Чем больше раздумывал Яков, тем больше себя казнил. Хорошенькое дело: организовали бригаду содействия, спали в обнимку с винтовками, а контрабандисты чуть носы и уши им чарыками не отдавили. Но кто мог знать, что именно к этому роднику, расположенному за столько километров от линии границы, придут нарушители, чтобы встретиться с каким-то пособником? "Обязан знать! На то ты и старший бригады содействия. Твой долг - проверить каждый родник, каждый подход к нему, не говоря уже об удобных подходах к границе!"
Одно ясно: лазутчики врага есть и в поселке. Кто они?..
ГЛАВА 9. ПОДПОРНАЯ СТЕНКА
Не столько видимость бодрого настроения Якова, сколько само его присутствие дома успокоило Ольгу. Она с увлечением занялась приготовлением обеда. Достать такое мясо, кроме как на охоте, негде: у богатых купить дорого, а в товариществе каждая овца на учете, да и овец-то раз, два - и обчелся.
Ольга посылала Якова то за водой, то за дровами, заставила разрубить топором кости для супа, отнести в погреб присоленное мясо в кастрюле, сбегать к соседке Фатиме, жене Барата, за луком и кореньями. Яков весело выполнял приказы раскрасневшейся у плиты жены, казалось, забыл о своих тревогах.
Наконец вернулся Барат.
- Начальника заставы видел? - спросил Яков. "Если Карачун дома, поеду к нему, скажу о Флегонте", - решил он.
- Нет Федора, - ответил Барат. - С границы не вернулся.
Томительное ожидание чего-то не покидало Кайманова. Он не боялся своих еще не узнанных врагов, но и не хотел оказаться застигнутым врасплох, отлично понимая, насколько необходима теперь для него постоянная, как говорят военные, "готовность номер один".
На следующее утро, еще до восхода солнца, Яков и Барат были уже в бригаде, на извилистом участке дороги, проходившей по крутым склонам в каких-нибудь полутора километрах от заставы.
Работу начали там, где дорога, взбираясь на гору, делала поворот к старым казачьим казармам. Надо было восстановить подпорную стенку, размытую недавними дождями.
Не простое дело работать на крутом склоне, тесать и подгонять один к другому камни, да так, чтобы после весенних ливней они не съехали снова под откос. Опираясь коленом о выступ камня, поставив другую ногу в ямку, специально выдолбленную киркой, Яков обтесывает кусок песчаника. Его правая рука движется автоматически, как рычаг машины, словно он целится в камень сначала локтем и лишь потом бьет по камню свободно зажатым в руке молотком. Удар - и от большой каменной глыбы отскакивает ненужный кусок. Сыплется щебень. Еще удар, еще и еще... и камень готов, плотно ложится на приготовленное для него место.
Рядом обтесывают куски песчаника Балакеши и Мамедов. Стенку они кладут так, чтобы каждый камень не просто занимал свое место, а крепко поддерживал другие камни, как звенья одной цепи. Стоит разорвать одно лишь звено - и нет самой цепи. Стоит вытащить один камень из подпорной стенки, начнется ее разрушение. Стоит уйти одному рабочему из бригады - и бригада уже не та, надо заполнять образовавшуюся в ней брешь. Стоит одному пограничнику оказаться не на месте или допустить промах - и на границе неизбежен прорыв. Ни один камень нельзя вынуть из подпорной стенки: все они держат друг друга. Каждый из этих камней должен быть точно обтесан, соответствовать своему месту. С камнями - просто, с людьми - труднее. Яков знает большинство членов бригады чуть ли не с детства. А разве может он сказать, кто о чем думает, какими стали его друзья детства теперь, спустя двенадцать лет? Надо три пуда соли съесть, чтобы узнать, что у каждого на душе. Не один, видно, год придется гранить крепкие как скалы характеры. Только сомкнувшись друг с другом, поддерживая друг друга, станут они нерушимой подпорной стенкой, способной надежно оберегать не только дорогу, по которой идут и идут из страны в страну разные грузы, но и хранить как зеницу ока государственную границу.
