- Именно. Понимаете, он был выше банальностей, выше убожества повседневного существования - он был человеком с философией.
- Неужели?
- Да, господин Марлоу. Фернинг верил, как верю я сам, что наш мир озабочен лишь тем, чтобы получить максимум комфорта, затратив минимум усилий. У него были идеалы, однако он хранил их в должном месте - в дальнем уголке сознания, вместе с мечтами об утопии.
Мне все это начинало надоедать.
- А вы, генерал? Вас тоже интересуют станки?
- Я? - Он удивленно вскинул брови. - О да, господин Марлоу. Я определенно интересуюсь станками. Но, - его лицо несколько оживила притворная улыбка, - я интересуюсь всем. Вы еще не гуляли в городском парке? Там вы увидите уборщиков, которые ходят кругами, как души в аду, апатично и бездумно, собирая мусор и обрывки бумаги. Понимаете? Понимаете, о чем я? Для меня нет ничего слишком специального, экзотического. Меня интересует все, даже станки.
- Именно так вы познакомились с Фернингом?
Генерал пренебрежительно взмахнул рукой:
- Господи, конечно, нет. Нас представил друг другу один из друзей, и мы обнаружили общий интерес к балету. Вы любите балет, господин Марлоу?
- Да, просто обожаю.
- Неужели? - удивился он. - Я очень рад это слышать, очень рад. Только между нами, господин Марлоу, - я часто спрашивал себя, не связан ли интерес бедного Фернинга к балету больше с прелестями балерин, чем с обезличенной трагедией танца.
Принесли напитки, чему я искренне обрадовался.
Генерал понюхал коньяк, и я заметил, что его губы скривились в гримасе отвращения. Мне уже было известно, что бренди в "Париже" плохой, но гримаса меня разозлила. Гость осторожно поставил бокал на приставной столик.
- Милан был бы невыносим, если бы не опера и балет. Это единственная причина, по которой я сюда приехал. Наверное, вам одиноко тут без друзей, господин Марлоу?
- До сих пор я был слишком занят…
- Да, конечно. Вы прежде посещали Милан?
Я покачал головой.
- Тогда вы получите удовольствие, открывая для себя новый город. Лично я предпочитаю Белград. Но это естественно - я югослав.
- Никогда не был в Белграде.
- Это удовольствие у вас еще впереди. - Генерал умолк. - Вы примете приглашение на завтрашний вечер в ложу, которую арендуем мы с женой? Дают "Лани" и "Лебединое озеро". Потом втроем поужинаем.
Перспектива провести вечер в обществе генерала Вагаса меня совсем не привлекала.
- С удовольствием. К сожалению, завтра вечером мне нужно работать.
- А послезавтра?
- Деловая поездка в Геную.
- Тогда давайте договоримся на следующую среду.
Отказаться в третий раз было бы невежливо, и я согласился.
Вскоре после этого генерал встал, собираясь уйти. На столе лежала миланская вечерняя газета. Большую часть ее первой страницы занимала статья с яростными нападками на Британию. Генерал посмотрел на газету, затем перевел взгляд на меня.
- Вы патриот, господин Марлоу?
- В Милане я по делу, - твердо ответил я.
Он кивнул, словно я сказал нечто очень важное.
- Не следует позволять, чтобы патриотизм мешал бизнесу. Патриотизм - это для кафе. Его нужно оставлять там вместе с чаевыми официанту.
Теперь в его тоне проступала едва заметная усмешка. Я почувствовал, что почему-то краснею.
- Боюсь, я не совсем вас понимаю, генерал.
Его манеры слегка изменились. Женственность вдруг стала менее заметной.
- Вы же продаете станки итальянскому правительству? Судя по тому, что рассказывал мой друг Фернинг.
Я кивнул.
- Ага. Тогда невольно возникает вопрос. - Вагас поднял взгляд. - Разумеется, я понимаю деликатный характер подобных сделок. Бизнес есть бизнес, он подчиняется логике и не признает границ. Спрос и предложение, дебет и кредит. Сам я не имею склонности к бизнесу. Это ритуал, который приводит меня в замешательство.
