Согласованная цена контракта составляет 843 000 лир, и хотя два процента от этой суммы необходимо отнести к ассигнованиям на особые случаи, цена за станок все равно, как вы можете видеть, выше той, какую нам удавалось получать раньше. Официально этот факт объясняется модификацией. В действительности же модификация носит номинальный характер. Срок поставки - шесть месяцев.
Все детали контракта я отправляю через господина Фитча обычным путем. Как бы то ни было, мне показалось, что стоит воспользоваться возможностью и сообщить новость лично вам.
С уважением,
Николас Марлоу.
От Клэр мне.
Лондон, 14 апреля.
Я прочла твое письмо сегодня утром и пишу тебе на работе, так что мой ответ будет короче, чем мне хотелось бы.
Первым делом спешу сказать, дорогой, что работа в компании "Спартак" всегда представлялась мне вынужденной. Но я считала и продолжаю считать, что ты поступил разумно, согласившись на нее. Думаю, неприятности с "Барнтон-Хит" стали для тебя большим потрясением, чем ты осознавал. Одновременно недооценивая и переоценивая себя, ты ступил на неверный путь и пытался вернуться в прошлое. Я слишком сильно переживала и в таком состоянии не могла стать тебе верной опорой. Тебе было необходимо пройти весь путь самому - начать с переживаний и закончить решимостью. Ты же сначала волновался слишком мало, а потом слишком много. Пожалуй, отец был в чем-то прав. "Твой молодой человек, - сказал он (так он всегда тебя называет), - твой молодой человек должен найти работу в государственных структурах. Он чистый технарь и лишен качеств, необходимых для общества, где правит нажива". Наверное, не очень лестная для тебя характеристика, любимый, однако она недалека от истины. Кстати, одна из причин, почему ты мне нравишься.
Но все это почти не имеет отношения к твоему письму. Честно говоря, дорогой, я немного волнуюсь. Нет-нет, не подумай, не из-за решения уволиться из "Спартака". Я полностью доверяю твоей рассудительности и здравому смыслу. Если ты считаешь, что нужно уходить из компании "Спартак", не медли. Но что касается всего остального, я не собираюсь даже делать вид, что догадываюсь, к чему ты клонишь. "Таинственность" - слишком мягкое слово. Я прекрасно помню, о чем говорил отец, когда мы вернулись домой после того, как решили узаконить наши отношения. Потому что твои ответы бедняге были настолько глупы, что на следующее утро за завтраком он спрашивал меня, собираемся ли мы пожениться до или после твоего визита к психоаналитику. Боюсь, я не в состоянии уловить какой-либо связи между осью Берлин - Рим и станкостроением, но готова допустить существование некой тайны. Помнится, я выполняла для тебя кое-какие исследования, связанные с поверхностным натяжением клея. Вероятно, ты имеешь в виду именно это.
Нет, Ники, меня волнует то, о чем ты решил умолчать. Любовь моя, я никогда не пыталась читать между строк твоих писем. Однако порой мне удается кое-что прочесть под строками. У тебя есть привычка зачеркивать слова, которые тебе не понравились, и писать над ними новые. Этот способ неэффективен и обычно, держа лист против света, я в состоянии разобрать зачеркнутое. Так что можешь представить, что я почувствовала, когда прочла, что ты согласился на нечто "глупое", а потом обнаружила, что это слово заменяет зачеркнутое "опасное".
Конечно, определение "опасное" может быть не вполне подходящим, но не настолько - иначе ты вообще не стал бы его использовать. Кроме того, если учесть остальное содержание письма (кстати, что это за "небольшой инцидент", о котором ты с такой легкостью пишешь?), логично прийти к выводу, что определение было достаточно точным, а ты просто не желал меня тревожить.
Не хочу придумывать всякие глупости или впадать в истерику, но что бы ты ни делал, Ники, - будь осторожен. Я не такая дура, чтобы считать тебя беспечным. Наверное, такого рода женские увещевания должны раздражать мужчин. И все равно будь осторожен. А поскольку ты уже решил уехать, возвращайся ко мне как можно скорее. Если не ошибаюсь, предупреждать об уходе нужно за месяц, а значит, ты будешь дома не раньше конца июня. Я просто сгораю от любопытства - не говоря уже о том, что мне одиноко. С нетерпением буду ждать письма.
Люблю, милый, и благословляю тебя.
Клэр.
P.S. Мне в голову пришла мысль, что самая поэтичная справедливость очень жестока.
Мне от Альфреда Пелчера, эсквайра.
Вулвергемптон, 19 апреля.
Дорогой господин Марлоу!