Кайманов с нетерпением ждет Федора Карачуна. Ритмично, с силой бьет по камню. Молоток опускается точно в намеченное место. В такт удару напрягается мускулистая шея, по ней сбегают ручейки пота. Взмокла спина. Пропитана потом рубаха.
Работа радует Якова. Он умеет обтесывать камни. Чистый горный воздух сам просится в легкие, свободно поднимающие широкую грудь. Прочной будет подпорная стенка, никакие осыпи и обвалы не разрушат ее. Ливни ли станут хлестать с гор, прыгая каскадами по склонам, снежные ли лавины обрушатся на нее зимой, ничто не снесет в пропасть ни единого камешка. Будет ли их бригада содействия такой же крепкой подпорной стенкой для заставы? Или найдется слабое звено, на котором оборвется цепь? Яков окидывает взглядом работающих на склоне ремонтников. Вот рассудительный Балакеши короткой лопаткой выравнивает "постель" из песка, на которую сам же будет потом укладывать камни. Вот смешливый Мамед Мамедов, любитель сытно поесть и поспать. У него и вид этакого добродушного толстячка, не способного обидеть мухи. По дороге тащится телега со щебнем. Придерживает лошадь под уздцы, чтобы не соскользнула на крутом спуске, жилистый Савалан - молчаливый и суровый подрывник бригады, близкий друг Мамеда, самого молодого в бригаде рабочего. Ну а Барат - это Барат. Как всегда, он трудится рядом с Яковом, тешет и укладывает камни. Его почти квадратная голова повязана платком, шея блестит от пота. Руки у Барата короткие, сильные, отчего весь он кажется необычайно мощным, с прекрасно развитым торсом, могучими бицепсами. На Барата Яков может положиться, как на самого себя, и в работе и в бою. Жаль только, что он никак не хочет брать в руки винтовку... Очень трудно завоевать авторитет у этих суровых и строгих людей. А без авторитета нет командира. Тем более, если командира не назначают, а выбирают. В работе он, пожалуй, никому не уступит. Смелости и решимости в бою тоже не занимать стать. Хватит ли смекалки и знаний?
- Кончай работу! - неожиданно объявляет Барат и поясняет: - Рамазан с обедом едет.
На дороге из-за дальнего склона горы показался серый ишачок с двумя плетеными корзинами по бокам. На ишаке - мальчик. Не спуская с него глаз, Барат радостно улыбается.
Рамазан Агахан Барат оглы - его старший сын, гордость отца. Он уже помощник: всей бригаде привозит обед. Берет в поселковом Совете ишака, объезжает семьи ремонтников, собирает узелки с едой, складывает в две корзины. И где бы ни работала бригада - за пять ли, десять километров, везет ремонтникам обед. Задрав кверху голову, Барат определяет, высоко ли поднялось солнце, и с притворной строгостью укоряет сына:
- Ай, Рамазан, поздно ты сегодня приехал! Наверное, опять где-нибудь скорпионов или зям-зямов ловил?
- Скажи спасибо, что не кобру или гюрзу, - вполголоса произносит Яков, понимая, что Барату просто хочется поговорить о сыне.
- Ай, Ёшка! - тут же подхватывает Барат. - За нас с тобой, говорили, царь отвечал, только долго не приезжал на Дауган. Отцам нашим некогда было за нами смотреть. А теперь мы сами за своих детей отвечаем.
- Правильно, Барат, правильно, - поддержал его и Балакеши. - Мы Рамазану расскажем, как его отец и Ёшка змей ловили, к доктору таскали.
Рабочие обступили Рамазана, разбирая узелки с едой. Преисполненный важности, он сидел на ослике и смотрел прямо перед собой, спокойно и неторопливо отвечая на приветствия.
Великое дело авторитет: у Рамазана - свой, у Якова - свой. То, что Рамазан в семь лет уже работал, возил обед взрослым, вызывало у всех уважение. Никто и не помышлял с ним шутить или разговаривать, как с ребенком. То, что Яков догнал группу контрабандистов с крупной суммой денег и убил носчика - тоже сразу подняло его авторитет. Каждому свое.
На обед рабочие расположились тут же, у дороги, с наветренной стороны, чтобы поднимавшаяся от машин и фургонов пыль не портила аппетита.
