- Насколько мне известно, коммендаторе, генерал Вагас был чрезвычайно любезен и проинформировал вас, что моя компания может быть вам полезна.
- И?
- И поэтому я был бы очень рад возможности участвовать в тендере на необходимые вам станки. Вряд ли следует подробно останавливаться на репутации модели S2 компании "Спартак". Итальянское правительство уже продемонстрировало доверие к нашей продукции.
Он кивнул, однако ничего не сказал.
- Естественно, коммендаторе, я понимаю, что вы несете личную ответственность за наилучший выбор. - Я слегка подчеркнул слово "личную", желая придать разговору конфиденциальный характер. - Готов предоставить вам гарантии, коммендаторе, относительно качества оборудования компании "Спартак".
Он задумчиво подергал себя за усы. Затем на секунду встретился со мной взглядом.
- И когда эти гарантии могут быть предоставлены, синьор?
Явно лучше.
- После подписания контракта, коммендаторе.
- Не до? - Он вскинул брови.
- Можно организовать предварительную гарантию как свидетельство нашей уверенности в благополучном исходе. Генералом Вагасом была упомянута цифра два. Скажем, один процент наличными предварительно, а остальное…
Он вскинул руку:
- Я все понял, синьор. Не возражаю. Можете передать свое предложение. Всего хорошего. - Он встал и протянул мне руку.
- Благодарю, коммендаторе. Нельзя ли ознакомиться со спецификациями, чтобы мы определились с ценой?
Он выглядел озадаченным.
- Спецификациями, синьор? Не понимаю. Они были вручены генералу Вагасу для передачи вам. Разве вы их не получили?
Я покачал головой. До меня начало доходить.
- Вне всякого сомнения, генерал Вагас ознакомит вас с ними, синьор.
- Боюсь, я не скоро увижусь с генералом. Не может ли ваш секретарь, коммендаторе, сделать для меня еще одну копию?
- К сожалению, - вежливо ответил Бернабо, - документы уже недоступны. Рекомендую вам связаться с генералом. - Он снова сел. - А теперь, синьор, прошу меня извинить…
Я ушел. Ничего не поделаешь. Без одобрения Вагаса мне не позволят даже подать заявку.
К себе в офис я вернулся в отвратительном настроении. По дороге выяснилось, что за мной опять следит высокий мужчина, который накануне вечером сопровождал меня до отеля. Вид Беллинетти, в рабочее время сидящего с Серафиной в кафе на виа Сан-Джулио, только подлил масла в огонь.
Меня ждала телефонограмма. Один из станков, которые мы поставляли для завода в Кремоне, вышел из строя. Запасные части не подходят. Если я смогу найти время и приехать в Кремону, чтобы помочь их инженерам с ремонтом и дать рекомендации по настройке, они будут очень рады. Вопрос срочный.
Выругавшись от души, я попросил Умберто позвонить заказчику и сказать, чтобы меня ждали завтра. Затем сел за письменный стол, перед грудой бумаг. Если завтрашний день я проведу в Кремоне, сегодня придется работать допоздна.
Только в десятом часу, когда уже болели глаза и ныла спина, я выключил свет и запер дверь. На лестнице, как всегда, было темно, однако из-под двери агентства Сапони пробивалась узкая полоска света.
На улице я немного постоял, пытаясь сообразить, куда пойти поужинать. Письмо Клэр я так и не написал. Если где-нибудь быстро перекусить, наверное, еще успею написать письмо в отеле и отправить с последней почтой. Оглянувшись, я поискал глазами человека, который следил за мной днем, но никого не увидел. Должно быть, прячется где-нибудь в тени и ждет, пока я пойду. Помню, у меня мелькнула мысль, что ему, наверное, очень скучно. Наконец я решился и зашагал в сторону вокзала.
Это случилось на узкой улочке рядом с виа Сан-Джулио, всего в сотне ярдов от офиса.
