственный матрос, ни учительница - все равно двухметровый чекист не покинул бы этого дивана. И к водке бы не притронулся. Так бы и превратился в соляной столб, сидючи на часах. Впрочем, соляной столб - это, кажется, из другой оперы. Кирий стал бы медным и превратился бы в памятник часовому. Но вот он услыхал шаги товарищей. Кирий улыбнулся: не придется ему становиться медным.
- Ну, что, часовые перепились и уснули на посту? - так Пронин окликнул Кирия.
- Никаких происшествий. Кроме ваших шагов, ни черта не слышал!
- А это что за стакан? Ты пил?
- Только воду из-под крана, - улыбнулся Кирий.
- Надеюсь, не оприходовал колбасу или хозяйский зельц? "Солдат - не мародер", - это еще Суворов говорил.
Они еще час ждали клиента, а дождались хозяйку. Она вошла в квартиру с полными авоськами, веселая. Вполголоса напевала легкомысленную песенку из репертуара Клавдии Шульженко. Она даже не обратила внимание, что дверь не была заперта. И только охнула, увидев в комнате огромного верзилу Кирия. Пронин тут же выскочил на первый план.
- Попрошу не волноваться. Моя фамилия Пронин. Майор Пронин. Мы из НКВД.
- НКВД? Как? В чем дело?
Пронин подхватил у нее булькающие и звенящие авоськи и усадил женщину на стул.
- Нас интересует ваш квартирант. Только он. Честное слово, лично к вам, Елена Емельяновна, у нас нет никаких претензий. Живите, работайте, сдавайте излишки жилплощади. Вы в своем праве.
Макарова сразу приободрилась: слова Пронина вызывали доверие.
- Я в школе работаю. Все бумаги у меня в полном порядке. А товарища я давно знаю. Он показывал мне документы, он служит на корабле "Всенародный староста". Я в школе работаю. Знаю, как вести бумаги. У нас ведь каждая запятая в журнале - это судьба школьника, судьба молодого человека.
- Ваши служебные бумаги, Елена Емельяновна, нас не касаются. Меня куда больше интересует флотская приборочка в бумагах вашего жильца. Он ведь нагрянул к вам перед Новым годом?
- Почему нагрянул? О своем приезде он предупредил телеграммой. У нас так заведено.
- Откуда телеграмма?
- Из Мурманска. С Северного флота. Я могу показать, телеграмма у меня сохранилась.
- Похвально, Елена Емельяновна, что вы храните бумаги. Это говорит о вашей бдительности.
- У меня так заведено: любую телеграмму, любой товарный чек я храню ровно три месяца, а потом уничтожаю, чтобы не захламлять архив.
- Наши архивисты с вами бы не согласились. Они трясутся над любой бумажкой даже из XVIII века. Но, как частное лицо, вы действуете вполне разумно. К вашему жильцу приходили друзья? Может быть, не в этот приезд, а в прежние годы?
- Мы с ним с самого начала условились: никаких гостей. Я живу тихо. Ко мне даже ученики никогда не заходят. Я считаю, лишние визиты вносят в нашу жизнь ненужную сумятицу. Понимаете?
- Еще как понимаю. Сам от сумятицы изнываю. И ни разу он не нарушил договоренности?
- Ни разу. Мы с ним потому и… Ох, я слишком сбивчиво говорю, да? Словом, мы… сотрудничаем уже четыре года, потому что он не дал повода усомниться в своей честности. Я не терплю необязательных людей.
- И снова наши взгляды сходятся! - Пронин радостно всплеснул руками. - Вот мои товарищи: Железнов, Кирий. Поглядите. Кирий - тот, что ростом повыше. За что я их люблю и уважаю? За обязательность. Больше им, пожалуй, и похвалиться-то нечем. О том, часто ли ваш квартирант приходил домой пьяным, я думаю, и спрашивать не стоит. С вашей системой принципов пьяница бы в жильцах не задержался. Правильно?
- Совершенно верно.
- А во сколько вы сегодня ждете товарища моряка-квартиранта? Юрия Васильича вашего?
- Я вообще его не жду. У меня свои дела, у него - свои. Знаю, что он за город к друзьям поехал. А уж когда вернется - его дело. Может быть, и заночует у друзей. Не вижу в этом ничего предосудительного.