Не доезжая до подпорной стенки, остановился крытый брезентом автомобиль. Из него вылез уже знакомый Якову толстый, как Пацюк из "Ночи перед Рождеством" Гоголя, начальник дорожного управления Ромадан.
- Ай, алла! - увидев его, воскликнул Барат. - Смотри, какой день! Один гость - Рамазан, другой гость - Ромадан! Сразу два гостя!
- Не перепутай, Барат, - живо откликнулся Мамед Мамедов. - Что будет, если Ромадан начнет обед возить, а Рамазан раз в месяц на участок ездить?
- Ай, Мамед, ничего не будет. Рамазан вырастет, самый большой начальник будет. Каждый день станет на участок ездить. А Ромадану и тебе, Мамед, нельзя обед доверять: если вас двоих, как хуршуны или зембеля, на ишака повесить, вы сами в себя все обеды сложите, обратно не отдадите. - И, размешивая в котелке какое-то варево собственного приготовления, Барат запел неизвестно кем сочиненную песню про Мамеда:
Идет Мамед, несет обед, вай, вай!
Упал Мамед, разлил обед, вай, вай!
Не плачь, Мамед, купим обед, вай, вай!
Мамед плачет, вай, бедный Мамед, вай, вай!
По дружному хохоту рабочих нетрудно было догадаться, что Барат уже много раз исполнял эту немудреную песню.
Ромадан, поздоровавшись с ремонтниками и пожелай им приятного аппетита, спросил у Балакеши, как идут дела. Тот обстоятельно доложил. После этого начальник управления снял картуз, достал из объемистых карманов своего полотняного пиджака бутерброды, сел рядом с Балакеши, поставил перед собой полбутылки водки.
- Специально подгадывал к вашему перерыву, - сказал он. - Думаю, с хлопцами куда веселее пообедать.
Барат подвинул Ромадану котелок с соусом. Так же, как не брал он в руки огнестрельного оружия, не пил Барат никогда и водки, потому что по мусульманскому закону водка - это "арам иш" - "поганое дело", но зато поесть любил. Вдобавок к тому, что привозил ему Рамазан, всегда у Барата что-нибудь варилось в котелке. Сегодня он приготовил на всю бригаду курдский соус, такой острый, что от него во рту словно огнем жгло.
- Садись, Петр Семенович, кушай соус, - пригласил он Ромадана.
Порция соуса досталась и Якову. Не отказался он и от чарки водки, предложенной Ромаданом.
- Замечательные здесь в горах травы, - отдуваясь, сказал начальник управления. - Закончите подпорную стенку делать, приступайте к заготовке сена. С райсоветом договоренность есть. Дам лошадей, две сенокосилки, конные грабли. Сена потребуется много...
- Вот это толково! - откликнулся Яков.
- А я что говорю, - подтвердил Ромадан. - Сена у нас на Асульме для всех хватит: и для райсовета, и для поссовета, и для ТОЗа, и для дорожного управления. Верно?
- Верно, начальник, - дружно отозвались рабочие. Яков встал, посмотрел на изогнувшуюся вдоль склона дорогу, увидел, что из-за скалы показался знакомый возок с красным крестом на тенте. В возке рядом с Дзюбой сидела Светлана.
Заметили возок и остальные ремонтники. Стали оживленно перебрасываться шутками. Барат попытался было удрать, чтобы не попадаться Светлане на глаза. Он все еще переживал свой конфуз в ауле Коре-Луджё.
- Эй, Барат, - негромко сказал Яков. - Сиди! Заметят, хуже засмеют. Это ж народ!.. - он кивнул в сторону Балакеши и Мамеда Мамедова.
Барат понял: деваться некуда. С новым рвением оба принялись за обед.
Возок остановился. Краем глаза Яков видел, как легко соскочила на дорогу Светлана. Уж кого-кого, а его и Барата она, наверное, еще издали увидела.
- Ай, Ёшка, пропали. Прямо сюда идет, - озираясь, проговорил Барат.
- Тебя не тронет. Мне больше достанется, - отозвался Яков.
- Почему так думаешь? - с надеждой спросил Барат.
- Моя идея. Ты, что ли, кровью барана мазался?..