Я шел довольно быстро, потому что очень проголодался и к тому же хотел пить. Во рту у меня дымилась сигарета. Выбрасывая окурок, я заметил машину, выехавшую на улицу за моей спиной. На мгновение я попал в свет ее фар. Моя тень, вытянутая, искаженная и нелепая, легла на тротуар и нижнюю часть длинного темного здания со стальными ставнями - вероятно, какого-то склада. Затем тень изогнулась - машина набрала скорость и проехала мимо. Это был большой черный американский автомобиль.
Обогнав меня, машина внезапно вильнула к тротуару и остановилась. Дверцы открылись, из автомобиля вышли четверо мужчин и встали на тротуаре лицом ко мне.
Я шел прямо на них.
Вероятно, следовало повернуться и бежать, но я этого не сделал. У меня мелькнула мысль, что эти люди выбрали странное место для остановки, поскольку поблизости от машины не было ни одной двери, а противоположный тротуар отделялся от проезжей части длинным ограждением. Это показалось мне странным - не более.
И только в шаге или двух от них я почувствовал неладное. Они не собирались меня пропускать. Внезапно сердце в груди замерло. Поколебавшись, я нацелился между закрытыми ставнями и крайним мужчиной.
Он шагнул в сторону, преграждая мне путь.
Я остановился и пробормотал извинение. Потом увидел, что двое мужчин, стоявших у машины, повернулись и теперь все четверо образовали полукруг. Оказавшись в центре этого полукруга, я невольно попятился к ставням.
На мужчинах были темные костюмы и мягкие шляпы, низко надвинутые на лоб. В темноте лица мерцали белыми пятнами.
- Come vi chiamate?
Если бы не этот вопрос, незнакомцев можно было бы принять за немых. Я назвал свое имя и сказал, что я англичанин.
Один из них, ближайший к машине, повернул голову и кивнул остальным. Они шагнули вперед, окружая меня. Молча. Я лихорадочно оглянулся. Улица была пуста. Потом я запаниковал. Заметив промежуток между двоими, отчаянно ринулся туда, хотя заранее знал, что это бесполезно. И почувствовал, как две руки схватили лацканы моего пальто. В следующую секунду меня с силой швырнули на ставни.
- Что… - попытался заговорить я, шагнув вперед. Первый из нападавших ударил меня в живот.
Я согнулся пополам, меня вырвало. Следующий удар пришелся в губы, и я почувствовал, как перстень на пальце нападавшего рассекает мне кожу. Потом я упал. Меня начали бить ногами.
Я перекатился на бок, инстинктивно стараясь защитить себя. Удар в живот заставил подтянуть колени к подбородку. Я закрыл ладонями лицо. Удары посыпались на мои руки и ноги. Затем каблук врезался в ребра. Все тело пронзила резкая боль. Я хрипел и задыхался, пытаясь набрать воздух в легкие. Перед глазами поплыл красный туман. Удары и пинки уже не причиняли мне боли, словно я находился под действием наркоза.
Не помню, когда они остановились. Я слышал, как завелся мотор автомобиля, но в голове грохотали удары пульса, а все внешние ощущения доходили как сквозь вату. Казалось, я лежал так целую вечность - подтянув колени и закрыв ладонями лицо. Потом постепенно, очень медленно, дыхание начало восстанавливаться, а вместе с ним на меня волнами обрушилась боль, вызывавшая тошноту и желание закричать.
Наконец я медленно поднялся и какое-то время неподвижно стоял, прислонившись к ставням. Тело будто превратилось в желе. Я ощущал только кости и суставы поддерживавшего меня скелета - каждый дюйм. Понимая, что не смогу стоять так бесконечно, я не смел пошевелиться. Издалека донеслось пыхтенье поезда, отъезжавшего от станции. Затем пыхтенье смолкло, и послышался слабый перестук колес.
Этот звук почему-то меня взбодрил. Нужно что-то делать. Окинув взглядом тихую пустынную улицу, я вдруг испугался. И решил вернуться в офис. Там можно прийти в себя, и, кроме того, это совсем близко.