Генерал опять перешел на итальянский. Мы направились к двери, и я подал ему пальто. Потом мы одновременно склонились, чтобы взять шляпу и трость; генерал все еще надевал пальто, поэтому я его опередил. Трость оказалась довольно тяжелой, и когда я передавал ее генералу, мои пальцы скользнули по тонкой щели в ротанге. Гость с легким поклоном принял трость.
- Значит, до среды, синьор.
- До среды, генерал.
В дверях Вагас обернулся. Яркий электрический свет от люстры в коридоре делал грим на его щеках еще заметнее. Он щелкнул каблуками.
- Arrivederci, Signore.
- Всего доброго, генерал.
Я вернулся к себе в номер, в первый момент даже не вспомнив о том, что хотел принять ванну.
Генерал Вагас меня озадачил. Осталось неприятное чувство, словно я пропустил какой-то важный момент в разговоре. Жаль, что я так мало знал о Фернинге. Но Фернинг мертв, а у меня хватало забот и без женоподобных югославских генералов. Через день или два я ему напишу, сообщив, что дела не позволяют мне в среду встретиться с ним и его супругой. Вероятно, лгать и не придется. Я должен доставить по назначению рекомендательные письма, которые мне вручил Пелчер, и произвести благоприятное впечатление на самых важных клиентов фирмы. Такова моя работа - производить благоприятное впечатление. Если компания "Спартак" хочет продавать станки для производства артиллерийских снарядов, а кто-то хочет их купить, не мое дело обсуждать моральную сторону бизнеса. Я всего лишь наемный работник. Вероятно, у Холлета другое мнение, но Холлет социалист. Бизнес есть бизнес. Каждый должен заниматься своим делом.
Я включил воду в ванной, когда в дверь постучали.
Это был управляющий отелем "Париж" собственной персоной.
- Приношу свои глубочайшие извинения за беспокойство, синьор Марлоу…
- Ничего страшного. В чем дело?
- Мне позвонили из полиции, синьор. Если вы намерены остаться в Италии на некоторое время, необходимо сдать паспорт для регистрации. Всего на несколько часов - потом его вам вернут.
- Я уже отдал вам свой паспорт. Вы сказали, что сами уладите формальности.
Он испуганно вздрогнул.
- Совершенно верно, синьор. Обычно… для туриста… но в случае с синьором все не так. Вот ваш паспорт, синьор. Если вас не затруднит утром лично явиться в управление полиции, все уладится само собой.
- Очень хорошо. - Я взял паспорт. - Полагаю, это стандартная процедура?
- Да-да, синьор. Конечно, стандартная. Таковы правила, вы понимаете. Если бы синьор был туристом, все было бы проще. Но в случае постоянного проживания существуют определенные формальности. Ничего необычного, синьор, все в соответствии с законом. Доброй ночи, синьор.
Управляющий ушел, и я быстро обо всем забыл.
Только блаженно растянувшись в горячей воде, я задумался, почему генерал Вагас считает необходимым носить с собой трость со вкладной шпагой.
4
Черная среда
События, связанные с национальным унижением или катастрофой, издавна отмечались присоединением эпитета "черный" к неделе или дню, когда это произошло. Страницы европейской истории, если можно так выразиться, усеяны записями о "черных понедельниках" и "черных четвергах". Возможно, только двадцатый век, когда крупные катастрофы случаются почти ежедневно, лишит эту традицию смысла. Черное и белое смешались в однообразный серый цвет.
Тем не менее в моей жизни есть среда черная, как уголь, резко выделяющаяся на сером фоне. Это день, последовавший за тем, когда я познакомился с генералом Вагасом.
Начался день с визита в полицейское управление.
