Голова у меня была словно в тумане. Бегин ясно сказал, что в субботу мне отсюда не вырваться. Кошмар! Месье Матис будет очень недоволен. А если уехать в воскресенье, успею ли я в Париж вовремя? Да, слава Всевышнему, успею! Все хорошо.
Если бы в тот момент кто-нибудь сказал, что и в воскресенье мне выбраться не удастся, я бы только недоверчиво рассмеялся. Но в этом смехе были бы истерические нотки, потому что, сидя на полу, рядом с открытым чемоданом, я чувствовал, как меня все сильнее охватывает страх. Сердце колотилось, а дыхание стало частым, как при беге. Я судорожно глотал слюну, испытывая странное ощущение, будто таким образом можно унять сердцебиение. В результате мне очень захотелось пить, и через некоторое время я поднялся, подошел к умывальнику и налил себе воды в стакан для зубной щетки. Потом вернулся на место и пнул ногой крышку чемодана. В тот же момент услышал, как в кармане хрустнул лист бумаги, переданный мне Бегином. Я сел на кровать.
Не меньше часа, наверное, сидел я, тупо вглядываясь в буквы и слова. Я читал и перечитывал их. Имена казались шифром, бессмысленным набором знаков. Я закрыл глаза, снова открыл, прочитал в очередной раз. Эти люди мне не были знакомы. День назад я остановился в гостинице с большой прилегающей территорией. При встрече за едой я раскланивался со всеми. Не более того. Со своей плохой памятью на лица, столкнувшись с любым из них на улице, я скорее всего прошел бы мимо. Тем не менее у кого-то из них был мой фотоаппарат. Один из тех, с кем я здоровался, - шпион. Кому-то из них заплатили, чтобы он (или она) тайно проник в военную зону, сфотографировал укрепления и орудия, так чтобы однажды военные корабли подошли на близкое расстояние и открыли прицельный огонь, который разнесет на куски бетонные укрепления и орудия, уничтожит людей. И в моем распоряжении было два дня, чтобы выяснить, кто это.
В голове мелькнула глупая мысль, что сами имена выглядели вполне безобидно.
Месье Робер Дюкло. Франция, Нант
Месье Андре Ру. Франция, Париж
Мадемуазель Одетт Мартен. Франция, Париж
Мистер Уоррен Скелтон. США, Вашингтон, округ Колумбия
Мисс Мэри Скелтон. США, Вашингтон, округ Колумбия
Герр Вальтер Фогель. Швейцария, Констанц
Фрау Хульде Фогель. Швейцария, Констанц
Майор Герберт Клэндон-Хартли. Англия, Бакстон
Миссис Мария Клэндон-Хартли. Англия, Бакстон
Герр Эмиль Шимлер. Германия, Берлин
Альберт Кохе (управляющий). Швейцария, Шафхаузен
Сюзанна Кохе (его жена). Швейцария, Шафхаузен.
Такой список можно составить почти в любом маленьком пансионате на юге Франции. Всегда найдется английский военный с женой. Американцы, может, встречаются не всегда, но часто. Швейцарцы, ну и, чтобы разбавить эту публику, несколько французов. Немец - это, конечно, странновато, но не слишком. А швейцарец в роли управляющего так и вовсе ничего особенного.
Ну и что мне прикажете делать? С чего начать? Тут я вспомнил указания Бегина насчет фотоаппаратов. Надо было выяснить, у кого из этих людей есть аппарат, и доложить ему. Я с радостью ухватился за эту зацепку.
Самое простое и очевидное - затеять разговор со всеми по очереди, один на один или попарно, и между делом подойти к фотографии. "Между прочим, - скажу я, - это не вас я тут на днях видел с камерой в руках?" "Нет, - ответят мне, - никакой камеры у меня нет". Или: "Да, хотя вряд ли что-нибудь получится. У меня всегда выходят плохие снимки". А я хитро и коварно замечу: "Ну, все зависит от техники". "Пожалуй, - последует ответ, - но у меня дешевый аппаратик".
Впрочем, нет, не пойдет. Начать стоило с того, что мои разговоры никогда не шли так, как задумано. Когда со мной заговаривают, я, как правило, ограничиваюсь ролью слушателя. Но было и еще кое-что. Предположим, шпион уже обнаружил, что его снимки пропали, а вместо бетонных укреплений и орудий у него на фотографиях веселые сцены карнавала в Ницце. Даже если он сразу и не сообразил, что в руках у него чужой фотоаппарат, он точно заподозрил неладное и будет настороже. Любой, кто заговорит с ним о фотографии, немедленно вызовет подозрения. Нет, нужно было придумать какой-то более изощренный ход. Мне не терпелось приступить к делу.