Колени у меня дрожали, но мне все же удавалось держаться на ногах. Я повернул назад и пошатываясь добрался до входа; у меня еще хватило сил, чтобы достать ключ и отпереть дверь. Потом я упал и минуту или две лежал, пытаясь собраться с силами. Затем ухватился за перила и с трудом стал подниматься по лестнице.
К третьему этажу мои силы почти иссякли. Голова раскалывалась, к горлу подступала тошнота. Я стиснул зубы и потащился дальше. Потом увидел полоску света под дверью Залесхоффа и вспомнил, что у него есть бренди.
С трудом преодолев последние несколько ступеней, я добрался до двери и прислонился к косяку. Услышав голос Залесхоффа, постучал. У меня закружилась голова, и я закрыл глаза. Казалось, прошло несколько часов, хотя я понимал, что на самом деле не больше нескольких секунд. Когда я снова открыл глаза, передо мной, придерживая дверь, стоял удивленный Залесхофф.
- В чем дело, черт возьми?
- Если не возражаете, - мой голос дрожал, - я бы выпил вашего бренди. - Не успев закончить фразу, я почувствовал, что колени подгибаются, и в следующую секунду распростерся у ног Залесхоффа.
У него в офисе была девушка, Тамара. Вдвоем они дотащили меня до кресла. Звуки вновь доходили до меня словно сквозь вату, но я все же различал голоса.
- Он пьян?
- Нет, избит. Достань коньяк.
Девушка принесла бренди. Я почувствовал, как обжигающая жидкость льется мне в горло, согревает желудок. Не открывая глаз, я улыбнулся.
- Прошу прощения за назойливость…
- Заткнитесь и выпейте еще. Через минуту сможете говорить. - Я почувствовал, что Залесхофф ощупывает мои ноги. - Тамара, принеси горячей воды от консьержки. Потом поймай такси и привези из аптеки настойку арники.
Она ушла. Еще глоток бренди, и в голове у меня немного прояснилось. Я открыл глаза.
- Сколько их было?
- Четверо.
- Вы сможете их узнать?
- Нет, - ответил я и рассказал, что произошло.
- Не понимаю. - Вид у него был озадаченный.
Вдруг Залесхофф наклонился и вытащил листок бумаги из кармана моего пальто.
- Ваше? Торчало из кармана.
- Что это?
Он развернул листок размером восемь на десять дюймов, взглянул на него и протянул мне. Там было одно единственное предложение, на итальянском:
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ БУДЕТ ХУЖЕ
Голова моя работала все лучше, и в груди медленно поднималась волна ярости.
- Вы сегодня виделись с Вагасом? - спросил Залесхофф.
- Вчера вечером - он ждал меня в отеле.
- За вами следили?
- Да.
- Наверное, Вагаса видели, когда он уходил. Они думают… - Залесхофф умолк. - Зачем приходил Вагас?
- Повысить привлекательность своего предложения.
Залесхофф ударил кулаком по ладони.
- Должно быть, на него давят из Берлина. Если только…
- Что именно?
- Не важно. Вам и так сегодня досталось. Помните, что я рассказывал об ОВРА?
- Да, помню. - Но я уже не слушал его, а погрузился в собственные мысли. Принимал решение.
Вернулась Тамара с горячей водой. Вдвоем они раздели меня и принялись промывать ссадины на руках и ногах. Процесс был довольно болезненным. Закончив, американец вставил сигарету в мои дрожащие губы и поднес спичку.
- Вы собираетесь заявлять в полицию о нападении?
- Это будет пустая трата времени, так ведь?
- А как насчет консула?
- Он может лишь теребить власти, а поскольку я не в состоянии даже описать нападавших, то консул скорее всего ничего не станет предпринимать.
- Наверное. - Залесхофф внимательно разглядывал меня, прячась за облачком дыма своей сигареты. - Что вы намерены делать?