Явился я туда с паспортом в руке в начале десятого. Сдав паспорт полицейскому с огромной саблей на боку и в нелепом мундире, вызывавшем ассоциацию с княжеством Монако, я затем попал в приемную. Из мебели там имелись ряд грязных деревянных кресел и заляпанный чернилами стол. На стене висела засиженная мухами фотография Муссолини. С противоположной стены на дуче смотрело такое же изображение короля Виктора Эммануила. Рамки обеих фотографий были довольно небрежно задрапированы итальянскими флагами. Когда я вошел, одно из кресел приемной занимала пожилая женщина в траурной одежде; дама ела холодные слипшиеся спагетти, доставая их из промасленного пакета. Минут через десять ее увел полицейский, и я остался один под взглядом дуче.
Ждать пришлось час с четвертью. Когда истекли сорок пять минут, я подошел к двери и пожаловался полицейскому. Выразил свой протест и сказал, что мне нужно на работу. В ответ он лишь пожал плечами и заверил меня, что моим делом занимаются. Я снова удалился в приемную. К тому времени как в дверях возник полицейский и махнул мне рукой, мое настроение уже слегка подпортилось. Последующие события никак не способствовали его улучшению.
Меня привели в кабинет, который занимал какой-то полицейский чин в темно-зеленом мундире. Развалившись во вращающемся кресле, он перелистывал страницы иллюстрированного журнала. Одна нога в сверкающем ботинке была перекинута через подлокотник повернутого кресла, и я видел лишь затылок чиновника. На мое появление хозяин кабинета никак не отреагировал - разве что чуть усерднее занялся журналом.
С растущим раздражением я изучал его шею. Она была жирной и смуглой - по крайней мере та часть, что выступала над тугим белым воротничком форменной рубашки. И сама шея, и ее обладатель мне сразу не понравились. Чиновник пролистал журнал до конца и повернулся ко мне. Интуиция меня не подвела. Его лицо было маленьким, гладким, круглым и злым.
- Да? Что вам нужно?
- Мой паспорт?
- А почему у меня должен быть ваш паспорт? Убирайтесь!
Решив, что бестолковый полицейский, должно быть, перепутал кабинет, я повернулся и шагнул к двери.
- Подождите.
Я остановился.
- Фамилия?
- Марлоу.
- Англичанин?
- Да.
- Ага! - Он повернулся к столу, извлек из-под журнала мой паспорт и прочел фамилию. - Так точно! Синьор Марлоу, англичанин. - В его улыбке не было ни капли любезности.
- Совершенно верно, синьор, - сердито выпалил я. - И мне хотелось бы знать, почему меня заставили ждать час с четвертью. - Я кивком указал на журнал. - Смею вас уверить, мне есть чем заняться.
Вероятно, это было неразумно, но я ничего не мог с собой поделать. Мои планы весь день поработать в офисе рушились на глазах. Я здорово разозлился. И тут же понял, что совершил ошибку.
Чиновник поджал губы.
- Прошу проявлять уважение, - процедил он. - Будьте так добры, называйте меня синьор капитан.
Я молча смотрел на него.
- Вы должны ответить на мои вопросы. - Капитан повернулся к паспорту и достал лист бумаги.
- Очень хорошо. - Я намеренно опустил "синьор капитан".
Он демонстративно отложил ручку, вставил сигарету в мундштук и достал украшенную бриллиантами зажигалку. Явно тянул время. Мне хотелось его ударить.
- Итак, приступим, - наконец произнес капитан. - Где вы родились?
- Место рождения и дата указаны в моем паспорте.
- Я не спрашиваю, что указано в паспорте, я спрашиваю, где вы родились.
- В Лондоне.
- Когда?
Я назвал дату. Вопросы следовали один за другим. Гражданство отца? Британское. Матери? Британское. Женат ли я? Нет. Есть ли у меня братья и сестры? Брат. Он женат? Да. Гражданство его жены? Британское. Был ли я раньше в Италии? Нет. Где я выучил итальянский? В Лондоне, от друга. Как фамилия друга? Кармело. Где он теперь? Не знаю. Был ли я знаком с синьором Фернингом? Нет. Есть ли у меня другая профессия, кроме инженера? Нет. Зачем я приехал в Италию? В качестве представителя фирмы. Надолго? Не знаю. Состою ли я в какой-либо политической партии? Нет. Был ли социалистом? Нет. Марксистом? Нет.
