- Ну, теперь в курсе нашего счастья, папаша? Вот тебе натуроплата за воду. Выпей за здоровье Ивана и Васыля и пожелай, чтобы ещё одна наша облигация выиграла.
- Куда вам ещё, - искренне позавидовал Певчук. - двадцать пять тысяч!… Да если бы на мою долю такое счастье хоть раз в жизни выпало, я бы…
- Интересно, - подхватил Кларк, - что бы вы сделали с таким капиталом?
- О, я бы по-хозяйски им распорядился.
- Ну, ну, как?
Тарас Кузьмич загнул большой палец.
- Перво-наперво я бы сменил старую корову, - он загнул второй палец. - Потом бы одел во всё новое, с ног до головы, первый раз в жизни, всю свою певческую голоштанную команду: Ивана та Петра, Марью та Галину, Явдоху та Степана, Миколу та Веру.
- Что это за певческая команда?
- Сыновья и дочери, бодай им. Их у меня восьмеро. И девятый не за горами.
- Вот это да! - с восхищением произнёс Кларк. - Так вы, значит, не обыкновенный папаша, а папаша-герой. Ну, рассказывайте дальше, как бы вы распорядились капиталом?
- Купил бы приданое для девятого.
- Ещё? - допытывался Кларк, и лукавая улыбка всё больше и больше морщила его румяные губы,
- Справил бы свадьбу Галины.
- Ещё?
- Всё! Нет, постой, не всё. Ещё одну думку маю, - Тарас Кузьмич поскрёб затылок. - Заказал бы я себе фамильные часы, такие точные, шоб у меня все машинисты проверяли время. И такие живучие, шоб они в наследство сынам достались. - Певчук перевёл дыхание, застенчиво улыбнулся. - Вот, теперь всё.
- Н-да! - Кларк посмотрел на Василия Гойду и вдруг озорно подмигнул ему, шумно ударил себя по карману. - Эх, папаша, быть по-твоему! Пусть всё случится, как в той сказке. - Он вытащил пачку новеньких сторублевок и бросил её на каменное крылечко, к ногам путевого обходчика. - Смени корову. Сыграй свадьбу Галины. Одень с ног до головы свою команду. Закажи фамильные часы. Будь здоров, капиталист! Да не болтай про наш подарок, а то нам, богачам на час, не отбиться от просителей.
Кларк похлопал по плечу ошалелого Певчука, схватил за руку Василия Гойду и, увлекая его за собой, побежал к машине. Через минуту "Победа" скрылась за выступом скалы. Но звучный сигнал её ещё долго доносился где дорога петляла по склону горы.
…Весь день рыскал Кларк по горному Закарпатью. Побывал на обдуваемом северным ветром плато Бескид, Обедал на перевале, в Волосце. Пил "квасну воду" из свалявских минеральных источников. Любовался разливом Тиссы с высот, господствующих над городом Хуст. Погулял по главной улице верховинского Рахова. И всюду с ним неразлучно был Василий Гойда. Поздно вечером "пролетарские туристы", вконец измученные, вернулись в Явор. "Победа" остановилась на Железнодорожной. Молодой механик вышел из машины шатаясь.
- Нет, брат, я раздумал переквалифицироваться, - сказал он, прощаясь с Белограем. - На паровозе куда спокойнее.
Войдя в дом, Василий Гойда сбросил с себя притворную и настоящую усталость, сел за стол, раскрыл толстую тетрадь и подробно описал своё воскресное путешествие: где побывал со слесарем Белограем, чем тот интересовался, с кем и на какую тему разговаривал.
Рано утром, направляясь на работу, Гойда зашёл в городской отдел Министерства внутренних дел и попросил дежурного доложить начальнику.
…Василий Гойда и Евгений Николаевич Зубавин давно, ещё с партизанских времён, знали друг друга.