- Сейчас увидите. - Я крепко сжал губы. - Дайте мне, пожалуйста, телефон.
Он быстро взглянул на меня и молча поставил телефон у моего локтя.
- Скажите мне номер Вагаса.
- Н-5-65, - невозмутимо произнес Залесхофф, словно сообщал мне время.
Я набрал номер. Вагас взял трубку, и в этот момент вернулась Тамара.
- Это Марлоу, генерал… да, хорошо. Сегодня утром я встречался с коммендаторе… очень любезен… Я обдумал предложение, которое вы сделали мне вчера вечером… да… да. Согласен. Естественно, подобные вещи требуют тщательных размышлений… совершенно верно. Теперь я хочу предложить, чтобы мы вели наши дела осторожнее, через почту до востребования…
Когда я наконец повесил трубку, брат и сестра смотрели на меня широко раскрытыми глазами, словно на безумца. Наверное, они были правы.
- Уясните, Залесхофф. - Мой тон был серьезен. - Мне не нужно от вас никаких денет. Я делаю это потому, что у меня есть свое представление о должном порядке вещей. А теперь, если можно, перестаньте разглядывать меня и вспомните о настойке арники. И если ваша сестра не возражает, я бы что-нибудь съел.
- Да, конечно! - Второй раз за время нашего знакомства я видел Залесхоффа растерянным. Уже обрабатывая арникой мои ноги, он усмехнулся.
- Тамара.
- Да, Андреас.
- Кажется, Спартак был восставшим рабом?
10
Переписка
Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, "Вагон-Литс-Кук", Милан.
Милан, 9 апреля.
Дорогой сэр!
В продолжение вчерашнего разговора по телефону я прилагаю подробности сделок за последние три месяца и надеюсь, что вы останетесь довольны.
С уважением,
Н. Маринетти.
Н. Маринетти от Дж. Л. Венезетти, до востребования, "Американ экспресс", Милан.
Милан, 11 апреля.
Дорогой сэр!
Благодарю за письмо и приложение. Я рассчитывал лишь на данные за последний месяц. Тем не менее остальные материалы также представляют большую ценность. Поэтому я прилагаю пять купюр по тысяче лир вместо трех, как было оговорено - с учетом дополнительного материала. Кроме того, передаю вам технические требования и бланк заявки, переданные мне коммендаторе Б., и надеюсь, что все устроится наилучшим образом. Жду от вас дальнейших сообщений.
С уважением,
Дж. Л. Венезетти.
Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, "Вагон-Литс-Кук", Милан.
Милан, 12 апреля.
Дорогой сэр!
Ваше письмо и вложения получил. Напишу через три недели. Спасибо.
С уважением,
Н. Маринетти.
От меня Клэр.
Отель "Париж", 11 апреля.
Дорогая!
Боюсь, что я превращаюсь в очень плохого корреспондента. Прошло не меньше недели с тех пор, как я тебе писал, и в довершение всего сегодня утром пришло твое письмо. Мне очень стыдно. Должен признаться, милая, что пару дней назад со мной произошел неприятный инцидент. Ничего серьезного. Всего лишь несколько синяков. Однако пришлось целый день пролежать в постели, а ситуация на работе складывается таким образом, что мне нужно трудиться не покладая рук, чтобы разгрести накопившиеся дела. Кроме того, сегодняшний день ушел на поездку в Кремону и встречу с клиентами по поводу рекламации - дополнительное осложнение. Все это, кстати, не только оправдания, но и некая преамбула к тому, что я хочу сказать.
Как ты, наверное, помнишь, дорогая, при обсуждении этой работы мы условились считать ее временной, только чтобы переждать неблагоприятный период. Рассчитывали расстаться максимум на несколько месяцев, пока дела в Англии не пойдут на лад.