Капитан откинулся на спинку кресла и молча меня разглядывал. Я ждал, стараясь не терять самообладания. Затем он встал. Оказалось, он носит корсет.
- Вам дадут вид на жительство в Италии при условии, что вы будете еженедельно являться сюда, чтобы поставить печать. Фотографии принесли? Очень хорошо. Завтра явитесь за видом на жительство. Можете идти.
- Благодарю. Мой паспорт, пожалуйста.
Капитан нахмурился.
- Ваш паспорт останется тут до завтрашнего дня для выполнения необходимых процедур.
- Но…
- Никаких возражений. Вы в Италии и обязаны соблюдать итальянские законы. - Он подбоченился, совсем как Муссолини, и угрожающе постучал пальцем по столу. - И я бы посоветовал вам быть разборчивее в знакомствах.
- Я всегда тщательно выбираю круг общения.
- Вполне возможно. Но тут есть личности, знакомство с которыми до добра не доведет.
- Охотно верю, - со значением произнес я, сверля его взглядом.
Капитан выпятил нижнюю губу.
- Немного фашистской дисциплины вам не помешало бы, синьор Марлоу, - медленно произнес он. - Позвольте повторить свой совет: будьте осмотрительнее.
Я вышел, кипя от злости. По пути на виа Сан-Джулио заглянул в британское консульство. Меня встретил чрезвычайно вежливый молодой человек в дорогом костюме. Мой рассказ он выслушал молча. Потом сказал:
- Конечно, господин Марлоу, такое поведение весьма необычно. Я никогда не слышал, чтобы они оставляли у себя британский паспорт. Наверное, вам просто не повезло. В последнее время итальянцы стали немного раздражительными. Я поговорю об этом с консулом. Не волнуйтесь. Если паспорт не вернут, сообщите нам. Кстати, как вы сказали, что у вас за бизнес?
- Моя компания поставляет станкостроительное оборудование правительству.
- Какое оборудование, господин Марлоу?
- Для производства вооружений.
- А, понятно. Подозреваю, что тут есть какая-то связь… Постойте, вашим предшественником был господин Фернинг, не так ли?
- Да.
- Вы его знали?
- Нет. Я только что приехал из Англии.
- Приятный был человек. Всего доброго, господин Марлоу. Обязательно проинформируйте нас, если возникнут какие-либо трудности.
Я пошел к себе в офис. За прошедшие двадцать четыре часа меня третий раз спрашивали, знал ли я Фернинга. Вагас, синьор капитан, а теперь сотрудник консульства. Наверное, это вполне естественно. Не могут же люди мгновенно забыть знакомого, который в чужом городе стал жертвой несчастного случая.
Беллинетти сердечно поприветствовал меня и с гордостью сообщил, что уже сделал большую часть намеченных на сегодня дел.
- Синьору, - прибавил он, - не обязательно утруждать себя и присутствовать в офисе до обеда. Я, Беллинетти, прослежу, чтобы все шло как надо. - Он причмокнул губами и улыбнулся Серафине; девушка оторвала взгляд от книги и снисходительно кивнула.
Я хмуро посмотрел на них и прошел в свой кабинет. Беллинетти последовал за мной.
- Что-то не так, синьор?
Я с раздражением рассказал ему, как провел утро.
Он поджал губы.
- Это плохо. Я поговорю со своим зятем. Он знает важного чиновника в полицейском управлении и будет рад помочь. Впрочем, - жизнерадостно продолжил Беллинетти, - вам не о чем беспокоиться. Дела в полном порядке. Все чудесным образом идет само собой.
Мне потребовалось ровно четыре часа, чтобы выяснить, как именно в миланском отделении станкостроительной компании "Спартак" все чудесным образом идет само собой. То, что я узнал, окончательно испортило мне настроение. Само собой все пришло в отвратительнейший беспорядок.