- Правильно, Ёшка. Ты придумал, ты и отвечай.
- Салям, друзья, коп-коп салям! Приятного аппетита! Здравствуйте, Петр Семенович! - весело приветствовала Светлана рабочих и Ромадана. - Все здоровы? Больных нет?
Отвечали все разом:
- Какие больные?
- Зачем больные?
- Кто работает, тому болеть нельзя!
- Как же нет больных? - возразила Светлана. - А вот смотрите, Барат Агахан и Яков Григорьевич, по-моему, нездоровы. Надо их лечить.
- Держись, Барат! - процедил Яков сквозь зубы.
- Держусь, Ёшка! Что ж ты, - добавил он испуганно, - говорил, меня не тронет, а она прямо ко мне идет.
Светлана действительно остановилась рядом с Баратом и спросила:
- Как вы себя чувствуете?
Ее карие глаза смотрели то на Якова, то на Барата и как будто говорили: "Ага! Попались, голубчики!"
- О, якши, коп якши, - поспешил заверить ее Барат. - Ничего нигде не болит, джанам!
- Где вам знать, Барат? - ласково возразила Светлана. - Разве вы доктор? Вам только кажется, что здоровы. На самом деле сразу видно - больны. Ай-яй-яй! Как солнце вам голову напекло! А это что такое?.. У вас что, зубы болят или пчела укусила? Почему щека распухла? Дайте я посмотрю...
- Светлана-джан! Сестра милая! - торопливо заговорил Барат. - Я здоров. Совсем здоров! И Ёшка здоров. Смотри, камень не терпит, такой мы здоровый!
- Светлана Николаевна, - зная вспыльчивый характер друга, пришел ему на выручку Яков. - Барат здоров. Не у него, а у меня с чего-то щека вспухла.
- То, что вы больны, Яков Григорьевич, для меня не секрет. Дойдет очередь и до вас.
Светлана смотрела на Якова, едва заметно усмехаясь. А он решил, что она не может простить себе слов, вырвавшихся у нее во время розыгрыша в ауле Коре-Луджё.
Яков понял это и улыбнулся, с радостью заметив, что его улыбка задела Светлану.
- Дорогой Яков Григорьевич! - тихо, чтобы слышал только Кайманов, произнесла она. - Когда мы с вами впервые встретились и вы спасли меня от смертельной опасности, я почему-то решила, что вы способны на гораздо большее, чем дурацкие шутки. Очевидно, я ошиблась. Вам необходимо лечиться... от ребячества. Взрослому человеку оно ни к чему. Болезнь у вас затяжная, но все-таки желаю поправиться...
От неожиданности Яков не нашелся, что ответить. На язык просилась грубость, но он сдержался. Обезоруживало замечание Светланы, что он способен на большее, чем дурацкие шутки.
Из-за поворота дороги показалась огромная отара овец с двумя козлами впереди. Над отарой, клубясь, вздымалось облако пыли.
Кайманов и прежде знал о том, что закордонные пастухи-черводары осенью пригоняют отары к нам, весной угоняют обратно. На этот счет существовало даже какое-то соглашение с правительством сопредельной страны. Своих пастбищ там не хватает. Горы у них выше, зимой покрываются снегом, черных земель нет. Приходится обращаться к соседям.
"Считай, целый день будут отары идти, - подумал Яков. - Еще две-три минуты - и пыльное облако приплывет сюда: тогда не то что говорить, дышать будет трудно".
- Поступали бы вы, Яков Григорьевич, куда-нибудь учиться, - продолжала Светлана. - Времени свободного у вас, очевидно, избыток, иначе не стали бы тратить его на не очень умные развлечения.
Кайманов опустил было глаза, но затем снова в упор посмотрел на Светлану. Задела она его за самое больное. Он уже почти оставил мысль об учебе, хотя все его образование - начальная школа, которую окончил здесь же, на Даугане, когда еще жив был отец. А как он мечтал в детстве о профессии дорожного техника!
- Пока вы учились, Светлана Николаевна, - с усилием проговорил Яков, - я для богатых казаков бревна тесал, землю копал, огороды поливал, чтобы не умереть с голоду... Но это ничего. Вы мне преподали хороший урок.