С тех пор прошло несколько недель, но мне они кажутся годами. Теперь, словно действительно прошли годы, я могу взглянуть на ситуацию беспристрастно. И невольно задаю себе вопрос, моя милая, насколько мы сознавали, что сами себя обманываем. Мы ничего друг другу не говорили, но, похоже, оба боялись взглянуть правде в глаза: если не надеяться на чудо, то в ближайшем будущем у меня нет даже призрачного шанса вернуться домой, не оказавшись в той же ситуации, с которой я начинал, когда за мной закрылись двери "Барнтон-Хит".
Что же делать? Все очень просто, дорогая. Я решил вернуться и попробовать еще раз. Думаю, я вообще сглупил, когда дал согласие, но теперь это уже не имеет значения. Может показаться, что мое решение стало результатом естественной ностальгии и любовного томления, плюс обычные трудности на новой работе. Боюсь, это не так. Я не считаю себя малодушным человеком, и у меня достаточно опыта, чтобы знать: депрессия, которая может развиться в незнакомой обстановке и вдали от старых друзей, должна скоро пройти. Тут нечто другое. Во-первых, я по натуре не бизнесмен, и мне следовало оставаться на производстве. А во-вторых, будь я самым ловким бизнесменом Европы, мое решение не изменилось бы.
Наверное, ты теряешься в догадках, о чем это я и почему после оптимистичных заявлений моего второго письма (тогда я только что уволил Серафину и чувствовал себя на высоте положения) мое настроение резко изменилось. Попробую кое-что объяснить, дорогая, хотя во многом придется верить мне на слово. В моей работе существуют определенные аспекты, о которых я не догадывался, когда давал согласие, и о которых не знали и до сих пор не знают Пелчер и Фитч. Эти аспекты обрушились на меня как гром среди ясного неба и поставили в самое нелепое положение. Вряд ли я проявил меньше здравого смысла и больше наивности, чем любой другой на моем месте. Тем не менее ситуация стала невыносимой. Хладнокровно и тщательно все взвесив, я принял решение. Меня не мучают угрызения совести в отношении фирмы "Спартак". В данный момент для них готовится контракт, компенсирующий любые неудобства, связанные с моим уходом.
Я решил отправить заявление об увольнении в конце следующего месяца. Зачем столько ждать? Здесь остались кое-какие дела, которые мне надлежит закончить и на которые, как я рассчитываю, понадобится несколько недель. Единственное, что я осмелюсь тебе сообщить, любовь моя, - я согласился сделать нечто довольно глупое, о чем в обычной жизни даже и мечтать не мог, однако в этом сумасшедшем доме, который мы называем Европой, еще сохранились остатки такого поэтичного понятия, как справедливость. Я должен закончить начатое. По-моему, твой отец меня бы поддержал. Помнишь, что он говорил об оси Берлин - Рим в тот вечер, давным-давно, когда мы поужинали в китайском ресторане, посмотрели кино, а потом пошли к тебе домой? Он ждал нас с графином виски и предоставил полную свободу действий.
Я не сомневаюсь, что вся эта таинственность тебя очень раздражает. Поверь, я не хочу ничего от тебя скрывать. Если бы ты была здесь, я бы с радостью все рассказал. Писать бессвязный вздор не доставляет мне никакого удовольствия. Но я знаю, что ты собираешься провести отпуск в Италии, и поэтому спешу сообщить новость как можно раньше. Ты не представляешь, Клэр, как мне хочется снова быть рядом с тобой. Милая, не слишком сердись на меня.
С любовью,
Ники.
От меня господину Пелчеру, эсквайру.
Виа Сан-Джулио, 14.
Милан, 16 апреля.
Уважаемый господин Пелчер!
Огромное спасибо за письмо по поводу Беллинетти. Я полностью понимаю сложившиеся обстоятельства и предпринял реорганизацию работы офиса, чтобы им соответствовать.
Я немного задержал отправку этого письма, поскольку надеялся сообщить новости, которые представляют для вас интерес. Рад наконец проинформировать, что в открытой борьбе с немецкими конкурентами мы выиграли заказ департамента боеприпасов на поставку тридцати восьми стандартных станков S2 с небольшими модификациями.