Летом 1944 года немцы блокировали в труднодоступном горном районе партизанский отряд, которым командовал Зубавин. Район Лесистых Карпат Зубавин тогда только ещё осваивал, и ему до крайности нужен был хороший проводник, чтобы вырваться из смертельного кольца. И как раз в тот день дозорные привели в ущелье, где скрывались партизаны, белобрысого подпаска, одетого в рваный кожушок и обутого в прохудившиеся горные постолы из сыромятной кожи. В руках у него была пастушья дудка - свирель. Когда у него стали допытываться, зачем он пробрался в расположение партизан, он сказал:
- А так, чтобы вы послушали мою дудку. Всё могу: "Камаринскую", "Верховино, свитку ты наш", "Выходила на берег Катюша", "Кто ж его знает, чего он моргает", "Каховку", "Интернационал"…
Партизаны с удовольствием выслушали весь репертуар паренька и снова взялись за допрос. И когда он принял характер, далёкий от шуток, пастушок солидным басом спросил:
- Кто у вас тут старший?
Партизан в чёрной бурке, в заячьем треухе выступил вперёд:
- Говори.
Паренёк смерил его с ног до головы недоверчивым взглядом, покачал головой.
- Нет! Я хочу говорить с самым старшим.
Его привели в шалаш, сделанный из еловых веток. Огромный вуйко, дядя, обросший страшной бородой Черномора, сидел на пеньке, держа карту на коленях. У его ног лежала овчарка.
Черномор разгладил пышную свою бороду, подмигнул автоматчикам.
- Что это вы за песенника привели, а? Откуда он взялся? Ты кто такой? - строго спросил командир.
- Я от Степана Грозного, - ответил пастух. - А вы Батя, да? - не дожидаясь ответа, он сел на землю и деловито начал вспарывать шов дерюжных штанов. - Вот!… - он протянул командиру тонкий рулончик бумаги.
Батя читал записку долго, внимательно, хотя там суть дела, как знал Васыль, была изложена кратко и ясно, рукою не менее знаменитого партизана, чем сам Батя: "Посылаю проводника, Выведет вас куда угодно, хоть на вершину Говерло".
- Так… - проговорил Черномор. - Ну-ка, хлопчик, приплынь до мене.
Васыль вплотную приблизился к чёрной, пропахшей дымом костра бороде. Прямо, не мигая, смотрел он в глаза Бати и с улыбкой ждал, что будет дальше.
- Стоять ривно! - скомандовал командир. - Не колыхаться, як та хворостина в чистому поли. Вот так!… - Он поцеловал оборванного партизанского посла.
Мальчик смутился до слёз, весь заалел.
- Значит, обещаешь полную безопасность?
Васыль закивал головой.
- А какую дашь гарантию? - Батя прищурился.
Обветренное, с пошёрхлыми губами лицо Гойды стало серьёзным, строгим.
- Пусть я победы не дождусь, если не выведу вас на простор!
- Вот теперь никаких сомнений не имею. - Зубавин засмеялся. - Что хочешь в награду? Обещаю исполнить любое твоё желание.
Так встретились Васыль Гойда и Евгений Николаевич Зубавин. Ещё целый год воевали они в Карпатах, в Трансильвании и Альпах. Довелось им побывать и в Берлине. После войны их дороги разошлись, но не прошла даром дружба с Зубавиным. Партизанская отвага и смелость, настойчивость и уменье разбираться в людях, готовность преодолеть любые трудности пригодились Василию Гойде и в мирные дни, в труде. Он гораздо быстрее, чем другие, в течение трёх лет, заработал право на управление паровозом.
…Майор Зубавин поднялся из-за стола и, раскинув руки, пошёл навстречу Василию Гойде.
- А, "Дудошник"! (Это была партизанская кличка Гойды.) Здорово, Василий. Ты что же так долго не показываешься? Месяца три не виделись. Зазнался, что ли?
- Как не зазнаться, Евгений Николаевич! - улыбнулся Гойда. - Механик!… Третью неделю самостоятельно таскаю поезда в Карпаты и за границу.
- Слыхал, слыхал. Поздравляю. Садись и рассказывай, как живёшь.
- В другой раз, Евгений Николаевич, расскажу, а сейчас…
Расстегнув шинель, Гойда достал из-под полы чуть привянувший, распространяющий острый аромат увядания букет сирени с приколотой к нему орденской ленточкой. Потом в его руках появилась толстая тетрадь в клеёнчатой обложке.