Мои поздравления! Превосходные новости, и, как вы справедливо заметили, это лучшая цена, которую мы когда-либо получали. Господин Фитч, который попросил прибавить его поздравления к моим, сообщает, что, согласно техническим требованиям, которые вы нам направили, общая стоимость модификации не превысит тридцати шиллингов на каждый станок. Вероятно, вы уже сами провели оценку. Должен сказать, феноменальная сделка.
Господин Фитч напишет вам относительно всех финансовых подробностей, мне же захотелось лично прислать свои поздравления. Теперь нужно постараться "повторить успех". Что скажете?
С уважением,
Альфред Пелчер.
Мне от генерал-майора Дж. Л. Вагаса.
Корсо ди Порта-Нуова.
Милан, 20 апреля.
Дорогой господин Марлоу! Мне нужно срочно обсудить с вами важное дело. Буду рад, если вы найдете время и завтра поужинаете со мной - у меня дома. Скажем, в восемь часов? Надеюсь, вы будете любезны позвонить, если прийти не получится. С наилучшими пожеланиями,
искренне ваш, Дж. Л. Вагас.
От меня генерал-майору Дж. Л. Вагасу. Нарочным.
Отель "Париж".
Милан, 21 апреля.
Мой дорогой генерал!
Боюсь, я не смогу поужинать с вами завтра. Позвольте напомнить о договоренности относительно нашей с вами связи. Искренне ваш,
Николас Марлоу.
Н. Маринетти от Дж. Л. Венезетти, до востребования, "Американ экспресс", Милан.
Милан, 21 апреля.
Дорогой сэр!
Я не стал бы просить о встрече, если бы не чрезвычайно важное дело. Нам нужно срочно увидеться. Будьте добры, сообщите обратной почтой, где и когда мы сможем встретиться. Время и место оставляю на ваше усмотрение. Искренне ваш,
Дж. Л. Венезетти.
Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, "Вагон-Литс-Кук", Милан.
Милан, 22 апреля.
Дорогой сэр!
В воскресенье вечером приблизительно в 10.45 я буду ехать в темно-синем "фиате" со скоростью около 35 километров в час по шоссе Милан - Варезе. Я остановлюсь только ради машины с включенными задними габаритами, которая будет стоять на обочине в 25 км от Милана в сторону Варезе.
С уважением,
Н. Маринетти.
11
Кровь и гром
Условия моей встречи с Вагасом придумал Залесхофф. Его план вызвал у меня некоторое удивление.
- Кровавая мелодрама, - пробормотал я.
Он нахмурился.
- Насчет мелодрамы не знаю, но если ОВРА пронюхает, что вы встречаетесь с Вагасом, без крови не обойдется.
- А где мне взять "фиат"?
- Я организую.
- Почему в воскресенье?
- Потому что в воскресенье после обеда в городе намечается шествие.
- И какая связь?
- Вы были под наблюдением практически с момента приезда, а после того избиения у вас на хвосте все время висят двое. Вы в курсе?
- Да. Я их видел, весь день торчат напротив офиса.
- Перед встречей с Вагасом от них нужно избавиться. Шествие облегчит эту задачу.
- Как?
- Узнаете. Пишите письмо.
Я написал.
Странное ощущение - ждать шантажа. Я невольно строил догадки, как Вагас приступит к делу. Какую тактику он изберет? До сих пор генерал выглядел воплощением любезности. И даже не брезговал лестью. Интересно, отбросит ли он любезный тон или количество елея лишь увеличится - бархатные перчатки, скрывающие бронированный кулак?
Те дни в Милане казались мне какими-то нереальными. Само собой разумеется, я уже жалел о чувстве глубокого возмущения, которое заставило меня принять план Залесхоффа. Однако способность человеческого разума привыкать к любой идее такова, что мысль пойти на попятную вызывала у меня нечто вроде протеста, выглядела невыполнимой угрозой. И еще я решил уволиться из фирмы "Спартак". Возможно, именно это решение - больше, чем что-либо другое, - не давало мне передумать. Скоро я уеду из Милана. Этот факт придавал ситуации успокаивающую мимолетность. Через два месяца я буду дома и смогу приступить к поиску настоящей работы. То, что происходит здесь и сейчас, имеет второстепенное значение. Я уже не отождествлял себя с компанией "Спартак". Угрызения совести меня не мучили. С помощью Вагаса мне удалось получить для фирмы выгодный заказ. Тут возразить нечего. Надо лишь проследить до отъезда, чтобы их интересы были должным образом защищены. А если представится возможность, заключить новые сделки. И все. История с Залесхоффом представлялась мне чем-то вроде игры.