Светлана неодобрительно покачала головой.
- Вы или меня хотите разжалобить, или себя стараетесь оправдать в собственных глазах, - сказала она. - Не надо. Это - позиция слабых, а вы сильный...
Яков возмутился: как она смеет учить его? Кто дал ей это право? Сказать легко: "Учись!" - а чему учиться, где взять денег, чтобы содержать семью, пока овладеешь новой профессией? Этого со счетов не сбросишь.
Высказать все это вслух Яков не успел. Послышался испуганный крик Барата:
- Светлана-ханум! Скорей! Начальнику плохо!
Яков оглянулся. Ромадан, зажимая рот, необычно резво для своей комплекции побежал за камни, в сторону от дороги.
- Что с ним? Что он ел? - спросила Светлана, заглядывая в котелок Ромадана.
- Соус... Я приготовил, - простодушно пояснил Барат. - Самый лучший черепашка ловил, совсем как курятина. Попробуй, ханум...
- Спасибо, Барат, - поспешно ответила Светлана и, сморщив нос, направилась к своему возку. Уже от самой дороги крикнула: - А о товарище Ромадане не беспокойтесь, ничего страшного с ним не случилось. Это ему ваш соус не по вкусу пришелся.
"И чего носом крутят? - неприязненно подумал Яков. - Черепаховый суп, говорят, даже во Франции самым вкусным считают". Бегство Светланы избавило Кайманова от продолжения неприятной беседы. Но на душе было смутно: так прямо и резко с ним еще никто не говорил.
Облако пыли, поднятое отарой дошло до стоянки ремонтников. Мимо сплошным живым потоком бежали грязно-серые овцы. Яков взял свой узелок с едой и поднялся по склону выше. Светлана сидела уже на облучке возка, еле видимого из-за пыли. Ни слезть с облучка, ни проехать вперед не было возможности. Приходилось сидеть и глотать пыль. Только спустя полчаса Дзюба тронул лошадь. Возок медленно двинулся вперед и скрылся за поворотом дороги в сплошном облаке пыли.
"Так ей и надо, образованной!" - мстительно подумал Яков.
Кто-то положил ему руку на плечо. Оглянулся: Барат.
- Зачем начальник от черепашки за камни побежал? - удивленно сказал он. - Смотри, даже Светлана-ханум ничего... Баба, а человек. А, Ёшка? Как думаешь?
- Эх, Барат, ничего ты не понимаешь!..
- Правильно, Ёшка, - сразу согласился Барат. - Баба есть баба. Набросает на тебя всяких слов, ходи почесывайся. А ты отряхнись - и опять такой. Пойдем, посмотришь, как я мостик шиповником оплел, шерсти целая охапка будет.
Яков отмахнулся, вспомнив, как мальчишками бегали они к старому мостику, перекинутому через ручей в глубоком ущелье, сплошь оплетали его по обеим сторонам колючим шиповником. Овцы, гуртом пробиваясь по узкому мостику, оставляли на колючках пучки шерсти. Яшка и Барат собирали шерсть, относили домой. Мать, каждый раз удивлялась: откуда у Яшки такая добыча и, кажется, не очень верила, что шерсть он "по кустам насобирал". Однако ежегодно вязала из Яшкиных "трофеев" добрые носки и варежки на всю семью.
Мальчишкам заниматься таким делом еще куда ни шло, но сейчас разве пойдешь, особенно после разговора со Светланой? Опять скажет - ребячество.
- Нет, Барат, нельзя нам уходить, - решительно отказался Яков. - Кстати, вон и Афанасич едет, на нас смотрит, наверное, разговор будет...
По ту сторону дороги, отпустив поводья, неторопливо поднимался на коне по склону горы начальник заставы Карачун. За ним следом ехал знакомый уже Якову красноармеец Шаповал, ведя в поводу "заводного" коня. Кайманов не знал, откуда пошло выражение "заводной конь", но, если приезжал всадник с оседланной лошадью, но без седока, испокон веков говорилось: "Приехал с заводным конем".
- Салям! - приблизившись к дороге, приветствовал рабочих Карачун.