- Дружок у меня появился, Евгений Николаевич. Рубаха-парень. Гвардеец. Орденов - на десятерых. Весёлый. Песенный. Девчата на него засматриваются, а я… Подозрительный он тип. Конечно, может быть, я ошибаюсь… Вот, посмотрите.
Гойда положил на стол букет сирени и развернул тетрадь на той странице, где подробно рассказывалось, как, когда и при каких обстоятельствах впервые встретился с Иваном Белограем.
Майор Зубавин молча, ни разу не взглянув на Гойду, прочитал его записки. Васыль не сводил глаз с лица Зубавина, стараясь угадать, ошибся он или не ошибся. Но прочитана уже последняя страница, а лицо Зубавина попрежнему невозмутимо спокойно.
- Ну? - наконец, не выдержав тягостного молчания майора, спросил Гойда.
Зубавин не ответил. Выдвинув ящик письменного стола, он достал лупу, тщательно протёр её замшей и склонился над букетом. Не найдя ничего достойного внимания в ветках сирени, он отодвинул их и стал пристально изучать орденскую ленточку.
- Я так и думал! - воскликнул он и посмотрел на Гойду добрыми и благодарными глазами. - Молодец, Вася!
- Что, Евгений Николаевич?
- Сейчас всё выясним. Потерпи.
Он достал из сейфа флакон с какой-то прозрачной жидкостью, налил ее в стакан и окунул ленточку.
- Почта! Шифрованная! - объявил он, рассматривая через лупу цифры, искусно нанесённые на ткань.
Зубавин позвонил. Вошёл пожилой человек с погонами капитана. Зубавин бережно, пинцетом взял ленточку, завернул её в лист чистой бумаги.
- Срочно расшифруйте.
Капитан сдержанно кивнул седеющей головой, молча вышел.
- Значит, твой дружок больше всего интересовался тоннелями и железнодорожными мостами? - поворачиваясь к Гойде, спросил Зубавин. - Зачем же ему это надо, как ты думаешь?
- Думаю, пока присматривает, что и как. Выбирает подходящие позиции и помощников. Дудки! Ни одного не найдёт.
- А этот… путевой обходчик, Певчук?
- Просчитался и с этим. Вернёт Тарас Кузьмич деньги, вот увидите. Или вам доставит. Головой за него ручаюсь.
- Есть чем поручиться! - Зубавин потрепал тугие пшеничные кудри механика. - Спасибо, Василий Иванович. Умница. Каким был, таким и остался.
В один из обыкновенных рабочих дней майор Зубавин подъехал к яворскому депо в сопровождении Грончака. Не привлекая к себе внимания, они прошли в кабинет начальника депо.
Из окна кабинета хорошо были видны все канавы, на которых ремонтировались паровозы. На первой канаве работал слесарь Белограй. В синей спецовке, белокурый и весёлый, беспечно насвистывая, он сидел на крыше паровозной будки, монтировал сияющий медью сигнал. Зубавин не мог оторвать от него взгляда. Кажется, всё ясно, а он всё смотрел и смотрел, как бы разгадывая ещё какую-то тайну лазутчика.
Долго и через сложные препятствия пробивался Зубавин к этому белокурому песиголовцу.
С гибелью Дзюбы и исчезновением шофёра Скибана была потеряна нить, ведущая к главному нарушителю. Все поиски надо было начинать сначала, от истоков событий.
Зубавин решил установить личность каждого, кто прибыл в Явор после того дня, когда была нарушена граница. Людей набралось порядочно. Зубавина в первую очередь заинтересовали семь человек, те, кто определились на работу в депо и на станцию: два паровозных слесаря, кочегар, стрелочник, составитель, телеграфист и официант вокзального ресторана. Вот среди этих людей, под маской советского человека, возможно, и скрывается шеф Карела Грончака. Конечно, эти предположения могли оказаться ошибочными. Зубавин был готов к неожиданности. Тот факт, что шеф Грончака должен был действовать на железной дороге, не означал ещё, что он обязательно будет служить здесь же. Он мог устроиться и в городе, работать парикмахером, счетоводом, продавцом.