Я взглянул на часы. Без четверти семь. Из окна было видно, что на скамейке все еще кто-то сидит. Я заметил пару ботинок и короткую тень, падающую на полоску песка. Пригладив волосы, я вышел наружу.
Иные заводят знакомство с величайшей легкостью. Иные обладают некоей таинственной гибкостью ума, которая позволяет им быстро приспосабливаться к ходу мыслей незнакомца. Они мгновенно проникаются его интересами. Они улыбаются. Незнакомец улыбается в ответ. Следует обмен репликами. Не проходит и минуты, как они уже друзья, мило болтающие о разных пустяках.
Я такого дара лишен. Сам я первым вообще разговор не начинаю, ко мне должны обратиться. Но даже в этом случае волнение, помноженное на страстное желание выглядеть доброжелательным, порождает либо чопорность, либо, напротив, чрезмерную развязность. В результате незнакомцы находят меня либо человеком замкнутым и высокомерным, либо ожидают какого-нибудь подвоха с моей стороны.
Тем не менее, спускаясь по каменным ступеням к пляжу, я твердо решил, что хоть раз попробую избавиться от своей застенчивости. Следует быть открытым и добросердечным, надо придумать что-нибудь забавное, затеять разговор, вести себя непринужденно. Это работа.
Маленький пляж уже полностью был в тени, и легкий ветерок с моря раскачивал кроны деревьев; впрочем, было все еще тепло. За спинками лежаков можно было увидеть две мужские и две женские головы; спустившись до конца лестницы, я услышал, что их обладатели пытаются говорить друг с другом по-французски.
Я прошел несколько шагов по песку, уселся неподалеку от лежаков рядом с козлами, на которых красили какой-то ялик, и устремил взгляд в море.
Бегло посмотрев в ту сторону, я увидел, что ближе всего ко мне сидят молодой человек лет двадцати трех и девушка лет двадцати. Они были в купальных костюмах, и наверняка именно их загорелые ноги я видел нынче утром с террасы. Судя по их французскому, это были американцы, Уоррен и Мэри Скелтон.
Двое других сильно отличались от них: это была пожилая и очень тучная пара. Помнится, их я уже видел. У мужчины было лоснящееся лунообразное лицо и торс, напоминающий издали почти идеально сферическую форму. Отчасти такому впечатлению способствовали темные брюки с короткими и узкими штанинами. Пояс, и без того высокий, благодаря тугим подтяжкам облегал его круглое тело едва ли не на уровне подмышек. В брюки была заправлена тенниска с расстегнутым воротом, куртки на нем не было. Он словно сошел с карикатур "Симплициссимуса". Его жена - а это явно были швейцарцы - оказалась чуть повыше его и выглядела очень неопрятно. Она все время смеялась, а когда не смеялась, то казалось, что вот-вот засмеется. Муж от жены не отставал. Оба производили впечатление людей простодушных и непринужденных, как дети.
Похоже, Скелтон пытался объяснить герру Фогелю суть американской политической системы.
- Il y a, - терпеливо растолковывал он, - deux parties seulement, les Républicaines et les Democrates.
- Oui, je sais bien, - живо перебил его герр Фогель, - mais quelle est la différence entre les deux? Est-ce-que les Républicaines sont des socialistes?
Молодые американцы издали вопль ужаса. Швейцарцы радостно захохотали. За дело взялась мисс Скелтон. Впрочем, ее французский был не многим лучше, чем у брата.
- Mais non, Monsieur. Ces sont du droit - tous les deux. Mais les Républicaines sont plus au droit que les Democrates. Ca c'est la différence.
- Il n'y a pas de socialistes aux Etats-Unis?
- Oui, il у a quelques-uns mais on s'appelle. - Она споткнулась и беспомощно повернулась к брату. - Слушай, как будет по-французски "радикалы"?
- Попробуй так и сказать: radicals.
- On s'appelle radicals, - с сомнением в голосе договорила девушка.
- Ah oui, je comprend, - кивнул герр Фогель и быстро передал смысл сказанного жене на немецком.
Фрау Фогель осклабилась.
- Говорят, - продолжал ее муж на своем убогом французском, - что во время выборов решающую роль играют гангстеры (гарнгстиерс, в его огласовке). Это что - вроде как партия центра? - Сказано это было с видом человека, переводящего ни к чему не обязывающий разговор на серьезные рельсы.
Девушка беспомощно усмехнулась. Ее брат, набрав в грудь побольше воздуха, принялся с величайшим тщанием объяснять, что к чему, и, к явному изумлению герра Фогеля, выяснилось, что девяносто девять процентов жителей Соединенных Штатов в жизни не видели гангстера, а покойный Джон Диллинджер - далеко не типичный гражданин этой страны. Но его французский скоро иссяк.
- Il у a, sons doute, - признал он, - une quantité de… quelque. Мэри, - жалобно сказал он, - как, черт возьми, будет по-французски "взяточник"?