В ящиках стола и шкафах я обнаружил горы корреспонденции.
- Архив, - с гордостью объяснил помощник.
Мы вместе просмотрели одну из стопок. Приблизительно половина документов оказалась неотвеченными запросами разного рода, а вторая - бухгалтерскими отчетами, которые следовало отправить в Вулвергемптон еще полгода назад.
Последние я сунул Беллинетти под нос.
- Возможно, вы не знали, как поступить с письмами, - рявкнул я, - но вы по крайней мере должны были знать, что это отсылается в Англию.
Беллинетти неуверенно посмотрел на меня и вымученно улыбнулся.
- Синьор Фернинг распорядился хранить их здесь, синьор.
Явная ложь. В ответ я лишь вздохнул и перешел к следующему шкафу. Это было ошибкой. Беллинетти, по всей видимости, решил, что нашел формулу, которая нейтрализует мою критику, и вспоминал имя моего предшественника всякий раз, когда обнаруживалось новое упущение. Он, Беллинетти, знал, что так нельзя, но - тут следовало пожатие плечами - синьор Фернинг сказал… Не его дело спорить с господином Фернингом. Синьору Фернингу доверяли в Вулвергемптоне. Вскоре я сдался, вернулся в свой кабинет и сел за стол, на котором теперь громоздились горы документов из "архива". Помощник последовал за мной, словно Даниил на суд.
Я говорил пять минут без остановки. Все это время он стоически улыбался. Однако к концу моей речи его улыбка явно потускнела. Сквозь нее я увидел нового Беллинетти - Беллинетти, который с радостью бы меня прирезал.
В конце концов он пренебрежительно пожал плечами:
- Все это не мои обязанности, а синьора Фернинга.
- Синьор Фернинг уже два месяца как мертв.
- Без помощника мне было трудно. Умберто кретин.
Я не отреагировал на это замечание, поскольку сегодня уже успел составить собственное мнение об Умберто.
- Кто нанял синьорину?
Мне было известно, что ее наняли после смерти Фернинга, и Беллинетти знал, что я знаю.
- Я, синьор. Мне требовался помощник. Синьорина мне очень помогла, пока я тут один вкалывал на вашу английскую компанию.
- Синьорина даже не умеет печатать.
- Она мой секретарь, синьор.
- У вас нет секретаря, Беллинетти. Синьорина должна уйти. Можете сказать ей это - или я сам скажу. А теперь будьте добры, пригласите ко мне Умберто. На сегодня вы свободны. Завтра жду в девять часов - посмотрим ваш архив.
- Офис открывается только в десять, синьор.
- Теперь в девять.
Улыбка моего помощника превратилась в оскал. Беллинетти ретировался, хлопнув дверью. Через секунду или две вошел испуганный Умберто.
- Вы хотели меня видеть, синьор?
- Да, Умберто. Сколько вы получаете в неделю?
- Восемьдесят лир, синьор.
- С этой недели будете получать сто.
Несколько секунд он смотрел на меня, выпучив глаза. Потом, к моему ужасу, разрыдался. Чуть погодя принялся бормотать благодарности. Он живет с дедушкой, который прикован к постели. Брат служит в армии. Мать умерла вскоре после его рождения. Отца убили чернорубашечники в двадцать третьем году. Умберто был его любимцем.
Я постарался поскорее избавиться от него и атаковал стол Фернинга.
Ящики оказались доверху набиты чертежами, спецификациями, каталогами немецких станков и служебными записками от Пелчера и Фитча. Тем не менее в том, как все это было сложено, просматривался определенный порядок. Я подумал, что после смерти Фернинга к столу никто не прикасался. Тон корреспонденции из Вулвергемптона был сердечным и деловым. Кроме документов, я нашел комплект вставных зубов в коробке из толстого картона, два грязных носовых платка, кусок мыла, бритву, логарифмическую линейку, пустую бутылку из-под ликера "Стрега" и маленький блокнот с вкладными листами. Отложил все эти предметы в сторону и принялся разбирать бумаги.