После того вечера мы виделись практически ежедневно. Поначалу его настроение можно было охарактеризовать как радостное ожидание. Он не уставал заверять меня, что все рассчитано. Затем, когда прошел почти месяц, а Вагас не подавал никаких сигналов, радость Залесхоффа сменилась мрачными предчувствиями. Он сделался раздражительным. Несколько раз я испытывал искушение отказаться от всего и два раза даже угрожал это сделать. В обоих случаях он неохотно извинялся. Мое восхищение сдержанностью его сестры усиливалось с каждым днем. Тем не менее мне до определенной степени была понятна его тревога.
- Я начинаю думать, - однажды мрачно заявил Залесхофф, - что зря мы фальсифицировали отчеты "Спартака".
- Я никогда не сообщил бы ему настоящие цифры!
- Вагас, наверное, потрудился проверить первый отчет и обнаружил обман. Теперь он думает, что вы просто хотели получить контракт от департамента боеприпасов, и списал вас на убытки.
- Как он мог проверить цифры?
- Откуда мне знать? Это единственное разумное объяснение. Иначе почему он молчит? У него есть все необходимое, чтобы вас шантажировать. Зачем тянуть?
- Наверное, ждет, когда я пришлю ему отчет за последний месяц, - хочет создать у меня ложное чувство безопасности.
- Надеюсь, вы правы. Но ожидание действует мне на нервы.
Тут сомневаться не приходилось. Хотя причины я понять не мог. Сам я тоже чувствовал некоторое разочарование, однако реакция Залесхоффа меня озадачила. Почему сложившаяся ситуация так сильно - на мой взгляд, непропорционально - его нервирует? Мне все это представлялось несколько мрачноватой игрой, а для него было вопросом жизни и смерти. Очевидно, многое из того, что говорил мне Залесхофф, не соответствовало действительности.
Однажды вечером, за кофе, я снова обратился к предмету нашей договоренности. Это было нетрудно. Отчаяние Залесхоффа проявлялось сильнее обычного. Оставалось лишь дождаться его реплики. Потом я сказал:
- Признаюсь, это очень нервирует. И все же не могу понять, почему вы принимаете все так близко к сердцу.
- Не можете?
- Нет.
- Вам не кажется, что мир в Европе - это такая вещь, о которой стоит волноваться?
- О да. Мир в Европе, конечно! Но если бы мы на минутку спустились на грешную землю…
- Грешную землю! - В его голосе проступили сердитые нотки. - Грешную землю! Послушайте, Марлоу. Мне неприятно вам это говорить, потому что тупице вроде вас лучше ничего не знать, но в данный момент вы, черт возьми, нам нужны. Вы никогда не пытались открыть чемодан при помощи связки старых ключей? Подходит только один ключ, остальные совершенно бесполезны. Ключи, но не те. То же самое происходит теперь. И ключ - вы.
Меня немного раздражала его манера выражаться.
- Может, оставите метафоры и перейдете на простой английский?
- Конечно! Объясняю на простом английском: немцы делают все возможное, чтобы вбить клин в англо-итальянское сотрудничество на Средиземном море. Пытаются сохранить ось. Без нее невозможно сделать следующий ход в Восточной Европе. А они обязаны его сделать. Помните, что говорил Аристотель? Тиран, принесший обнищание, должен вести войну, чтобы его подданные были заняты и нуждались в руководителе. Пока Италия находится в выгодном положении. Она может натравливать Германию на Францию и Англию. Но лишь потому, что заручилась поддержкой в обоих лагерях. Ось для нее так же важна, как для Германии. Если Италия однажды попадет в зависимость от лондонского Сити, ей конец. Англичане будут финансировать ее тяжелую промышленность и задушат кредитами, пока лира совсем не ослабеет и не рухнет. Тогда они обвяжут Муссолини ленточкой и преподнесут Гитлеру в качестве рождественского подарка. Сила Италии на юге заключается в северной оси. Только взаимные подозрения мешают полному совпадению интересов Германии и Италии. По какой-то непостижимой причине вы, Марлоу, имеете возможность превратить их подозрения в открытое недоверие. И вы спрашиваете, почему я волнуюсь!
- Я по-прежнему спрашиваю: почему вы так волнуетесь?
Он вскинул бровь, явно собираясь вспылить, затем взял себя в руки.
- Повторить все сначала?
- Думаю, - вмешалась девушка, - господин Марлоу хочет знать, при чем тут ты.
Залесхофф тяжело вздохнул.
- Я американский гражданин, - начал он, - и…
- Знаю, - раздраженно перебил его я. - Вы американский гражданин и считаете, что мы, люди доброй воли, должны объединиться ради сохранения мира в Европе. Знаю. Все это я уже слышал. Но вы не ответили на мой вопрос. Вагас предупреждал меня насчет вас. Вы ведь предвидели такую возможность, правда? И подстраховались, дав мне понять, что ожидали подобного предупреждения. А знаете, что именно он мне сказал? Что вы и ваша сестра - агенты советского правительства.