Вот тут-то удача мне и улыбнулась. Возможно, преподавание вырабатывает некий учительский импульс, что-то вроде чувства голода или страха, которые стоят превыше любых социальных ограничителей.
- Chantage - вот подходящее слово, - подсказал я.
Все повернулись ко мне.
- О, спасибо большое, - сказала девушка.
У ее брата загорелись глаза.
- Вы что, по-французски говорите так же свободно, как по-английски?
- Да.
- В таком случае, - с некоторым металлом в голосе сказал он, - не откажите в любезности объяснить этому недоумку слева от нас, что слово "гангстер" в Америке пишется со строчной буквы, а в конгрессе они не представлены. По крайней мере в открытую. Можете также добавить, что, коли на то пошло, в Америке не все дрожат от страха пред японским вторжением, что пища у нас содержится не только в консервных банках и не все живут в Эмпайр-Стейт-билдинг.
- С удовольствием.
Девушка улыбнулась:
- Мой брат шутит.
- Ничуть! Этот тип просто чокнутый! Надо, чтобы кто-нибудь его просветил.
Фогели прислушивались к нам со смущенной улыбкой. Я перевел сказанное на немецкий, стараясь по возможности смягчать выражения. Они покатились со смеху. Между взрывами смеха герр Фогель пояснил, что американцев просто нельзя дразнить. Партия гангстеров! Эмпайр-Стейт-билдинг! Новые раскаты смеха. Швейцарцы явно были не так уж и наивны.
- Что это они? - вскинулся Скелтон.
Я перевел. Он ухмыльнулся:
- А ведь по виду не скажешь, что они себе на уме, верно? - Молодой человек нагнулся, чтобы разглядеть Фогелей получше. - Вот так подрывается вера в человека. Кто они, немцы?
- Нет, швейцарцы.
- Старикан, - заметила девушка, - выглядит точь-в-точь как Труляля и Траляма на картинках Теньела. Чего это он так штаны носит?
- Наверное, швейцарская мода, - предположил ее брат.
Объект обсуждения настороженно смотрел на нас. Потом обратился ко мне:
- Die jungen Leute haben unseren kleinen Spass nicht übel genommen?
- Он надеется, что не обидел вас, - объяснил я Скелтону.
Молодой Скелтон явно удивился.
- О Господи, да нет же, конечно. Слушайте. - Он повернулся к Фогелям и прижал руку к сердцу. - Nous sommes très amusés. Sie sind sehr liebenswürdig. Вот черт, - на этом месте он запнулся, - лучше вы ему скажите, ладно?
Что я и сделал. Со всех сторон последовали кивки и улыбки. Потом Фогели заговорили друг с другом.
- Слушайте, на скольких же языках вы говорите? - спросил Скелтон.
- На пяти.
Он хрюкнул с отвращением.
- В таком случае объясните, пожалуйста, только попонятнее, - вставила девушка, - как вы учите иностранный язык? Не обязательно пять, давайте сейчас остановимся на одном. Как? Нам с братом очень интересно.
Я смутился. Пробормотал что-то насчет жизни в разных странах, про то, как тренировал "языковой слух", а потом перевел разговор на другое - давно ли они здесь, в "Резерве". Мол, что-то за столом я вас не видел.
- Да мы здесь неделю, - сказал он. - На следующей неделе родители приезжают, пароходом "Граф Савойский". Мы их встречаем в Марселе. Но вы-то приехали только во вторник вечером, верно?
- Да.
- Тогда понятно, почему вы нас не видели. Мы в основном завтракаем у себя в номерах, а вчера Кохе нанял для нас машину, и мы на целый день уехали. Хорошо, что наконец-то можно с кем-то поговорить по-английски. Кохе вообще-то изъясняется неплохо, но ему не хватает терпения. А так - только майор-англичанин и его жена. Но он задавака, а она вообще рта не открывает.
- Понимаете, - вставила его сестра, - чтобы говорить с Уорреном, действительно требуется терпение.
Я все больше убеждался, что эта не отличавшаяся красотой девушка была тем не менее на редкость привлекательна. У нее был слишком большой рот, не слишком ровный нос, плоское из-за слишком выдающихся скул лицо. Но в манере говорить, в самом движении губ угадывались чувство юмора и ум, а нос и скулы остановили бы внимание живописца. Кожа у нее была гладкая, чистая и смуглая, а густая грива светлых, с рыжеватым оттенком, волос, рассыпавшихся по спинке лежака, переливалась самым соблазнительным образом. В общем, в какой-то момент я решил, что она почти красива.
- Беда с французами заключается в том, - говорил меж тем ее брат, - что они выходят из себя, если не умеешь правильно говорить на их языке. Я вот, например, никогда не злюсь, если француз не умеет говорить на хорошем американском наречии.