Враг был опытен и осторожен - он не попался в ловушку, не пришёл в больницу, к своему подручному.
Из семи человек, на которых Зубавин пока сосредоточил своё внимание, ничем не выделялся паровозный слесарь, демобилизованный старшина Иван Фёдорович Белограй. Документы его были в полном порядке. Убедительными казались и мотивы, по которым он приехал в Явор. Работал Белограй не хуже всякого другого слесаря, с усердием и умело.
Было установлено, что Белограя рекомендовал на работу в депо военком Пирожниченко как своего фронтового друга. Зубавин направился к военкому, чтобы проверить своё впечатление о Белограе и оставить его в покое. Но майор Пирожниченко ничего не подтвердил, наоборот, он посеял в душе Зубавина сомнение. Оказывается, они вовсе не были фронтовыми друзьями. Даже не встречались до Явора. Почему же военком рекомендовал Белограя? Пирожниченко не смутился: а почему и не порекомендовать, если понравился человек? Ведь он заслуженный фронтовик, геройски отличился в боях за освобождение Закарпатья.
Зубавин терпеливо продолжал наблюдение за депо и станцией. Слесаря Белограя изучал особо. Он знал, что враг так или иначе, рано или поздно, должен попытаться связаться со своими сообщниками, и ждал этой попытки.
И вот - умные догадки пограничника Смолярчука, берлинские письма к Терезии Ивана Белограя и несколько веток сирени, к которым приколота орденская ленточка с прочитанной шифровкой.
Смолярчук оказался прав. Положив рядом письма, присланные Терезии из Берлина, и личное заявление демобилизованного старшины Ивана Белограя с просьбой, обращённой к начальнику депо, о принятии на работу, Зубавин без труда увидел существенную разницу почерков. Своё впечатление он проверил специальной экспертизой и свидетельством Терезии Симак.
Вызвав девушку к себе для второй беседы, Зубавин показал ей заявление лже-Белограя и спросил:
- Знакомый почерк? Белограевский?
Она покачала головой и заплакала.
Не ошибся и Василий Гойда, придя к Зубавину. Орденская ленточка с шифрованным посланием, описание воскресного путешествия по Закарпатью на "Победе" и деньги, "подаренные" путевому обходчику Певчуку, тоже приобщены к делу как весьма существенные доказательства деятельности и замыслов "пятого" нарушителя.
В те же дни, из нового неожиданного источника к Зубавину поступили данные, окончательно прояснившие трагическую судьбу человека, убитого в Карпатах. Однажды Зубавину позвонил генерал Громада и сообщил, что пражским поездом в Явор прибыла известная Вера Гавриловна Мельникова, мать Героев Советского Союза Виктора и Андрея, погибших в боях с гитлеровцами за освобождение Чехословакии. На контрольно-пропускном пункте она попросила пограничников помочь ей добраться в колхоз "Заря над Тиссой", чтобы повидаться с демобилизованным старшиной, Иваном Белограем, с которым она познакомилась месяц тому назад в поезде.
Майор Зубавин немедленно выехал на вокзал. Поговорив с Верой Гавриловной и дополнив её рассказ имеющимися в деле документами, он установил, как, когда, кем и какой целью был убит Иван Белограй, кто присвоил его имя.
Зубавин подвел парашютиста к окну, осторожно приоткрыл штору, спросил:
- Он?
Да, это был спутник по самолёту. Карел Грончак сразу узнал его, несмотря на то, что шеф был в другой одежде, но с ответом не спешил. Мучительно хотелось сказать: "Нет". Увы, насмешливое выражение лица русского ясно предупреждало, что теперь уже не имеет значения для дела, скажет он "да" или "нет".
Парашютист молча опустил голову.