Залесхофф смотрел на меня, приоткрыв рот. Потом перевел взгляд на девушку. Я едва сдерживал торжествующую улыбку. К счастью, мне это удалось, поскольку Залесхофф внезапно расхохотался и ударил себя ладонью по колену.
- Советские агенты! - истерически вскрикивал он. - Это уж слишком, Бог мой!
Я терпеливо ждал, пока он закончит смеяться. Потом сухо заметил:
- Вы все еще не ответили на мой вопрос.
Внезапно Залесхофф стал серьезным.
- Минутку, Марлоу. Не торопитесь с выводами. Подумайте, зачем мне, респектабельному американцу…
Я раздраженно взмахнул рукой, призывая его замолчать.
- Ладно, ладно!
- И…
- Оставим это. Но, - я погрозил ему пальцем, - вы не останетесь в претензии, если я сделаю собственные выводы, правда?
- Какие у нас могут быть претензии, господин Марлоу? - с милой улыбкой спросила девушка.
Вопрос почему-то поставил меня в тупик. Я больше не стал развивать эту тему, хотя решил, что обязательно к ней вернусь. Однако такая возможность представилась не скоро. Три дня спустя, к шумной радости Залесхоффа, мне пришло письмо от Вагаса.
В воскресенье, в половине третьего дня, я покинул отель "Париж" - как обычно, в сопровождении двух неприметных мужчин - и встретился с Залесхоффом в кафе неподалеку от замка. Тамары с ним не было. Он заказал для меня кофе и посмотрел на часы.
- У нас десять минут, а потом начнем.
- Начнем что?
- Избавляться от двух ваших теней.
- Я встречаюсь с Вагасом только вечером, почти в одиннадцать.
- Возможно, но начинаем мы уже сейчас.
- Послушайте, Залесхофф, - раздраженно запротестовал я, - не пора ли объяснить, что все это значит?
- Слушайте. Вам нужно каким-то образом избавиться от тех двух парней, но их не купишь на простые трюки вроде отеля с двумя выходами. Я понаблюдал их за работой. Они знают свое дело. Кроме того, если вы попытаетесь их надуть, они поймут, что вы что-то замышляете, а это уже плохо. Нужно сделать так, как будто они потеряли вас случайно - по крайней мере все должно выглядеть случайностью. Вот тут нам пригодится шествие.
- Какое шествие?
- Фашистских молодежных организаций "Балилла" и "Авангардисты" - нечто вроде военизированных бойскаутов. Они маршируют от центрального вокзала вместе с отрядами чернорубашечников и под их командованием. Детей привезут из Кремоны, Брешии, Вероны и других городов на специальных поездах. Колонны пройдут маршем до Соборной площади, чтобы послушать одного из фашистских боссов, который расскажет им, какая замечательная вещь война. Потом они споют "Юность" и промаршируют обратно. Именно на обратном пути вы и проделаете свой трюк.
- Трюк? Только не говорите мне, что я должен одеться в форму итальянского бойскаута и присоединиться к маршу.
- Давайте без шуток.
- Простите.
Он с серьезным видом наклонился вперед.
- Вы когда-нибудь пробовали пересечь дорогу, когда по ней движется многолюдная процессия?
- Да.
- И вам это удалось?
- Нет.
- Вот именно! А теперь слушайте.
Залесхофф говорил пять минут без перерыва.
- Может получиться, - признал я.
- Получится. Главное - правильно рассчитать время.
- А вдруг они меня не пропустят?
- Пропустят, если Тамара сделает свое дело.
- Ладно, попробую.
- Хорошо. Допивайте кофе, и пойдем. Два парня в черных фетровых шляпах - это они?
- Да.
- Тогда идем и все вместе полюбуемся шествием.
День стоял чудесный. Небо очистилось, и солнце отбрасывало резкие тени на покрытые пылью дороги. На тротуарах толпились люди. Казалось, на улицу вышли все миланские семьи. Мужчины и женщины были в черном, маленькие девочки - в белом, мальчики и девочки постарше - в форме "Балиллы" и "Авангардистов". Флаги и значки с портретом Муссолини шли нарасхват. Молодые летчики, перепоясанные ремнями, фланировали группами по три или четыре человека, бросая взгляды на стайки хихикающих фабричных работниц. Стены домов украшала роспись по штукатурке с изображением профиля Муссолини. Кафе вдоль маршрута шествия были заполнены усталыми мужчинами и женщинами - родителями и родственниками участников, которые приехали, как объяснил мне Залесхофф, рано утром на специальных поездах. Многие женщины держали на руках плачущих младенцев.