- Наверное, дело в том, что большинство рядовых французов просто любят звучание своей речи. Для них слушать дурной французский - это все равно что для вас упражнения человека, берущего первые уроки игры на скрипке.
- Ну, к его музыкальному слуху апеллировать не стоит, - заметила девушка. - Дай ему волю, он на губной гармошке вам сыграет. - Она поднялась и поправила купальник. - Ну что ж, пора, наверное, еще что-нибудь на себя надеть.
Герр Фогель вытащил из кресла свое ожиревшее тело, сверился со своими чудовищных размеров часами и громко объявил по-французски, что времени четверть восьмого. Затем он еще сильнее натянул подтяжки и начал собирать свои и женины вещи. Мы гуськом направились к лестнице. Я оказался позади американца.
- Между прочим, сэр, - сказал он, трогаясь с места, - я недослышал вашего имени.
- Йожеф Водоши.
- А я - Скелтон. Это моя сестра Мэри.
Но я едва расслышал его. На жирной спине герра Фогеля болтался фотоаппарат, и я изо всех сил пытался вспомнить, где я видел такой же. Потом вспомнил. Это был "Фойгтлендер" в футляре.
Особенно теплыми вечерами ужин в "Резерве" сервировали на террасе. По таким случаям над ней натягивали тент, а на столы ставили лампы. Когда их зажигали, выглядело все очень жизнерадостно.
В тот вечер я решил выйти на террасу первым. Прежде всего я сильно проголодался. А во-вторых, хотелось не спеша, одного за другим, разглядеть постояльцев. Но когда я пришел, трое из них уже были на месте. Один из них, мужчина, сидел в одиночестве позади меня, так что рассмотреть его я мог, только развернув свой стул на сто восемьдесят градусов. Пришлось ограничиться пристальным, по возможности, взглядом на пути к своему месту.
Лампа на его столе, да еще то, что сидел он, низко наклонившись к тарелке, позволяли мне увидеть лишь голову с коротко стриженными седеющими светлыми волосами, зачесанными набок, без пробора. На нем была белая, с короткими рукавами, рубашка и брюки из грубой льняной ткани явно французского производства. Вероятно, либо Андре Ру, либо Робер Дюкло.
Я сел и сосредоточил внимание на двух других.
Оба сидели, выпрямив спины, глядя друг на друга через стол; он - узкоголовый мужчина с седеющими каштановыми волосам и редкими усиками, она - меланхоличная костлявая женщина средних лет с нездоровым цветом лица и аккуратно причесанными светлыми волосами. На ней были белая блуза и черная юбка, на нем - серые фланелевые брюки, коричневая, в полоску, рубаха, форменный военный галстук и просторная полосатая куртка для верховой езды. Пока я разглядывал мужчину, он взял со стола бутылку дешевого кларета и поднял ее на свет.
- Знаешь, дорогая, - донесся до меня его голос, - мне кажется, новый официант прикладывается к нашему вину. Я еще за обедом тщательно отметил уровень.
Уверенный голос выдавал представителя верхушки английского среднего класса. Женщина едва заметно пожала плечами. Такой разговор ей явно был не по душе.
- Видишь ли, дорогая, - продолжал он, - я из принципа обращаю внимание на подобное. Этого малого следует осадить. Я намекну Кохе.
Я заметил, что женщина снова пожала плечами и слегка прикоснулась салфеткой ко рту. Трапеза продолжалась в молчании. Явно это были майор и миссис Клэндон-Хартли.
Начали подходить другие обитатели пансионата.
Фогели сели позади английской пары, рядом с балюстрадой. Еще одна пара устроилась за столиком у стены.
Они были явно французами. Темноволосому, пучеглазому, с небритым подбородком мужчине на вид было лет тридцать пять. Женщине, худощавой блондинке в атласной пляжной накидке, с поддельными, каждая величиной с виноградину, жемчужными серьгами, немного побольше. Отодвигая для нее стул, мужчина погладил ей руку. В ответ она украдкой сжала ему пальцы и поспешно обежала взглядом террасу, не заметил ли кто. Герр Фогель подмигнул мне из-за своего столика.
Я решил, что блондинка - скорее всего Одетт Мартен. Ее спутник - либо Дюкло, либо Ру.
Когда официант забирал у меня тарелку из-под супа, я задержал его.
- Месье?
- Кто этот господин с седой бородой?
- Месье Дюкло.
- А тот, с блондинкой?
Официант скромно улыбнулся.
- Это месье Ру и мадемуазель Мартен. - Слово "мадемуазель" он произнес с едва заметным нажимом.
- Ясно. А где же герр Шимлер?
Официант удивленно приподнял брови:
- Герр Шимлер, месье? Такого у нас в "Резерве" нет.
- Вы уверены?