16
Тёмная, тихая Степная улица вывела Кларка на Железнодорожную. Держась её левой стороны, где густо чернели низкорослые декоративные вишни, он вышел на тракционные пути станции Явор и направился к депо. Ни одной звезды не было видно в низком, закрытом тучами небе. Шёл мелкий холодный дождь, начавшийся ещё с вечера. По карпатским предгорьям ползли тёмные, с белыми зимними краями облака. Сквозь сетку дождя смутно прорезывались прожекторы, установленные на стальных башнях.
Тракционные пути Кларк прошёл благополучно, не встретив ни одного человека.
Паровоз № 50-49 стоял в дальнем глухом углу территории депо, за поворотным кругом. Кларк узнал его по комсомольскому значку на дымогарной коробке и по нарядным медным поясам на котле. Два часа назад машина Гойды вернулась из трудной поездки в Карпаты и теперь, перед новым рейсом, отстаивается в горячем резерве, под малым давлением пара. На рассвете на паровоз № 50-49 явится Василий Гойда, поднимет пар до нормального давления и поведёт поезд через Тиссу, в Венгрию.
Кларк глянул на светящийся циферблат часов. Времени в его распоряжении оставалось мало, надо спешить.
Огонь в топке комсомольского локомотива поддерживал дежурный кочегар. На его попечении было несколько резервных машин, и ему приходилось кочевать с одной на другую. Так как время было предрассветное, то кочегар подолгу задерживался на каждом паровозе; дремал, привалившись к горячему кожуху котла.
Пользуясь этим, Кларк незамеченным проник под локомотив. Скибан давно затаился между колёсными парами, под тендером. Кларк сжал его плечо и шёпотом, неслышным уже на расстоянии метра, сказал:
- Пора! Всё готово?
- Да. - Скибан прижался горячими сухими губами к уху Кларка и коротко проинструктировал, что и как тот должен был делать.
- Ну, счастливо! Вот тебе деньги и явка. - Кларк пожал руку Скибану и затем ловко и быстро, будто делал всё это в тысячу первый раз, справился со своими обязанностями: упаковал обречённого Скибана в двойной асбестовый мешок с продухом, закрытым густой марлей, и, подхватив беспомощную, судорожно окаменевшую куклу, всунул её в поддувало головой вперёд, лицом вниз, к решётке, через которую в топку паровоза поступал свежий воздух. Потом он пробрался на паровоз и при закрытых наглухо дверях основательно поворошил содержимое топки. Раскалённый шлак и не сгоревшая до конца угольная мелочь обильно просыпались через колосниковую решётку в поддувало и замаскировали асбестовое чучело.
На этом миссия Кларка была закончена, можно было и уходить, но он не торопился. Многочисленные удачи, сопутствующие Кларку на каждом шагу, как ему казалось, сделали его самоуверенным. Сидя на корточках под тендером, потягивая сигаретку, зажатую в кулак, он отдыхал и любовался делом рук своих. "Здорово придумал, собака. Воспользуюсь скибановским способом, когда придёт время отдавать концы", - решил он.
Покурив, осторожно выполз на глухую сторону паровоза под высокий бетонный забор и, оглядываясь, сжимая рукоятку автоматического многозарядного пистолета, неслышно ступая, двинулся в обратный путь. Дождь всё ещё обильно кропил землю.
Ни один человек не встретился Кларку до самой Степной улицы. И позади, за целый квартал, никого не было видно. И всё же он счёл благоразумным даже теперь быть крайне осторожным. Прошёл мимо Степной, свернул на Виноградную и, пройдя её почти насквозь, вдруг пропал на пустыре, заросшем высоким бурьяном. Затаившись около кирпичных развалин разрушенного во время войны дома, он напряжённо вглядывался и вслушивался: не идёт ли кто-нибудь по его следам. Было тихо.
За дни и недели своего пребывания на советской земле Кларк не жил спокойно ни одного часа. Всё как будто шло хорошо, тем не менее он всегда был настороже, всегда готов к встрече лицом к лицу со своим смертельным противником. Чей-нибудь пристальный взгляд, чьё-нибудь, может быть и безобидное, присутствие за его спиной сейчас же заставляли его крепче сжимать рукоятку пистолета в кармане. С каким бы лёгким сердцем ни возвращался домой, он неизменно ждал засады.